Читать книгу Рейд. Саранча - Борис Конофальский - Страница 4

А ещё он думал о том, что остался без лодки. И без мотора. И мысли эти тоже не давали ему покоя. Весь его доход приносило болото, рыба, мерзкая на вид и на ощупь, «стекляшка». За месяц он вылавливал её столько, что хватало на две бочки горючего. Одну бочку он сам использовал, а за вторую получал серебряный рубль.

Деньга хорошая. Надел, свиньи, куры – это всё только чтобы жить хоть как-то, а доход – это рыба. Придётся покупать новую лодку или самому делать, купить дюраля и сварить. Это долго, муторно, но он сделает. А вот мотор сам не сделаешь, придётся покупать. Саблин прикидывал в уме: на всё, про всё, даже если сам варить лодку будет, двадцать два целковых вынь да положь.

– Ой, забыла тебе сказать из-за этого Савченко, – она округлила глаза, приблизилась и понизила голос, у женщин так принято, когда они хотят дать понять, что сказанное – это тайна, и это значит, что сейчас она скажет что-то важное, – Андрей Семёнович сказал, что нашего Юрку может взять в обучение.

Аким даже не поверил в то, что услышал:

– Чего, кого?

– Юрку нашего, он же в прошлой четверти зачёты сдавал, так и сдал. Биологию и химию, всё на сдал на девяносто баллов. Лучший показатель в школе. Его и ещё Надю Косову пригласили в больницу на собеседование. Андрей Семёнович говорит, что он его прошёл.

Саблин ошарашен, молчит, смотрит на жену и не верит даже, хотя поверить нужно. Вот так вот! Юрка его вон какой. Во врачи может пойти. Шутка ли! Во врачи! Врач – это же… К диплому врача сразу погоны офицерские прилагаются. Диплом получил и сразу лейтенант медицинской службы. Лейтенант!

И не нужно парню казацкую лямку всю жизнь тянуть, призывы считать да на кордоны ходить, выслугу высчитывать. И люди к тебе обращаются «господин врач» или «господин сотник». И всегда на «вы». Никак иначе. И при деньгах всегда. И любая дочка, даже полковничья, сразу замуж побежит, если врач сватов пришлёт.

А Настя счастливая, как будто это её во врачи пригласили. Красивая, глупая, конечно, но красивая, не зря за ней пол станицы ухлёстывало. Он гладит её по щеке. А она и рада. Его руку целует.

– А сколько денег доктор за обучение попросит? – Спрашивает Аким.

Тут Настя уже не так счастлива становится, глядит заискивающе, словно просит:

– Говорит, тридцать рублей сразу и по двадцать за каждый год учёбы. А учиться пять лет.

У Саблина всего шестьдесят рублей. Накопил. А из них двадцать с лишним на новую лодку уйдёт. Но он всё равно кивает головой, что ж делать, надо будет добывать больше.

– Найдём, – говорит Аким и всё кивает головой, – заработаем.

Наталка неприкаянная бродила по палате, медицинскую маску стянула на подбородок, ела яблоко и вдруг сказала громко:

– Папа, а Олег саранчу поймал у нас во дворе! Во-от такая огромная, – девочка растягивает большой и указательный пальцы, показывая, как велика та саранча.

Аким посмотрел на Настю:

– Саранча?

– Да прилетела одна, – небрежно отмахивается жена, ей сейчас охота говорить про старшего сына, не про какую-то саранчу.

– Дожди собираются? – Продолжает Аким.

– Ой, слушай, три дня подряд тучи идут и идут на юг огромные, но дождя у нас не было. – Ей не терпится снова говорит о своём удивительном сыне, которого приглашают учиться на врача.

А Саблин что-то заволновался:

– А в управе ничего про саранчу не говорили? Инсектицид варить не думали ещё?

– Да нет, не слыхала, если бы собирались, бабы в магазине уже об этом говорили бы. Ой, да успокойся ты, одна саранча на двор залетела, а ты уже волнуешься. Не пожрёт она твою кукурузу. Нагонишь ещё водки.

Она ещё что-то хотела добавить, да в дверь палаты постучались, и в приоткрытую щель пролезла круглая голова. Аким сразу узнал её.

