Читать книгу Обыкновенная война - Борис Цеханович, Борис Геннадьевич Цеханович - Страница 2

Известие о том, что соседний мотострелковый полк уходит в Чечню, для восстановления конституционного порядка здорово взбудоражило всех в нашем кадрированном мотострелковом полку. Командиры подразделений сидели в тактическом классе, собранные на неожиданное совещание, и терпеливо ждали командира полка, который в свою очередь находился на совещании у командира дивизии.

Вообще, что происходит в Чечне, знал практически каждый офицер и прапорщик, но всё это происходило очень далеко и казалось, что нас это никогда не коснётся и мы так и будем сонно и лениво существовать и дальше. Всех возмущали события и тот криминальный режим, который сложился в республике, претендующий на мифическую независимость, но также все и понимали: в том, что происходит в мятежной республике была большая вина руководства страны. Обстановка вокруг Чечни закручивалась всё круче и круче. Уже прозвучали бравурные слова министра обороны, что десантным полком он за два часа захватит Грозный и наведёт порядок. И вот свершилось. Не хватило ни десантных полков, ни частей Северо-Кавказского округа, чтобы справиться с возникшей опасностью и теперь пришёл черёд обыкновенной пехоты, да ещё с Урала.

Ожидание командира затягивалось, а горячие споры вокруг этого известия только разгорались. Общее мнение было таково – нагонят войска в Чечню, в несколько дней переловят всех смутьянов и месяца через два полк вернётся обратно. Правда, как это всё будет происходить в практическом плане, никто толком не представлял, а большие и яркие плакаты тактического класса под многоговорящими заголовками «Дивизия в наступлении», «Дивизия в обороне», «Дивизия на марше и во встречном бою» не могли нам ничего рассказать о нашем ближайшем, военном будущем. Хотя какое будущее может быть у мотострелкового полка кадрированного состава. Или как мы военные острили – «кастрированного». И в таком кастрированном состояние полк находился уже лет тридцать: вместо двух с половиной тысяч человек в нём сейчас было около восьмидесяти офицеров и прапорщиков и всего сорок солдат и то в основном в танковом батальоне. Но техника была в исправном состоянии и находилась в боксах на длительном хранении. И, как правило, в таких полках офицеры были возрастными, считаясь не перспективными для развёрнутых, полнокровных частей. Тихо и спокойно дослуживая либо до пенсии, либо если повезёт до удачной замены или освободившейся вакансии в развёрнутом полку. Я тоже был неперспективный – капитан, сорок лет, командир какой-то там кадрированной противотанковой батареи, у которого в подчинение были только два командира взвода из «пиджаков», не представляющие из себя ни какой военной ценности, и ничего мне в ближайшем будущем не светило. При большой удаче перед пенсией получу майора и так, бесславно, закончится моя военная служба, о которой буду иной раз вспоминать с определённой долей досады и неудовольствия от неудавшейся военной карьеры. Всё-таки, я ощущал в себе силы, способности и достаточную энергию, для того чтобы показать себя и подняться на более высокие ступеньки служебного роста.

– Товарищи офицеры! – Начальник штаба полка, молча слушавший наш наивный бред, первый увидел входящего командира и подал команду. Все встали, замерли по стойке «Смирно» и обратили взгляды на неспешно вошедшего в класс полковника Петрова. Остановившись у стола, он обвёл внимательным взглядом замерших офицеров и подал команду – «Товарищи офицеры»! Все задвигались, рассаживаясь и замерли, ожидая, что скажет командир. Перекинулся несколькими словами с начальником штаба и начал совещание.

– Товарищи офицеры! Командиром соседнего полка получен приказ Командующего округа – Привести полк в боевую готовность «Полная». Укомплектоваться личным составом, прапорщиками и офицерами, техникой и вооружением на 100 процентов. Что касается нас в этой ситуации? Если рядовыми и сержантским составом наших соседей будут укомплектовывать за счёт военнослужащих частей округа, то офицерами и прапорщиками за счёт нашего гарнизона. Один из мотострелковых батальонов будет формироваться в Чебаркульском гарнизоне. И естественно, офицеры и прапорщики будут из их гарнизона. А остальные подразделения будут укомплектовываться за счёт нашего оставшихся мотострелковых полков нашего гарнизона и артиллерийского полка. Да.., хочу добавить в этом плане – всю недостающую технику мы тоже будем им предоставлять. Так что давайте и технику готовьте, укомплектовывайте ЗИПы и про АКТы тоже не забывайте. Дальше. Командующий приказал в десятидневный срок провести боевое слаживание. Погрузиться в эшелоны и убыть в Чечню для восстановления конституционного порядка.

Хочу сразу подчеркнуть, что события назревают очень серьёзные и каждый из вас должен отнестись к ним с полной ответственностью. Оказать всемерную помощь в комплектовании соседнего полка. Ну и самим, кому «повезёт», быть готовыми встать в строй убывающих соседей.

Петров замолчал, давая присутствующим на совещании время для переваривания горячей информации. В классе сдержанно загудели голоса офицеров, которые стали оживлённо обмениваться репликами и впечатлениями от услышанного. Дав на это минуту времени, командир поднял руку, прервав обсуждения, и решительно призвал к тишине. Совещание ещё продолжалось минут сорок, где каждый из начальников служб и родов войск ещё раз отчитались перед командиром о готовности к грядущим мероприятиям.

Я вышел с тактического класса после совещания и тут же отвёл в сторону своих командиров взводов, двухгодичников: лейтенанта Дмитрия Матвиенко и Никифорова, которые тоже присутствовали на совещании.

– Ну, что скажете?

Дима виновато повесил голову, извиняюще шмыгнув носом: – Товарищ капитан, Вы же знаете, что у меня мама не отошла ещё от смерти моего отца, а тут вдруг придётся мне ехать в Чечню. Она этого не перенесёт.

– Насчёт тебя Дима, если возникнет вопрос, будем решать отдельно, – с сожалением посмотрев на Матвиенко. В мирное время, да с нормальным командиром подразделения, да под постоянным его контролем, лейтенант, конечно, ещё потянет. Но…, уж очень он мягкий, и характер у него явно не командирский. Я перевёл взгляд на второго командира взвода Никифорова и тот сразу же, обидчиво вздёрнув подбородок, вызывающе спросил: – А какого ответа вы от меня ждёте? Конечно, если мне скажут ехать, то я не поеду. – И демонстративно отставил ногу в сторону, как бы подтверждая твёрдость своего заявления.

В том, что Никифоров «гнилой», я не раз убеждался. Он был типичным представителем «дерьмократов» первого поколения. Причём был активным «дерьмократом» – борцом за права человека и какие-то там мифические свободы. Вечно лез во взаимоотношения офицеров полка и их подчинённых солдат. Строчил пакостные заявления в прокуратуру, после чего очередной командир подразделения, яростно матерясь, отписывал прокурорским кучу бумаг или накрывал «не хилую поляну», только чтобы отмазаться. Не один раз у меня были с ним беседы о том, что он государством призван на два года и независимо какие он имеет убеждения, он обязан выполнять все приказы командования. Нравятся они ему или нет. Согласованы они с правами человека или нет.

Я тяжело вздохнул: – Товарищ Никифоров. В этой обстановке хочу напомнить вам седьмую статью Дисциплинарного устава Вооружённых сил. Если вы мне подобное заявите в боевой обстановке или откажетесь выполнять приказ, то достану пистолет и расстреляю вас прямо там же - на месте. Вам ясно? И ещё, хочу вас предупредить. Если такое желание заявит кадровый офицер, то его просто – Уволят. Понимаете – УВОЛЯТ, а против вас, призванного на два года, возбудят уголовное дело и посадят. Поэтому вы сначала подумайте, прежде чем вякать об этом повсюду.

Никифоров напыжился и сходу попытался вступить со мной в очередную «дискуссию» о праве выбора каждого гражданина…., но я его грубо оборвал и отправил обоих в парк для подготовки техники к передаче, а сам решил пройти в соседний полк. Просто чисто визуально посмотреть, что там происходит.

Полк был похож на сильно растревоженный муравейник, в котором хорошо пошурудили палкой. Перед казармами активно строились подразделения. Многочисленные группы солдат с офицерами сновали во все стороны. Что-то уже тащили со складов в подразделения, а из подразделений в парк, где уже ревели двигатели танков, БМП и автомобилей. Около штаба дивизии стояли десятки чёрных «Волг» и зелёных УАЗиков с номерами штаба округа. Разведывательный батальон, со своего плаца, отправлял по три – четыре человека во главе с офицером на маршруты патрулирования вокруг городка, для того чтобы наглухо перекрыть все входы и выходы в городок и в дивизию. Для сугубо гражданского взгляда это было бессмысленное «Броуновское движение», но любой профессиональный военный увидел бы в этой, суете железную логику движения и целеустремлённость усилий.

Поглядев на всё это со стороны и пообщавшись со знакомыми офицера соседей, я через некоторое время вернулся в полк и направился в парк боевых машин, в своё хранилище, где ко мне сразу же подошли командиры взводов и выжидающе уставились на меня.

– Парни, нам, наверно, повезло. Я сейчас у них в полку узнал, что их противотанковая батарея в Чечню не идёт. Так что противотанковые установки передавать нам туда не придётся, но всё равно ещё раз проверьте свои взвода и другую технику, которая за вами закреплена. А я пройдусь по парку и погляжу, кто и чем занимается.

А по парку деловито сновали командиры подразделений и в отличие от меня пехоте, танкистам, артиллеристам и другим придётся какое-то количество техники передавать в соседний полк. Вот все и суетились. Полк у нас был «кадрированный» и солдаты, человек двадцать пять, были в танковом батальоне, остальные в роте связи и других отдельных подразделениях. Так что танкистам, помимо танков, придётся передавать и солдат. Я своего единственного солдата отдал ещё года три тому назад в Приднестровье и теперь у меня в батарее были только два командира взвода.

Вечером к командиру полка прибежал донельзя взбудораженный кадровик из дивизии, и тут же начали по одиночке вызывать офицеров в кабинет к Петрову, а из кабинета они прямиком уходили в соседний полк, в подразделения, куда их назначили. У нас из артиллеристов забрали командира третьей миномётной батареи капитана Тетрюмова – старшим офицером миномётной батареи. Капитана Хорошавина, командира второй самоходной батареи – командиром второго взвода в одну из батарей дивизиона полка. Забрали ещё несколько офицеров из мотострелков, танкистов и пару зенитчиков. Солдат из танкового батальона, как и предполагал, забрали всех ещё днём. Забрали у нас и только что пришедшего в полк начальника артиллерии полка подполковника Докторевич.

Поздно вечером на совещании командир полка сообщил, что артиллерийский полк тоже готовит к отправке реактивный дивизион подполковника Климец. К нему то и попал Докторевич заместителем командира дивизиона. Довёл расчёт техники, которую нужно было передать завтра в соседний полк. Как и предполагал, меня, единственного командира подразделения, не коснулась эта разнарядка и чехарда. Поэтому, после совещания отпустив командиров взводов, я и сам пошёл домой, а остальные остались готовить акты передачи техники. Было где-то около полуночи, но жизнь у соседей не прекратилась, а на первый взгляд даже активизировалась. Везде сновали сотни солдат группами и в одиночку: в основном это был маршрут из казармы в парк и обратно, а также из складов в парк или в казармы. На центральном КПП, вместо обычных двух-трёх полусонных дневальных, было человек десять солдат разведбатальона, которые активно сдерживали натиск родных и знакомых солдат, узнавших каким-то образом об отправке в Чечню и желающих встретится с ними. Но их не пускали. Уставший офицер со штаба дивизии, в который раз, уверял: что слухи об отправке в Чечню ложные, что идёт обычная подготовка к полковым учениям. Тут же суетились телевизионщики с камерами, пытающие через ажурное Каслинское литьё ворот хоть что-то снять на территории военного городка. Вдоль забора в виду друг друга прохаживались патрули разведывательного батальона, пресекающие любые попытки посторонних проникнуть на территорию военного городка.

Дома меня встретили встревоженные родные. Жена раз за разом недоверчиво спрашивала – Еду я или нет? Но я её успокаивал: говорил, что едет другой полк и другие офицеры. Про то, что у нас уже забрали несколько офицеров и не заикался. Говорил, что я уже пенсионер и меня никто не возьмёт, чем вроде бы немного успокоил жену и тёщу.

Утром, задолго до развода, я уже был в полку. Оказался не первым – многие офицеры даже не уходили домой, готовясь к передаче техники. И теперь они спали в крайне неудобных позах – кто на полу, кто на столах, а кто просто развалившись на стульях. А уходящий полк ночью вообще не спал. После полкового развода всё снова закрутилось. Пришли офицеры и механики-водители соседей и стали принимать у нас технику. Выглядели они уже уставшими и измотанными бессонной ночью. И каждый из нас старался им всячески помочь и облегчить приём техники. Отдавали самые лучшие машины. ЗИПы укомплектовывали почти на 90 процентов и к обеду, к обоюдному облегчению, практически всё передали. Помогало и то, что декабрь месяц был очень тёплый. Температура стояла где-то в пределах 2-3х градусов мороза, что также очень облегчало многие моменты, как нам, так и братскому полку.

После обеда в полк наведался начальник ракетных войск и артиллерии округа, недавно назначенный на эту должность, полковник Шпанагель и начальник штаба артиллерии округа генерал-майор Фролов. Мы, уже предупреждённые о прибытие начальства, открыли свои хранилища и ждали. С Шпанагелем я ещё ни разу не сталкивался, но много был наслышан о его непредсказуемости в отношениях со своими подчинёнными и с внутренним напряжением ожидал встречи.

Когда в воротах появился невысокого роста, крепкий и с решительным лицом полковник в сопровождении высокого генерал-майора, я чётким строевым шагом подошёл к ним, вскинул руку к головному убору и доложил: – Товарищ полковник, личный состав противотанковой батареи занимается плановым обслуживанием техники и вооружения. Командир противотанковой батареи капитан Копытов. – И сделал шаг вправо.

Полковник сумрачно поздоровался со мной и подошёл к командирам взводов, замершим около машин. Осмотрел их, недовольно хмыкнул и также молча осмотрел всю технику. Резко повернулся ко мне и начал сверлить тяжёлым взглядом. Видно, что он был очень недоволен, вот только чем – непонятно.

– Товарищ полковник, разрешите доложить, – опередил его, предполагая, что меня сейчас будут ругать за обшарпанный вид боевых машин, – противотанковые установки 76 и 77 годов выпуска. Документы на капитальный ремонт готовы. Техника находится уже три года в ожидание отправки в капитальный ремонт. Не отправляют, потому что отсутствует финансирование на транспортировку железнодорожным транспортом. ЗИП укомплектован на сорок процентов.

Я замер, закончив доклад, но Шпанагель продолжал молчать, недоброжелательно рассматривая меня, потом нарушил затянувшееся молчание и веско произнёс: – Да вы бездельник, товарищ капитан. Идите за мной.

Мы небольшой группой вышли из моего бокса и проследовали в боксы дивизиона, где нас встретил командир дивизиона майор Фомичёв и командир батареи капитан Бондаренко. Шпанагель точно также молча обошёл и осмотрел технику дивизиона, потом повернулся и сказал всё, что он думал о нас. Суть монолога сводилась к тому, что мы бездельники высшей пробы, родимое пятно на здоровом теле армии. Что из армии, нас пенсионеров, надо гнать поганой метлой. Что-то сказал про пасеку, на которой мы пасёмся и балдеем, в отличие от других офицеров, из развёрнутых полков, которые «пашут», и так далее и тому подобное. Командиру дивизиона он посоветовал подготовить вещмешок с носками и с чистыми кальсонами, так как с такой рожей ему место только в Чечне. После такого содержательного изложения нашей сущности и ближайшего будущего, Шпанагель и Фролов, правда, последний всё время молчал, лишь иногда морщился во время наиболее сочных выражений полковника, ушли из парка, оставив нас в недоумении. Но мы не обиделись на него. Это было знакомство с новым начальством, а на начальство, тем более такое, не обижаются. Только посмеялись над его манерой общения с подчинёнными. Я тоже посмеивался и не предполагал, что моё будущее, моя карьера на протяжении нескольких последующих лет будет полностью связана с этим человеком. Но это в будущем, а пока мы посмеялись и разошлись заниматься своими делами.

На протяжении нескольких дней наш полк сильно лихорадило. Забирали ещё офицеров, технику, имущество со складов. Забрали и майора Фомичёва. И когда из полка забрали всех офицеров кого можно, и выгребли почти всё имущество со складов: у нас всё успокоилось. Меня лично задевало очень сильно то обстоятельство, что практически со всеми офицерами беседовали на предмет откомандирования их в соседний полк, а меня избегали. Никто со мной не беседовал и не спрашивал моего мнения. Почему – непонятно? Сам же я всегда придерживался испытанной практики – Не напрашиваться. Но это игнорирование болезненно задевало моё самолюбие, тем более что я был на неплохом счету у командования.

Соседний полк в отличие от нас не прекращал ни на минуту своей деятельности. Когда они спали и отдыхали, я не понимал. Днём и ночью интенсивность подготовки полка к отправке в Чечню не ослабевала, а наоборот с каждым часом, с каждым днём только нарастала. Несмотря на строжайшие предупреждение командования не болтать – слухи о том, что полк едет в Чечню, стремительно распространились по городу. Родные и близкие солдат, особенно журналисты всеми силами, правдами и неправдами пытались прорваться на территорию городка. Как-то поздно вечером включил местный телеканал, тележурналист которого сумел пробраться на территорию дивизии и пытался взять интервью. Первым ему попался внушительного вида солидный полковник из штаба округа.

– Это правда, товарищ полковник, что мотострелковый полк едет в Чечню для восстановления конституционного порядка? – Сунул ему журналюга под нос микрофон.

Полковник сделал глубокомысленное выражение лица и начал вещать: – Нет. Это всё панические слухи. На самом деле полк готовится к погрузке для участия в полковых учениях на Чебаркульском полигоне….

Поняв, что от офицера правды не добиться, журналист ринулся искать новую жертву и ему навстречу тут же попался замученный и задёрганный всей этой суматохой солдат.

– Товарищ солдат, вы из какого полка?

Боец непроизвольно шмыгнул носом: – Со «смешного», то есть с 276 нашего полка.

– Это правда, товарищ солдат, что ваш полк едет в Чечню? – Задал очередной вопрос журналист.

