Читать книгу Паткуль. Неистовый лифляндец - Борис Григорьев - Страница 6

Встаёт вопрос: верил ли Паткуль в то, что король на последней встрече действительно подал надежду на благоприятное завершение тяжбы по вопросу редукции или он всё это придумал, чтобы закрутить пружину противостояния с такой силой, чтобы у недовольных, но нерешительных баронов уже не было поползновений к отступлению? Думается, что барон, после конфронтации с правительственными чиновниками, после многочисленных, но пустых обещаний короля, не будучи по своей природе слишком доверчивым, вряд ли оказался таким наивным, чтобы верить словам монарха. Все дальнейшие действия Паткуля указывают на то, что из Швеции он вернулся с вполне обдуманным планом действий, рассчитанным на продолжение конфронтации со Стокгольмом: подвигнуть баронов на решительные действия и поставить королевскую власть перед свершившимся фактом. А там будь что будет!

В Риге капитан Паткуль немедленно приступил к службе в полку и подготовке нового ландтага. Как ни странно, совет Риги не напоминает ему ни малейшим намёком о судебном преследовании. Уж не поступило ли указание Хастфера оставить Паткуля в покое? Возможно, но Паткулю думать об этом недосуг, его обуревают новые дерзкие идеи, которыми он должен воспламенить баронов.

В январе 1692 года депутаты обратились к генерал-губернатору Хастферу с ходатайством разрешить провести внеочередной съезд. Согласно О. Шёгрену, дворянство в качестве предлога для созыва съезда использовали подготовку к мероприятиям по укреплению крепостных сооружений вокруг Риги. Хастфер в этот момент находился в Голландии и дал указание своему заместителю Соопу дать разрешение на проведение не обычного ландтага, а т.н. конвента. Бароны не возражали – конвент так конвент, и 11 марта 1692 года собрались на свой конвент в г. Вендене – пожалуй, самый важный и чреватый самыми драматическими последствиями форум лифляндского рыцарства в семнадцатом веке.

В центре внимания конвента был сам Паткуль и его реляция о переговорах в Стокгольме. Реляция была зачитана секретарём и выслушана с большим интересом. Несмотря на отсутствие положительных результатов в работе депутатской миссии, ландмаршал Лауэнштайн выразил Паткулю и Будбергу благодарность за их усердие и последовательное отстаивание интересов отечества перед королём. То, что барон фон Лауэенштайн идентифицировал отечество с одним лишь рыцарством и не включал в это понятие крестьянство, клир и купечество, разумелось само собой.

Окрылённый всеобщим вниманием, Паткуль на этом же заседании предложил присутствующим проект повестки дня конвента, состоящий из 26 пунктов – т.н. deliberanda. Делиберанда Паткуля, оформленная в виде меморандума, определила весь ход дальнейший работы конвента и вошла в историю шведско-лифляндских отношений как своеобразная революционная конституция Лифляндии, направленная на усиление самостоятельности провинции и ослабление центральной шведской власти. Она, по замыслу Паткуля, должна была составной частью войти в новое обращение рыцарства к королю с изложением его насущных нужд и просьбой в помощи. Ведь Паткуль заверил членов конвента о том, что соответствующая договорённость с королём достигнута им на последней встрече в ноябре прошлого года. Возражений среди возбуждённых и воодушевлённых баронов на конвенте не нашлось. Все поддержали предложение Паткуля и поручили ему выработать текст нового обращения к Карлу XI.

К чему же сводилась делиберанда Паткуля?

Во-первых, она предлагала, чтобы расквартирование воинских частей в Лифляндии осуществлялось только при согласии рыцарства.

Во-вторых, выражался протест против новой ревизии размеров гака, из-за которой помещики несли большие убытки.

Затем делиберанда выступала против того, чтобы синдикус (глава городского управления) Риги являлся одновременно лифляндским ландратом, ибо нынешний его статус противоречил рыцарским привилегиям. И вообще Паткуль считал необходимым уточнить статус всех должностных лиц Риги и представителей офицерского корпуса. Советники городского самоуправления Риги давно спорили с баронами о том, что они, отцы города, по своему положению выше баронских ландратов. Нашло отклик и поддержку предложение об исключении из списков дворянства всех «пришлых» (читай: шведских), не имевших лифляндских корней родов, и о прекращении практики предоставления лифляндского дворянства «худым» людям.