– Доброго здоровья вам, Анастасия Петровна, – ласково начала голова.

– Здравствуйте, – корректно отозвалась Настя.

Щавеля она знала плохо, знала, что он из станичного и полкового начальства.

А Никодим уже в палату вошёл, не подождал пока жена уйдёт, некогда ему ждать. Начальник.

– Здорова, Аким. – Протянул руку и продолжил, ласково обращаясь к Насте, – вы уж не взыщите, Анастасия Петровна, да дело к вашему супругу есть у меня.

Неймётся ему.

– Ну, дело так дело, – засобиралась Настя. – Наталка, пошли. У папки дела.

– Фрукты-то не забудь, – напомнил Саблин жене про яблоки и апельсины, что лежали на тумбочке.

Когда они ушли, Щавель сел на место Насти у кровати и опять завёл всё тот же разговор, который вёл уже неделю. Саблин вздохнул. Но делать было нечего. Стал отвечать на вопросы.

Наверное, уже в десятый раз.

Когда Щавель ушёл, задав двадцать дурацких вопросов, как стрелял, куда попадал, где окопы капал, где фугасы ставил. Саблину принесли еду. Рука у него уже работала почти нормально, он и забыл, что согнуть пальцы не мог. И бок не болел, если сильно не крутиться. Щека заросла. В принципе, он мог уже вставать и мог бы пойти в общую столовую, но встречаться там с другими казаками ему не хотелось. Те будут сидеть молча, ждать его рассказов, а то и вовсе спрашивать начнут. А он на сегодня уже наслушался вопросов. Варёная куриная нога с кукурузной лепёшкой и кусками сладкой, печёной тыквы, простой солдатский чай из побегов вьюна. Хороший ужин. Тут он, наконец, открыл жбан с пивом. Вытянул из свёртка длинный тонкий кусок вяленого мяса дрофы. И встал с кровати. Пиво, деликатесное мясо, тишина. Не спеша, тихонечко разминая ноги, он пошёл к окну. Прикусил мясную палочку, освободил руку и потянул жалюзи.

И удивился. Свет не ударил ему в глаза. Конечно, солнце уже к вечеру покатилось, но всё равно так не должно быть. Он даже сначала не понял, что произошло. Думал, что вечер, и только приглядевшись, понял, что дело не в этом. Всё небо заволокли тучи. Тяжёлые, громоздкие, тянущиеся снизу вверх, громоздящиеся друг на друга, кудлатые. Тёмно-тёмно-серые.

Саблин и вспомнить не мог, когда такие он видел в последний раз.

Каждый год после страшной летней жары, с севера начинают катиться тучи, летят всегда на юг. Только на юг. И обрушиваются на степь и пойму страшными ливнями, которые льются месяц, а то и два. Заливают степь, превращая грунт в непроходимое месиво. А белые пыльно-песчаные барханы в черные горки. От воды на вершинах барханов зацветает плесень. Все вершины покрываются пятнами чёрной, с зелёными и белыми краями, плесени. Степь зацветает.

Так было всегда, сколько помнил Саблин, вот только не помнил он, что бы туч было так много.

Он набрал жену:

– Чего ты, что случилось? – Сразу встревожилась она.

Аким нечасто ей звонил.

– Да ничего не случилось, тучи, гляжу, тяжёлые, ты скажи Юрке, пусть насосы отключит, дождь будет.

– О Господи, да уж додумались бы без тебя, чего ты тревожишься. Ты не тревожься, Аким, мы ж не дурни, как-никак сами живём, когда ты в призыв уходишь.

Это так, он прощается с женой, пьёт пиво. Да, к нему легко привыкнуть, вкусное. Только вот привыкать нельзя. Ему оно не по карману, теперь не до пива ему. Он надеется сына выучить на врача.

Пошёл, сел на кровать. Он поставил стакан на тумбочку и там, возле баклажки, увидал клочок бумаги, который раньше не замечал. Взял его, а там было написано:

«Панова» и всё. Ну, и номер личного коммутатора.

Не хотел он с этой бабой, с Пановой, и с этими двумя мужиками ехать за антенну снова, да видно придётся. Она ему лодку и, кажется, ещё денег обещала. Он хочет всё уточнить, хочет поговорить с белокурой городской дамочкой. Но откладывает всё на утро. Да, утром поговорит. Всё равно его не выпишут ещё два дня. Торопиться некуда.

