Читать книгу Правда страшного времени (1938-1947) - Борис Комиссаров - Страница 3

Когда в забайкальском управлении внутренних дел на транспорте решили воссоздать историю органов правопорядка, мне «достался» для исследования один из самых трагических сталинских периодов: предвоенные годы «победившего социализма» с кровавыми следами массовых репрессий, суровое лихолетье в тылу великой войны и «закрепление» военной победы.

Партийные организации писали для потомков (а партархивы бережно хранили) историю общества. В эти годы партийная прослойка Отдела железнодорожной милиции НКВД Дороги имени Молотова доходила до 50-70 процентов. В год проходило 20-30 закрытых, открытых и совместных партийно-комсомольских собраний и заседаний партбюро с подробными протоколами, сохранившимися в госархиве Читинской области (ныне Забайскальского края) под грифами «секретно» и «в читальный зал не выносить». В них – история и государства, и коллектива транспортной милиции, и отдельных людей с их ошибками и проступками – подлинными и мнимыми.

После первого дня работы в архиве с протоколами 1938 года я поверил в таинственные биоэнергетические волновые поля, в сигналы из давно минувших дней. Ими стали голоса людей – участников собраний. Одни – уверенные в себе и своей правоте, другие – страдающие. Требовательные и неумело оправдывающиеся за свои поступки. И воля начальников, заряжающих аппарат железной энергией партийных установок и страхом за неисполнение.

Эти буквы, строчки, закорючки, фразы. Тут – плотным машинописным, плохо читаемым текстом сквозь черную и серую копирку на серой низкокачественной бумаге. Здесь – «от руки», крупным почерком.

После первого дня, проведенного за этими протоколами, я ощутил невидимое волновое поле. Словно прозрачное облачко выпорхнуло из подколотого, подшитого материала архивных папок и прилепилось ко лбу.

Давно никто не брал в руки эти материалы. Вот и обрадовались духи свежему человеку, а потом, излив душу, отпустили. А я смог более спокойно приступить к знакомству со своими бывшими сослуживцами.

Публикацию моего исследования пытались запретить: оно не воспитывало гордость и патриотизм. Это были удушливые годы тотального контроля над личностью. Пик казенного славословия вождю и его страшной системе истребления. Грязный, убогий, уродливый провинциальный быт. Интриги и склоки на работе. Сломанные судьбы и пьянство, как единственная отдушина в этой жизни. Ничего похожего на романтику борьбы с послевоенным бандитизмом, на отвагу и риск незабываемого капитана Жеглова – Высоцкого.

Архив адекватно отразил типичность событий того времени. Таким было десятилетие между двадцатыми и тридцатыми годами советской власти. Удивляет лишь то, что через полвека нам так не хочется глядеть архивной правде в глаза.