Солдат сильно набычился, что даже на экране телевизора было хорошо видно, как в нём закипела здоровая злость за нервотрёпку, за бессонные ночи, за накопившуюся усталость: – Да, блин, лучше в Чечню ехать, чем здесь трахаться. – Выплеснул он в крике всю горечь на журналиста….

Но всему приходит конец и наступил день отправки полка. Артиллерийские подразделения грузились на рампе «Зелёное поле». День был солнечный и очень морозный, а я, имея в ста метрах от погрузочной рампы каменный гараж, почёл своим долгом организовать там для убывающих офицеров и прапорщиков артиллерийских подразделений пункт обогрева. Натаскал туда дров и растопил печь. Не сказать, чтобы там было жарко, но согреться и перекусить в тепле можно было. К девяти часам утра вся техника артиллеристов выдвинулась к рампе и началась погрузка. После того как технику загнали на платформы и начался её крепёж, в мой гараж зачастили офицеры. Сначала они сложили туда вещи, но после того как процесс крепления техники пошёл по нарастающей, вещи распаковали и оттуда начала появляться водка и закуска. Постепенно стол был заставлен всем необходимым – где чьё, уже никто не разбирался. Приходили офицеры, прапорщики выпивали, чуть-чуть закусывали, грелись у весело гудевшей железной печки и уходили, потом приходили опять. Я сидел, конечно, тоже выпивший, но довольный тем, что хоть чем-то смог облегчить погрузку коллегам-артиллеристам. Где-то во второй половине дня в гараж втайне от мужа пробралась Галка Хорошавина, которая и взялась хозяйничать за столом. Юрка Хорошавин когда её увидел, то сначала отругал свою половину, но потом смирился и был даже рад что она пришла проводить его.

Уже в темноте закрепили технику, железнодорожники приняли эшелон. Объявили о предстоящем построении. Гараж опять наполнился офицерами и прапорщиками. Все разлили водку по стаканам, начали чокаться и разбирать свои вещи, собираясь на построение. Ко мне подошли с кружками в руках Фомичёв, Тетрюмов и Хорошавин, чокнулись со мной: – Ну что, Боря, до встречи.

Я махнул в сильнейшем огорчении рукой: – До какой встречи? Вы уезжаете, а я остаюсь. Знаете, как обидно, когда тебе даже никто не предлагает, вот также, как вам ехать. На хрен я тогда старался, служил….?

Снова вяло и обидчиво махнул рукой, стукнулся кружкой с друзьями и залпом выпил водку, выдохнул с шумом воздух и с недоумением посмотрел на смеющихся товарищей.

– Оооо…, Боря, засиделся ты сегодня в гараже и не хрена ничего ещё не знаешь? – Все опять засмеялись. Я действительно весь день просидел в гараже и не особо владел информацией.

– Боря, не расстраивайся, – Лёха Фомичёв благодушно похлопал меня по плечу, – вам в понедельник уже окончательно объявят, что и вы тоже пойдёт вслед за нами.

Но я был сильно выпивши и воспринял его слова только в качестве утешения. Все засуетились и, похватав вещи, помчались на построение, а в гараже остались я и Галка Хорошавина, которой Юрка запретил идти его провожать. Она налила водку в кружки и мы с ней выпили за их удачу, и также молча сидели, закусывая и прислушиваясь к громким голосам на улице. Я заткнул пробкой оставшуюся водку в бутылке и поставил её на полку.

– Галя, вот эти двести грамм ставлю вот сюда, и мы их выпьем, когда все вернуться с Чечни. – В этот момент мой взгляд остановился на вещах Алексея Фомичёва, сиротливо лежащим в углу гаража. – Галя, сиди здесь, а я помчался и найду Алексея, а то он в суматохе забудет про вещи. – Мигом выскочил из гаража и устремился на рампу, где построение уже закончилось и все перемешались, начиная посадку по вагонам.

– Майор Фомичёв. – Заорал на всю рампу и во всю глотку, – майор Фомичёв….

Но его нигде не было видно. Порыскав несколько минут по рампе, я опять заорал, пытаясь криком привлечь его внимание, но привлёк внимание совершенно другого человека.

– Товарищ капитан, чего вы тут орёте? – Из-за спины вывернул неизвестный полковник и остановился передо мной.

– Товарищ полковник, майор Фомичёв оставил у меня в гараже свои вещи. Боюсь, как бы в суматохе он их не забыл…., – попытался объяснить ситуацию полковнику, но он резко оборвал меня.

– Вы, товарищ капитан, пьяный и орёте как дикий осёл на случке. Кто вы такой?

От таких нелестных слов мне стало почему-то очень обидно, отчего пьяно напыжился и с апломбом представился: – Я, командир противотанковой батареи капитан Копытов. А вы кто такой, товарищ полковник?

– А я, полковник Удальцов, со штаба округа, – также с вызовом ответил офицер.

Тут, совсем потеряв контроль над собой, «закусил удила» и также с вызовом, без всякой логики ответил: – Ну и пошёл ты на Х…., товарищ полковник, – гордо развернулся и пошёл в сторону вагонов.

– Товарищ капитан, вернитесь! – Заорал полковник, возмущённый выходкой пьяного капитана. Но я, не обращая внимания на вышестоящего офицера, нырнул в толпу и тут же наткнулся на Фомичёва и командира зенитно-ракетного дивизион подполковника Николаева Георгия Сергеевича.

– Боря, Боря, пошли отсюда. – Потянул он меня за рукав.

– Георгич…! Георгич…! – Пьяно забарахтался в его руках, – дай, отдам вещи Лёхи, а то ему даже трусов в Чечне не поменять….

– Боря, Боряяяя…, – Алексей оказался невольным свидетелем моей стычки с полковником, – давай дуй домой, ты уже нарвался на неприятности с окружником, а вещи я забрал. Так что не беспокойся.

Обнял Фомичёва, троекратно по-русски поцеловал его и покорно пошёл в сторону городка за Николаевым, который тоже попрощался с офицерами. Как пришёл домой, я уже не помнил.

В воскресенье утром проснулся с больной головой и помнил только смутные обрывки прошедшего дня. Хорошо только помнил, что гараж я так и не закрыл. Через два часа, навернув пару бутылок ледяного пива и немножко придя в себя, пришёл на рампу, где всё кругом было изрыто следами колёс, гусениц, а снег вокруг рампы был утоптан до твёрдости асфальта. Везде валялись остатки крепёжного материала, скобы, гвозди и проволока. Всё что представляло собой какую-либо ценность, собрал в гараж и закрыл его на замок. Остаток дня провёл дома реанимируясь от последствий похмелья. Что было достаточно тяжело и тоскливо.

* * *

Утром в понедельник, что случается довольно редко, я позорно проспал. Наспех побрился, что-то перекусил и помчался на службу. Уже подбегая к полку, понял – опоздал. Залетел как ошалелый в вестибюль штаба полка, где дежурный по полку едва успел прокричать мне в спину: – Боря, давай живей подымайся в тактический класс, там командир всех собирает, а то ты почти опоздал.

И всё-таки в класс заскочил секунд на двадцать раньше командира полка. Под недовольным взглядом начальника штаба пробрался мимо уже сидевших товарищей и с шумом рухнул на своё место. И тут же пришлось вновь вскочить по команде подполковника Фильчукова – «Товарищи офицеры», когда в класс зашёл полковник Петров.

Командир полка, сопровождаемый взглядами подчинённых, остановился у своего стола, взялся за спинку стула, заинтересованно качнув его на задних ножках несколько раз, и поднял глаза на замерших офицеров: – Товарищи офицеры. Мною получен приказ Командующего военным округом – С четвёртого января, в течение десяти дней, провести развёртывание полка до штата военного времени, в это же время провести боевое слаживание, погрузиться в эшелоны и совершить марш железнодорожным транспортом в Чеченскую республику. – Дал нам переварить сообщение и подал команду садится.

Класс возбуждённо загудел. За два дня, как появились первые сведения, что вполне возможно мы будем развёртываться и тоже пойдём в Чечню, мы все как-то привыкли к мысли о вполне возможной отправке, но всё-таки никто до конца, не верил в это. Поэтому сообщение командира полка застало нас в какой-то степени даже врасплох. Все прекрасно видели, с каким трудом укомплектовывался соседний полк личным составом, техникой, материальными средствами. Но всё-таки у них в полку было где-то более тысячи своих солдат, то есть был фундамент, ядро на чём можно было доукомплектовывать полк. Мы же отдали самую лучшую технику, ЗИПы, отдали офицеров, а теперь самим надо укомплектовываться. Сразу появилось тысячу вопросов. Каким личным составом будем укомплектовываться? Откуда он будет поставляться: из военкоматов или из частей? Откуда нам подадут недостающую технику, материальные запасы и так далее, и тому подобное?

Полковник Петров дал нам несколько минут, для того чтобы мы быстро обменялись между собой мнениями, после чего постучал энергично линейкой по столу, привлекая к себе внимание и требуя тишины.

– Личный состав прибудет бортами, ИЛ-76ми из Забайкальского военного округа: всего полторы тысячи человек. Техникой, материальными запасами, офицерами и прапорщиками будем укомплектовываться за счёт нашего округа. Время до прибытия личного состава, более десяти дней, поэтому все эти дни употребить для подготовки имеющейся техники. Это сейчас наиглавнейшая задача.

Дальше командир поставил задачи на этот день. После чего закрутилась карусель. Начали вызвать офицеров на беседу в кабинет командира полка. А вскоре настала и моя очередь, где я и ещё два лейтенанта с пехоты также были вызваны к командиру. В кабинете, кроме полковника Петрова, сидели вокруг командирского стола все его замы.

– Товарищи офицеры, – обратился к нам Петров, – я как командир полка хочу услышать от вас – Поедете вы с полком в Чечню или откажетесь ехать?

Так как я стоял на левом фланге нашего маленького строя, то командир обратился сначала к лейтенанту из первого батальона. Тот ответил даже не задумываясь и утвердительно, после чего Петров поблагодарил его и отпустил. Справа от меня стоял здоровенный лейтенант, двухгодичник, с устрашающей фамилией – Грозный и когда командир обратился к нему с тем же вопросом, тот на несколько секунд замялся и после недолгого колебания ответил отказом, отчего командир полка удивлённо откинулся на спинку стула.

– Товарищ лейтенант, тебе ведь с такой фамилией туда только и ехать. Да ты такой ещё сам здоровенный, что одним только своим видом распугаешь бандитов.

Лейтенант ещё больше замялся, смущённо отводя глаза в сторону и кривя лицом, а потом честно признался: – Товарищ полковник, боюсь я…

Командир с сожалением посмотрел на него и махнул рукой: – Идите, товарищ Грозный отсюда, но всё-таки подумайте. Мы ещё вернёмся к этому разговору.

Когда лейтенант вышел Петров обратился ко мне: – Ну, а ты, товарищ капитан?

– Товарищ полковник, товарищи офицеры – готов ехать, – чётко доложил собравшимся, даже ни секунды не сомневаясь.

Командир тепло улыбнулся: – Я в этом, Копытов, даже не сомневался. Спасибо. А как твои командиры взводов?

– Матвиенко нужно менять, не потянет. Да и по семейным обстоятельствам он не подходит. Мать у него не оправилась после недавней смерти своего мужа, а лейтенант единственный кормилец. Никифоров – гнильё, он уже сейчас ходит «гоголем» и заявляет, что не поедет.

Командир на мою характеристику лейтенантов только красноречиво развёл руками: – Хорошо, ты иди занимайся батареей, а командиров взводов своих давай ко мне. Я их сам хочу послушать.

Не успел я дойти до своей канцелярии, как меня догнал посыльный по штабу и, задыхаясь от бега, поспешно выпалил: – Товарищ капитан, вас срочно вызывают в кабинет командира артиллерийского полка. Зачем, я не знаю? – Опередил он мой удивлённый вопрос.

…У кабинета командира арт. полка возбуждённо кучковались офицеры-артиллеристы со всего гарнизона. В основном это были командиры подразделений, тусовались здесь и политработники, но их было «раз-два и обчёлся». Поздоровавшись со всеми, я поинтересовался, что тут происходит.

Оказывается, в кабинете полковник Шпанагель собрал офицеров штаба артиллерии дивизии и округа. Вызывает каждого офицера и спрашивает – Готов ли он сам лично, и его подразделение ехать в Чечню или нет? Если нет – то почему?

Дверь отворилась и из кабинета, красный как рак, вышел капитан Бондаренко.

– Ну что, Сергей? Что спрашивали? Что ты ответил? – Завалили мы его вопросами.

– Фу! – Бондаренко шумно выдохнул воздух из груди и вытер пот со лба: – Ну, блинннн…. Спросили – Согласен ли я ехать в Чечню? Я сказал, что да – согласен. Спросили – есть ли какие проблемы? Я сказал, что – нет, хотя конечно слегка напомнил, что капитаном перехаживаю уже чёрт знает сколько лет. Тогда Шпанагель сказал, что я еду в Чечню начальником штаба дивизиона и обещал присвоить звание «майор» в течение пары недель. Врёт, конечно: с «майором» за пару недель ничего не получится.

Сообщение о том, что Бондаренко назначен начальником штаба дивизиона, неприятно скребануло меня. Два месяца тому назад ко мне подошёл начальник артиллерии соседнего полка подполковник Половинкин и предложил мне стать начальником штаба дивизиона в их полку, чем немало удивил меня. Капитан Ермаков, которого они хотели поставить на эту должность и вроде бы тот был согласный, почему-то вдруг отказался и Половинкин перебрал сначала всех своих полковых офицеров, а потом офицеров других полков и непонятно по какой причине остановился на моей кандидатуре. Я долго не раздумывал и согласился. На меня сразу же начали готовить документы, а Бондарь только посмеивался: ничего, мол, Боря у тебя не выйдет. Но оформление документов пусть медленно, но шло даже несмотря на то, что начальник артиллерии дивизии полковник Прохоров, когда узнал о моей кандидатуре, был дико разъярён и вызвал к себе начальника артиллерии полка.

– Вы, что там белены объелись или охерели совсем? Ведь Копытов, командир батареи «кадра». И командовал только развёрнутым взводом, пусть даже и тринадцать лет, но он ни дня не был командиром развёрнутой батареи и у него нет опыта, а вы его предлагаете сразу на должность начальника штаба развёрнутого дивизиона. Не позволю….

Уж не знаю, как Половинкин сумел убедить Прохорова? Какие приводил доводы, но тот всё-таки сдался и дал ход документам. Узнав об этом, Бондаренко, ни слова ни говоря, прямиком направился в отделение кадров дивизии, поплакался кадровикам: о том, что он уже командует батареей пятнадцать лет, капитаном ходит тринадцать лет. Копытов же батареей командует только пять лет и столько же капитаном служит. Где справедливость? Я, мол, капитан Бондаренко, имею перед Копытовым преимущество в возрасте, службы в должности и в звании, а начальником штаба ставят почему-то его.

Сумел всё-таки Серёга разжалобить и убедить кадровиков, те надавили на Константина Михайловича Прохорова, а тот особо и не сопротивлялся, хотя к Бондаренко у него тоже были определённые претензии. Меня «зарезали» и документы переделали на моего сослуживца, но поставить Серёгу на должность не успели, так как начались Чеченские события. Я, конечно, виду не подал, что мне было обидно, но на самом деле здорово переживал и предательство друга, который вот так постарался перебить мне должность и то, что о моих деловых качествах сложилось такое нелицеприятное мнение, а в отношениях с Бондаренко у меня появилась прохлада.

И сейчас, проглотив обиду, я стоял в коридоре, ожидая, когда вызовут меня. Всё меньше и меньше оставалось в коридоре офицеров. Они заходили в кабинет, и вскоре выходили: кто решительным шагом уходил выполнять и дальше свои обязанности, кто старался быстро прошмыгнуть мимо нас, потому что только что отказался ехать на войну.

Но вот в коридоре остался я один, минут пять назад вышел очередной офицер – отказник. Со злобой хлопнул дверью и стремительно убежал. Дверь от удара слегка приоткрылась и мне представилась возможность слышать, что там происходит. Разговаривали в основном полковник Шпанагель и генерал-майор Фролов, которые обсуждали перспективы службы офицеров, отказавшихся ехать в Чечню.

– Все, что ли? – Спросил Шпанагель.

Кто-то из офицеров выглянул в коридор, посмотрел на меня и скрылся за дверью: – Там в коридоре только Копытов остался.

– Ладно, на этом заканчиваем, пусть идёт к себе в полк, – распорядился начальник ракетных войск и артиллерии округа.

Я был ошарашен таким решением. Опять меня проигнорировали. Никто не хотел даже знать моего мнения, а я ведь нормальный офицер и никогда не прятался от трудностей, а наоборот шёл им навстречу. И сейчас просто развернуться и уйти, оплёванным, никому не нужным….!? А куда тогда девать двадцать два года военной службы, учения, полевые лагеря. Зачем меня тогда государство готовило? Посылало служить за границу? Мне стало жарко от вихрей мыслей, которые охватили меня.

В кабинете послышались шаги и из дверей выглянул генерал-майор Фролов, несколько долгих секунд смотрел на меня и, наверно поняв моё состояние, скрылся обратно в кабинете. Я решительно подошёл к дверям и приоткрыл их, чтобы услышать, что будут сейчас говорить.

– Сергей Львович, давайте выслушаем капитана Копытова, – решительно сказал генерал.

– А чего его слушать? И так ясно, что откажется, – заговорил недовольно Шпанагель, – у него квартира есть, пенсию заработал. Какой смысл ему ехать в Чечню?

– Вот если откажется, – гнул свою линию Фролов, – тогда и уволим. А сейчас, давайте выслушаем его.

Наступила томительная пауза, после которой послышался раздражённый голос начальника: – Копытов! Заходи сюда.

Я зашёл в кабинет и посмотрел на присутствующих офицеров. Все избегали смотреть на меня, как будто стыдились, ожидая от меня очередной отказ. Полковник Шпанагель тоже уткнулся в какие-то свои бумаги на столе, только генерал-майор Фролов открыто и прямо смотрел на меня.

– Товарищ капитан, готовы вы ехать в Чечню для восстановления конституционного порядка? – Почти пробурчал себе под нос Шпанагель, не отрываясь от бумаг.

– Так точно, товарищ полковник. – Чётко доложил я. Все удивлённо вскинули головы, а Шпанагель оторвал взгляд от бумаг и с недоумением воззрился на меня.