Теренчук и Хайруллин словно прилипли там, наверху, к пусковому столу. Сидят. Ждут. Чего ждут?

Саблин вздыхает, граната уже должна долететь, а они молчат. Попали – не попали, не ясно.

И тут на весь овраг заорал Жданок. Он по штатному расписанию боец радиоэлектронной защиты.

– Коптер!

Сидел он рядом с Саблиным, Аким даже вздрогнул от неожиданности.

– Дрон-наблюдатель, – он замолкает, глядит в монитор, что у него на животе, и снова орёт, – юг, один-тридцать. Шестьсот семьдесят метров. Высота семьсот двадцать. Идёт к нам.

Саблин не шевелится, нет смысла. Он штурмовик, у него все подствольные гранаты либо осколочные, либо фугасные. А все стрелки, у кого винтовки «Т-20-10», засуетились, снаряжают под стволы «самонаводящиеся». Такой можно сбить коптер.

– Пятьсот семьдесят, – орёт Жданок.

А эти проклятые гранатомётчики всё сидят, как приросли, заразы, вот чего они там высматривают. Нет, не приросли, Теренчук наконец отрывается от прицела и орёт вниз не тише Жданка:

– Промах! Гранту на стол.

– Гранту! – Орёт за ним Хайруллин.

Саблин и Ерёменко снова скручивают новую гаранту, Лёшка снова лезет на стену оврага, предаёт гранату Хайруллину:

– Последняя, больше нет, вроде.

Тот молча забирает у него гранату, укладывает на то место, где ей положено лежать, докладывает:

– Граната на столе.

Теренчук его не слушает, он опять прилипает к прицелу.

– Коптер – четыреста, – орёт Жданок. – Идёт к нам.

– Кто первый по дрону стреляет? – Кричит взводный. – Носов, давай ты.

– Есть, – коротко отвечает урядник и лезет вверх.

– Серёгин, ты второй бьёшь, если Алексей не попадёт. – Продолжает взводный.

– Есть, – казак лезет по стене за Носовым.

Саблин садится снова на край своего окопа. Снова тянет сигарету.

И курить не хочется, да разве не закуришь тут. Дрон по их душу послали, к ним летит. Первый раз их мелкими минами в слепую засыпали, а теперь будут бить прицельно. И не «восьмидесяткой», теперь врежут как следует. Жди «стодвадцаток».

– Триста сорок, – орёт Жданок, идёт с набором высоты, уже за тысячу перевалил.

Па-х-х.

Негромко хлопнул «подствольник», и небольшая ракетка полетела навстречу вражескому коптеру.

И не долетела ещё, а Жданок, глядя на свой монитор, орёт:

– Мимо, давай вторую. Высота тысяча, до цели двести восемьдесят.

Па-х-х.

Теперь стреляет Серёгин.

Пара секунд, ещё пара, ещё…

– Есть! Накрытие, – сообщает Жданок.

– Интересно, видел он нас? – Спрашивает взводный.

– А то нет? – С каким-то радостным раздражением отвечает электронщик. – Ложимся в могилки, ждём гостинцев.

Все уже позабыли про гранатомётчиков, а они, кажется, и не знали про коптер, так и сидят за пусковым столом. И Теренчук кричит:

– Товсь!

– От струи! – Орёт следом за ним Хайруллин.

Снова шипящая вспышка озарила овраг.

Граната ушла.

– Всё! – Орёт на весь овраг взводный. – Гранат больше нет. Отходим. Сейчас по нам жахнут.

Казаки начинают собираться, быстро, бегом идут обратно, Саблин тоже встал, кому охота под удар попадать. А гранатомётчики сидят. Теренчук ведёт гранату.

Это ни с чем не спутать. Его уже накрывало один раз таким. Кажется, что земля уходит из-под ног. И кажется, ветер какой-то неслыханной силы. И пыль с песком такая, что только глаза береги. Он валится на землю, в падении, как успел – сам не понял, захлопывая забрало. Упал, накрылся щитом. И тут же по щиту забарабанили камни и куски сухого грунта. Снаряд, который летит в тебя, ты никогда не услышишь.