Но самым важным пунктом в документе было предложение об учреждении в Риге постоянного комитета, составленного из ландратов, призванного участвовать в управлении провинцией наравне с генерал-губернатором. Как выразился О. Шёгрен, этот пункт делиберанды ставил рыцарство не под генерал-губернатора, а рядом с ним. Паткуль ссылался на старую практику, когда представители лифляндского дворянства время от времени помогали шведским властям в управлении страной. Этот пункт вызовет потом наибольшее возмущение у шведов – особенно если учесть, что король уже издал указ об уменьшении в провинции числа функционирующих ландратов с 12 до 6.

В состав постоянного комитета вошли ландмаршал Штрайф фон Лауэнштайн, подполковник Волльмар Антон фон Шлиппенбах, будущий знаменитый полководец Карла XII, который в 1701—1708 г.г. будет оборонять от войск царя Петра Лифляндию и который потом перейдёт на русскую службу, будучи взятым в плен, Паткуль и барон Альбрехт фон Менгден. Уже 17 марта для них была составлена «конституция» – инструкция о правах и обязанностях, и комитет приступил к своей работе.

Согласно делиберанде, генерал-губернатору предлагалось по всем королевским указам и распоряжениям советоваться с рыцарством. Сложилось, по мнению Паткуля, неприемлемое положение, когда Стокгольм осуществляет в провинции какие-то мероприятия, даже не посоветовавшись с местными представителями. По мнению рыцарства, было бы также полезным расширить полномочия вице-губернатора, который мог бы решать дела в отсутствие генерал-губернатора.

Остальные пункты делибернады касались денежной реформы, оказания помощи пострадавшим от редукции, пожаров и засухи, призрения военных инвалидов и т. п. Характерно, что делиберанда Паткуля стала претворяться в жизнь незамедлительно. Сразу после проведения конвента от друга и единомышленника Паткуля майора фон Лёвенвольде поступило донесение о том, что в одном приходе шведско-финский священник по незнанию немецкого языка отправляет службу на одном шведском. Конвент взял пастора на заметку, чтобы принять в отношении него соотвествующие меры.

Меморандум Паткуля прошёл на «ура», и конвент поручил ему составить новое прошение на имя Карла XI. В ходе конвента Паткуль стал не только одним из главных деятелей лифляндского рыцарства, но и его единственным лидером. Спрашивается: чего хотел Паткуль, подстрекая конвент к непослушанию стокгольмским властям? Понятное дело, что неискушённые в дипломатических делах бароны, доведенные до отчаяния редукцией, не имея понятия, что представляет собой король Карл XI, проявляли своё спонтанное недовольство и с энтузиазмом поддержали лозунги Паткуля. Но ведь сам-то Паткуль прекрасно знал, что Стокгольм никогда не примирится с тем, чтобы предоставить рыцарству те права и привилегии, на которые оно претендовало в делиберанде. Вероятно, он надеялся, что перед лицом массированного сопротивления редукции Стокгольм всё-таки предпочтёт пойти на попятную.

Вице-губернатор Сооп, присутствоваший на конвенте, несмотря на свою ограниченность, всё-таки почувствовал неладное и о выборе постоянного комитета из четырёх баронов сообщил в Стокгольм. О деталях он проинформироваться не удосужился, поэтому он о т.н. конституции для ландратов королю ничего не написал. Полное представление о том, что произошло на конвенте в Вендене, Сооп получит лишь два месяца спустя, после учинённой ему из Стокгольма головомойки. Тогда он поторопится доложить обо всём в Центр, но этот «недосмотр» всё равно потом ему поставят в вину и уволят с должности.

Обращение к королю было выдержано в чётких, сильных и дерзких выражениях. Паткуль не жалел красок при описании бедственного положения дворян, доведенных редукцией до крайности: долги, высокая аренда за право пользоваться отчуждённой землёй, голод в отдельных уголках провинции, случаи самоубийства среди помещиков, бегство крепостных за границу, – обо всём этом Паткуль писал живым и образным языком, не стесняясь в выражениях. Если бы у рыцарства был выбор между этими мрачными временами и тяжёлой войной, то они бы предпочли такому миру войну. «Истинное положение в стране Вашему Величеству не известно», – продолжал он, – «потому что некоторыми лицами оно лживо представлено Вам как спокойное и счастливое». Это был крупный камень в огород графа Хастфера, и конечно же, такой выпад автору записки должен был обойтись дорого. Прошение королю подписали ландмаршал и члены комитета из шести ландратов. Прежде чем попасть в руки к королю, текст прошения был отпечатан в типографии и распространён среди публики в Лифляндии и самой Швеции. Это был неслыханный выпад против всей шведской власти, он был расценен как оскорбление короля, как звук трубы, призывавшей к бунту. Карл ХI рвал и метал и требовал немедленного следствия по поводу венденского конвента, розыска зачинщиков и их примерного наказания.