– Что «так точно»: не готовы или готов?

– Готов, товарищ полковник, выдвинуться в Чечню для наведения конституционного порядка. – С вызовом заявил я.

В кабинете повисло многозначительное молчание, а присутствующие уже с интересом и любопытством уставились на меня, ожидая продолжения разговора, и он начался.

– Копытов, не понял? – Завёлся с полуоборота начальник. – Квартира у тебя есть, пенсию ты заработал. Зачем тебе это нужно?

– Товарищ полковник, я нормальный русский офицер и готов выполнить любой приказ командования и пенсия с квартирой здесь не причём.

– Копытов, ты наверное не понял? Я тебе не повышение предлагаю. Ты поедешь в Чечню в должности командира своей противотанковой батареи.

– Товарищ полковник, я готов ехать в Чечню в должности командира противотанковой батареи, – произнёс это с такой твёрдостью в голосе, которая наверно убедила Шпанагеля больше чем мои слова.

– Хорошо, товарищ капитан. Вы меня убедили. – Шпанагель повернулся к одному из своих полковников, – товарищ полковник, запишите себе: в течение двух недель подыскать ему должность начальника штаба и включить в приказ на очередное воинское звание «майор».

– Но едешь ты, всё равно командиром противотанковой батареи, – произнёс это, уже глядя на меня, начальник.

– Товарищ полковник, – попытался запротестовать я, – да, не ради звания «майор» и должности еду….

– Всё, Копытов, молчать, – оборвал меня полковник, – через две недели будешь майором. Иди.

– Есть. – Повернулся и вышел из кабинета. Только в коридоре понял, что я насквозь мокрый от этого разговора. Теперь-то мне стало понятно, почему Бондаренко вышел весь в поту. Видать ему тоже должность начальника штаба дивизиона не просто далась. Я повернулся на звук открывшейся двери. Из кабинета вышел генерал Фролов, подошёл ко мне и пожал руку.

– Молодец!

Чувство безмерной благодарности к генералу охватила меня: – Спасибо, товарищ генерал. Никогда не забуду вашей поддержки и не подведу вас.

Генерал по-отечески похлопал меня по плечу и ласково подтолкнул к выходу: – Иди, Копытов, занимайся своим делами.

Взбудораженный, состоявшимся разговором и незаметно для себя я оказался в канцелярии батареи, где меня ожидали угрюмые командиры взводов. Лишь через несколько минут, приведя свои чувства и мысли в порядок, спросил у них – Были ли они на беседе у командира полка?

Матвиенко тяжело вздохнул: – Были, товарищ капитан. Я объяснил причины, по которым не могу ехать в Чечню.

Перевёл взгляд на Никифорова и тот нервно вскочил:

– А я заявил о несогласии ехать и высказал свою позицию по данному вопросу. – И тут же сел обратно на стул.

В течение минуты я молчал, пытаясь взять себя в руки. Несмотря на моё личное негативное отношение к Никифорову, относился к нему всё-таки достаточно ровно и лояльно. Старался не обращать внимание на его «псевдодемократические заскоки и завихрения», считая, что всё это пройдёт само собой со временем. Даже когда ругал его за какие-нибудь провинности, или какие-либо высказывания и необдуманные до конца поступки, даже тогда высказывал ему замечания или своё неудовольствие в корректной форме. Но сейчас сдерживаться не стал, да и не хотел. Я медленно поднялся из-за стола.

– Встать! Смирно, ЛЕЙТЕНАНТ! – Тихо, но жёстко приказал я, отчего Никифоров стремительно поднялся со стула и мгновенно принял строевую стойку. Вслед за ним также быстро поднялся и застыл по стойке «Смирно» и Матвиенко, хотя команда относилась только к Никифорову.

– Никифоров! – Я сильно стукнул кулаком по столу, – посмотри на меня… Только внимательно и вдумчиво посмотри…. Ты, что сволочь, думаешь, что у меня родители алкоголики? Или я воспитывался в какой-то ненормальной коммуне? Или ты думаешь, что я раб в военной форме и безропотно иду на убой, выполняя приказы нашего продажного правительства? Может, ты думаешь, что я коммунист-фанатик? – Это были чисто риторические вопросы, на которые ответа от Никифорова совсем не ждал. Угрожающе медленно вышел из-за стола и вплотную подошёл к подчинённому.

– Так вот, товарищ лейтенант, – продолжил тихим голосом, едва сдерживая бешенство, но с каждым словом повышая тональность, – родители у меня нормальные советские люди, которые правильно меня воспитали. Учился в нормальной советской школе, где также воспитывали и прививали высокое отношение к чувству долга перед Родиной, страной и к её гражданам… И жена у меня отличная мать и женщина, которая кстати тоже не хочет, чтобы я ехал в Чечню, но она говорит: прикажут – езжай. И дети у меня не олигофрены. Понятно? Все эти десять дней, как соседний полк уезжал, я чувствовал себя ущербным, потому что мне никто не предлагал ехать туда. И полчаса тому назад, в кабинете высокого начальника, меня поставили почти на одну с тобой доску, не поверив в мою готовность выполнить то, для чего я предназначен как военный. Мне сейчас для того, чтобы ехать в Чечню, пришлось доказывать, что я хочу и должен ехать… Что хочу ехать со своим полком… И еду туда не мирное население убивать, как ты тут бегаешь и треплешь языком на каждом углу, а бороться с бандитами, которые убивают, насилуют, грабят и выгоняют из своих домов, квартир русских. Вот за них и еду воевать. Еду, чтобы любой враг не пришёл сюда и не изнасиловал мою жену, не убил моих близких, да и твоих тоже. И таких, как я – большинство. Скажу тебе больше. Если бы ты даже согласился ехать, то я бы всё сделал, но отказался от тебя. Потому что не верю тебе. Такие как ты, сдаются в плен и становятся предателями.

Я стоял напротив Никифорова и всё это, даже не заметив, уже выкрикивал в лицо командира взвода. Он же, побагровевший, хлопал беззвучно губами, пытаясь что-то ответить или возразить мне.

– Молчать, Никифоров! – Раздельно и угрожающе произнёс я, – если ты сейчас что-то попытаешься возразить или оспорить мои слова, я просто заеду тебе в морду. Ни как русский офицер, а как нормальный русский мужик.

Я уже спокойно смотрел ему в глаза – так как запал весь прошёл. Всю свою злость, обиду и ярость выбросил в крике, но про себя всё-таки решил: если он, что-то сейчас вякнет. Знаю…, побежит в прокуратуру, но всё равно врежу ему по роже. Это же наверно увидел в моих глазах и Никифоров, поэтому благоразумно промолчал. Я посмотрел на побледневшего Матвиенко, стоявшего рядом, затем резко развернулся и сел за стол.

– Вольно. Садись! – Скомандовал я.

Но Матвиенко и Никифоров продолжали стоять, не решаясь сесть.

– Я, что неясно сказал? Проехали…, садись….

Офицеры осторожно присели за стол. Я тоже постепенно успокоился: – Никифоров, всё что я здесь произнёс, это не ради красного словца было сказано: я так думаю на самом деле и мне на самом деле глубоко наплевать на тебя. Но если всё-таки не поедешь, то ты и ты Матвиенко, пока не увидите меня в вагонном окне, пока я вам оттуда не помахал рукой – вы должны пахать, пахать как лошади. Вам это ясно?

Командиры взводов молча и синхронно кивнули головами.

– На сегодня следующая задача. Сейчас идёте в парк. На полу хранилища выкладываете весь ЗИП со всех противотанковых установок. Не трогаете только ЗИПы командирских машин – там всё в порядке. Берёте комплектовочные ведомости и к завтрашнему обеду выдаёте мне по списку: чего у нас по инструменту не хватает. До ключика. Вопросы есть? Нет? Идите, выполняйте.

Сам остался в канцелярии и после недолгого раздумья пододвинул к себе рабочую тетрадь. И после длительных размышлений к вечеру у меня был готов план мероприятий по подготовке противотанковой батареи к убытию в Чечню объёмом в семьдесят пунктов. Основным, конечно, пунктом была заводка двигателя, проверка работоспособности пусковых установок и работа на технике. Остальные пункты были в принципе мелочными и легко выполнимыми. Надо было заготовить стандартные листы, карандаши, тетради – то есть, заготовить всё, что будет необходимо для жизнедеятельности батареи, а не метаться там в поисках нужного. Куда это сложить и так далее, и тому подобное.

Со следующего дня всё завертелось. Такие же планы, оказывается, не только я составил, они были практически у всех командиров подразделений полка. Все также дружно ринулись в парк и начали проверять технику заводкой, тем более, что нам опять везло с погодой. На улице, после небольшого похолодания, снова стояла температура –1-2 градуса мороза. С серого, как солдатская шинель, покрытого унылыми облаками неба, сыпался то дождь, то снежная крупа. А я каждое утро, с командирами взводов из Пункта Технического Обслуживания, забирал подготовленные аккумуляторы, тащил их в бокс. Там залезал через боевое отделение в узкий люк двигательного отсека и в течение трёх часов, пока не заводил установку, находился в весьма неудобном лежачем положении. Сложность была в том, что к клеммам АКБ нужно было подсоединить семь проводов: два на минус и пять на плюс. У меня раньше они были заведены на болты, но после того как при обслуживании техники чужими солдатами, болты были раскручены, и мне пришлось всё это, методом «тык» делать заново.

После того, как машина заводилась, я начинал проверять пусковую установку: работу горизонтальных и вертикальных механизмов, а затем выезжал из бокса и делал контрольный круг по парку. И приступал к следующей машине. В день удавалось завести две, максимум три машины. А ведь помимо всего приходилось ещё участвовать в полковых мероприятиях и ходить на дежурства.

Домой приходил уже выжатым усталостью, как лимон и сил хватало только на то чтобы посмотреть программу «Время» о событиях вокруг Чечни. После чего падал на постель и забывался в тяжёлом сне. А с утра всё по новой. Через несколько дней я срочно был вызван к начальнику ракетных войск и артиллерии округа в кабинет командира артиллерийского полка. Необходимо было срочно представить ему на беседу моего отказника Никифорова и ещё одного офицера-отказника с артиллерийского дивизиона. С ними полковник Шпанагель ещё не беседовал.

Я вёл их через плац и инструктировал: – Товарищ Никифоров, в беседе с полковником Шпанагель попрошу вас высказываться без излишней фанаберии и других ваших псевдодемократических штучек. Ну, а вам, товарищ лейтенант, чего советывать: если вы не хотите ехать – так и скажите ему.

Лейтенант с дивизиона очень боялся предстоящего разговора и всё больше, и больше впадал в не хилую панику: – Товарищ капитан, ну как ему об этом сказать? Подскажите мне, ведь вы уже с ним общались, – ныл всю дорогу несчастный лейтенант.

Как только завёл офицеров в кабинет, так Шпанагель гневливо спросил: – Копытов, кто из них Никифоров?

– Товарищ лейтенант, – начал грозно вещать полковник, после того как я представил Никифорова, – да вы подлец, да ещё какой. Ваши товарищи, ваш командир батареи едут выполнять свой конституционный долг, а вы в кусты. Да вы…, – дальше последовали резкие рассуждения о личности Никифорова. В основном эти рассуждения носили негативно-красочный характер, при этом виртуозно были присовокуплены все сказочные образы, и другая «народная» лексика. Никифоров попытался оспорить эти суждения, но быстро заткнулся и только краснел или бледнел от очередного высказывания начальника. А Шпанагель в ходе своего монолога частенько обращался за поддержкой к молчавшему лейтенанту с дивизиона и тот также молча кивал головой, как бы поддерживая позицию начальника. Такой концерт продолжался около двадцати минут, пока полковник не обратился к лейтенанту с дивизиона:

– Вот скажите, товарищ лейтенант, этому негодяю, дезертиру и трусу. Есть у вас жена и ребёнок? – Лейтенант обречённо и молча мотнул головой.

Полковник обрадовался: – Во… Вот и скажите этому молодому и бестолковому человеку, у которого нет семьи и ничего его здесь, в принципе, не держит – Ваша жена хочет, чтобы вы ехали в Чечню?

Лейтенант с трудом разлепил пересохшие губы и сиплым от волнения голосом произнёс: – Товарищ полковник, моя жена не хочет, чтобы я ехал туда. И я тоже отказываюсь туда ехать – не хочу…

Шпанагель в изумлении уставился на него, потом зло плюнул и повернулся ко мне: – Копытов, ты кого привёл? Ты…, кого привёл ко мне…?

– Товарищ полковник, за лейтенанта с дивизиона ничего не буду говорить, а лейтенант Никифоров по своим деловым и моральным качествам мне и сам не нужен. В присутствии его и говорю – гнилой он.

Полковник устало махнул рукой: идите, мол, отсюда. Повернулся и пошёл за стол.

– Кругом! – Скомандовал я, и мы вышли из кабинета.

В течение нескольких дней начала вырисовываться картина дальнейших наших действий. Действительно, 4 января ожидались с ЗабВо четыре самолёта с полутора тысячами солдат, которых уже подбирали там и готовили к отправке. Старшим, по формированию моей противотанковой батареи, был назначен командир противотанкового дивизиона подполковник Саенко Григорий Иванович. Мой сосед по подъезду. Его дивизион готовил для моей батареи помещение и лично Саенко отвечал перед Шпанагелем за подготовку батареи. Надо сказать, что Саенко, мягкий и нерешительный по характеру, жутко боялся полковника и в первые же сутки заколебал меня своей опекой и навязчивостью до такой степени, что я был вынужден поговорить с ним довольно жёстко.

– Товарищ подполковник, вот вы готовите для моей батареи помещение – вот и готовьте. Я туда не вмешиваюсь и вы тоже не вмешивайтесь в мои дела. Я командир противотанковой батареи, и я отвечаю за неё. Понадобится мне ваша помощь, поверьте – обязательно обращусь к вам, а так не мешайте мне.

Но, честно говоря, несмотря на всю мою решительность и апломб, чувствовал себя – не уверенно, хотя этого на людях старался не показывать. Действительно, я командовал противотанковой батареей пять лет. За это время перевооружался три раза. Сначала у меня на вооружении были 76 миллиметровые пушки, потом 85 мм. Через год всё это сдал и получил 100 миллиметровые пушки. А в 1991 году получил противотанковые установки 9П148, на базе БРДМ-2. Честно говоря, я их не знал, и за четыре года ни разу из них не стрелял: на меня просто не выделяли ракет. Бегал в соседний полк к Мишке Гаджимурадову, который командовал там развёрнутой противотанковой батареей и по праву считался опытным специалистом, так как каждый год стрелял. Но все эти мои попытки получить урывками определённые знания и навыки не давали должного результата. Чисто теоретически знал в принципе всё, но без практики всё это было мёртвым грузом. А ведь придут солдаты, командиры взводов наверняка будут двухгодичники и мне их придётся в сжатые сроки обучить и идти может быть в бой. А я сам был круглым нулём. В довершение ко всему, когда поступила команда выгнать технику батареи из бокса, поставить их в колонну около Контрольно Технического Пункта и быть в готовности перегнать в парк противотанкового дивизиона, я смог выгнать только пять противотанковых установок из девяти, и все четыре командирских БРДМ-2. Остальные установки, встали в боксе насмерть – не заводятся и ВСЁ. А ведь помимо этой техники, мне должны поставить в батарею ещё взвод визирования с тремя БМП, в которых я вообще «не рубил». А также два автомобиля для перевозки боеприпасов, в знании которых тоже был «чайником». Короче, было отчего чувствовать себя неуверенно.

В канун Нового года командир полка довёл до меня, что взвод визирования не будет развёрнут и это меня хотя бы несколько успокоило.

Празднование Нового года прошло невесело. Да и чего было веселится. Семья знала, что через пару недель я уйду на войну, а вернусь ли оттуда – это был довольно больной и острый вопрос. И даже когда вернусь – тоже был ещё тот вопрос. Сам же я был вымотан до предела. Посидели за столом. Немного выпили. В 12 часов выскочили на балкон. А на улице +1 и идёт дождь. Запустили фейерверк и пять минут первого зашли обратно в комнату. Тогда никто из нас ещё не знал, что полк соседей в это время ведёт бой на улицах Грозного и уже есть первые убитые, раненые, искалеченные и пропавшие без вести.

Посидев за столом ещё полчаса, я ушёл спать.

В десять часов утра на следующий день встретился, как и договаривались, в парке с командирами взводов и попытались завести ещё раз «мёртвые» противотанковые установки. Но, напрасно промучившись на лёгком морозце три часа, я плюнул на это дело, отпустил взводников и сам тоже ушёл домой.

Второго января, получил приказ перегнать установки в парк противотанкового дивизиона. Заводил БРДМ и на небольшой скорости, по снежной, грязной жиже, так как на улице стояло +2 градуса, перемещался на новое место. Вечером на совещании удручённо доложил о перегоне только пяти противотанковых установок и четырёх командирских БРДМ-2.

Выслушав доклады остальных командиров подразделений о проделанной работе, полковник Петров поставил задачу на следующий день.

– Завтра, в четырнадцать часов Командующий округом собирает нас в клубе артиллерийского полка. Собирает всех. Отказников тоже. Туда же будут доставлены к этому времени офицеры и прапорщики с других гарнизонов, для доукомплектования полка командным составом. Вполне возможно Командующий захочет выслушать доклады всех начальников служб и командиров подразделений. Так что будьте готовы к возможным вопросам. Завтра это будет наиглавнейшая задача.

И вот «завтра» наступило. В половине второго мы уже собрались перед клубом артиллерийского полка, сбились в кучки, курили, разговаривали. Я же отвёл своих командиров взводов в сторону.

– Дима, Никифоров. Слушайте меня внимательно, чтобы для вас потом не было неожиданностью то, что я скажу Командующему насчёт каждого из вас, если меня спросят. Дима, для того чтобы безболезненно отмазать тебя от Чечни, в своём докладе сгущу насчёт тебя краски, так что не обижайся, когда ты кое-что услышишь весьма неприятное для себя. Ну, а про тебя Никифоров скажу то, что думаю, без всяких прикрас. Извините, но мне там нужны нормальные командиры взводов, на которых смогу в боевой обстановке твёрдо опереться. Вам ясна моя мысль? – Взводные одновременно кивнули головами.

