Читать книгу Не предать время своё - Борис Кэм - Страница 5

…В Кёрелях пришла весна.

Все «прописанные» в Сосновке птицы вернулись из тёплых стран, куда полетели зимой, убегая от зимних холодов, и по-хозяйски начали обустраивать свои гнёзда.

Вскоре стали прибывать и парни, которых земляки два года назад проводили в армию. Деревенские каждого из них встречали с радостным возгласом удивления и внутреннего изумления: казалось, что в дальних местах службы их бессовестно заменяют и домой всегда возвращают совсем других молодых людей.

Первым с Костей встретился директор школы Василий Саввич. К нему, стоявшему в ожидании оказии до улусного центра, подошёл человек с небольшим чемоданчиком. Это был высокий молчаливый парень с подогнанной по ладной фигуре военной форме и красивой фуражке на голове.

Услышав обращённое к нему «Здравствуйте!», директор долго всматривался в лицо юноши и наконец произнёс:

– Костик, ты, что ли?

– Ну… – отозвался парень неожиданно густым баском и замолчал в неловком замешательстве.

– Смотри, как вымахал! Хорош… Чем планируешь заняться: учиться, работать? – спросил Василий Саввич, привыкший брать ответственность за судьбу каждого выпускника школы небольшого наслега[5].

– Ну, пока ещё не знаю. Посмотрю… – ответил Костя.

От райцентра до Кёреляха всего лишь километров двадцать. Тем не менее по тряской разбитой грунтовке только в один конец дорога занимает час с лишним.

Костя сошёл возле дома. Пока отряхивался от пыли, жадно вглядывался в родную, знакомую до боли картину. Почерневший от солнца бревенчатый домик с жестяной крышей. Летний сарай, откуда он каждое утро, словно резвого скакуна, выводил свой двухколёсный велосипед, и протоптанная тропинка.

Чуть успокоившись, отворил решётчатую деревянную калитку. «Интересно, мать на работе или дома?» – подумал, а у самого опять забилось сердце.

Тяжёлая дверь поддалась легко и беззвучно открылась.

Мать мыла полы. Согнувшись, от чего выгнулась худенькая спина, то и дело поправляя руками синий ситцевый платок на голове, она очень старательно и быстро-быстро – будто торопилась куда-то – тёрла старой тряпкой выцветший деревянный пол.

– Здравствуй… Здравствуй, мама, – наконец произнёс Костя. Он простоял, как ему показалось, целую вечность, наблюдая, как мать моет пол.

Мать подняла голову. Выпрямилась, всё ещё держа в руках половую тряпку, с которой ручьями стекала вода, – как вся её боль, бессонные ночи ожидания, беспокойство.

– Сынок… Приехал уже? Как же так?! Сказали же, что вечером… Я ждала тебя вечером… – говорила она растерянно, а глаза жадно вглядывались в каждую чёрточку родного лица, будто припавший к долгожданному роднику путник.

– Да, попутка попалась…

– Как же ты вырос! Так на отца стал похож…

Тем временем из спаленки, услышав голоса, выпорхнула Маайыс – тоненькое воздушное создание с сияющими глазами. Увидев старшего брата, воскликнула: «Ой, Костик!» – и широко, во весь рот улыбнулась…

* * *

Незаметно пролетела неделя. Костя отдохнул от души: выспался, наелся маминых пирожков, вволю напился холодного молока и чувствовал себя прекрасно.

Одним солнечным утром он бодрым, уверенным шагом направился в контору местного коллективного предприятия. Подойдя к дверям, услышал, как председатель Печетов распекает на чём свет стоит двух молоденьких доярок: они где-то пропадали, и из-за этого коровы почти перестали доиться.

– Это же надо было додуматься! Никакой ответственности! Вы понимаете, что из-за вашего отсутствия у коров мастит развился, молоко пропало?.. Да вас к ответственности за это надо привлечь!

– Так вы сколько нам уже зарплату не платите! – буркнула, глядя в пол одна из девчат. А когда на миг подняла голову, показалось заплаканное круглое белое личико с глазами, подведёнными чёрным карандашом.

– Зарплата, зарплата… А вот твоя мать работала с утра до вечера и ничего о зарплате не говорила. И вырастила же вас как-то!

– Так времена тогда были другие, – тотчас послышалось в ответ.

Печетов не нашёлся, что ответить сразу, и начал нервно расхаживать вперёд-назад, пока перед ним неожиданно не возник Костя.

