Читать книгу Жизнь по сути своей - Борис Жук - Страница 5

Затем мы учимся называть объекты словами. Помимо впечатлений от непосредственного соприкосновения с реальностью у нас появляется описание мира – область сознания, где хранятся названия разных предметов, свойств, действий. Пока мы описываем словами физические объекты, их свойства, процессы, ощущения – наше мышление остаётся реалистичным и конкретным, образы и слова в сознании соответствуют реальности в том виде, в котором мы её непосредственно познаём.

Особую роль играют слова «хорошо» и «плохо». Изначально «хорошо» обозначет чувство резонанса, а «плохо» – диссонанс. То есть слова описывают реально ощутимые вибрации – мы действительно чувствуем, когда нам хорошо, а когда плохо. Но потом нас обучают абстрактным категориям, напрямую не связанным с реальностью. В частности, объясняют, что бывает «хорошо» и «плохо» не для нас лично, а вообще «для всех» – «правильно» и «неправильно».

Поскольку для реалистичного сознания этих абстрактных категорий изначально не существует, нас воспитывают: поощряют (делают нам хорошо), когда мы делаем что-то «правильное» и наказывают (делают нам плохо), когда мы делаем что-то «неправильное». Происходит тренировка условного рефлекса: правильным быть хорошо и приятно, а неправильным – плохо и страшно.

На это накладывается эмпатия – ребёнок хорошо чувствует других, в особенности – родителей. Учитывая объективную зависимость от взрослых, генетический резонанс и значимость их образов, ребёнок напрямую заинтересован в их хорошем настроении. Он чувствует, чему радуются мама и папа, и адаптируется – принимает их правила игры, вернее копирует эти правила, «намагничивается» ими.

Воспитание и эмпатия делают своё дело – происходит подмена понятий: хорошим для нас становится то, что правильно, а неправильное становится плохим. Абстрактные категории становятся значимее чувств, а общее становится важнее частного. Так мы «намагничиваемся» новой вибрацией – идеей нравственности. На её основе в нас внедряют все другие идеи о том, что правильно, а что нет и что с этим делать. Идеи становятся посредниками в нашем взаимодействии с миром, абстрактное мышление наслаиватеся поверх реалистичного.

По сути идея нравственности разделяет все элементы жизни на категории «добро» и «зло» – к первому мы обязаны тянуться, от второго – отталкиваться; соответственно – должны и сами стремиться стать «лучше» и не стать «хуже». И не важно, что мы при этом чувствуем и что нам интересно. Так идея вступает в противоречие с естественным чувством резонанса и стремится подавить его – заглушить вибрацию индивидуальности. Ведь с точки зрения идеи наша естественность с её неконтролируемым интересом – это априори что-то неправильное. Такими нас приучают воспринимать самих себя – как изначально неправильных, подлежащих исправлению через обучение и воспитание авторитетными фигурами, которые знают что хорошо, а что плохо лучше нас. Так в нас внедряют миф об изначальной ущербности – идею о нашем несовершенстве, необходимости подчиняться авторитетам, искоренять из себя зло и развивать добро, которая глубоко укореняется внутри нас и многократно поддерживается за счёт вибраций окружающих людей в течение жизни. В нашем сознании фомируются новые значимые абстрактные образы: авторитет, добро и зло, долг, правила, права и запреты, а образ нашего «я» отходит на второй план.

Миф об изначальной ущербности проявляется в нашей культуре повсеместно. От религиозных и воспитательных доктрин, в которых человек считается изначлаьно греховным существом, из которого нужно «выбить дурь» и заставить «творить добро», до готовности слепо верить «специалисту» в любой области у взрослых людей, философий, в которых непременно присутствует что-то главное, ключевая сверх-идея, служение которой придаёт жизни смысл, а сам человек при этом остаётся «на вторых ролях», а так же тоталитарных сект, где поклонение фигуре авторитета и его идеям даже не скрывается.

Можно сказать, что вовспитание создаёт ещё одну подмену понятий, которая существенно искажет восприятие на всю последующую жизнь – любовь, когда энергия дарится безусловно и искренне (а это возможно только тогда, когда объект любви искренне интересен), подменяется одобрением, когда энергия даётся условно, в обмен на соблюдение правил и отыгрывание ролей (когда идея важнее человека и его индивидуальности).