– Товарищ капитан. – Послышался из-за спины глухой голос. Я обернулся: передо мной стоял, покачиваясь из стороны в сторону, невысокого роста, крепко сбитый, с небольшими усиками, старший лейтенант, с лихо заломленной шапкой, – мне сказали, что вы командир противотанковой батареи.

– Да. А что нужно?

Старлей сильно качнулся в сторону и на какое-то мгновение мне показалось, что он сейчас упадёт, но сделав над собой усилие, он выровнялся, неловко приложил руку к головному убору и заплетающимся голосом отрапортовал: – Старший лейтенант Кирьянов. Назначен к вам на должность заместителя командира батареи по воспитательной работе. – Последние слова он выговаривал уже с трудом, еле ворочая языком. То что он был пьян, и не просто пьян, а пьян в «сисю», было видно даже за километр.

– Товарищ старший лейтенант, да вы же пьяны, – с горечью констатировал я данный факт.

– Товарищ капитан, ну…. Пока ехали с Чебаркуля. Останавливались по дороге…., я и не заметил, как напился. – Бормоча слова оправдания, Кирьянов старательно таращил глаза и прилагал большие усилия, чтобы не шататься и выглядеть как все, но это у него плохо получалось.

Я огляделся, из машин, которые подъезжали на плац артиллерийского полка, выгружались офицеры и прапорщики, прибывшие для укомплектования полка из различных гарнизонов. С шумом и гамом, нагруженные вещами, они жизнерадостно валили по дорожке к клубу, входили в двери и исчезали в его недрах. Сразу бросалось в глаза, что половина из них была сильно пьяная, а вторая половина просто «датая». Они были веселы и воспринимали всё происходящее, как очередное весёлое, военное приключение. Многие из них ещё не знали того, что знали мы. Утром на совещании Петров рассказал, что звонил из Грозного командир соседнего полка в дивизию и в округ. Полк в ночь с 31 декабря на 1 января, когда мы отмечали Новый год, вступил в бой и понёс большие потери: десятки убитых офицеров и солдат, подбитая и уничтоженная на улицах города техника. И есть тяжело раненный офицер нашего полка – Колька Сыров. Обстоятельства ранения командир обещал уточнить. Поэтому мы: офицеры полка, уставшие и вымотанные подготовкой своих подразделений, скептически смотрели на этих пьяных ухарей.

– Товарищи офицеры, всем зайти в клуб. – Послышалась команда начальника штаба полка с крыльца. Зал встретил нас разноголосицей и шумом, вновь прибывших, которых офицеры штаба округа рассаживали на галёрке. Нам же, командир полка указал несколько рядов около сцены. Я усадил слева от себя командиров взводов, а справа замполита. Вид у него был уже совсем осоловевший и его быстро развозило в тепле, но он что-то ещё пытался мне рассказывать.

– Тебя как зовут, замполит? – Задал ему вопрос.

– Алексей, – потом немного подумал и добавил, – Иванович…

– Так вот, Алексей Иванович: сидишь и молчишь. Ты понял? – Кирьянов тяжело мотнул головой и через минуту его голова склонилась на грудь и он, тихо засопев, заснул. Хорошо, что перед ним сидел офицер с широкой спиной, из-за которой со сцены он никому не был виден.

В третьем часу в зал вошёл Командующий округом. Вместе с ним на сцене за столом расположились его замы, и мероприятие началось. Сначала Командующий в течение нескольких минут довёл ту обстановку, которая сложилась в Грозном и в частности с полком, убывшим перед нами. Заострил внимание, что полк понёс большие потери, после чего поднял командира полка и выслушал его доклад. Как и предполагал Петров, Командующий стал поднимать каждого начальника службы: выслушивал его, задавал вопросы, уточняя какие-либо моменты. А потом стал поднимать и заслушивать командиров подразделений.

Совещание длилось уже третий час без перерыва, когда очередь дошла до меня. Потный от волнения и духоты, я доложил о проблемах, какие были у меня с техникой. Командующий внимательно слушал, что-то быстро записывая к себе в блокнот.

– Всё у вас? – Спросил он.

– Товарищ Командующий, у меня проблема с командирами взводов. По списку у меня два командира взвода. Лейтенант Матвиенко, – Дима вскочил со своего места и вытянулся в струнку, – мать у него находится в нестабильно-тяжёлом состоянии после перенесённого инфаркта, вызванного смертью мужа, то есть отца лейтенанта. Родственников никого нет. Лейтенант Матвиенко содержит её, и является единственным кормильцем. По складу характера мягкий, в какой-то степени безвольный. Прошу его отставить от Чечни.

– Лейтенант Никифоров, – тот тоже вскочил и замер, – по своим деловым и моральным качествам характеризуется крайне отрицательно. Можно сказать – «гнилой». Способен в любой момент подвести. Отказался, если так можно выразиться, по своим демократическим убеждениям, участвовать в восстановлении конституционного порядка в Чечне. Я ему не верю. Прошу вместо него другого командира взвода.

Командующий протестующе поднял руку и остановил меня: – Что-то у вас, товарищ капитан, все плохие. Так не бывает.

– Товарищ Командующий, мне ехать воевать, а не нянчится с ними там и перевоспитывать. В военном отношении они никакой ценности в данный момент не представляют.

На первом ряду приподнялся полковник Шпанагель и стал делать мне страшные глаза и корчить грозные рожи, типа требуя – Прекрати, мол, спорить с Командующим….

А Командующий поднял руку с зажатой в ней ручкой и обратился к сидящим в зале: – Я хочу сразу предупредить всех отказников: кадровых офицеров мы будем беспощадно увольнять. Но вот против офицеров, которые призваны на два года службы и отказались – будем возбуждать уголовные дела. Радуйтесь, что сейчас не военное время, тогда всё было бы в отношении отказников по-другому – просто и более жёстче. Ну, а для тех кто уезжает. Будет создана комиссия, которая рассмотрит все ваши проблемы: квартиры, звания, должности, задолженности по деньгам. Конечно, всё, что в наших силах и возможностях, – Командующий что-то ещё черкнул в блокноте и поднял голову. – У вас есть ещё что-то, товарищ капитан?

Я глубоко вздохнул и высказал наудачу затаённое желание: – Товарищ Командующий. У меня в батарее по штату девять противотанковых установок, четыре командирских БРДМ и два автомобиля. Всего – пятнадцать единиц техники. Больше чем в любом линейном подразделении. У них зампотехи есть, а у меня нет. Прошу вас ввести своей властью на время командировки должность зам. по вооружению командира батареи.

Шпанагель опять возмущённо засемафорил мне рукой со своего места: садись – балбес, что ты просишь? А все присутствующие повернули с любопытством ко мне головы, но Командующий рассмеялся: – Ну, что ж, пользуйся моментом. Офицера тебе не дам, а техника батареи выбери себе из резерва. Всё.., всё, садись капитан.

Сел с огромным облегчением и больше просить ничего и не собирался, а через час всё закончилось и офицеры потянулись на выход перекурить. Я вышел в просторное фойе, где уже были расставлены столы, за которыми и происходило комплектование полка офицерами и прапорщиками. Переходя от стола к столу, добрался до офицера артиллериста и задал ему вопрос о новых командиров взводов.

– Капитан, погуляй немного. Команду насчёт тебя дали, но я пока не владею полной информацией: кто и откуда прибыл.

Как только отошёл от стола артиллериста ко мне подскочил высокий и худощавый прапорщик и бойко представился.

– Товарищ капитан, прапорщик Пономарёв. Назначен к вам старшиной батареи. Товарищ капитан, я слышал ваше выступление насчёт командиров взводов и техника батареи. Правильно вы сказали.

Внимательно осмотрел стоящего передо мной старшину. То, что он в возрасте, это неплохо – может быть он хозяйственный, но вид у него как у простого работяги, которого призвали прямо от станка, причём хорошо пьющего. Я его, конечно, не знаю, но мне не нравятся люди, которые сразу в открытую льстят.

– Товарищ прапорщик, откуда вы?

– Я прибыл из Еланского гарнизона, там служил тоже старшиной, но только в ракетной бригаде.

– Старшиной служите давно?

Прапорщик замялся: – Да нет, я в армии только пять лет. Из них только год старшиной.

– Вы что с гражданки пришли в армию?

– Нет. До армии служил в милиции. Капитан, был участковым в Каменске-Уральском. Но по некоторым обстоятельствам уволился и перешёл в армию.

– Ну, хорошо, об ваших обстоятельствах поговорим попозже, главное чтобы вы были не запойным. – Я поднял руку и остановил, запротестовавшего было Пономарёва, – сейчас найдём одного подполковника и вы примите у него расположение нашей батареи: завтра уже прибывают солдаты.

Мы начали медленно продвигаться по фойе клуба и через пару минут нашли подполковника Саенко.

– Григорий Иванович, вот мой старшина, прапорщик Пономарёв. Ведите его в расположение и передайте имущество и помещение. – Я повернулся к старшине, – всё принять по акту и внимательно, потому что через пару недель всё это придётся передавать обратно. Я попозже подойду туда уже с офицерами.

Отправив старшину с командиром противотанкового дивизиона, сразу же ринулся к столу технарей, где, как видел, сидел знакомый мне офицер, для того чтобы выбить себе нормального техника. Только протиснулся к столу и поздоровался с ним, он махнул рукой на зал: – Боря, иди в зал, там сидит резерв, оттуда и подбери себе техника. Потом подведёшь его ко мне, чтобы я отметил, что он к тебе пошёл.

На галёрке зрительного зала дисциплинированно сидело около пятидесяти офицеров и прапорщиков – так называемый резерв, которые выжидающе уставились на меня, когда остановился по середине прохода и повернулся к ним.

– Я командир противотанковой батареи. Мне нужен техник батареи. На вооружении стоят тринадцать БРДМ-2 и будет ещё два автомобиля – какие не знаю. Желающие есть идти ко мне? Также мне нужны и командиры взводов, – теперь я уже выжидающе смотрел на притихший резерв.

Через минуту молчания, когда я уже решил было не тратить время на эту аморфную массу, из кресел поднялись два лейтенанта, следом за ними ко мне подошёл и прапорщик. Все представились. Прапорщик Карпук Игорь: прибыл с артиллерийского училища. Хочет быть техником батареи. Лейтенанты Жидилёв и Коровин: закончили Челябинский сельскохозяйственный институт и на военной кафедре изучали именно противотанковую установку 9П148. Командирам взводов сразу же задал несколько контрольных вопросов по противотанковой установке, и обрадованный обстоятельными ответами, повёл их к столу артиллеристов, где меня ждал третий командир взвода – лейтенант Мишкин с Шадринского гарнизона. Записав у автомобилистов и Карпука, я всех, в том числе и более-менее протрезвевшего замполита повёл в расположение батареи. Противотанкисты потрудились на славу, всё было готово к приёму личного состава. Старшина по передаточной ведомости принял имущество и помещения, которую мы тут же подписали. Быстро решил с Григорием Ивановичем, что наряд по расположению будет стоять его, после чего Саенко ушёл, а я собрал офицеров и прапорщиков в комнате, которую определил под их проживание. Обвёл взглядом притихших офицеров, которые ждали, что скажет уже их командир батареи. И начал ставить задачи.

– Завтра прибывают из Забайкальского округа солдаты. Сразу же хочу сказать, что если вы думаете, что оттуда придут нормальные и подготовленные бойцы, то вы капитально ошибаетесь. Сейчас в Забайкальском военном округе лихорадочно собирают всех, кто им не нужен – хулиганов, пьяниц, наркоманов, лохов, оленей, дебилов и всех их скопом спокойненько спихнут к нам. Поэтому, из этого вытекает следующая задача: солдат загрузить работой и задачами так, чтобы у них была только одна мысль – СПАТЬ! СПАТЬ! И ещё раз СПАТЬ! Больше у них других мыслей не должно быть. Изучить личный состав. Выявить среди них слабых, за которыми нужен контроль, и сильных, на кого можно опереться, и которых тоже надо будет контролировать. И каждые пять минут вбивать им в голову, что они едут на войну и от каждого из них может зависеть жизнь другого или других солдат и офицеров. Остальные задачи будем выполнять по мере их поступления.

Дальше обрисовал состояние техники батареи в настоящее время. И примерно, какие мероприятия нас ждут. Заканчивая постановку задачи, сказал: – У вас сегодня ещё есть время до прибытия солдат. Разрешаю его употребить на решение своих личных проблем и до завтрашнего обеда я вас не трогаю. Но сразу же предупреждаю: в батарее на время боевого слаживания – сухой закон. Разрешаю сегодня вечером посидеть за бутылочкой и перезнакомится, но такого как сегодня, Алексей Иванович, не должно повторится. Кстати, я сейчас ухожу на совещание, ты как мой зам – здесь старший.

– Товарищ капитан, больше такого не повторится. Я ведь вообще-то не пью, может, поэтому так и напился сегодня. – Виновато доложился замполит.

На совещании каждый доложил командиру полка о получении в подразделения офицеров. В принципе, командным составом полк укомплектовали. Осталось принять личный состав.

4 января мы с утра опять собрались в клубе арт. полка и начали ждать первого самолёта, который уже был на подходе к Екатеринбургу. Какие подразделения летели первым бортом, никто не знал. А через два часа после приземления на плац арт. полка въехала автомобильная колонна с первой группой – четыреста солдат. Их быстро разгрузили и завели в клуб. Оказалось, что прибыл первый батальон и стало известно, какие подразделения, каким бортом идут. Моя противотанковая батарея должна была прибыть последним самолётом. Отправив своих офицеров на технику, я остался с замполитом наблюдать за приёмом личного состава других подразделений, чтобы избежать каких-либо ошибок при приёме противотанковой батареи.

Целый день, слоняясь по фойе клуба, наблюдал, как проходило комплектование подразделений. А моего самолёта всё не было и не было. Наступил вечер, и лишь тогда стало известно, что личный состав батареи прибудет где-то в районе трёх часов ночи. Так оно и получилось. В три часа я и остальные офицеры и прапорщики батареи стояли напротив рядов кресел, где смирно сидели наши будущие подчинённые с вещмешками на коленях. Проверил их по списку, который мне дал прибывший с ними офицер ЗабВо. Спросил, есть ли вопросы у солдат по укомплектованности их вещевым имуществом. Вопросов не было и претензий к передающей стороне тоже и я тут же подписал офицеру акт о передачи личного состава. Представился сам, представил офицеров и прапорщиков батареи. В последующие двадцать минут разбил их повзводно и по отделениям. После чего дал время командирам взводов переписать свой личный состав. Как бы не старался ускорить приём личного состава, чтобы дать им и себе хоть немного поспать, но спать их положить сумел лишь без пятнадцати шесть. А через пятнадцать минут командой «Батарея Подъём!!!» их поднял, начиная претворять в жизнь свой план, заколебать их только до одной единственной мысли – СПАТЬ! СПАТЬ! И ещё раз СПАТЬ!

В течение часа, приведя их в порядок и на построении выяснив, что солдаты практически все знают песню «Не плачь девчонка», повёл батарею с залихватской песней в столовую 276 полка, чем немало удивил командование не только полка, но и дивизии, которое присутствовало на приёме пищи. После завтрака на общем построении полка прибывшим солдатам и сержантам было представлено командование полка и как это водится, выступил с речью сам командир. После чего все были распущены и предоставлены командирам подразделений для окончательного формирования.

Построил батарею в коридоре казармы и оглядел замерших в строю солдат и офицеров. Вот они стоят передо мной, разные по характеру, возрасту, воспитанию и подготовке. Каждый из них имеет своё мнение о мире, в котором он живёт и в соответствие со своим видением и пониманием этого мира каждый в нём устраивался по-своему. И отношение у них ко всему, что происходит вокруг них тоже разное. Кто уже испытал любовь к женщине, а кто-то нет. Кто-то верит нам офицерам, даже новым и незнакомым, а кто-то смотрит на нас волком. Вот стоит рядовой Чудинов – я уже знаю, что до армии он отсидел в тюрьме, и сейчас смотрит на меня с вызовом, потому что для него все офицеры – «западло». В строю второго взвода стоит сержант Кабаков – по кличке «Малыш». Он действительно, по внешнему виду смотрится лет на четырнадцать, а ведь он командир противотанковой установки. Можно ли на него в бою опереться или он спасует? Или водитель БРДМ в третьем взводе рядовой Снытко: сразу видно, что это – Бестолочь. Как уже успел узнать вечно грязный и неряшливый, к тому же и бестолковый. И все эти люди волею судьбы и приказом командования собраны в одно подразделения для решения боевых задач и как они поведут себя там – в бою, во многом будет зависеть от меня – командира противотанковой батареи. Я ещё раз пробежал взглядом по строю, уже зная, что скажу своим подчинённым.

– Товарищи солдаты, пришло время рассказать вам о себе. Рассказать вам о том, чего хочу добиться от вас и каким путём буду это делать.

Родился я в 1955 году. В 1973 году был призван в Советскую Армию. Так что мой ДМБ был в 1975 году. Служил срочную в Германии. На дембель не пошёл, а пошёл в школу прапорщиков. После неё до 1982 года служил там же в ГДР. В 1982 году по замене попал сюда служить: в артиллерийский полк. Так как я закончил артиллерийское училище экстерном, мне в 1984 году было присвоено воинское звание лейтенант. В 1986 году был направлен для службы в Республику Куба, где служил в должности начальника разведки одного из учебных центров. Там служил до 1989 года. Потом вернулся сюда обратно и вот уже почти пять лет я командир противотанковой батареи. Свою биографию вам рассказал для того, чтобы показать, что я далеко не новичок в армии. Имею достаточный опыт и прошёл хорошую военную школу. Постоянно командовал солдатами и солдатскую службу, солдатскую жизнь знаю не понаслышке. И если у кого-то появятся лихие мысли и совсем уж непродуманные желания «гнуть тут пальцы», хитрить и увиливать от службы, от выполнения своих обязанностей то как «рога ломать», причём медленно и уверенно, тоже знаю и хорошо умею, – я повернулся к Чудинову и ткнул в него пальцем, – Тебе ясно солдат? А то ты тут уже пытаешься мутить воду. Откуда пришёл – туда и уйдёшь.

Чудинов заюлили глазами, но промолчал.

