Читать книгу Инквизитор. Башмаки на флагах. Том третий. Графиня фон Мален - Борис Конофальский - Страница 7

Растерянность, вернее, озадаченность, и заставили его сначала ходить из стороны в сторону вдоль загона для коней, рукой трогая их морды, которые они тянули к нему доверчиво в надежде получить какое-нибудь лакомство. И солдаты, и возницы поглядывали на него с видимой тревогой. Он замечал их взгляды. И понимал, что это нехорошо. Командир не должен вида иметь озадаченного, растерянного или испуганного. Даже в самой плохой ситуации вид старшего должен внушать людям надежду. Чтобы не волновать людей своим поведением, он ушёл в шатёр.

И что ему было делать, опять посылать Гренера с кавалерией проверить слова прибывших? Так они вернутся лишь к ночи. Да ещё и вовсе, может, не вернутся. Идти самому с крепким отрядом? Нет, это исключено. Он не покинет лагерь. И не выведет отсюда людей. Пока не будет понимать, что происходит. Но что-то говорило кавалеру, что приехавшие кавалеристы не врут, там, в двух часах езды отсюда на запад, идёт бой. Мужики Железнорукого и вправду напали на колонну маршала. Уж больно похож был рассказ кавалеристов на то, что было с его полком.

«Да, а если я тут сижу, а фон Беренштайн ждёт моей помощи? И не получив её, будет разбит и рассеян? Тогда… Тогда я останусь один, против всех сил хамов».

От такой мысли он вскочил, сжал кулаки. Правильно он сделал, что ушёл в шатёр. Люди его точно стали бы волноваться, если бы увидали его сейчас.

«Как этот Железнорукий так всё смог рассчитать? Как всё устроил? Словно читал записки Цезаря, который учил, что врага лучше бить по частям, не давая ему собраться в единое целое? И словно предвидел каждый наш шаг. Он не прост, нет, не прост. Хорошо, очень хорошо, что я позвал сюда Агнес».

Все эти мысли даже испортили ему аппетит, на который в прошлом он почти никогда не жаловался. Чего уже греха таить, он волновался всерьёз, ведь дело-то было нешуточное. И хуже всего, что в положении его было слишком много неопределённости. Он даже и представить не мог, что после сегодняшней ловкости, с побитием фон Бока, ещё может выдумать Эйнц фон Эрлихген.

«Чёрт железнорукий, что же ты дальше делать собираешься?»

Волков лениво ковырял ложкой свою еду. Повара расстарались, яйца печёные в углях с карамелизированным луком и тмином, заяц в винном соусе, сдобный жирный хлеб, есть бы и есть, а он в прекрасных жидких желтках ложкой поковырялся, хлеба отломил и стал пить пиво. Наелся. Редко такое с ним бывало. Еду он, как и всякий бывший солдат, которому пришлось поголодать в осадах, всегда ценил. После встал и вышел из шатра, невмоготу было сидеть там одному.

Ходил по лагерю в дурном расположении духа, искал всякое дурное в его устройстве и к кому бы прицепиться, чтобы отчитать.

Офицеры и инженер Шуберт уже прятаться от него стали, а тут на дороге, опять с запада, появились всадники.

То был Мильке, адьютант маршала, с охраной. Мильке был сравнительно молод и заносчив согласно занимаемой должности. И он принёс полковнику вести и успокоение.

Волкову он не нравился, но сейчас он был ему очень рад, даже коня придерживал сам, пока усталый адьютант слезал с коня.

– Генерал фон Беренштайн вернулся в Бад-Тельц, где сейчас находится и маршал фон Бок и другие раненые, – сразу начал Мильке.

– Как здоровье маршала? – вежливо интересовался Волков.

– Лекари говорят, что выживет, но крови потерял он немало, да и лечение не будет скорым. Лекари долго не могли достать пулю.

Волков изобразил на лице, насколько умел, соболезнующую мину. А адъютант продолжал:

– А к вам, Фолькоф, со своим полком идёт полковник Эберст.

– Я слыхал, он тоже ранен.

