Читать книгу Четвертая стража ночи - Борис Гучков - Страница 54

Дорожный плащ ещё советских лет.

Как водится, присяду на дорожку.

Я еду. Я купил уже билет,

Я у соседей оставляю кошку.

Я так давно мечтал об этом дне,

Чтоб наступил он, радостен и светел,

Чтоб вёрсты полосатые одне,

Как молвил Пушкин,

                         и попутный ветер.

Одна беда – в попутчиках балбес

Привязчивый, совсем ему не спится.

И всё-таки мне мил полночный рейс,

Ведь новый день в дороге народится.

Я еду. Небо начало синеть,

А на востоке занялось медово.

Волнуюсь до мурашек по спине,

Не верится, что скоро буду дома.

Я шлю привет берёзе и сосне,

Осину привечаю, непоседу.

Я еду, еду. Помолчи, сосед,

Не отвлекай, читай себе газету.

Да, в сотый раз устроили теракт.

Да, мы живём меж миром и войною.

Ты не мешай окно мне протирать

И любоваться милой стороною…

Сосед ворчит: «Паришь на воздусях!

Теракт устроить – это как два пальца…

А между тем вон та, что на сносях,

Вполне шахидкой может оказаться!..»

Меня соседу не дано понять.

«Молчи, сосед! Любуйся на дорогу.

А быть чему, того не миновать.

Ещё, как видишь, едем, слава Богу…»

Село как село.

            И означу его я числительным —

Россия огромна! – означу числом семизначным.

Летую в селе и озоном дышу очистительным.

Здесь места хватает и нам, и строениям дачным.

Сажаю картошку. Родник посещаю с бидонами.

Водичка вкусна. Для питья хороша и засолки.

Рыбалю на зорьке.

                  Пинг-понгами и бадминтонами

Я не увлекаюсь и не посещаю тусовки.

Весною сады здесь наряды несут подвенечные.

Здесь утренних зорь и вечерних чудесны румянцы.

Здесь есть старожилы и пришлых в избытке,

                                                        конечно же.

Представьте себе, есть чеченцы и даже афганцы.

Ты здесь поживи и подметишь обидные мелочи.

Вот кто-то уже с петухами проснулся до свету.

Он вечно в делах, а другие живут, не умеючи

Ни сеять, ни жать, и стремления к этому нету.

Я всё ещё смею Россию, как прежде, могучею

В стихах называть… Вы куда, журавлиные стаи?

С пчелиной семьёю и с развороченной кучею

Жилья мурашей тебя сравнивать не перестали.

Со временем всё отчеченится, всё отафганится,

И злоба исчезнет. У всех будут добрые лица.

Всё скоро должно утрястись,

                                как сейчас «устаканиться»

С высоких трибун говорят на родимой землице.

Кум и кума хлебосолы. Две взрослые дочки.

Старшая в гости приехала хвастаться внуком.

Ломится стол, а шикарную закусь – груздочки

Младшая дочка зелёным украсила луком.

Луком окрашены яйца. Их целая горка

Высится в праздничной миске волною цунами.

Курица, мясо, салаты… Вихрастый Егорка

Яйца катать убежал на дворе с пацанами.

В церковь сходили, к иконам, к Господнему гробу.

Ранняя Пасха. Ещё и промозгло, и зябко.

Кумову рюмку, готовую кануть в утробу,

В шумном застолье рукой не отводит хозяйка.

Так широко не гулялось от самых Петровок,

От Покрова и Кузьминок – поры ледостава.

Младшая слазила в погреб и пять поллитровок

Чистой, как божья слеза, самогонки достала.

«Ты захвати и огурчиков с погреба, доча!..»

Дочка красива, она грациознее лани.

Кум развесёлый, Василий Степанович, молча

Всклень наливая, «Христосе воскресе!» горланит.

Славно Христа воскресенье отметили, славно!

Долго на кухне ещё мужики вечеряли.

Сына соседей, совсем окосевшего Славу,

Для протрезвления спать положили в чулане.

О сенокосе болтали, о кума литовке.

Ей при желании можно, конечно, побриться…

Утром позволит жена ещё две поллитровки

Вынуть из погреба, даст мужикам похмелиться.

Так хорошо под весеннею облачной кущей,

Опохмелившись, от кума уйти спозаранья,

Взятым под белые руки женою непьющей,

К дому шагать, развесёлые песни горланя.

Рыбу ловит очень просто. Желательно удочек пару

И для улова садок, можно, конечно, и жбан.

Если затеет любезная с вечера ставить опару —

Тесто сгодится. Неплохо бы жмыха кусман

Взять для привады.

                      Надёжное, верное средство!

За неимением надо, конечно, пшена наварить.

Место для лова найди,

                          чтоб вокруг никакого соседства.

Скромно на «вы» ты с природой начнёшь говорить.

Надо навозных червей.

                          Червяки не толсты и не тощи.

Ну а опарыш длиной миллиметров не боле шести.

Доброго сна пожелай дорогой,

                                     разлюбезнейшей тёще.