– Продолжаю дальше. Лёгкой жизни вам не обещаю, по крайней мере сейчас, на период боевого слаживания. От того, как мы подготовим технику и себя, так мы там и будем воевать. Особое внимание обращаю водителей на подготовку машин. От вас будет во многом зависеть выполнение боевой задачи, но и командиры отделений от подготовки машины не должны самоустраняться, считая, что это дело только водителя. Помните, что если что-то случиться, то в этой железной банке вы будете умирать вместе. А для меня командира батареи важно будет выполнение боевой задачи, и если кто-то по своей нерадивости сломается в ходе выполнения этой задачи, то я не буду нянчиться с этим экипажем, а брошу его, ради того чтобы выполнить приказ командования. – Конечно, это было жёсткое заявление, но я был вынужден так грубо и прямо говорить. Сразу вбить им в головы, что едем мы не на учения, а на войну – где не жалеют, а убивают.

– Я требую безоговорочного подчинения и выполнения любого моего приказа, и приказов командиров взводов. Я, как командир подразделения, несу за вас и ваши жизни полную ответственность, как перед государством, так и перед вашими родителями. Порой за нерадивость буду спрашивать жёстко и очень жестоко. Так как мой лозунг, на время войны – «Вместе уехали и вместе приехали оттуда» – и этим лозунгом мы все должны жить.

– Сейчас в течение двух часов всем записаться в штатную книгу. Я обращаю на важность этого мероприятия всех: и солдат, и офицеров. В 276 полку уже имеются случаи: убит солдат, а в штатной книге неправильный адрес, или что ещё хуже – вообще нет его. И куда этот труп отправлять никто не знает. Так что обращаю на это внимание. После этого мероприятия все идём в парк, где показываю каждому его технику. У меня всё. Алексей Иванович приступайте к заполнению штатной книги.

Замполит вышел из строя, за ним шустро выскочил сержант Торбан – санинструктор батареи. Его Алексей Иванович за красивый подчерк выбрал в писаря. Командиры взводов из Ленинской комнаты вынесли столы и солдаты поодиночке стали подходить к ним и заполнять свои данные. Я же ринулся в штаб полка, чтобы уточнить графики получения имущества и вооружения на батарею.

Через два часа мы были в парке противотанкового дивизиона. Глянув на машины батареи глазами вновь прибывших солдат и офицеров, мне стало несколько неудобно за технику и себя. Если командирские БРДМ-2 были после капитального ремонта покрашены и стояли сейчас в строю машин ровно и гляделись боевыми машинами, готовыми к бою. То остальные противотанковые установки, на фоне забора из ржавой колючей проволоки, выглядели обшарпанными, половина из них похилились в разные стороны на спущенных колёсах и гляделись они убого и сиротливо. Преодолев мгновенное замешательство, начал энергично распределять экипажи по машинам, а потом приказал их завести. Было тепло и машины завелись с полуоборота, что окончательно прибавило мне уверенности и оптимизма. А когда через пять минут мы открыли краны на колёсах и подкачали их, то я даже повеселел. Зажужжали по моей команде электромоторы, начали с гулким стуком откидываться крышки боевых люков и на свет выскочили пусковые установки, которые пронзительно повизгивая сервомоторами стали рыскать по сторонам. Это командиры машин, они же операторы, проверяли работу механизмов вертикальной и горизонтальной наводки. По моей команде, закончив проверку, личный состав построился напротив боевых машин. Сейчас, когда машинам подкачали колёса и они выровнялись, с поднятыми в боевое положение пусковыми установками – это было боевое подразделение, которое скоро будет готово выполнить боевую задачу.

Оставив солдат с командиром первого взвода, я с остальными убыл в свой бокс, чтобы показать другие, «убитые» противотанковые установки и попытаться их завести. И закрутилась, и завертелась работа. Уже к концу дня было получено оружие и принадлежности к нему. Полностью за оружие и пулемёты на командирские БРДМы отвечал Кирьянов. К вечеру старшина получил часть вещевого и продовольственного имущества и комната офицеров, превращённая в кладовую, наполовину была им заполнена.

К концу следующего дня стало ясно, что противотанковые установки, которые мы пытались реанимировать, восстановить не сумеем и пришлось в срочном порядке получать установки с 276 и 105 полков. Так что к концу шестого января в парке противотанкового дивизиона стояли все противотанковые установки. Не хватало только двух автомобилей и ещё одного водителя на противотанковую установку. На каждом совещании я ставил этот вопрос, но водителя так и не давали.

Вечером, на совещании, командир полка поставил задачу: завтра в торжественной обстановке вручить солдатам оружие и технику с соответствующими записями в формулярах и списках закрепления.

…Утром, в десять часов, всё было готово к вручению. Личный состав чистый, побритый и более-менее выспавшись, выстроился напротив столов, на которых были разложены автоматы и гранатомёты, а также формуляры боевой техники и списки закрепления оружия. Я ещё раз придирчиво осмотрел солдат, технику, оружие на столах и остался доволен, решив начать процедуру вручение, но увидел вошедшего на территорию парка полковника Шпанагель, который стремительным и нервным шагом направлялся к строю батареи.

– Батарея, Равняйсь, Смирно! Равнение направо! – Повернулся и, печатая шаг, насколько это было возможно по снегу, направился с докладом в сторону начальника.

– Товарищ полковник, – начал докладывать, – противотанковая батарея, для вручения оружия и техники построена. Командир противотанковой батареи капитан Копытов. – Сделал чётко шаг влево и повернулся, пропуская полковника вперёд. Вместе с Шпанагелем обошёл строй и вернулись на середину строя.

– Вольно! – Подал команду полковник.

– Вольно! – Продублировал команду. Строй слегка шевельнулся и опять замер. Я повернулся к начальнику, – разрешите встать в строй.

После того, как встал в строй, Шпанагель вновь, но уже медленно и самолично прошёлся вдоль строя, пристально разглядывая солдат. И также молча вернулся на место перед строем. Видно было, что он не в настроение и готов выплеснуть своё раздражение на первого попавшего, но пока сдерживался.

– Командир батареи, выйти из строя. – Прозвучала команда. Я вышел на положенное количество шагов, повернулся и замер.

Шпанагель ещё раз окинул мрачным взглядом строй солдат и технику за строем.

– А вы знаете, кто Ваш командир батареи? – Прозвучал неожиданный вопрос начальника ракетных войск и артиллерии округа.

У меня в голове, как у «Терминатора» из известного фильма, сразу же прокрутилось несколько вариантов ответа. Их и не могло быть больше. Что можно было сказать солдатам про их командира перед отправкой на войну: «Отличный командир – отец солдату»…, «Слушайтесь его и вернётесь живыми домой» и так далее. Но у Шпанагеля был совершенно другой вариант и довольно неожиданный, он выдержал эффектную паузу и взорвался криком, вывалив на остолбеневший строй целый водопад матерного словоблудия:

– Это сволочь…, это скотина…, какой я ещё не видел. Да ему не батареей командовать, а гавно черпать….

Дальше последовали выражения и словосочетания, которые в приличной литературе не употребляются, а заменяются многоточием, целью которых, было опустить меня ниже городской канализации. Я был ошеломлён – Почему…? За что….? Зачем…? Меня так открыто, да ещё такими словами, ещё никто в жизни не оскорблял. И главное, я не понимал – За что? От бешенства у меня помутилось в голове и первым побуждением было развернуться и со всего размаха ударить полковника в челюсть и наплевать на все последствия.

Вторая мысль была уже более трезвой: – Боря, тихо…. Тихо. Разворачивайся, Боря, и уходи. На хер тебе всё это нужно. Пусть эта сволочь, сама едет и воюет – раз я такое гавно….

Через несколько секунд я взял себя в руки и у меня уже появилось вполне «здоровое» любопытство: – Спокойно, Боря. Спокойно, интересно из-за чего он так возбудился?

Я видел ошеломлённые лица офицеров и солдат, но молчал, ничего не предпринимая. А через пару минут Шпанагель, «выпустив пар», успокоился.

– Продолжайте вручение, – сквозь зубы буркнул, не глядя на меня, и барственно удалился.

– Товарищи солдаты, не обращайте внимания, – спокойно, как будто ничего не произошло, сказал я, – наверно, у него что-то не получается и поэтому он сорвался.

Я вручал оружие, технику. Поздравлял солдат и сержантов, пожимал каждому руки. Отвечал улыбкой на их улыбки, но в душе после такого «отеческого» напутствия было муторно и пакостно, но виду не подавал. Это было ни к чему. Подчинённый должен видеть своего командира всегда бодрым, уверенным в своих силах и действиях.

Вручение оружия и вооружения было закончено, громко скомандовал – «Смирно»! – и поздравил солдат с вручением. В ответ прозвучало нестройное и тихое «Ура».

– Не понял, товарищи солдаты. Повторим ещё раз, – в моём голосе прозвучало явное неудовольствие. Второй раз троекратное «Ура» прозвучало более слитно и громче.

– Уже лучше, но и в следующий раз, когда я вас буду поздравлять или обращаться к вам, вы должны отвечать с большим энтузиазмом. Товарищи солдаты, с этого момента вы стали противотанкистами. Я не знаю, кем вы были до прихода сюда и чем занимались на службе, но хочу чтобы вы стали настоящими противотанкистами и впоследствии гордились, что служили в противотанковой батареи. С гордостью говорили, что вы служите или служили в ПТБ, и всю жизнь помнили эти три большие буквы. Я не знаю, при каких обстоятельствах, и в каких условиях пройдёт наш первый бой, но я уверен, что мы его выиграем – Мы победим.

Вот сейчас у нас в полку чуть больше тысячи мотострелков, где-то человек сто пятьдесят танкистов, около двухсот артиллеристов, есть разведывательная рота, сапёры, семь человек взвода химической защиты. Но только ПТБ, согласна Боевого Устава, только мы – тридцать пять человек являемся резервом командира полка, который он обязан бросить на самое опасное направление. Вы должны этим гордится. Немного истории: вы наверно помните, лет пять тому назад, когда ещё носили советскую форму, и офицеры ходили в фуражках с чёрными околышами. Их носили артиллеристы, танкисты, сапёры и другие. Самым шиком считалось носить фуражку с чёрным бархатным околышем. А ведь никто не задумывался, что есть фуражки с чёрным суконным околышем, а есть фуражки с чёрным бархатным околышем. Так вот, специальным приказом Верховного Главнокомандующего – товарищем Сталиным – за мужество и героизм, проявленные в боях с фашистскими танками, была установлена специальная форма для противотанковой артиллерии – чёрная гимнастёрка и фуражка с чёрным бархатным околышем. Шёл в такой форме военнослужащий по улице, и все знали, что это идёт противотанкист. Тогда на вооружении были сорокопятки, и с этими маленькими пушчонками наши деды выходили против фашистских танков, гибли, но и уничтожали их. По сути дела они были смертниками, но они выходили и ценой своей жизни останавливали лавину танков. И вы должны помнить это и гордится – званием противотанкиста.

– Кто из вас смотрел фильм «Живые и мёртвые», подымите руки. – Человек двадцать подняло руки. – Остальным, кто не смотрел этого фильма, тоже расскажите. В первой серии фильма есть эпизод, когда пять противотанкистов от Бреста, четыреста километров тащили на себе сорокапятку с двумя снарядами и не бросили её. Я хочу, чтобы вы помнили об этом. Но не хочу, чтобы вы, там, в Чечне толкали семитонную противотанковую установку, или погибали около неё из-за собственной лени или безалаберности. Поэтому день сегодня, и не только сегодня, но и следующие употребить на подготовку техники к маршу, тем более что завтра мы на своей технике совершаем марш на учебный центр для пристрелки оружия и метания гранат.

После такой содержательной речи я распустил строй и подозвал к себе офицеров, прапорщиков и поставил каждому задачу. А задач, в связи с завтрашним выходом, было не просто много, а море, в котором можно было запросто утонуть. Весь день прошёл в бесконечной суете: в дополучение имущества и подготовке техники. Пришла колонна с автомобильной техникой из Чебаркуля и мне повезло. Вместо ЗИЛов, которые мне шли по штату, батарея получила два новеньких дизельных УРАЛа. Но радость от этого сменилась тревогой, так как во второй половине дня стала портится погода и температура начала стремительно падать и когда я пришёл на совещание в тактический класс арт. полка в 21:00, на градуснике было минус двадцать градусов.

Рядом со мной сидел командир артиллерийского дивизиона Андрей Князев и делился своими проблемами, которые были точно такими же что и у меня. Пообщавшись с Андрюхой, повернулся назад и окинул взглядом остальных офицеров, которые расслаблено сидели в разных позах и эти короткие минуты перед совещанием банально отдыхали от беготни и суеты. На всех лицах лежала одна, объединяющая нас печать – печать усталости и бессонницы, которая проглядывала в красных от недосыпа глазах и осунувшихся лицах. Я повернулся обратно и стал с нетерпением поглядывать на часы. Неизвестно на сколько затянется совещание, а ведь многое не сделано. Тревожило меня и то обстоятельство, что завтра мы вполне возможно не сможем из-за мороза завестись: так как ни разу ещё не запускались котлы подогревателя. Не выкроил и времени в течение дня, чтобы водителей посадить на машину и проехать по маршруту движения на полигон. Сейчас получалось, что только я знал дорогу на полигон и о том, что и в эту ночь не придётся спать, я просто не задумывался. Используя передышку перед совещанием, мозг усиленно работал, выискивая пути выхода из создавшейся ситуации, ход которых был прерван громким стуком распахнувшейся двери: в тактический класс ураганом ворвался полковник Шпанагель. То что он был, мягко говоря, не в себе, было заметно каждому. Подбежав к небольшой фанерной трибуне, он крепко ухватился за неё руками и «огненным» взглядом оглядел нас. Без всякого вступления и передышки хрипло заорал: – Сволочи, п…..сы, х….сы! Я вам всем покажу… – Что он хотел показать, осталось неизвестно. Внезапно он поднял лёгкую трибуну и, запустив ею в гущу сидящих офицеров, пулей выскочил из класса. Все сидели какое-то время ошеломлённые, после чего класс взорвался гулом возмущённых голосов. В течение нескольких минут кипели страсти и негодование, а немного поостыв, решили – если он ещё раз позволит себе подобную выходку – все пишут рапорт об увольнении.

После совещания в арт. полку помчался уже на полковое совещание и успел к его началу. Всё остаётся без изменения. Завтра на полигоне пристрелка автоматов и метание гранат.

Когда вернулся в подразделение, Алексей Иванович заканчивал построение, на котором довыдавал бронежилеты и другое имущество. А чтобы не строить больше батарею, решил сразу довести необходимую информацию до солдат, чтобы они в какой-то мере ориентировались в обстановке.

– Завтра, после завтрака, выдвигаемся на полигон. Выходит вся техника – 100% . В связи с тем, что я не смог сегодня организовать изучение маршрута с вами, скорость движения на марше будет минимальной. Форма одежды: полевая, полностью всё снаряжение – что положено. Бронежилет и плюс вещмешок с котелком и кружкой. Сразу всех хочу предупредить. Бронежилеты одевают все, в том числе: офицеры и прапорщики. Я тоже одену. Будем привыкать к этой необходимой тяжести.

Главная завтра задача: пристрелять оружие, метнуть гранаты, ну и естественно проверить на ходу машины. Сейчас командир полка доводил нам информацию по Чечне. Конкретный случай: совершает марш подразделение. Во время марша на подразделение нападают боевики. Начинается бой, который продолжается в течение пары часов, пока не прибыла подмога к нашим. Итог боя: у нас половина подразделения убиты или ранены. У боевиков никого не убили и лишь несколько человек ранено. Начинают наши разбираться: выпустили около пяти боекомплектов и такие минимальные результаты. Оказывается, в подразделении ни одна единица оружия не была пристрелена. Так что, мотайте себе на ус.

Одеться потеплее, так как температура на улице уже минус двадцать градусов. В связи с этим с сегодняшнего дня устанавливаем собственную охрану батареи. Заодно и подогревать сегодня заводкой все двигатели. Первым дежурит первый взвод, во главе с командиром взвода. Завтра второй. И так далее. Сейчас подготовить экипировку, подогнать бронежилеты. Офицерам после построения подойти ко мне.

В комнате ещё раз довёл необходимую информацию до офицеров и поставил каждому

задачу на вечер и часть ночи. Конечно, и самому себе нарезал большой кусок работы. И только в два часа ночи сумел вырваться домой, чтобы поспать хотя бы два часа.

А в шесть часов утра был уже в расположении. Командир первого взвода и техник батареи не подвели меня и техника в парке была прогрета и готова к маршу. После завтрака быстро экипировались и в семь часов утра по радиостанции получил разрешение от командира полка на начало движения. Хотя я и двигался медленно, проблемы начались с первого километра. За железнодорожным переездом, перед въездом в совхоз закипели две установки и они сразу же начали растягивать колонну. В следствие чего, колонна разорвалась и вперёд вырвались четыре машины во главе со мной. Связь со взводами была отвратительная, а временами пропадала совсем. Я продолжал медленно вести батарею и перед полигоном меня догнали остальные машины, за исключением закипевших. Но я надеялся, что они быстро найдут нас – теряться на учебном центре, в принципе, было негде. Остановил батарею на левом войсковом стрельбище и выстроил технику на автомобильной стоянке стрельбища. Всю дорогу от полка ехал на верху своего БРДМа и во время даже такого непродолжительного марша сильно промёрз, а когда спрыгнул на землю, то совсем не почувствовал ног и по инерции, на «деревянных» ногах, пробежал вперёд, упав в снег, но тут же снова вскочил на ноги. Точно также неуклюже спрыгивали с машин и остальные солдаты. Отчего мигом возникла мысль – надо было их срочно согреть.

– Строиться! – Азартно заорал я и подчинённые быстро выстроились перед машинами.

– Батарея, Кругом! – Строй повернулся на 180 градусов и снова замер. Я сорвал с плеча автомат и ткнул стволом в сторону ближайшей опушки леса, – Батарея в атаку, Вперёд!

Солдаты и офицеры, рассыпавшись в цепь, с энтузиазмом рванули по глубокому снегу в учебную атаку и через три минуты опушка успешно была нами взята. Я тут же развернул подразделение обратно и также бегом, по снегу, мы вернулись на автомобильную площадку, где снова построились. Теперь на строй можно было приятно смотреть. Все стояли разгорячённые, румянец в пол лица. Я также, пробежавшись, согрелся.

Пока мы бегали по снегу подтянулись и закипевшие машины, они также развернулись и встали в строй. Солдаты быстро выскочили из машин и заняли свои места.