И становится тихо.

Только в коммутаторе голос взводного:

– Раненые?

– Наверху бахнул, – Аким узнаёт голос Серёгина. – К нам в овраг не залетел.

Аким ждёт ответа, слава Богу, никто не отвечает, пронесло, но это только начало. Значит, Серёгин прав, раненых нет.

– Уходим, – кричит в коммутаторе командир, – все… все уходим, бегом, казаки.

Саблин вскакивает, случайно поднимает голову, и камеры выносят ему на панораму картину: оседает пыль, ещё песок летит с неба, с мелкими комками замели, а гранатомётчики так и сидят у пускового стола. Первый номер не отрывается от прицела.

Казаки уже бегут прочь по оврагу, Саблин тоже пошёл, но оборачивается, смотрит на них.

И тут новый удар. Аким опять падает, но на этот раз снаряд попал чуть дальше оврага.

– Уходим, – уже с надрывом орёт прапорщик Михеенко, – Теренчук, Хайруллин, бросайте всё, убегайте.

Казаки бегут на север,

– Есть, – вдруг радостно сообщает Теренчук, разгибаясь, наконец, у пускового стола. – Накрытие!

Они с Хайруллином начинают снимать стол, но взводный орёт на них:

– Бросьте его, прыгайте оттуда, бегом… Бегом…

– Бегите, дураки, – орёт урядник Носов. – Вилка! Сейчас накроют.

Аким сам уже бежит, но у него опять заедает левое «колено», бежит, хромает. Да скорее идёт быстро, разве с неисправным «коленом» побегаешь.

И опять удар, взрывная волна догоняет его, щит у него висит на спине, так его она толкает в щит, он летит, вперёд, дробовик теряет, мимо него, в пыли и песке, пролетают казаки.

– Живы? – Орёт взводный.

– Жив, – отзывается Хайруллин.

– Живы-живы, – отзывается Теренчук.

Саблин чувствует себя нормально. Говорит в коммутатор:

– Жив.

Снова встаёт и ищет оружие. А дробовик песком присыпало, в темноте попробуй найди. Его быстро догоняют гранатомётчики:

– Чего ты? – Орёт на него Теренчук. – Беги.

– Сейчас, – отзывается Аким. Шарит руками в пыли.

Не было такого, что бы он оружие терял.

– Уходите. – Уже едва ли не с истерикой кричит взводный.– Быстрее.

Саблин оружие находит, вскакивает, бежит-хромает вслед убегающим, изо всех сил бежит. А за спиной снова ухает взрыв, но далеко. Только горячий воздух его догоняет с песком. Он не останавливается. Снова бьёт в землю снаряд. Уже ближе, но волна не сбивает его с ног, большой осколок, зло шурша, пролетает мимо, глухо впивается в песчаную стену оврага. Близко пролетел. Он продолжает бежать вслед своим сослуживцам.

А за спиной опять поднимается фонтан из грунта. И опять. Пристрелялись артиллеристы. Каждый новый снаряд точно залетает в овраг. Но это всё уже – там, далеко за спиной.

Когда сил бежать уже нет, он переходит на шаг. Он идёт последний, все его ждут, привалившись к стенам оврага, только взводный стоит.

– Ранен? – Спрашивает он.

– Да нет, вроде…

– А какого хрена копался там в песке? Чего дожидался?

– Дробовик уронил, – говорит Саблин.

– Дурень, – невесело вздыхает урядник Носов.

– А чего хромал? – Продолжает прапорщик.

– «Колено» барахлит, – говорит Аким, понимая, как глупо это звучит, он решает объяснить, – ходил к технику, вроде, всё нормально, а как нагрузку дашь, так мотор не тянет.

– Ох и дурак ты, Саблин, – говорит взводный, но без злобы.

А взрывы всё рвут и рвут землю в овраге. Прапорщик смотрит в ту сторону и командует:

– Поднимаемся, казаки, вал к нам идёт. На север отойдём. К нашим.

Взвод отступает к своим, все целы, кроме двух, что были ранены в самом начале дела. Для взводного это главное. А взрывы всё рвут и рвут овраг за их спинами. Но это уже далеко, даже если и долетит осколок какой, так уже на излёте будет. Брони ему не пробить.