Помимо фундаментальной идеи добра и зла и мифа об ущербности в первую очередь внедряются: идея собственности, разделяющая мир на своё и чужое – к первому мы имеем право прикасаться, ко второму – нет (искажение естественной тяги ко всему интересному); и идея правды, разделяющая все элементы сознания на истинные и ложные – первые достойны упоминания, вторые – нет (сужается диапозон интереса и воспринимаемых впечатлений, появляется возможность врать, чувства обесцениваются: «Что значит ты так чувствуешь – не ври, это тебе кажется»). В течение жизни перечень идей и соответствующих им категорий постоянно дополняется. Таким образом если ранее мы видели в объектах лишь их физические, осознаваемые свойства, то теперь учимся оценивать их с позиции идей. Чувства при этом отходят на второй план – становится важнее модный ли объект, дорогой он или дешёвый, правильный или ущербный, наш или чужой… Так мы накладываем на образы объектов дополнительные слои абстрактных оболочек. Эти оболочки не существуют физически и мы создаём их сами, из воего ресурса. Грубо говоря, это коллективная галлюцинация – мы выдумываем их сами и верим в них. Идеи разделяют изначально целостное реалистичное восприятие мира на множество категорий, которые структурируют наше сознание и направляют наше внимание так, как им нужно.

Это важный момент: идеи внедряют в наше сознание свои, внешние понятия – ценности, не имеющие к нам прямого отношения. Мы не сами решаем, что истинно, а что ложно, что будет добром, а что злом – нам об этом рассказывают. Как и о том, почему именно мы должны соответствовать идеям – соблюдать правила. Обычно это объясняется через страх: если игнорировать нравственность, собственность и правду, то нас не будут «любить» родители, накажут, а то и вовсе изгонят из общества. Но если мы будем постоянно задавать вопрос «зачем», то довольно скоро упрёмся в единственное объяснение – «просто есть такая идея».

Может показаться, что идеи существуют в отдельном измерении, только ради самих себя и паразитируют на людях, чтобы обрести плоть. Так и есть, если мы слепо позволяем идеям управлять нами, а не управляем ими сами. Если человек служит идее, а не идея – человеку.

Нам становится так же важно воспринимать самих себя через оценки окружающих. Особенно взрослых, которые воспитывают в нас идеи. Мы «намагничиваемся» вибрациями оценочного восприятия и внутри нас формируется внутренняя цензура, которая заставляет нас самих оценивать свои действия даже когда за нами никто не наблюдает.

По мере социализации практически вся наша жизнь оказывается подчинена идеям. Мы всё реже делаем что-то с искренним интересом, просто так (ведь это неправильно), а всё больше – из идейных соображений. Действуя не так как хочется, а так, как правильно, мы подчиняем себя ритуалам – сценариям действий, предписываемым идеями. А ритуал, в свою очередь, всегда предполагает роль, которую мы в нём исполняем – позу тела, одежду, стиль поведения, которые мы обязаны принять.

Когда мы начинаем воспринимать самих себя через социальные роли, оценки и ритуалы, в которых мы задействованы, на смену естественному приходит социальное «я», для которого значимо не интересное, но важное с позиции идей. «Я» как граница между внешним и внутренним приобретает характер костюма, демонстрируемого окружающим. «Я крутой пацан, я хороший художник, я помогаю маме, я отличник, я хожу в школу, я занимаюсь музыкой»… Дети перестают просто играть и начинают соревноваться. Исчезает умение танцевать и рисовать просто так – только под навязанный внешний ритм и для достижения определённых «ступеней мастерства», практических целей, чтобы заслужить одобрение. Появляется стремление быть похожим на какую-нибудь известную авторитетную фигуру. Успехи укрепляют наше социальное «я», придают важность образу самого себя – появляется гордость. Повседневная жизнь становится чередой повторяющихся ритуалов: пробуждение по будильнику, умывание, завтрак, школа, выполнение домашнего задания, просмотр телевизора…

Так мы вкладываем большой объём энергии в идейные образы и ритуалы. Оценочное восприятие само по себе требует немалых затрат ресурса, ведь мы уже не можем видеть объекты непосредственно – надо создавать вокруг их образов оболочки «ценности», «правильности», «собственности» и прочие, встроить их в иерархическую систему понятий, заданную идеями. Более того, объектами наших желаний становятся преимущественно эти оболочки, а не сами предметы и впечатления взаимодействия с ними. Всё это требует затрат энергии и внимания, а образы абстрактных идеалов вроде «справедливости» или «богатства» могут и вовсе разрастаться до бесконечности, оставаясь при этом недостижимыми и делая образ нашего «я», а значит и нас самих, своими второстепенными придатками.