– Так, теперь подведём итоги марша. Марш выявил следующие недостатки: машины в техническом плане к маршу не готовы. Во-первых – закипели машины. Отсюда вытекает задача: технику и водителям разобраться, в чём причина кипения. Во-вторых: не работают обогреватели на противотанковых установках. Очень холодно, проехали всего 7 километров, а все промёрзли до костей. В-третьих: мы так и не знаем, работают у нас на машинах котлы-подогреватели или нет? Прапорщик Карпук, вот вам и водителям фронт работы: в течение сегодня и завтра разобраться с этими недостатками. Если нужны запчасти, быстро всё поменять на той технике что стоит в боксе. Или если нужно, то получить их на складе.

Следующее: отсутствует дисциплина марша. Несмотря на то, что ехали с небольшой и постоянной скоростью, батарея то растягивалась как гармошка, то сжималась до предела. Это уже вина, как водителей, так и старших машин. Управлять на марше машинами и взводами я не мог. Непонятно: то ли радиостанции не работали, то ли на них командиры не умеют работать. Командирам взводов разобраться со средствами связи, вечером доложите о результатах. Если необходимо – проведём занятия по подготовке и работе на радиостанциях.

Я ещё раз обращаю внимание на то, что ваша жизнь на 80% будет зависеть от вас самих. От того, как вы будете подготовлены, как будет вами подготовлена техника. И лишь на 20% ваша жизнь будет зависеть от того, как я буду командовать батареей…

Подведение итогов было прервано шумом подъехавшего УАЗика, который остановился за моей спиной. Когда я обернулся, передняя дверь машины открылась, откуда выглянул Шпанагель и молча поманил меня к себе пальчиком.

Внутренне сжавшись, я подошёл к передней дверце автомобиля, где кроме Шпанагеля сидел генерал-майор Фролов. Остановился в двух шагах и доложился.

– Товарищ полковник, капитан Копытов, по вашему приказанию прибыл.

Шпанагель медленно и с презрением осмотрел меня с головы до ног и его взгляд остановился на кобуре с пистолетом: – Товарищ капитан, у вас пистолет в кобуре есть?

– Так точно. А зачем он вам? – Настороженно спросил я, про себя решив, что если он опять начнёт херню пороть, матом ругаться и обзывать меня непотребными словами, дам ему отповедь и к чёртовой матери ухожу. Пусть он сам батареей командует, и пусть сам едет с ней в Чечню.

Шпанагель язвительно улыбаясь, ласковым голосом стал мне объяснять: – Я сейчас ехал за вашей батареей и наблюдал это позорище – как вы бестолково организовали и провели марш. Растеряли батарею, ещё не начав боя. Поэтому я хочу взять у тебя пистолет, отъехать в сторону и застрелиться, чтобы больше не видеть этого бардака.

От возмущения у меня даже потемнело в глазах. Ведь он прекрасно знает о том, что техника у меня старая, три года ждёт отправки в капитальный ремонт. Он прекрасно это знает, но воевать на ней меня всё-таки посылает. Он прекрасно знает, что не было у меня времени на изучение с водителями и офицерами маршрута движения. Да и ведь все доехали. Я ведь сделал со своими офицерами и солдатами всё, чтобы сюда всё-таки выехать. Вчера он меня дважды оскорбил и сейчас вместо того чтобы поддержать меня, что-то посоветовать, он готов меня перед подчинёнными опять оскорблять.

Набрал в грудь воздуха, а была – не была. И тоже ласковым тоном начал говорить, не обращая внимания, что перешёл на «Ты»: – А у тебя, полковник, есть свой пистолет?

– Да есть, – насторожился начальник, а генерал Фролов нагнул голову и удивлённо посмотрел

на меня из глубины кабины.

– Так вот, разворачивайся, езжай в свой штаб округа, подымись в свой кабинет, достань из сейфа свой пистолет и застрелись на хер там….

Перевёл дух и заорал, чуть ли не на весь полигон: – А теперь, вон с моей батареи. Пошёл на хер… Ты должен молится на нас, что мы едем исправлять ошибки тупоголового руководства. Ты должен мне спасибо сказать зато, что я пенсионер еду туда, а ты меня вчера оскорбил перед батареей. А вечером ты оскорбил ещё и всех офицеров…. Да, вот так пришла колонна. Да…, вот так мы совершили свой первый марш. Первый, ты понял, что он первый. Что три дня назад они ещё в самолёте летели. Пошёл вон с моей батареи… Ты мне мешаешь работать.

Шпанагель и генерал Фролов молчали, растерявшись от такого смелого напора.

– Копытов…, Копытов…, тихо, тихо, – забормотал растеряно, опомнившись Шпанагель, – ты чего разорался? Тихо. Ну-ка, садись в машину и мы сейчас спокойно всё обсудим.

– Сейчас, – зловеще пообещал я, – сейчас, отдам приказания, сяду в машину и тогда, более вплотную поговорим.

Развернулся и направился к батарее, которая всё слышала и испуганно наблюдала за происходящим. Вызвал к себе офицеров и стал определять порядок пристрелки автоматов и метания гранат. Пока ставил задачу, за моей спиной громко хлопнула дверца машины и УАЗик унёсся в сторону центральной вышки. Моя вспышка гнева скинула напряжение и я даже был рад, что Шпанагель уехал, а то в горячке мог наделать глупостей.

Развернув батарею налево, мы направились в стрелковый тир. И привёл её туда, как раз когда подошла очередь батареи пристреливать автоматы. В принципе, нам осталось только пострелять и убедится, что всё оружие пристреляно. Только один автомат стрелял мимо. Я опять запустил солдата на огневой рубеж. Опять мимо. Сам взял автомат прицелился и произвёл три выстрела. Все три пули попали в цель. Выдал солдату ещё три патрона и пошёл с ним на огневой рубеж. Присел и стал наблюдать. Всё стало ясно: солдат при стрельбе закрывал глаза.

– Акуловский, ты чего? В чём дело солдат? – Стал напирать на своего подчинённого.

– А мне всё равно, пристрелян он или нет, товарищ капитан.

– Знаешь что, сынок, – я еле сдержался, чтобы не ударить его, – мне не всё равно, что отвечать твоей матери, если ты погибнешь. Мне не всё равно, если из-за твоих закрытых глаз во время боя погибнет кто-то другой….

В бешенстве ткнул ему десять патронов. – На. Иди, стреляй, – и добился того, что он стрелял с открытыми глазами.

На пристрелку автоматов и пистолетов у меня ушло где-то около часа, после чего начал вытягивать батарею на другую учебную точку, чтобы уже провести выполнение первого упражнения учебных стрельб и в этот момент проходил мимо огневой позиции миномётной батареи. Всё там выглядело убого: миномёты стояли криво, на разных интервалах, экипировки расчётов не было вообще, солдаты замёрзли и приняли «зимнюю стойку». Командиры миномётов, также замёрзшие до «зелёных соплей», еле держа в таких же замерзших пальцах огрызки карандашей, пытались вести записи в измятых и порванных тетрадях, изображавшие блокноты командиров миномётов. А мимо проходила колонна противотанковой батареи: и контраст был очень разительный. Разогревшиеся, розовощёкие солдаты, полностью экипированные, бодрым шагом проходили мимо огневой позиции миномётной батареи – видно, что идёт нормальное подразделение. На этот контраст и обратил внимание полковник Шпанагель, который в этот момент находился на огневой позиции миномётчиков и закатил гневный разнос офицерам батареи, за эту убогость и нищету. А эта, бросающаяся разница между противотанковой батареей и миномёткой вообще, привёл его в бешенство.

– Товарищ капитан, ко мне, – я подошёл молча и остановился перед ним. – Объясните мне, почему вы сами, ваши офицеры, солдаты в касках, с оружием, в бронежилетах и с противогазами?

– Решил с самого начала приучать всех в подразделении, в том числе и себя носить экипировку. Там зато, наверно, проще и легче будет носить всё это.

Шпанагель удовлетворённо выслушал меня и уже спокойным голосом сказал, обращаясь к миномётчикам: – Вот видите, балбесы, есть офицеры, которые думают о том, чтобы жизни своих подчинённых уберечь. Спасибо, товарищ капитан, идите, занимайтесь дальше.

Я молча козырнул, развернулся и через две минуты догнал батарею, где ко мне тут же подошли Кирьянов и Карпук.

– Мы уж с Игорем начали переживать, думали: опять на комбата будет наезжать, а комбат сейчас плюнет на всё и уйдёт «к чёрту» домой. – Облегчённо заявил замполит, подойдя ко мне.

Я засмеялся: – Не дождётесь ребята, воевать поедем вместе.

Оставшаяся часть дня прошла нормально. Откидали гранаты, занялись опять двигателями, а попутно выверили прицельные приспособления на противотанковых установках.

В 17:00, выполнив задачу дня, я отправился на центральную вышку, чтобы спросить у командира полка разрешение на убытие в полк. Около винтовочно-артиллерийского полигона на дороге задумчиво выхаживал, заложив руки за спину, полковник Шпанагель. Отдал молча полковнику воинское приветствие и решил, что также молча мы и разойдёмся, но Шпанагель подозвал меня к себе.

– Копытов, не пойму – начал он, – да и не могу вспомнить, когда я тебя оскорбил? Да ещё и офицеров, вот ей богу не помню. – Полковник вопросительно посмотрел на меня.

– Вчера, товарищ полковник, вы меня перед всей батареей назвали скотиной, сволочью и другими оскорбительными словами. Главное, я не понял – За что? – Я сделал паузу и продолжил, – первым желанием у меня было хорошо вам врезать по зубам за это, а потом уйти. «Трахайтесь» с батареей сами….

Шпанагель удивлённо приподнял брови, потом приосанился и значительно пошевелил плечами: – Копытов, посмотри на меня. Я ведь тоже не хилый, так бы тебе в ответ врезал, что наверняка челюсть вылетела. – Начальник грозно сверкнул глазами.

– Товарищ полковник, ну я бы вас первым ударил. Поверьте мне: зуба два бы вам точно вышиб. – Отпарировал в ответ.

– Ну, ладно, ладно….. Хорош ерепениться…. А офицеров когда оскорбил?

Тут я ему в цветах и красках рассказал, что он сделал и что сказал, и как швырнул в нас трибуну. Полковник сначала с досадой крякнул, потом озадаченно хмыкнул. Прошёлся задумчиво туда-сюда по дороге и остановился передо мной.

– Копытов, ну пойми меня правильно. Я ведь тоже человек и у меня, как и у вас всех есть нервы. Вы ведь тоже не подарки. Ну, сорвался, что ж теперь поделать?

– Всё равно, товарищ полковник, не понимаю вашего поведения. Может быть, мы и не подарки, но и мы всё-таки не в лагеря едем, поэтому вам и соответственно относиться надо к нам. Может, где-то и сдержаться надо было. – Я замолчал, считая, что и так достаточно сказал, чтобы он задумался над моими словами. Потом приложил руку к головному убору, – Разрешите, товарищ полковник, к командиру убыть? – Шпанагель задумчиво махнул рукой, отпуская меня.

Получив разрешение, вытянул колонну и ушёл в часть. В парк мы прибыли в разнобой, так как колонна опять растянулась, а потом снова разорвалась. Но и на этом день не закончился. Нужно было дополучать вещевое имущество, чистить оружие, а тут приехали артисты с шефским концертом и надо было вести солдат в клуб. Построил батарею в расположении, чтобы задать только один вопрос: – Ну, что мужики: идём сначала на концерт, потом чистим оружие и спать? Или чистим оружие, на концерт не идём, а после чистки спать?

Батарея заволновалась: – «Конечно, чистим оружие и спать. Ну, его к чёрту этот концерт…». – Так и поступили.

Последующие три дня были наполнены суетливой рутиной, опять подготовка техники, получение остального имущества, вооружения и боеприпасов. Командир полка, исходя из своего афганского опыта, поставил задачу получить пять боекомплектов боеприпасов на каждого солдата.

Шпанагель в свою очередь договорился с артиллерийским училищем, чтобы в течение 3х дней, на базе их противотанкового класса и тренажёра, обучить командиров взводов и командиров машин-операторов навыкам производства пусков ракет. Каждое утро они под руководством полковника с училища ездили на занятия туда, вечером возвращались и я им устраивал жёсткий спрос: что они усвоили за день. Также начальник артиллерии округа прикомандировал к батарее, с Шадринского гарнизона, капитана Шевченко, который вплотную занялся средствами связи и не только подготовил, и проверил их, но и со всеми солдатами, сержантами и командирами взводов провёл несколько занятий по правилам работы на радиостанциях Р-123, Р-174 и Р-159. Вообще он здорово помог мне в этом вопросе. А вот в пехоте в это время со средствами связи внезапно образовалась большая проблема. Вдруг выяснилось, что в ходе боевого слаживания вышло из строя почти восемьдесят радиостанций на БМП. Причины выхода их из строя понять никто не мог. Подключили особый отдел и тот рьяно стал «копать», разрабатывая версию саботажа, либо диверсии, но тоже до причин и виновников не докопались. Лишь после того, как пригнали окружную радиомастерскую, всё выяснилось. Оказывается, пехота заводила свои БМП без прогрева двигателя – дёргая с места тросом или пихая их в корму другой БМП. И не выключенные радиостанции сгорали от резкого импульса тока в момент заводки двигателя таким способом. Конечно, все сгоревшие радиостанции заменили, но шуму и ругани было достаточно.

Примечательный случай и достаточно неожиданный для меня произошёл в эти дни.

На следующий день после выхода на учебный центр я пошёл с солдатами на склад РАВ получать пулемёты. КПВТ и ПКТ на БРДМы, получение затянулось и я не попал на совещание, которое проводил Командующий округом. Доставив оружие в казарму, помчался в штаб полка, но уже на полковое совещание и успел. Перед кабинетом командира толпились командиры подразделений в ожидание приглашения зайти в кабинет, а увидев меня, товарищи обступили и стали, дурашливо смеясь и похлопывая по плечу, поздравлять и пожимать мне руку. Я в недоумение вертел головой, ничего не понимая, а на хохот и шум в коридор выглянул командир полка и, увидев меня, тоже заулыбался и позвал в кабинет. Сели к столу.

– Ну, Копытов, не ожидал я, что ты сумеешь взнуздать начальника ракетных войск и артиллерии округа – никому это ещё не удавалось, а сегодня на совещании тот встал и, нисколько не сомневаясь, заявил Командующему округа, что на сегодняшний день ты лучший офицер – лучший артиллерист округа. Ну, ты и даёшь! – Мне только и пришлось развести руками и попросил командира рассказать обо всём поподробнее. Оказывается, Командующий округом в ходе совещания стал подымать командиров подразделений и офицеров округа, которые курировали эти подразделения. У них Греков спрашивал их мнения о работе данного офицера и об обстановке внутри подразделения. Когда очередь дошла до меня, а меня – нет, то Командующий поднял полковника Шпанагель и спросил его мнение обо мне. На что мой начальник дал такую, лестную мне, характеристику.

Я был офигенно удивлён, но в тоже время очень насторожился: в армии если начальство хвалит: то в большинстве случаев надо ждать подлянку. Тем более, что Шпанагель не ограничивался проверкой занятий по проведению боевого слаживания, а ходил ещё по расположениям подразделений и проверял как они живут и какой там порядок. Естественно, на вечернем совещании он жёстко спрашивал за непорядок с залетевших ему «на карандаш» командиров. Я каждый день ожидал его прихода ко мне. Тем более, что спросить с меня за бардак можно было. Каждый день указывал старшине на беспорядок в расположении, на плохую заправку коек, на то что в спальном расположении много лишнего имущества, но навести порядок старшина не мог, у меня же не доходили руки. Мне всё больше и больше переставал нравиться стиль работы прапорщика Пономарёва. Он всё время «бил себя в грудь копытом», обещая навести порядок, «закрутить гайки», но ничего не менялось. Кроме того, стал замечать, что старшина всё больше и больше стал заваливать работой одних и тех же безответных солдат, которые не могли постоять за себя. Потом уже понял, что старшина банально боялся бойцов, которые могли запросто отказать ему или даже послать, прочувствовав его слабохарактерность, потому и не мог спросить с них. Но, а пока над душой зудел командир противотанкового дивизиона, боясь посещения начальника нашего расположения, боялся что именно его спросят за бардак. Но ни разу Шпанагель не посетил меня: ну и слава богу. Вообще, при каждом удобном случаи он меня хвалил и ставил другим в пример, оказывая большую поддержку и помощь в решении различных вопросов. По большому счёту начальник ракетных войск и артиллерии округа здорово помог мне в превращении моего подразделения в боевую единицу, и несмотря на то, что он потом не раз, по какому-то своему недомыслию ставил мне палки в колёса, я ему был очень благодарен за ту помощь, которую он нам оказал.

Вообще, эти три дня стали переломными и для полка. Пришли в Чебаркуль первые одиннадцать гробов. Из них половина – офицеры. Нарастало психологическое напряжение. Многие офицеры, прапорщики и солдаты ещё в полной мере не осознавали, что едут они на войну, а не на учения. Вдобавок пошла информация, что 276 полк ведёт тяжёлые уличные бои в Грозном. А гробы, которые пришли в Чебаркуль, это первые из многих. Нарастала и чисто физическая усталость среди офицеров и прапорщиков. Назревал неизбежный срыв. И он произошёл.

Совещание, которое собрал Командующий округом в малом зале клуба артиллерийского полка, не предвещало неожиданностей и было вполне рядовым. На нём присутствовали ведущие офицеры округа, управление дивизии и полка, командиры подразделений. Мы сидели в расслабленных позах в креслах, наслаждаясь этим временным покоем и наблюдали, как совещание шло своим накатанным путём: когда решались вопросы доукомплектования подразделений полка, получения имущества, вооружения и боеприпасов, вопросы проведения боевого слаживания. Оно шло нормально, пока кто-то из офицеров округа не стал докладывать о недостатках 2х дневного выхода разведывательной роты полка для проведения стрельб на Адуйском учебном центре. В принципе недостатки были тоже обычными и неизбежными в этих условиях, когда всё делалось в спешке: плохо отстрелялись, организованы стрельбы не на том уровне, который мог быть при нормальной боевой подготовке. Но проверяющий преподнёс это Командующему так, как будто начальник разведки полка, капитан Предёха, по своим деловым качествам: не смог организовать стрельбу и боевое слаживание полковой разведки. Да и что самое главное – не хотел. И что отрицательные показатели стрельбы тоже чуть ли не результат деятельности данного офицера.