– Я насчёт работы пришёл… Мне работу бы…

Печетов оцепенел от услышанного. Он явно такого не ожидал. Было видно, что до него даже не сразу дошёл смысл этих слов. Лишь спустя пару минут его глаза засияли, а лицо расплылось в широкой довольной улыбке:

– Слышите?.. Вот это слова настоящего человека! Мы очень уважаем желающих работать! А кем бы ты хотел, сынок?

– Я в армии шофёром был. Дайте мне машину, вот я и буду работать на ней…

– Шофёром, говоришь… Ох, нелёгкую же задачку ты мне задал, браток… – Печетов почесал затылок. – Как раз у меня сейчас с техникой самая напряжёнка, можно сказать, полный швах! Совсем ничего нет.

– А вы дайте мне старый колхозный автобус, я его починю…

– «Старика», что ли? Ну, это вряд ли тебе по силам, – Печетов с нескрываемым сомнением вгляделся в лицо парня.

Костя лишь пожал плечами.

После этого разговора в бывшем гараже совхоза, доставшемся в наследство коллективному предприятию, стал допоздна гореть свет. Оттуда доносились звуки удара по металлу да Костины вздохи и кряхтение от нечеловеческой натуги.

Он даже спать перестал. Днями и ночами пропадал в гараже, разобрал вплоть до последнего винтика видавший виды автобус марки ПАЗ, который в Кёреляхе все любя называли Стариком. Наверное, в деревне не было человека, который хотя бы однажды не прокатился в допотопном по современным меркам пазике, уже давно превратившемся из обычного транспортного средства в железную летопись Кёреляха.

Через две недели колдовства Косте удалось завести железное сердце Старика. Вскоре он осторожно вывел его из гаража. Словно корова, выглянувшая на яркий солнечный свет после долгого пребывания в сумрачном хлеву, автобус, выползая из гаража, долго мигал и щурился потрескавшимися стёклами.

Постояв какое-то время, Старик похрустел ветхими «суставами», осторожно шагнул на землю и, укутавшись сизым дымком, покатил по пыльной деревенской улице.

Для деревни это был как праздник!..

– О-оо, смотрите, Старик едет! Это же наш Старик! – встречные прохожие светлели лицом, будто вспоминая каждый свою историю, и долго смотрели вслед автобусу.

За рулём, с измазанными по локти мазутом руками, важно восседал довольный Костя.

На его скромную просьбу помочь с покраской откликнулась буквально вся деревня. Печетов проникся всеобщей ностальгией, и его завхоз выкатил откуда-то заначку – канистру с белоснежной эмалью.

Но как нельзя одной покраской волос омолодить пожилого человека, так и Косте с его командой не удалось скрыть возраст пазика. Кузов старенького автобуса вмиг впитал дефицитную краску, но до конца белоснежным не стал, а лишь приобрёл цвет молока с кремовым оттенком.

Хотели покрасить изнутри. Но рука не поднялась: каждая хулигански выцарапанная гвоздиком надпись – на стенах, на спинках кресел и даже на потолке колхозного автобуса – оказалась неразрывно связана с далёкими, но такими родными, неизбывными воспоминаниями, что не было сил её уничтожить.

Вот, к примеру, на одном из самых видных мест в глаза бросается: «П.С.С. Н.И.И. Л.Т.А. – девушки фермы «Тёлен» и «Прощай, детство! Выпуск 72 г.».

Ферма «Тёлен» – это почти героическая история села. Как работали наши девушки-доярочки! Как говорится, молоко лилось белой рекой. Они становились передовиками производства, победителями всесоюзного соцсоревнования, делегатами съездов.

Далее следуют: «Едем на соревнования. Команда Кёреляха. 2.III-76 г.», а потом «С+Л = любовь».

Историю последней надписи знает вся деревня. Сидор и Люся дружили с седьмого класса. Люся с детства была очень обаятельной и располагающей к себе девушкой. Но так сложилось, что, когда парень служил в армии, она забеременела и родила ребёнка. «Дембельнувшись», Сидор с горя пропьянствовал всё лето, так что родные поспешили отправить сына в город – как говорится, от греха подальше. Теперь он там какой-то большой человек. Местные утверждают – когда Сидор с семьёй изредка приезжает в родную деревню, Люся на улицу носа не кажет.