Э. Сооп, получивший этот приказ короля, особого рвения для его исполнения не проявил. Он пригласил к себе асессора Штернфельда, зачитывавшего текст «конституции» на конвенте, но тот заявил, что автора документа он не знает. Ландмаршал и ландраты, чувствуя опасность репрессалий, тоже сказались незнающими. А Паткулю, исполнявшему к этому времени обязанности директора канцелярии рыцарства, «вообще было ничего не известно». На этом расследование застопорилось. Не исключено, что вице-губернатор сочувствовал делу рыцарства и, ссылаясь на свои ограниченные права и обязанности, проявлял намеренную пассивность, хотя верно и то, что его нераспорядительность, медлительность и безынициативность являлись общеизвестным фактом.

А в ноябре из Роттердама прибыл Хастфер, и тут началось!

У него ни минуты не было сомнения в том, кто стоял за событиями в Вендене и кто был автором «возмутительного» обращения к монарху. Соопу надо было устроить хорошенькую головомойку, Паткуля – немедленно изолировать и убрать из Риги! Хастфер издал распоряжение перевести капитана в гарнизон в Кокенхусене. Паткуль, сказавшись больным, в Кокенхусен не поехал и отсиживался дома. Тогда Хастфер, заручившись указом Карла ХI, приказал перевести Паткуля в полк, расквартированный в Финляндии. Приказ о переводе в Финляндию Паткуль попытался было парировать прошением об увольнении с военной службы вообще, но встретил издевательскую улыбку Хастфера и разъяснение по поводу того, что капитан больше не служит в рижском полку, а потому прошение об отставке следует подавать по месту новой службы.

Но Паткуль так и не уехал в Обо (Турку), где его ждала всё та же капитанская должность командира роты, и попытка Хастфера отделить офицера от взбунтовавшегося рыцарства, снова сорвалась. Вездесущий лифляндец уже успел когда-то положить на наковальню ещё один кусок горячего железа, и теперь молот застучал. Как раз в это время под председательством Соопа начались заседания трибунала над грубым и жестоким в обращении со своими подчинёнными подполковником Хельмерсеном, командиром полка, в котором до сих пор служил Паткуль. Согласно правилам, требовалось его присутствие в Риге как одного из пяти жалобщиков, пострадавших от Хельмерсена.

Военный суд над Хельмерсеном под председательством Соопа трудился не спеша, и тогда в дело вмешался сам граф Хастфер. Генерал-губернатор обрушил на Паткуля град ругательств и пообещал капитану быструю и жестокую расправу. На первое заседание суда Паткуль не явился, а на второе прислал записку, в которой просил о выдаче ему охранной грамоты, поскольку опасается за свою безопасность. Разозлённый генерал-губернатор послал на квартиру курьера с приказом привести Паткуля в суд. Но когда курьер появился на Большой Песочной улице в дом Линденшерны (Линденштерна), то встретил лишь слугу строптивого капитана. Где же господин? Этого слуга не знает. Ему лишь известно, что в семь часов утра он куда-то отъехал и больше не возвращался. Позже выяснилось, что Паткуль нашёл убежище у своего двоюродного брата Готтхарда Вильгельма фон Фитингхофа в имении Эрвален, расположенном в соседней Курляндии. Курляндский герцог был вассалом польского короля, и там рука Хастфера его уже не доставала.

Трибунал над Хельмерсеном закончился в июле 1693 года строгим приговором в отношении жалобщиков. Их приговорили к 6 месяцам тюрьмы, потере трёхмесячного жалования, а Паткуля ещё обязали сделать прилюдное покаяние и выплатить 100 далеров штрафа. После бегства Паткуля в Курляндию остальных четырёх капитанов приговорили к смертной казни, но потом помиловали.

Графу Якобу Йохану Хастферу некогда было «горевать» об улизнувшем от наказания бунтовщике Паткуле – король поставил перед ним трудную задачу созвать ландтаг, «внушить рыцарству, что недостаточно было в сильных выражениях изливать жалобы на своё бедственное положение; им следовало подтвердить свои слова доказательствами», а также выявить автора поданного ему прошения. Утверждение Паткуля о том, что Карл ХI плохо представлял себе ситуацию в Лифляндии, было всё-таки верным: король никак не предполагал, что оппозиция по вопросу редукции охватила практически всё дворянство.