Командующий был явно не в духе от каких-то своих нерешённых проблем. Поэтому он мгновенно потемнел лицом и поднял капитана. Мучительно долго смотрел на него, а потом в резкой форме отчитал начальника разведки и попытка Предёхи оправдаться, лишь ещё больше разъярило генерал-полковника Грекова. В повышенном тоне он приказал на следующий день снова выйти на Адуйский учебный центр и всё повторить, после чего выгнал начальника разведки с совещания. Атмосфера в зале сгустилась и Командующий высказал своё недовольство командованием и офицерами полка, после чего резко закончил совещание и распустил нас.

Придя в штаб, мы попытались как-то успокоить начальника разведки, но он под сильными эмоциями уже принял окончательное решение и через тридцать минут рапорт об увольнении из армии лежал на столе у командира полка. Об этом стало известно всем офицерам полка и в последующие несколько часов офицеры и прапорщики впервые задумались над тем, куда они едут и что вполне возможно оттуда могут не вернуться. Особенно это проявилось в управлении полка, среди тех, кто, в принципе, рискует меньше всех. Начались тихие перешёптывания, все вдруг начали суетливо бегать из кабинета в кабинет, зондируя почву и спрашивать друг друга – А может стоит отказаться ехать? Может быть лучше уволиться…?

На дороге между парком и штабом меня встретил заместитель командира полка по вооружению подполковник Арсентьев.

– Боря, управление полка решило увольняться и все теперь пишут рапорта. Я тоже написал. А как ты на это смотришь? Ты-то сам будешь писать рапорт об увольнении? – Засыпал меня вопросами зам. по вооружению.

Конечно, если бы я был только просто командиром противотанковой батареи, то заместитель командира полка не спрашивал бы моего мнения о происходящей смуте в управлении. Но я был секретарём офицерского собрания полка и занимал во многих полковых вопросах активную позицию. Имел достаточный вес и авторитет среди полковых офицеров, чтобы проигнорировать моё мнение в таком достаточно скользком вопросе. Также Арсентьев знал, что я могу встать и, смело глядя в глаза любому начальству, да и не только ему, прямо высказать свою точку зрения, отличную от их.

Его неожиданный вопрос о рапорте лишь на несколько секунд «выбил из колеи». Я слегка замешкался подбирая слова и тональность ответа, понимая – ответить нужно было достаточно жёстко и прямолинейно. Конечно, по своей линии он был для меня начальником, но я подполковника Арсентьева никогда не уважал из-за его деловых качеств и да человеческих тоже.

– Товарищ подполковник, я офицер. Я не для того надел погоны, чтобы при первой опасности снять их и сбежать. Мне плевать, что президент, который меня туда посылает – пьяница, а государство не совсем нормальное. Мне до лампочки, что вы там с лёгкостью рапорта об увольнении клепаете. И в отличие от вас еду туда для того для чего, я как офицер, предназначен – защищать государственные интересы. И русских, которых там убивают, насилуют и грабят. А во вторых: я хочу служить и этой службой, в отличие от вас и других – дорожу.

Арсентьев загорячился, оправдываясь, что я его неправильно понял и начал меня убеждать, напирая на то, что я пенсионер и всё уже имею. Мне пришлось резко его оборвать.

– Товарищ подполковник! Вы, что не поняли меня что ли? Я своё решение принял, когда в Армию шёл и менять его не собираюсь. Мне, вообще, неприятен этот разговор, тем более с вами. И с этого момента, вы для меня просто перестали существовать, как офицер. Идите своей дорогой, а я пойду своей. Честь имею. – Приложил руку к головному убору и ушёл от разобиженного Арсентьева, который продолжал что-то кричать мне вслед.

Через несколько часов стало известно, что около 80% офицеров управления полка написали рапорта на увольнение. Помимо начальника разведки были тут же уволены: начальник инженерной службы майор Ханевский, начальник службы РАВ майор Коняхин, начальник вещевой службы полка капитан Конончук, начальник службы ГСМ и многие другие, причём весьма неплохие офицеры.

В 18 часов мы начали собираться у кабинета командира полка на совещание. Нас, командиров подразделений, было почти сто процентов в отличие от офицеров управления полка, которых собралось очень мало. Перед кабинетом командира мрачный и в подавленном состояние угрюмо расхаживал начальник штаба полка подполковник Фильчуков. Подождав, когда собрались все командиры подразделений, Фильчуков построил нас и зашёл в кабинет доложить командиру полка, через минуту вышел обратно, откашлялся. Видно было, что он был сильно подавлен и мы все насторожились, ожидая каких-либо неприятных для нас новостей.

– Товарищи офицеры, я построил вас в последний раз. Несколько часов тому назад написал рапорт на увольнение и приказом Командующего я уже уволен, – голос подполковника пресёкся, но он справился с собой, – спасибо за совместную службу. До свидания.

Фильчуков резко развернулся и быстро ушёл, оставив нас ошарашенными. Никто не ожидал такого поворота событий. Впоследствии, я узнал о содержании рапорта начальника штаба, в котором он выражал своё несогласие с «войной против народа».

Ну, а кто был согласен с ней? Ему было бы лучше написать, что в Грозном у него проживает вся родня и он поэтому не может ехать туда воевать. Но всё-таки это был сильный удар, так как Фильчуков пользовался высоким авторитетом среди офицерского состава.

Мы зашли в кабинет и расселись по своим местам. Впервые командир полка выглядел несколько растерянным. Он рассказал о сложившийся обстановке среди офицерского состава и выразил сожаление по данному факту, при этом он испытующе смотрел на нас, как бы задавая самому себе вопрос. – Кто следующий?

На следующий день – новый неприятный удар. Из Чебаркульского гарнизона приехало около десятка жён офицеров и прапорщиков. Было обидно и стыдно смотреть, как они подходили к строю, брали как пацанов за руки своих мужей и со словами: «Всё.., поиграли в войну и хватит. Поехали домой…» – выводили из строя, стыдливо прячущих глаза офицеров и увозили их домой. Приехала также и жена нашего замполита, нашла его в расположении батареи и сказала: – Алёша, поехали….

Смутившийся Алексей Иванович быстро завёл её в комнату отдыха офицеров. Сквозь щель в двери было видно, как Кирьянов взволнованно ходил перед сидящей женой и в чём-то горячо убеждал её, после чего она вышла из комнаты, едва сдерживая слёзы. Но всё-таки не выдержала, заплакала и уехала в Чебаркуль.

Подошедший Кирьянов отвёл меня в сторону: – Борис Геннадьевич, не беспокойтесь – я не сбегу. Солдаты поверили нам, и пойдут туда, куда мы их поведём. После этого уходить просто нельзя, иначе это будет предательство по отношению к ним. Открою вам секрет, меня к себе хотел забрать замполит полка, но я отказался. Мне нравится в нашей батарее и хочу именно в ней воевать.

Ничего не стал ему говорить, лишь молча, с благодарностью пожал руку старшему лейтенанту. За эти несколько дней я понял, что практически почти во всём могу положиться на Алексея Ивановича. И если бы он ушёл с батареи, мне было бы гораздо тяжелее работать в подразделение.

Началась чехарда с офицерами управления полка. На совещании вечером у командира, нам были представлены новые офицеры, взамен отказников. Так вместо подполковника Фильчукова начальником штаба полка был назначен командир третьего батальона подполковник Колесов, как мы его между собой звали – «Колесо». В свою очередь командиром третьего батальона был назначен, по его настоятельной просьбе, подполковник Мишин с Забайкальского военного округа, который сопровождал солдат оттуда. Были представлены и другие офицеры управления полка.

Но на следующем совещании, на местах этих офицеров управления сидели незнакомые нам офицеры. Командир полка с удивлением поднял самого крайнего.

– Кто вы такой, товарищ капитан?

– Товарищ полковник, я капитан Семёнов, назначен начальником химической службы полка.

– Не понял, – удивился КП, – а где тот, который вчера представлялся?

– Он сегодня был уволен приказом Командующего. Написал рапорт на увольнение. Назначили вместо него меня.

Командир тяжело вздохнул. Мы же только закрутили головами от удивления. Точно в такой же манере представились и другие офицеры, но такая чехарда продолжалась практически до самой отправки. Сегодня к нам присылают офицера, а завтра он пишет рапорт на увольнение. И тогда, ночью в каком-то отдалённом гарнизоне бежит солдат-посыльный к офицеру: через несколько часов офицер с вещами убывает в 324 полк. И неизвестно, сколько из-за этого произошло семейных ссор и драм.

Да, не совсем порядочно поступали офицеры, которые отказывались ехать в Чечню. Я понимаю так: сам не напрашивайся, но раз тебе выпал этот жребий – езжай. А то, как должности получать, или ехать служить в престижное и денежное место: локтями оттирают и обижаются, если не их посылают. Сталкивался я с такими случаями. А как что-то потяжелее, сразу в кусты. Правильно говорил в фильме «Офицеры» один из героев: – «Офицер – это героическая профессия»

Во время совещания, командиру дивизиона, уже новый начальник штаба полка делает замечание за то, что дивизион не подал какие-то списки. Я наклонился к Андрею Князеву, когда он сел на своё место: – Чего Бондарь, списки вовремя не подал, не справляется что ли?

Андрей досадливо поморщился, но потом, опасливо кося глазом в сторону командира полка, зашептал: – Да, помимо того, что он как начальник штаба слабоват, а тут уже три дня его на службе нет. Послал к нему посыльного, вернулся солдат: говорит – больной.

А буквально через час, после совещания, я неожиданно столкнулся с капитаном Бондаренко за клубом арт. полка.

– Серёга, – обрадовался я, – ты что выздоровел? Тут твоего командира дивизиона сегодня на совещании драли за твою работу. Ну, теперь Князеву легче будет, а то он совсем разрывается.

Бондаренко суматошно и протестующе замахал рукой и деланно закашлял: – Боря, болею я…, здорово болею. Видишь, как кашляю. – Сергей опять показушно закашлял и даже слегка согнулся.

– И на Шпанагеля так кашлял, когда он меня вызвал. Мне надо минимум неделю чтобы выздороветь. – Бондарь опять озабоченно и показушно закашлял.

– Серёга, какая неделя? Мы через три дня грузимся. – Удивился я

– Боря, да куда мне ехать таким больным? Ты чего…, надо выздороветь.

Мне стало всё понятно и даже не интересно было слушать его дальнейшие оправдания.

– Сергей, ну чего ты юлишь передо мной? Ну, сказал бы ты мне: ну его на хрен всё, боюсь ехать в Чечню. Ты знаешь, я бы тебя понял и даже зауважал, что ты открыто и честно сказал об этом.

– Боря, да точно я больной. Не боюсь – болею. Ты гляди, какой у меня мокрый кашель. – Сергей попытался изобразить мокрый кашель, но у него ничего не получилось, а я лишь с досадой махнул рукой и пошёл по своим делам.

А дел было очень много, и они меня уже совсем вымотали. Я просто физически устал от постоянного напряжения и недосыпа. На следующий день, как обычно сидел на совещание в кабинете командира полка и пытался вникнуть в то, что он говорил. Но не мог: в тепле меня окончательно развезло и начало клонить в предательскую дремоту. Я откровенно «клевал носом» и добросовестно боролся изо всех сил с подкатывающейся дремой ещё и от того, что на месте командира полка сидел Командующий округом и самолично вёл совещание. Поставил локоть на стол, опёрся лбом в ладонь и ею же закрыл глаза, вторую руку с ручкой положил на блокнот. Со стороны казалось, что слушаю выступающего и готов всё записать в блокнот. Но на самом деле, я уже спал. От неосторожного движения соседа моя голова соскользнула с руки и с грохотом упала лбом на крышку стола. Я испуганно вскинул голову и увидел обращённые на меня взгляды, а недовольный Командующий повернулся к командиру полка: – Поставьте капитана, чтобы он не спал, когда Командующий округа говорит.

По команде Петрова вскочил, встряхнулся. Ну, думаю, теперь то стоя не засну. Не тут то было. Через две минуты закачался и заснул стоя. Меня повело и с шумом вновь обрушился на стол.

– Посадите его, – досадливо рявкнул Командующий, – он же разобьётся.

Командир свирепо посмотрел на меня и посадил.

– Чёрт побери, Боря, ну-ка, не спать, – приказал я себе. Встряхнулся и начал старательно таращить глаза на начальство. И так старался, что не заметил, как снова заснул и головой снова добросовестно стукнулся о стол.

– Встать! – Я вскочил, как ужаленный, а Командующий с бешенством смотрел на меня.

– Сейчас будет не просто разнос, а звиздец, – промелькнуло в голове и в кабинете повисла зловещая тишина. Генерал-полковник Греков некоторое время со злостью смотрел на меня, и по его лицу видно было, как ему хотелось здорово отругать меня. Но он сумел пересилить себя.

– Сколько спал, капитан?

– За эти трое суток, если наберётся часов шесть – то хорошо, товарищ Командующий.

Командующий помолчал, глядя на меня, и уже нормальным тоном сказал: – Товарищ капитан, пусть у вас там, в парке техника горит, солдаты с батареи разбегаются, как тараканы в разные стороны, но вы сейчас идёте домой и спите до шести часов утра. Это мой приказ. Идите, я вас отпускаю.

Я шёл к дверям, провожаемый завистливыми глазами сослуживцев, которых ожидала ещё одна бессонная ночь.

12 января мы ещё один раз вышли на полигон. Необходимо было произвести пристрелку пулемётов, а также нам дали 15 ПТУРов и нужно было, чтобы каждый оператор, командир взвода и я сделали пуски ракетами. Марш мы совершили нормально. Опять расположились на том же месте, что и в первый раз. В бинокль обшарил полигон и на опушке леса увидел полуразбитый корпус БМП. Он и будет нашей целью. Тем более и дальность позволяла –1100 метров. Определились с ориентирами, довёл ещё раз меры безопасности, а через несколько минут подъехал Шпанагель.

– Копытов, готов к стрельбе?

– Так точно, товарищ полковник.

– Отлично. Начинай, я посмотрю, чему вы научились.

– Первый расчёт по местам, – не без внутреннего волнения скомандовал я, подождав ещё пару минут, подал следующую команду – Вперёд.

Противотанковая установка, переваливаясь с борта на борт на ухабах, достаточно быстро вышла на огневой рубеж. Зажужжали электромоторы, открылась крышка люка и из него поднялась пусковая установка с ракетой.

– Цель – БМП. Ориентир 12, вправо 10, выше 3. Уничтожить! – передал по радиостанции целеуказание командиру машины. Опять заработали электромоторы пусковой установки. Она

чуть довернула вправо и выше, замерла, найдя цель.

– Выстрел! – Послышалось из наушников. Щелчок: открылись крышки контейнера с ракетой. Оглушительно сработал стартовый двигатель, который сорвал ракету с направляющей. Ракета рванулась вперёд, впереди противотанковой установки чуть просела вниз и уверенно пошла красной точкой в сторону цели. Ещё пять секунд полётного времени и на месте БМП появился огненный шар. Цель. Я облегчённо перевёл дух. По-моему, облегчение испытал даже Шпанагель, наблюдая за стрельбой в бинокль.

– Давай следующего, – скомандовал начальник.

И у следующего был такой же результат. Цель.

– Ну, Копытов, я доволен. Молодцы. Давай, так же продолжай. – Полковник сел в УАЗик и довольный уехал в сторону центральной вышки.

Дальше всё пошло, как по накатанной колее. Команда: расчёт занимает места в машине. БРДМ выходит на огневой рубеж. Поиск цели – выстрел. Попадание в цель, машина отходит назад и я выслушиваю доклад счастливого командира машины о выполнение задачи. Потом пропустил командиров взводов – тот же результат. Залез в машину сам. Навёл визир в цель, выстрел – промах. Ракета прошла чуть-чуть выше цели. Делаю второй пуск – опять мимо. И только с третьего раза поразил цель. Осталась ещё одна ракета. Бойцы вынесли переносную противотанковую установку и установили её на бугорке. С неё определил стреляющим сержанта Кабакова. Он долго наводил, потом выстрелил, но промахнулся. Но всё равно я остался довольный стрельбой. Построил батарею, вывел стрелявших и объявил всем благодарность. С юмором рассказал, как сам промазал, а бойцы меня сразу же подкололи. Все были довольны, но больше всех, наверное, я. После построения экипажи противотанковых установок начали заниматься своими машинами, а замполит по одной командирской машине выгонял на огневой рубеж и пристреливал пулемёты ПКТ и КПВТ. Начал пристрелку с моей машины и сразу же отстрелил на ней фару «Луна». Но это ерунда. Я же рядом начал проводить стрельбу из гранатомёта для гранатомётчиков и остальных желающих.

Уже несколько дней, рядом с гранатомётчиками, на этом направлении была развёрнута учебная точка для стрельбы из огнемёта «Шмель». Когда появилась у них пауза в стрельбе, я попросил пропустить несколько моих солдат. Конечно, первым стрелял я и мне очень не понравилось. Как и при выстреле из гранатомёта: здорово глушит, но самое неприятное, сразу же после выстрела из ствола выкатывается, так называемый, стакан и падает под ноги. Мне каждый раз казалось, что под ноги падает сам снаряд. Но очень мощное оружие. Рассказывают, что когда снаряд огнемёта взрывается, то в радиусе двадцать пять метров выжигается весь кислород и у человека внутри лопаются все внутренние органы.

Вечером, когда появился на центральной вышке, командир полка тоже похвалил меня за подготовку противотанковой батареи. Оказывается, он видел, как мы стреляли, да и потом приехал Шпанагель, расхваливая меня.

Возвращаясь в полк, частенько оглядывался назад и видел всю колонну. Машины в этот раз шли друг за другом на одинаковых интервалах и никто не отставал. Я сидел на холодной броне, встречный ледяной ветер выжимал слёзы из глаз и выдувал остатки тепла из-под одежды, но я был доволен. В принципе, этой стрельбой заканчивался этап боевого слаживания. Все мероприятия были выполнены, имущество получено. Завтра и послезавтра мне придётся решать лишь мелкие вопросы, надо было ещё до сдать лейтенанту Матвиенко остатки батареи, и что не маловажно – сегодня могу пораньше прийти домой и нормально поспать.