«Мама, прости! Я обязательно вернусь!» Все знают, что это написал Сергей – единственный сын Федоры. Однажды, во времена пресловутого застоя, компания молодых людей крепко выпила, и, как часто бывает, по пьяной лавочке парни подрались. Наутро возле клуба нашли закоченевшее тело Миши Попова. Как умер, почему умер – разбираться не стали и всю вину повесили на Сергея. Потом деревенские шептались, что в пьянке-драке участвовали и отпрыск председателя совета, и сын бывшего директора совхоза, но к ответственности привлекли лишь сына одинокой беззащитной женщины.

Костя знал Сергея. Это был спокойный уравновешенный парень, улыбчивый и всегда готовый прийти на помощь. Он, казалось, ладил со всеми. Особенно его любила малышня, с которой тот нередко играл и возился. После уроков дети поджидали его возле дома и неожиданно нападали, забрасывая снежками. Сергей весело отбивался, затевалась кутерьма, и только потом, смеясь, он убегал домой. Счастливые ребятишки тоже расходились по домам.

Мать Сергея, всю жизнь проработавшая в местной бане и вырастившая парня одна, все глаза выплакала, каждый вечер умоляя директора совхоза и председателя сельсовета помочь сыну и не подводить его под срок. Но те были непреклонны, а потом и вовсе стали запирать двери, завидев женщину в окно. Суд состоялся в Кёреляхе, а потом парня увезли в райцентр. Вот по пути туда и появилась эта надпись.

Федора и до этого была не прочь опрокинуть рюмочку-другую, а случившееся и вовсе надломило её. Женщина спилась на глазах у всех. Она старалась под любым предлогом попасть в чей-нибудь дом. Переступив порог, просила налить или требовала «дать на бутылочку». И всё время плакала, причитала, что сына оклеветали, посадили ни за что в тюрьму. Смотреть на это не было сил. В конце концов все стали избегать её, и больше никто двери не открывал.

Незадолго до смерти сторожа Федору несколько раз заставали в гараже, где она при тусклом огоньке свечи неподвижно глядела на слова, нацарапанные сыном…

* * *

Старый пазик обрёл второе дыхание. Автобус цвета топлёного молока утром можно было видеть перед зданием конторы, в обед Старик находился в улусном центре, а вечером и вовсе в отдалённом сайылыке[6] – летней ферме коллективного предприятия.

Однажды вечером, когда Костя с Печетовым возвращались после проверки покосных угодий, их остановила голосовавшая на обочине учительница якутского языка Марфа Петровна. Она попросила Печетова отпустить Костика, чтобы тот отвёз её нынешних выпускников в Дабаан.

Дабаан – любимое место отдыха молодёжи, расположенное примерно в десяти километрах от деревни. Здесь особая природа с невесть как образовавшимися в древности курганоподобными холмами, на пологих склонах которых по весне первыми в округе распускаются подснежники с невероятными по красоте сине-фиолетовыми цветками. Деревенские были уверены, что именно здесь растут лучшие белоснежные берёзы с самыми нежными, густо опушёнными молодыми клейкими листочками.

Разумеется, здесь же произрастают лиственницы с самой изумрудно-зелёной мутукча[7]. Они появляются на ветвях после долгой суровой зимы и издают неизъяснимый запах малой родины, преследующий человека на протяжении всей жизни, будоражащий кровь и жилы.

А на самом высоком холме, поражая величием и особой статью, высится громадная лиственница. Могучие нижние ветви уходят в сырую землю, будто недужный старец опирается на костыли. Никому неведомо, сколько ей лет. Местные утверждают, что растёт она чуть ли не с момента сотворения Срединного мира и появилась задолго до того, как люди основали Кёрелях. Даже если собрать воедино всех самых пожилых жителей деревни, за плечами которых семьдесят или восемьдесят, а то и вовсе все девяносто снегов, их морщин едва ли хватит, чтобы сравниться лишь с малой толикой глубоких складок, избороздивших толстую кору почтенного дерева. Вот какого возраста была эта лиственница!

Каждую весну здесь собираются ученики выпускного класса школы, чтобы посидеть с друзьями перед вступлением во взрослую и неведомую пока ещё жизнь. По неизвестно когда и кем заведённой традиции юноши и девушки пишут на бумаге сокровенные желания и тайные просьбы. Затем заветный свёрток кладут у подножия лесного патриарха.

Проходят дни. Благодатные летние дожди и осенняя мелкая изморось смывают чернила, и очередное послание в будущее впитывается в землю.