Граф Хастфер начал с выполнения последней части приказания. Он устроил перекрёстный допрос асессору Шульцу, бывшему секретарю ландтага, действующему секретарю Штернфельду и бухгалтеру Ребергу и выбил из них показания, которые отнюдь не явились для него сюрпризом. Теперь можно было приступать к «промывке мозгов» у заблудшего дворянства, благо Паткуль был в бегах и уже не мог оказывать на них тлетворное влияние. «Милосердный господь Бог так распорядился, что человек устранился сам без всяких на то причин», – писал он королю о Паткуле.

Но и проницательный Хастфер ошибался: и в отсутствие Паткуля наставить баронов на «путь истинный» оказалось не так просто. В сентябре 1693 года в Риге состоялся их съезд, на котором присутствующих ознакомили с письмом генерал-губернатора. Текст письма информировал о недовольстве короля последним их прошением и о его приказании подписавшим его барону Круншерна и ландратам Фитингхофу и Будбергу явиться в Стокгольм для объяснений.

Письмо вызвало у участников съезда чувства сильного недоумения и возмущения. Все разъехались по своим домам и бурно обсуждали послание короля. Настроение у всех было отнюдь не примирительное. Когда съезд некоторое время спустя возобновил свою работу, то группа депутатов от округа Венден предложили ещё раз зачитать принятое на конвенте прошение на имя Карла ХI. Текст пункт за пунктом был зачитан с трибуны, в то время как участники съезда единогласно подтверждали их правоту. Съезд единогласно признал правильность аргументации своего обращения к королю и ни на йоту не отступил от своих требований17. Выступающие на съезде говорили, что они в любой момент могут представить королю необходимые доказательства своей правоты. После голосования вопроса съезд принял решение направить королю ещё одно прошение и ещё раз разъяснить ему своё отчаянное положение.

Последующее обращение Хастфера к ландмаршалу и ландратам с просьбой выдать ему документы Венденского конвента только подлили масла в огонь. Ландмаршал Г. К. Унгерн-Штернберг и ландраты ответили, что без согласия съезда удовлетворить эту просьбу не могут. У рядовых баронов это обращение генерал-губернатора вызвало бурю возмущения: такого от них не требовал ещё ни один правитель! Дважды генерал-губернатор посылал в зал своего курьера, и дважды ландтаг давал негативный ответ.

Ландтаг заканчивал свою работу и готовился передать Хастферу своё обращение к королю. В самый последний момент в зале появился запыхавшийся посланец Хастфера и сообщил, что по указанию генерал-губернатора съезд объявляется распущенным, а любые собрания баронов запрещаются. Хастфер не скрывал, что в ответ на несговорчивость и строптивость рыцарства он пошёл на явное нарушение правил игры. Съезд пребывал в полном смятении – удар Хастфера достиг своей цели. Никто не возразил, что Хастфер грубо нарушил конституцию Лифляндии и права дворянства. Участники ландтага решили только, прежде чем разойтись по домам, составить на имя Хастфера объяснительную записку, чтобы потом отнести её в генерал-губернаторский дворец. Составив черновик записки, бароны попросили писцов переписать её начисто и передать в руки Хастферу, после чего с чувством исполненного долга удалились на обед.

Хастфер принял секретаря ландтага и начал было читать текст объяснительной записки, как вдруг прервал чтение и вернул документ секретарю.

– Съезд распущен, – заявил он изумлённому чиновнику, – а потому нет никакой надобности заниматься его делами.

«Тем самым весь шум прекратился, и их неистовство уже больше никогда не повторится в будущем», — написал граф королю спустя несколько дней после роспуска ландтага. И оказался прав: баронская оппозиция была сломлена и замолчала. Ей явно не хватало лидера типа Паткуля. Воодушевление иссякло, пар возмущения вышел, перед глазами замаячил жупел тюрьмы, королевского прокурора и даже, возможно, палача с топором.

Впрочем, опасения баронов были не напрасны. Хастфер не терял времени и наносил оппозиции один удар за другим. Карл ХI проигнорировал прошение рижского ландтага и напомнил о «подписантах» возмутительного венденского документа: они должны немедленно предстать перед стокгольмскими властями и дать свои объяснения. К указанным выше четырём лицам в список подозрительных попали Паткуль, барон Менгден, секретарь Ройтц и будущий герой Северной войны «пылкий Шлиппенбах».