Ночью с женою не спи,

                           чтоб рыбацкий закон соблюсти.

Да, только так!

          И – ни слова, о друг мой, ни вздоха!

Перелистай перед сном умный, солидный гроссбух.

В нём говорит Сабанеев,

                              что ловится рыба неплохо

На кукурузу, перловку и даже на комнатных мух.

Плюй на крючок,

                  и на донку пытайся – потрафит.

Как землепашец в полях, водную гладь борони.

Если, бывает, полезет в башку несуразное «на фиг

Всё это надо!», – ты мысли дурнее гони.

Что, не клюёт? Поблаженствуй, раскинув фуфайку,

В мыслях с Полиной – соседа Ивана женой.

Если не будет улова, сошлись на старинную байку,

Что и у рыбы случаются праздники и выходной.

Тыщу корней помидорной рассады, демьянок,

Перца болгарского, ранней и поздней капусты

Варя вчера продала за пятьсот деревянных.

Как этих мятых червонцев заманчивы хрусты!

Как не купить у такой вот, как яблоко, сочной

Вари, которая всем улыбается мило!

Восемь червонцев взяла на рассаде цветочной.

Саженец розы за сорок рублей уступила.

Выручку – Боже, как всё-таки благостно в мире! —

Варя считала и видела: вкралась ошибка.

«Да, ещё взяли яичек десятка четыре,

Лука, картошки… Совсем мою память отшибло!»

Возле вокзала азартно играли в напёрстки.

Ну и конечно же бабу зазвали кидалы.

Всё проиграв, Варя даже завыла по-пёсьи:

«Вот и удвоились, девка, твои капиталы!

Это ж равно как дитяти украсть с пуповины!

Ах, до чего ж у кидалы противная харя!..»

Денег пришлось на дорогу занять у Полины.

Ей ничего не сказала разумная Варя.

«Дура я, дура… Одела б, обула мальчишку…

Что же я дома скажу? И убить меня мало!..» —

«Деньги-то, Варя, опять положила на книжку?» —

«Да, я на целую тысячу наторговала!..»

Как же здорово здесь!

                         Он не выцвел, покоясь под небом,

Старый пруд за селом, мой Байкал, моё озеро Рица…

В ожиданье машины с продуктами,

                                            главное, с хлебом,

Новость в городе вызнав,

                             говорила вчера фельдшерица:

«Да, с армяном… Ашот…

                           родила ещё в прошлое лето…

Представляете, бабы, а мы и не знали доселе!

Ну так вот, узнаю: поместила в приют Виолетта

Годовалую дочь. Как порушило времечко семьи!

Да, он выгнал её… Опростала, как водится, брюхо,

И – трава не расти!

                      Эх, взглянула б на дочку мамаша!..»

И мне вспомнилась тотчас Виолеттина мама —

                                                            Надюха,

Девка с горькой судьбой,

                            раскрасавица сельская наша.

От её красоты ни укрыться, бывало, ни деться.

Равнодушно смотрю на дурацкие конкурсы в мире.

Каюсь, сам пацаном на неё я любил заглядеться.

Она старше меня была года на три, на четыре.

Нет, пожалуй, на пять.

                          Ведь она же ровесница Нине.

Ухажёры вились возле тихого домика крали.

Вон их дом край села,

                        если можно назвать будет ныне

Домом рёбра стропил, потому как железо украли.

Соблазнив неземной красотою иных побережий,

На крутой иномарке, на белого цвета «тойоте»

Девку попросту выкрал какой-то кавказец заезжий.

Надя крикнула всем, уезжая: «Здорово живёте!»

Ей «останься!» кричали,

                            но были мольбы бесполезны,

И трава-мурава затянула тропинку к порогу.

Год назад умерла от какой-то тяжёлой болезни.

Виолетта рожала, а Надя преставилась Богу.

Всё о Наде и дочке я за чаем узнаю у Нины.

Память детская вновь унесётся далёко-далёко.

Надо б завтра проведать глухие её палестины.

Я ведь сам пацаном там порою крутился у окон.

«Выпей сладкого чаю!

                         На улице зябко – погрейся…»

Перед Ниной-хозяйкой стою с головою повинной.

Отгостил я в селе. Собираю рюкзак, а до рейса

В семь ноль пять

            от сельмага остаётся лишь час с половиной.

Я иду по селу. Раскричались сороки-нахалки.

Вчера, помню, хозяйка до ночи гадала по картам,

Чьей бесспорной победой

                               окончится «битва на Калке»

Меж Иваном и Полей, меж Фенею и Поликарпом.

Ах, меня самого разбирает теперь любопытство:

Кто сей узел разрубит, чем кончится эта интрига?..

Ожидаю автобус. Хорошо, что я чаю напиться

Соизволил у Нины, ведь и правда стоит холодрыга.

У сельмага с утра ошивается местный кутила.

Вон автобус бежит залихватски по ровному полю.

Всех вас вспомню зимою – и хитрого Иегудила,

Что «палёнкой» торгует,

                          и Варю конечно же вспомню.

Нас в автобусе мало. Салона пуста половина.