А уже следующей весной на кудряво-мохнатых ветвях прекрасной и могучей лиственницы, как и положено испокон веков на этой Срединной земле, вновь распускаются изумрудно-зелёные кисточки мутукча. Лесной великан вновь готов услышать и впитать секреты новых выпускников.

…Не успел автобус остановиться возле школы, как салон тотчас наполнился громкими голосами и смехом юношей и девушек. Старый пазик вмиг стал похож на волшебную жестяную банку, трещащую по швам от энергии молодых. Костя, наблюдая за ребятами в зеркало заднего вида, отметил, что знает многих из них – как-никак из одной деревни. Когда заканчивал десятый, эти, наверное, учились в шестом или седьмом классе. Сейчас сопливая ребятня выросла, вчерашние тоненькие ручки и ножки обросли мышцами, у многих прорезался басок и появился первый юношеский пушок над губами. А резко вытянувшиеся до этого фигуры девушек заметно округлились, напоминая бутоны ещё не сорванных полевых цветов…

Услышав чей-то озорной, заразительный смех, Костя повернулся и увидел Тууйю.

Он узнал её. Единственная дочка доярки-рекордсменки Варвары кочевала в детстве вслед за матерью и выросла на совхозных фермах, летниках-сайылыках. Рассказывают, что доить круторогих она начала, едва встав на ноги. По крайней мере, в пять-шесть лет Тууйа уж точно могла самостоятельно подоить корову.

Раньше, когда бытовал призыв «школа-производство-вуз», многие девчата получали после десятого класса направление в местный совхоз – отрабатывать обязательный год после школы. Они-то и рассказывали о девчушке в туго завязанной красной косынке, что помогала матери доить совхозных бурёнок.

Едва выглядывая из-за большого эмалированного ведра, которое крепко сжимала ногами в резиновых сапожках, маленькая Тууйа мастерски доила очередную корову. Ловкое движение коротких, округлых детских пальчиков – и, будто из открытого крана, в ведро лилось парное молоко. Как ни старались многие девушки постарше, но без опыта каждодневной дойки, после их натужных усилий из вымени едва вытекал тоненький белый ручеёк.

Тууйю теперь не узнать. Это уже взрослая девушка. В глазах зажглись опасные искорки, на которые вскоре, как мотыльки на свет, будут слетаться молодые люди. А ещё появилась особая интонация в голосе, которая выдаёт знающую себе цену красавицу, уверенную в том, что на неё обращают внимание, слушают.

По приезде в Дабаан на южной стороне пологого косогора, среди рощицы скромных берёзок, разбили лагерь. Парни развели костёр.

Вскоре в видавшем виды закопчённом ведре закипела вода. Ещё пара минут – и ощутился непередаваемый на лоне природы аромат свежезаваренного чая.

Наконец за скромной трапезой из домашней нехитрой снеди начались заветные разговоры о том, кто кем мечтает стать.

– Я в Петербург поеду, попробую в юридический, – заявил Стасик, поправляя очки. Сын учителей Халыевых был, видимо, одним из лучших учеников в классе.

Крепко сбитый, смуглый и очень спокойный по натуре Гоша Харбин сказал, что будет поступать в физкультурный. Никто этому не удивился, поскольку парень с детства занимался спортом, был действующим чемпионом улуса по мас-рестлингу[8].

Зато одноклассники искренне удивилась словам взбалмошного, гораздого на всякие шутки и розыгрыши Мичила Мастахова, когда услышали, что он собирается стать экономистом. Впрочем, его семья была из крепких хозяйственников, они держали много скота, имели разную технику, так что вполне могли позволить себе учёбу младшего сына на платной основе.

Идущая на медаль круглая отличница Сардаана мечтала учиться за границей. Впрочем, это ни для кого секретом не было. Тууйа же сказала, что будет поступать в медицинский. Словом, все собирались учиться и покинуть родные места.

Костя, сидевший чуть в стороне и слушавший ребят, подумал: «А кто тогда останется в Кёреляхе?..»

Наговорившись, а потом сразившись в волейбол и в другие подвижные игры, ближе к едва обозначившимся сумеркам северных белых ночей решили вспомнить детство и поиграть в прятки. Пока водящий, закрыв глаза руками, считал до скольки-то, все разбежались, а Костя растянулся в салоне на сиденье, положив под изголовье телогрейку. Были слышны то топот чьих-то ног, то весёлый смех девчат и голоса парней. Ему было хорошо…

Только он задремал, как в дверях автобуса возникла запыхавшаяся Тууйа с улыбкой на губах. Её длинные густые волосы разлетелись и легли на плечи и высоко вздымавшуюся грудь.