Приглашение в Стокгольм застигло Паткуля 27 ноября 1693 года в Эрвалене. Поразмыслив, он решил подчиниться королевской воле, но поставил своё условие: он поедет в Стокгольм только при наличии охранной грамоты короля. Охранная грамота была выдана и привезена в Эрвален в апреле следующего 1694 года. В ней гарантировались беспрепятственный въезд Паткуля в Швецию, свободное выступление на суде и ожидание приговора. В том случае, утверждалось в письме, если дело примет такой ход, который будет несовместим с его дальнейшим пребыванием в стране, Паткулю обещался свободный выезд из Швеции к месту его безопасного пребывания. Выходило, что если суд осудит Паткуля и назначит ему наказание, то королевские власти ничего не имели против того, чтобы виновный ушёл от этого наказания. Это странное положение, однако, не смутило Паткуля, и он отправился в путь.

Гарантийный срок письма ограничивался двумя неделями с момента пересечения шведской границы. Знал ли об этом Паткуль? А если знал, то на что надеялся? На то, что суд уложится в эти две недели или на то, что, несмотря ни на что, ему удастся уехать из Швеции? Зная Паткуля, мы не можем себе представить, чтобы он, выезжая в Стокгольм, соответствующим образом не подстраховался. Не исключено, что у него там имелись влиятельные друзья (граф Юлленстольпе был одним из них) и многочисленные, пусть дальние, родственники, также носившие фамилию Паткуль.

По пути Паткуль заехал в Ригу и принял соответствующие меры безопасности: он забрал у Линденштернов все свои бумаги, часть их перевёз на хутор Вайдау, а другую часть поручил Гертруде Линденштерн спрятать их у своих надёжных друзей. Расставание с любимой девушкой было нелёгким, судьбе было дано распорядиться так, что увидеться им придётся через много лет, когда Гертруда выйдет замуж за другого, за секретаря курляндской герцогини Альбрехта фон дер Лита. Паткуль окажется изгнанником шведского короля, а фон дер Лит станет его доверенным лицом, одним из надёжнейших сторонников и дипломатическим агентом русского царя.

…В Стокгольме Паткуль появился в конце мая и выяснил, что лифляндскими «бунтовщиками» будет заниматься комиссия из 12 членов во главе с самим графом Бенгтом Оксеншерна, президентом королевской канцелярии и что его дело как предводителя баронов, главного бунтовщика и инициатора нанесения личного оскорбления королю Швеции выделено в отдельное производство. В список «обид шведскому государству» комиссия не забыла внести его прегрешения перед армией и жалобу на командира полка Хельмерсена.

Граф Бенгт Габриельсон Оксеншерна

Защищался один Паткуль, остальные обвиняемые ограничились признаниями своей вины и подачей на имя короля «нижайших просьб о помиловании». Первым оправдался Антон Волльмар Шлиппенбах, «чистосердечно раскаявшийся в своих поступках» и дав «под шпагой» торжественную клятву в верности королю18. Потом последовало помилование Круншерне и бывшему ландмаршаллу Штрайфу фон Лауэнштайну.

Аргументация сторон на процессе самого Паткуля особой оригинальностью не отличалась, и приводить её здесь вряд ли целесообразно. Прокурор, естественно, нападал, а Паткуль отчаянно защищал себя и лифляндское дело. Ни тот, ни другой не уступали в жёсткости и остроте аргументов. Прежде чем начать процедуру обвинения, государственный обвинитель Юхан Бергенхъельм потребовал от Паткуля выдачи его отчёта о депутатской поездке в Стокгольм и некоторых других документов. Паткуль пояснил, что документов у него нет, поскольку он все их сжёг. Суд, естественно, ему не поверил, но и доказать противное был не в состоянии. Впрочем, в распоряжении комиссии имелись копии всех необходимых документов венденского конвента, включая реляцию и делиберанду Паткуля, и она приступила к рассмотрению дела. Вице-губернатору Соопу было дано указание сделать обыски по всем местам проживания Паткуля.

Сооп был обречён на то, чтобы исполнение им своих должностных обязанностей сопровождалось негативными результатами. Он кинулся со своими приставами в дом к Линденштерну, но наткнулся там лишь на несколько книг и личных документов Паткуля. Бумаг венденского конвента и его отчёта о встречах с королём на месте не оказалось. Бухгалтера Реберга, который якобы видел в загородном доме Линденштерна ящик с документами конвента, отправили на его поиски в Курляндию.