Впервые за десять дней, после полкового совещания мне не пришлось ставить батарее задач на ночь. И видя уставших солдат, быстро подвёл итог выхода на полигон, отметил отличившихся военнослужащих и положил их пораньше спать. Сам тоже ушёл домой. По дороге мне попалось несколько офицеров с артиллерийского дивизиона. Были они уже изрядно выпивши и торопились в город в ресторан. Меня это очень неприятно скребануло в душе. В отличие от моей батареи, где офицеры, прапорщики и солдаты работали на износ, не позволяли себе хотя бы несколько минут посидеть спокойно, во многих подразделениях офицеры не только выпивали, но и позволяли себе по несколько дней не выходить на службу. Несмотря на оцепление вокруг городка, много солдат болталось в городе, проносилось в казармы спиртное и наркотики. Особенно этим отличались мотострелковые подразделения, где многое было пущено на самотёк.

….Резкий звук телефонного звонка вырвал меня из сна. Звонил дежурный по полку и требовал срочно прибыть на службу. Сонный, ничего не соображая, я быстро оделся и бездумно, всё ещё окончательно не проснувшись, ринулся в полк по обычному маршруту: дырка в заборе около санчасти, плац 105 полка, плац арт. полка и штаб. Но когда бежал уже вдоль стены санчасти, откуда-то выскочили несколько офицеров и остановили меня: – Куда ты? Назад. Ты что не видишь?

Я уже более внимательно огляделся вокруг и увидел кругом себя, в отдалении офицеров, одетых в бронежилеты и вооруженные автоматами, затаившиеся в различных укрытиях. На пространстве: от казармы 105 полка и до казарм 276 полка творилось что-то странное. У казарм 276 полка от укрытия к укрытию перебегали вооружённые люди, постепенно продвигаясь в сторону казарм 105 полка, где перед четырёх этажными зданиями шла какая-то непонятная возня, слышались крики, постукивали одиночные выстрелы и периодически доносился звон разбитого стекла.

– Ты что не знаешь, что 3ий батальон вашего полка восстал? Солдаты разбили оружейные комнаты, захватили оружие, боеприпасы и заняли оборону в казарме.

Пришлось выразить полнейшее недоумение и незнание обстановки. Стороной обошёл расположение 105 полка и прибежал в штаб, где меня встретил дежурный по полку и передал приказ командира полка: вооружить офицеров и охранять оружейную комнату своей батареи, ожидая дальнейшие приказы.

В расположении батареи офицеры и прапорщики были уже вооружены и под командованием Кирьянова охраняли комнату для хранения оружия. Солдаты спали глубоким сном и не знали, что происходит недалеко. Временами из спального расположения выходили сонные бойцы и шли в туалет, а увидев нас, полностью экипированными, проявляли лишь вялое удивление. Но сон брал своё и когда он брёл из туалета обратно, то был рад, что это не он стоит с оружием рядом с нами. Примерно в четыре часа утра пришло сообщение, что мятежники разоружены, 250 человек арестовано и отправлено на гарнизонную гауптвахту для проведения следственных действий.

Домой я возвращался уже через 105 полк. Вокруг казармы суетилось много людей. Солдаты, остатки третьего батальона, кто не примкнул к мятежникам, наводили порядок как внутри помещения, так и снаружи. Было много битого стекла. Истоптанный и грязный снег снеговыми лопатами убирали с дорожек. Офицеры: в основном это были прокурорские, что-то фотографировали, рисовали схемы и опрашивали всех, кто владел какой-либо информацией. Перед левым подъездом, около белых «Жигулей» удручённо крутился начальник штаба третьего батальона Генка Караменов (мы его звали «Каракум»). Корпус легковой машины был изрешечён пулями и у неё не осталось ни одного целого стекла.

– Гена, ни фига себе, сколько в неё всадили. Чья это машина? – Я остановился рядом с Караменовым, который горестно покачивал головой.

– Боря, сорок семь пулевых отверстий. Я её только вчера купил и на ночь поставил около казармы, а они сволочи – что сделали…

Мне стало жалко Генку, и чтобы хоть чуть-чуть отвлечь спросил его: – Что тут у вас произошло?

А произошло то, что и должно было произойти. Большинство солдат из-за того, что многие офицеры батальона отказались ехать, были предоставлены сами себе. Началось пьянство, употребление наркотиков. После отбоя в расположении батальона, на почве пьянства и употребления наркотиков, начались беспорядки. По приказу кого-то из полкового начальства для наведения порядка в батальон была направлена разведывательная рота, которая быстро и

жёстко прекратила бардак, после чего построила батальон в расположении. Достаточно было разогнать всех пьяных и обкуренных по койкам и на этом всё бы закончилось тихо, но тут разведчики перегнули палку. Когда они на виду у всего батальона стали избивать зачинщиков, большинство пьяных и не соображающих солдат кинулось в драку с разведчиками, и так как их было большинство, выкинули тех из расположения. Кто-то под воздействием паров алкоголя кинул клич – разбить оружейные комнаты и вооружиться. Что и было быстро сделано. На свою беду в этот момент в расположении появился командир роты, который тоже завтра решил подать рапорт на увольнение. Он попытался прекратить беспорядки, но выстрелом из автомата был ранен в ногу и выключен из происходящего. Восставшие попытались с ходу захватить офицеров батальона, которые находились в другом помещении, но те успели закрыть за собой железную дверь. Тогда мятежники заняли оборону по всей казарме. Кто был менее пьян и понимал серьёзность происходящего, кто не хотел примыкать к основной массе, стали бить окна и выпрыгивать на улицу. По ним открыли огонь и ещё несколько человек были ранены. По тревоге подняли и вооружили офицеров частей и подразделений военного городка. Солдат решили к подавлению мятежа не привлекать, после чего офицеры быстро окружили казарму и не дали разбежаться вооружённым мятежникам. Начались переговоры командования полка, дивизии с солдатами. Но это не помогло. И только после длительных переговоров, угроз применить газы и штурмом взять казарму солдаты всё-таки сложили оружие.

Немного отошёл в сторону от Генки, давая ему возможность спокойно и в одиночестве переживать насчёт расстрелянной машины и решать вопрос – Что теперь с ней делать? Остановился около бойца, старательно гребущего большой снеговой лопатой дорожку.

– Ты с третьего батальона? – Кивнул на казарму.

– Так точно, товарищ капитан. Со взвода обеспечения батальона. – Солдат облокотился на лопату, явно ожидая вопросов незнакомого офицера, а потом добавил. – Командир первого отделения сержант Корчагин…

– Ну и что тут у вас произошло?

– А вы, товарищ капитан, Кто? Из прокуратуры?

– Не ссы сержант, можешь рассказывать откровенно. Я командир противотанковой батареи.

– А…, ну тогда…. Наш взвод на четвёртом этаже живёт, – сержант задрал голову и махнул вверх рукой на разбитые окна, – командир взвода, наш прапорщик, что-то нарезался вечером ну и заснул у нас на спальниках. А тут замкомвзвод Фролов из седьмой роты прибежал сильно датый и орёт – Парни, седьмая рота со спецами сцепилась – Пойдём им поможем… Ну, мы кинулись туда смотреть, а там уже спецов выгнали и ружейку ломают. Под шумок и мы тоже кое-что из оружия похватали и к себе на этаж. Там-то внизу все датые, а мы трезвые, кроме Фрола. А он снизу опять прибегает и говорит, что казарму офицерня окружает. Хватает СВДэшку – Сейчас я им покажу, как охотиться надо – и снова уматывает. Заявляется минут через тридцать, хвастается – Я какого-то начальника вальнул… – и опять умотал. А мы тут репу зачесали. Нам эта бодяга на хрен не нужна. Быстро посовещались и решили спуститься по простыням с четвёртого этажа, потому что нас так просто с казармы не выпустили бы, и в караулку сдаться. Так и сделали, но перед этим закидали спальниками взводного, чтобы его никто не обнаружил – скрутили простыни и стали по очереди спускаться. Все кроме Кольки Паршутина нормально спустились, а он сорвался… Но ничего, не разбился. Стучимся 29 человек в караулку и сдаёмся. Так до утра мы там и лежали на полу с руками на затылке. Фрола мы больше не видели – его сразу же арестовали. Ну, а нас отпустили. Мы были трезвые и ни в чём не участвовали…

…Утром, когда шёл спешным шагом в батарею у фельдъегерского пункта мне навстречу попался полковник Шпанагель, я отдал ему воинское приветствие и хотел пройти мимо него, но тот остановил меня.

– Товарищ капитан, приказом Командующего округа номер двенадцать Вам присвоено очередное воинское звание «Майор». Я поздравляю тебя, Копытов. – Шпанагель крепко пожал мне руку, а я был ошарашен: думал, что эта «бодяга», с присвоением воинского звания, затянется месяца на два-три, а тут прошло всего две недели и я – майор. То, что Шпанагель сдержал своё слово, очень тронуло меня, и я с большим воодушевлением поблагодарил его. Порадовало и то, что этим же приказом был назначен на должность начальника штаба первого дивизиона артиллерийского полка. Но уже через тридцать минут меня вновь захлестнули заботы и я забыл об этом событии. Ведь завтра нужно было грузиться.

Вообще нам артиллеристам повезло. Пехота должна грузится сегодня в ночь, а мы артиллеристы грузимся завтра, с утра. То есть нам предоставляется ещё одна возможность спокойно побыть последнюю ночь дома. Я поставил несколько человек на обжиг проволоки, после чего она становится мягче и пластичней. Нужно было ещё загрузить на технику оставшиеся имущество и боеприпасы. Быстро собрались с офицерами и определились, что нам надо закупить, чтобы как-то разнообразить свой стол в эшелоне, да и иногда выпить тоже не помешает. Решили взять с собой 10 литровых бутылок спирта «Рояль», бульонные кубики, кофе, чай, сахар и много чего другое. За всем этим отправили командира третьего взвода лейтенанта Мишкина. Сам же отпросился у командира полка на три часа в город. Нужно было перевести деньги, которые лежали на книжке во Внешторгбанке на жену. Честно говоря, я считал, что с этой войны не вернусь, поэтому хотел, как можно меньше оставить после себя хлопот семье. Валю попросил, чтобы она приготовила мне вечером в поезд закуску, так как решил там представиться офицерам по поводу получения воинского звания «майор».

К вечеру всё загрузил, пусть и с трудом имущество и боеприпасы на технику и был теперь готов к погрузке. Я уже не знал, что ещё делать и предоставил возможность личному составу лениво шататься по расположению. А сам решил посидеть немного с капитаном Костей и полковником с артиллерийского училища. Принёс в комнату отдыха офицеров литровую бутылку «Распутина», закуски. Налил в стакан грамм сто водки, кинул туда две больших звезды. Перед офицерами извинился, что нарушаю традиции и не пью полного стакана, так как хочу немного посидеть дома с родными. Ни каких возражений не последовало. Выпил, представился и теперь сидел на тумбочке, впервые за много дней спокойный и расслабленный. Беззаботно болтал ногами, о чём-то весело разговаривая с офицерами, и через тридцать минут собирался идти домой, но эту идиллию прервал дневальный, который сообщил, что меня, в кабинет командира арт. полка, срочно вызывает начальник артиллерии округа. Теряясь в догадках, я сначала направился к командиру полка, предполагая, что Шпанагель в этот пиковый момент, в очередной раз мог отдать артиллерии не совсем продуманный приказ. Пришёл к командиру и доложил свои соображения, на что командир загадочно улыбнулся, в последствии я понял, что командир знал, зачем меня вызывает начальник артиллерии, и сказал: – Копытов, какой бы приказ он тебе не отдаст, ты его выполняешь только после того, как я тебе его разрешу выполнить. Ты меня понял?

Иного ответа от командира и не ждал. В ходе боевого слаживания, совещаний и занятий не раз замечал, что командир полка не мог терпеть полковника Шпанагеля за то, что тот совался в его приказы и пытался навязывать свои решения, но как умный командир полка, не лез на открытый конфликт. В дверях штаба столкнулся с командиром третьего батальона – подполковником Мишиным, который поделился своими печалями и теперь мне стала понятна причина вызова.

Третий батальон должен через час начать погрузку на эшелон, но грузиться он не мог, так как 250 военнослужащих батальона были арестованы и сидели на гауптвахте. Об этом было доложено Командующему округа. Шпанагель, в свою очередь, решил прогнуться перед Командующим и вместо третьего батальона сунуть на погрузку артиллерию полка, тем самым показать готовность артиллерии и заработать на этом свой маленький или большой – но плюс. И плевать ему на то, что артиллерия должна в течение пару часов собраться, сорваться с места, в ночь совершить тридцатикилометровый марш. Плевать ему и на то, что офицеры последнюю ночь проведут не с семьями, а на погрузке.

Я добрался до ближайшего телефона и позвонил домой: – Валя, сколько тебе нужно время на приготовление закуски на эшелон? Вполне возможно нас сейчас кинут на погрузку.

– Мне нужно три часа.

– Хорошо у тебя есть четыре часа. Я тебе потом перезвоню.

Когда я пришёл в кабинет командира арт. полка, там уже сидели: полковник Шпанагель, генерал Фролов, командир арт. полка полковник Бойцов, офицеры штаба артиллерии округа, наш новый начальник артиллерии полка подполковник Богатов Василий Михайлович и командир арт. дивизиона майор Князев.

– Копытов, – нетерпеливо спросил Шпанагель, когда я доложил о прибытии, – ты готов вот прямо сейчас пойти на погрузку? – Видно было, что он даже не сомневался в положительном ответе и был очень удивлён моим ответом.

– Товарищ полковник, я готов загрузится на эшелон, если мне отдаст приказ командир полка, через четыре часа, – твёрдо, но решительно заявил я.

– Как? – Нервно взвился Шпанагель, – я тебя не спрашиваю про командира полка. Я тебя про погрузку спрашиваю. Вон Князев доложил мне, что он готов к погрузке. И ты мне ответь – Ты готов сейчас к погрузке?

Я с немым укором посмотрел на Андрея, но тот упорно отводил от меня свой взгляд. И он, и я прекрасно знали, что он не готов к погрузке и ему ещё имущество нужно грузить на технику как минимум полночи, но видать у него не хватило духу сказать об этом начальнику.

– Товарищ полковник, я ещё раз докладываю, что если мне прикажет командир полка, то буду готов к погрузке через четыре часа.

Реакция на моё заявление, в зависимости от степени причастности к моей батарее, была у всех разная. Подполковник Саенко весь сжался, как будто ожидая, что его сейчас все начнут бить, залепетал что-то о том, что я готов к погрузке на 100%, но он не может понять моей позиции. Генерал-майор Фролов возмущённо всплеснул руками, но промолчал. Командир артиллерийского полка, который явно недолюбливал меня, непонятно по какой причине, покрутил головой – типа: а что другого можно от него ожидать. Подполковник Богатов философски и отстранённо пялился в потолок. А Андрей Князев в недоумение смотрел на меня – Стоит ли из-за какой-то ерунды связываться с начальством? Я же стоял спокойно, ожидая ругани и упрёков. Повисла тягостная тишина, после чего Шпанагель внезапно встал и выбрался из-за стола: – Ну-ка, Копытов, пошли… Выйдем.

Мы вышли из кабинета, молча спустились на 1ый этаж и мимо дежурного по полку вышли на крыльцо штаба.

– Дыхни на меня, – я дыхнул.

– Так ты пьяный, – обрадовался начальник, – ну, тогда всё понятно….

– Товарищ полковник, – с досадой заговорил я, – ну, выпил, грамм может семьдесят в общей сложности. Я ведь должен был отблагодарить офицеров, которые мне помогали, да и звание

обмыть. Что, вы на моём месте по-другому бы поступили? Я ведь догадываюсь, почему вы о готовности к погрузке спрашиваете. Вам, ведь, надо быть довольным, что у артиллерии есть ещё одна ночь, чтобы полностью быть готовыми. Последнюю ночь офицеры побудут дома с близкими. И завтра здесь загрузимся, а не гнать ночью артиллерию с бухты-барахты за тридцать километров. Вы же спешите доложить Командующему, что артиллерия готова грузиться вместо 3го батальона. Куда вы торопитесь? Зачем? Пусть пехота грузится. – Я замолчал, понимая, что не надо перегибать палку в таком противостоянии.

– Копытов, ты рассуждаешь и принимаешь решения исходя из своего уровня информации, поэтому ты многие вопросы неправильно понимаешь, да и многого не знаешь. – В течение двух-трёх минут Шпанагель что-то мне начал объяснять о раскладе сил в штабе округа, но потом резко прервав объяснения, с досадой махнул рукой и отпустил меня, а сам вернулся в штаб.

Из батареи я позвонил дежурному по арт. полку и попросил его, как только Шпанагель уедет позвонить мне, а сам сел с офицерами выпивать дальше. Через десять минут позвонил дежурный и сообщил, что полковник с полка уехал: куда – не знает. А ещё через пять минут из штаба прибежал нервно-взбудораженный подполковник Саенко и начал меня с экспрессией упрекать за моё, как ему показалось, неразумное поведение. Я внимательно и молча выслушал, налил ему водки: – Григорий Иванович, всё это ерунда. Лучше выпей за моё звание, за то чтобы я вернулся живым, да и не только я….

Саенко быстро успокоился, сел за стол и выпил, закусывая, рассказал, что Гвоздев, как вернулся обратно в кабинет быстро закончил совещание и уехал в ресторан, так как узнал, что Командующий приказал выпустить всех арестованных бунтовщиков с гауптвахты, за исключением восьмерых зачинщиков. «Пусть третий батальон кровью смывают свой позор» – сказал Командующий. Сейчас третий батальон готовится к погрузке.

Я налил себе ещё 50 грамм, поблагодарил офицеров за оказанную помощь, выпил за их здоровье и ушёл домой.

Дома меня ждали. Я помылся, сел вместе со своими близкими за стол. И тут навалилась такая усталость, словно внутри меня сломался какой-то стержень. Дико захотелось спать. Прямо за столом несколько раз на какие-то мгновения проваливался в сон, тело не слушалось команд. А ведь я ещё хотел побыть с женой. Валя заметила это моё состояние, быстро расправила постель и разогнала всех спать. Пока она мылась, я чтобы не заснуть, стоял посредине комнаты, шатался и всё равно засыпал. Я делал всё, чтобы не заснуть, только спички в глаза не вставлял. Но когда дело было сделано, мгновенно провалился в сон.