– Костик, спрячь меня! – едва сдерживая смех, прошептала девушка. – Ну, скорей же!

Он огляделся по сторонам и, не придумав ничего лучше, сказал тихо: «Иди сюда». Поняв его жест, Тууйа присела на корточки между сиденьями. Костя накрыл её телогрейкой и положил сверху голову, мол, он дремлет. В салоне автобуса было тихо, и на улице тоже.

И вдруг Костя сквозь истёртую ткань старой телогрейки явственно почувствовал гулкое биение девичьего сердца. Ещё мгновение – и показалось, что их сердца бьются в такт, в унисон. Ему стало жарко, и с ног до головы окатила такая нежность, которую он доселе никогда не испытывал. В этот момент почему-то мелькнула мысль: «Я построю большой-большой дом, где мы будем счастливы», – а перед глазами чуть ли не наяву предстала картина стоящего на берегу речки с незамутнёнными чистыми водами просторного дома с сияющими на солнце окнами… У сэргэ[9] пасётся белоснежная лошадь. Тут же невдалеке играют детишки, а одна из маленьких озорных девчушек чрезвычайно похожа на Тууйю…

Всё это в сознании Кости промелькнуло-пронеслось буквально в одно мгновение.

В это время кто-то вошёл в автобус. Это был Мичил, оглядывающийся по сторонам:

– Костя, сюда никто не заходил?

– Не-а… – нарочито медленно и якобы зевая протянул Костя.

…На обратном пути ребята дружно спели любимую всеми выпускниками якутских школ песню «Незабываемый десятый класс». Потом Марфа Петровна обратилась ко всем:

– Ребята, а теперь давайте вспомним наше олонхо[10]. Надеюсь, не забыли?

Стасик, изображая старого олонхосута, закинул ногу на ногу и затянул:

Сплетающий стройно

Словесный узор,

Сказитель седой,

Старик олонхосут,

Стоял однажды,

Окинув взором

Славное Эбэ Хотун.

И увидел он:

Здесь резвому скакуну

До серёдки пясти

Бархатистая достаёт трава.

Здесь будто девчата,

Накинув шелка,

Шествуют игриво

Берёзок ряды…

– Ноо! – дружно откликнулись ребята, поддерживая одноклассника и выражая, как предки в былые времена, одобрение и желание слушать продолжение олонхо.

«Ноо, – подумал и удивлённый Костя. – И как я раньше не замечал этого?»

А ведь так и есть. Берёзки, мелькающие за окном автобуса, сейчас действительно показались ему весёлыми, милыми девчатами, возвращающимися с фермы после вечерней дойки.

– А теперь про Туйаарыму Куо давай! – попросили одноклассники.

Долго уговаривать Стасика им не пришлось.

… И тут явилась она:

Светлолицая, стройная,

С восьмисаженными косами

Сама красавица Туйаарыма Куо.

Сияя, будто утреннее солнце,

Смыкая трепетные ресницы,

Сжимая нежные губы,

С щёчками, зардевшимися

Ярким румянцем,

Ступая, будто птица-стерх,

Оборачиваясь, будто птица-лебедь…

Костя подумал, что он уже где-то видел описываемую в олонхо девушку. Где же?..

И неожиданно понял, что это же Тууйа! И вправду она… Если она распустит чёрные как смоль длиннющие косы, если улыбнётся, весело, заливисто рассмеётся, а потом вспорхнёт и побежит-полетит по-над цветущим алаасом[11], то она вылитая Туйаарыма Куо и есть…

* * *

Ближе к осени стало известно, что Костю по делам коллективного хозяйства командируют в город.

Семьи, у кого в столице республики были важные дела, или жили родственники, или чьи дети готовились там поступать на учёбу, пришли в большое возбуждение. Кругом слышались одни и те же речи: «Наверное, наш готовится к экзаменам, толком не питается», «А у бедненького моего наверняка деньги закончились. Поди, лишь кожа да кости остались…» И всё в таком же духе.

Надо ли говорить, что скоро салон автобуса был полон всякого рода домашних заготовок, бережно завёрнутых в несколько слоёв бумаги, и целлофановых пакетов, тщательно расфасованных по сумкам. Здесь были жареные караси, сметана, различные варенья-соленья и ещё много того, что обычно отправляют из деревни в город.

– Ты обязательно встреться с моей дочкой, а то она давно не писала. Разузнай, как она там живёт-поживает. Слышишь?.. Обязательно! – сказала Варвара, мать Тууйи, передавая Косте конверт с деньгами и вручая сумку с продуктами.

Наутро Костя ни свет ни заря отправился в путь. Прошло немало часов, прежде чем старый автобус цвета молока прибыл к берегу Лены, где в ожидании парома стояло множество машин.

Наконец подошла и их очередь. Пазик, заехав по узкой аппарели[12] на борт, занял указанное ему место среди таких же пыльных, как и его Старик, уазиков, «нив» и «жигулей».

Ещё час с небольшим – и паром уткнулся в противоположный берег реки.

Управившись с делами, Костя развёз многочисленные сумки и пакеты по указанным адресам. На его счастье, большинство получателей обитало в университетских общежитиях Сергеляха, однако к дому, где проживала Тууйа, он добрался лишь к вечеру.

Шаги за массивными железными дверьми послышались лишь после того, как он позвонил несколько раз. Затем Костя почувствовал, что его внимательно изучают через дверной глазок. «Будто врага в щель амбразуры разглядывают», – подумал он.

Наконец дверь открылась, и показалось мужское недовольное лицо.

– Откуда я знаю, где она?! Шляется где-то по ночам… Каждый день одно и то же! – злобно отозвался хозяин дома на вопрос Кости.

«Где же мне найти Тууйю?.. Ведь мать девушки просила, чтобы я обязательно встретился с ней», – размышлял Костя, возвращаясь к автобусу. После недолгих раздумий решил на всякий случай съездить к традиционному месту сбора молодёжи – в парк.

…Ещё издали слышалось, как в парке гремит музыка. Видимо, был самый разгар танцев, и со стороны города постоянно подходили стайки девушек, ватаги парней. Некоторые открыто несли в руках бутылки пива. Музыка звучала безостановочно, и молодёжь, пройдя через арку, сразу вовлекалась в нескончаемый поток танцующих.

«Разве можно найти Тууйю в такой толпе?» – подумал Костя и присел на скамейку недалеко от входа, разглядывая проходящих мимо парней и девушек.

Внезапно из толпы танцующих выбежали две девчонки и, держась за руки, направились в сторону Кости. В той, которая ещё издали помахала ему рукой, он с удивлением узнал Тууйю.

Она сильно изменилась внешне. От роскошных длинных кос, за которыми девушка тщательно ухаживала, когда училась в школе, не осталось и следа. Вместо них лишь прямая чёлка и короткие пряди на висках и затылке. На ней была какая-то плотно облегающая одежда, из обуви – ботинки на толстенной подошве.

– Я сразу приметила твой автобус. Ты что, Костик, не узнаёшь меня?.. Это же я, Тууйа! – сказала девушка, заметив реакцию, которая свойственна людям, когда они не сразу узнают кого-то.

– Что с твоими волосами? – вдруг неожиданно спросил Костя, будто человек, застигнутый за неподобающим занятием.

– А что с ними?.. Отрезала. Сейчас такая мода. В городе все стригутся, у всех такая причёска.

«А какие длинные и густые были косы! – подумал Костя. – Наверное, их сожгли или просто выбросили, как мусор».

– Мать тебе деньги и продукты передала…

– Мама деньги с тобой отправила?! Бедненькая. Где же она взяла их?.. Наверное, заняла у кого-то, – девушка искренне удивилась, и Косте на миг показалось, что перед ним стоит прежняя Тууйа, которую он хорошо знал раньше.

– Деньги? О-оо, yes! Деньги – это хорошо! – воскликнула подружка Тууйи и даже подпрыгнула от радости. При этом её коротенькая кофточка полезла вверх, оголив белое незагорелое тело и узкую талию.

– Тут недалеко кафе есть. Пойдём, ты мне новости Кёреляха расскажешь, – сказала Тууйа.

Действительно, невдалеке, возле ларька, под открытым небом, стояли с десяток незатейливых столиков. Вокруг них толпилась молодёжь – они пили пиво, курили, разговаривали и громко смеялись.

Костя даже не успел заметить, как и у них за столом появились пиво и сигареты.

– Костик, у меня трагедия… Я экзамены провалила, вот и отрываюсь… – сказала Тууйа, наливая себе в стакан пива. – Только ты матери не говори.

– Поехали со мной, у меня как раз место есть…

– В Кёрелях, что ли?.. Что я буду там делать?! Опять коровам хвосты крутить? Ни за что! Хватит того, что мать всю жизнь из коровников не вылезала и ничего кроме скрюченных неподвижных пальцев не заработала… Выйду тут за какого-нибудь городского парня, мать перевезу, – неожиданно зло, будто ей в голову ударило выпитое пиво, отозвалась Тууйа.

Её подруга, уже опустошившая свою бутылку, затянулась сигаретой и сложила накрашенные губы бантиком, чтобы пускать колечками дым:

– Деревня… Дыра… Скукота… Как можно там жить без цивилизации?

В это время у Костиного автобуса остановился новенький джип ярко-красного цвета, из которого вышли трое молодых людей.

– О-оо, да тут «Мерседес-Бенц» стоит! – воскликнул крепкого телосложения парень, обходя старенький пазик вокруг. Он был в чёрной нараспашку кожаной куртке на голое тело, демонстрирующей его мускулистую грудь. – Ха-ха! И откуда тут такой красавчик появился?

– А ты купи! Говорят, сейчас такие старинные авто дорого стоят, – захохотал парень с длинным узким лицом, одетый в цветастую рубашку. Несмотря на сумрак, он был в модных затемнённых очках.

– Роберт с парнями приехал! – зашумели за соседними столиками.

– О-оо, Роберт приехал! – оживилась и подруга Тууйи. – Роберт! Роберт, покатаешь на своей машине?

– Если только вдвоём поедете, – ответил парень, бесцеремонно разглядывая Тууйю с ног до головы. Потом, обращаясь к своим дружкам, воскликнул:

– Пива мне! Пива! Пива!

На столе тут же загремела и выстроилась целая батарея из пивных бутылок.

– Так как же тебя зовут, красавица? – спросил Роберт Тууйю, наливая ей в стакан пива и разглядывая девушку сальными глазами.

– Туйаара, – ответила та, выгибая жеманно шею.

– Значит, ты Туйаарыма Куо? – рассмеялся Роберт, довольный своей шуткой.

– Может быть… Может быть… Ха-ха-ха… – неестественно громко рассмеялась Тууйа.

Эти слова будто полоснули Костю ножом по сердцу.

А его землячка и не думала останавливаться:

– Туйаарыма Куо… Конечно! Ха-ха! – девушка игриво склонила голову, затянулась сигаретой и, слегка отстраняясь от дыма, прищурила глаз.

При этих словах из олонхо Костя вспомнил, как возил на Старике выпускной класс Тууйи на Дабаан. Он пытался сравнить, сопоставить то милое создание с чёрными как смоль косами и лучистыми глазами с девушкой, которая сейчас сидела рядом с ним. И эти две картины никак не складывались в единое целое.

Где же настоящая Тууйа?

– Тууйа, тебе, наверное, уже хватит. Поехали, – сказал Костя.

При этих словах Роберт и его дружки уставились на него, будто только сейчас заметили присутствие ещё одного человека.

– Давай знакомиться. Я – Роберт, местный врач-реаниматолог, – Он протянул Косте руку.

– Костя. Недавно только демобилизовался. Сейчас приехал из деревни, мать Тууйи попросила привезти дочь…

– А-аа, вечный спор поколений! – насмешливо произнёс парень в затемнённых очках и положил Косте руку на плечо. Тот резко сбросил его ладонь и встал.

– Ты садись, садись. Чё вскочил-то?

– И в деревне тоже люди живут! – твёрдо сказал Костя и, почувствовав, что назревает неизбежное, прикинул, что самым крепким из компашки является Роберт. Если сразу вырубить его, то управиться с остальными труда не составит. В армии не раз приходилось защищаться, так что к дракам ему не привыкать.

И тут парни вскочили:

– Вали его!

– Ребята, перестаньте! – закричала какая-то девушка.

Костя, сжав кулаки, сразу двинулся в сторону Роберта и тут же сзади получил удар по голове. «Ах, сзади же…» – успел подумать, прежде чем второй удар по затылку свалил его на асфальт.

– Давай, по почкам его, по почкам! – парень в модных очках подскочил к лежащему на земле Косте, но Роберт остановил его.

– Стоп! Тормози. Тут полно свидетелей, пошли.

– Туйаарыма Куо, поехали с нами! – с этими словами двое парней подошли к Тууйе, которая сидела за столом, обхватив голову руками, взяли её под мышки и потащили в сторону ярко-красного джипа.

…Костя очнулся на холодном асфальте. Голова гудела, была ещё какая-то саднящая боль на щеке – видимо, ударился при падении.

Чуть приподнявшись, огляделся. Было тихо. Парк опустел. Лишь за ближайшим к нему столиком сидел какой-то смуглолицый мужчина.

– Куда все ушли? – спросил у него Костя и выпрямился, отчего закружилась голова и он чуть не упал. Хорошо, что рядом был стул, куда он и сел. – Тут девушка была, Тууйа… Вы не знаете, куда она делась?..

– Уехала со всеми.

– Куда?

– Известно куда… Ха-ха-ха… Эх, деревня, деревня… Вечно мы в хвосте, вечно мы в проигрыше…

«Неужели Тууйа…» – разные догадки, одна отвратительнее другой, полезли в голову Кости. Ему почему-то захотелось дать в морду сидящему напротив и хохочущему незнакомцу, а потом погнаться за ярко-красным джипом. Но куда?.. Где искать Тууйю среди каменных домов, высящихся со всех сторон, словно кочки на дне обмелевшей речки? Где искать её в лабиринте улиц и переулков, проложенных по всему городу, будто заячьи тропы в лесной чащобе? Где искать девушку, насильно увезённую уродами или уехавшую, поддавшись какой-то мимолётной слабости? Где?!

От бессилия Костя так стукнул по столу кулаком, что задребезжали пустые бутылки.

– Успокойся, друг. Не бери в голову. В жизни всякое случается. Лучше давай пивка попьём.

– Я не пью пива, – едва выдавил из себя Костя.

– Почему? Ты разве не якут? Пиво же – это всё равно что кумыс, и поэтому мы его пьём с удовольствием, – сказал собеседник и опять скабрёзно рассмеялся. – Я вот лично пиво люблю, – продолжал он разглагольствовать и налил себе полный стакан. – Нынче даже сенокос пропустил. Как приехал за продуктами, так и не уезжал. Ты вот скажи мне: как ныне трава-то, уродилась или нет?

Услышав о сенокосе, Костя вспомнил, что завтра они с Печетовым планировали съездить к сенокосчикам Иреляха – отвезти продукты, свежую почту, батарейки для радиоприёмников. И он почему-то успокоился, на душе даже легче стало. Бригада, наверное, заждалась их, они давно там не были. Он сегодня как раз накупил ящиками и мешками разных консервов, круп и макаронных изделий.

– Ну ладно, я поехал, – Костя вскочил и направился к Старику.

Первый же светофор на ближайшем перекрёстке встретил его красным светом. Пока ждал зелёный, кто-то громко постучал в двери автобуса.

Оказалось, что это запыхавшийся от бега смуглолицый любитель пива:

– Погоди, брат! Разговор есть.

Но тут загорелся жёлтый, и Костя захлопнул дверь. Едва разогнавшись, пазик снова упёрся в красное око следующего светофора.

– Да что же это такое! Дадут мне сегодня уехать или нет?! – воскликнул в сердцах Костя и нажал на газ.

Старый автобус, словно человек, которого трудно вывести из себя, недовольно взревел и, скрипя всеми суставами, резко рванул вперёд. Встречные машины едва успели отскочить в разные стороны.

…На последний паром Костя успел.

На реке было прохладно. Город постепенно начал таять в вечерней дымке, а прибрежные огоньки растянулись, словно разноцветные бусинки. Они напоминали Косте нескончаемую вереницу светофоров с красными «глазами».

Вскоре исчезли и они.

К восходу солнца Костя и Старик выбрались на свою дорогу. Вскоре перед их взором предстал небольшой алаас с глубоким круглым озерцом посередине и симпатичной берёзовой рощицей. Сочная трава уже была скошена, просушена и смётана в аккуратные стога. Милая сердцу картинка прикрыта лёгким флёром утренней дымки, вьющейся сизой лентой от края до края алааса. Салон чуть притормозившего автобуса тут же наполнился свежим воздухом и головокружительными запахами разнотравья.

«Прямо как прохладное молоко», – подумал Костя и, вдохнув полной грудью, ускорил ход. Белый автобус вспугнул дремавший посреди дороги косяк кобыл, они встали и рысью побежали прямо по дороге.

Костя пронзительно посигналил, озорно засмеялся и бодро помчался вслед за белыми лошадьми.