– Ранен, но не сильно. А вот полковник фон Клейст убит. И два его лучших капитана Ганзо и Рейнер тоже убиты. Чёртово быдло выскочило на нас из какого-то чахлого лесочка, как бешеное. И сильно потрепало наш арьергард, где и был полк фон Клейста. Они ударили его с двух сторон. И давили до тех пор, пока фон Кауниц не построил свои роты и не отодвинул их. Но от полка фон Клейста мало что осталось. Те, кого не зарезали, разбежались по округе. А весь обоз, что был с нами, разорён. Оставшиеся люди идут без хлеба, без палаток и даже без котлов.

– У меня тоже большие потери, – сказал полковник, – вторая рота погибла полностью, половина кавалерии сгинула на том берегу и, главное, много офицеров выбыло из строя. Но обоз я сохранил, провианта нам хватит.

Они пошли по лагерю к шатру кавалера.

– А что с вашим прекрасным доспехом? – заметил адъютант, разглядывая латы Волкова, которые теперь не были прикрыты тканью ваффенрока. – Кажется, в прошлый раз, когда я вас видел, они выглядели получше.

– Боюсь, что так хорошо они уже не будут выглядеть никогда.

– Вижу, вам и самому непросто пришлось, – Мильке щёлкнул пальцем по гнутому наплечнику.

– Честно говоря, была пара мгновений, когда я прощался с жизнью, но у Господа на меня, видно, другие планы.

– Что ж, таково наше ремесло, фон Клейст был моим хорошим приятелем. А теперь его нет.

– Очень жаль, да примет Господь его душу, – произнёс кавалер. – Прошу вас, адъютант, в мой шатёр, я не стал есть обед, он остыл немного, но, думаю, разогревать мы его не будем.

– Я не ел со вчерашнего вечера, так что ваш обед я буду грызть, даже если он покрыт льдом, – заверил кавалера Мильке.

Они укрылись в шатре, где принялись за остывший обед, сначала выпив за павших товарищей. Мильке ел с великим удовольствием:

– Господь всемогущий, ваш повар колдун.

– Что, у маршала повар хуже? – спросил Волков, не уточняя, что эти кушанья ему приготовил простой солдатский кашевар.

– Вы смеётесь? – адъютант даже перестал грызть бедро зайца. – Маршал скуп, как церковный староста. У него нет повара. Он ест горох и не всегда с салом. И даже просо ест, как самый нищий подёнщик, лишь сбрызнув его маслом. Пьёт самое поганое вино и убеждает всех, что «вино не так уж и плохо для своей цены». И не дай вам Бог с ним не согласиться. Кстати, чуть не забыл, Эберст просит вас начать готовить для его людей ужин, ужин на тысячу человек. Они придут голодные.

– Я распоряжусь, – обещал адъютанту кавалер.

После раннего ужина с адъютантом он приказал начать готовить еду для людей полковника Эберста и отпустить из-под стражи кавалеристов. А также поставить палатку для Мильке.

Прибывшим перед сумерками людям полковника Эберста найти место в лагере было непросто. В лагере было около четырёхсот телег и ещё больше лошадей, да ещё и припасы, и новые палатки для тысячи человек ставить было негде. Волков и полковник Эберст уговорились, что пока прибывший полк поживёт на телегах, так как погода стоит хорошая. Уже когда стемнело, кавалер пригласил всех офицеров на поздний ужин. Там Мильке и Эберст рассказывали всем его офицерам о внезапной атаке, которую мужики устроили маршалу. Они говорили, что атака была прекрасно спланирована и проведена с должной энергичностью.

– Словно то были не мужики, а отличные и опытные солдаты с прекрасными сержантами, – говорил полковник Эберст.

На что Мильке согласно кивал: и никак иначе.

– Точно так же было и с нами, – заметил ротмистр Хайнквист. – Мы и понять не могли, откуда во всей красе выскочили четыре десятка кавалеров, а пока мы смотрели в удивлении на них, они растоптали авангард третьей роты.

– Верно-верно, – тут же соглашался Рене, – так же внезапно появились и у нас, я даже и придумать не смог, откуда они выскочили. Чёртово отребье!

А Волков рассказы прибывших офицеров слушал молча, но с удовлетворением. Теперь-то ни фон Бок, ни фон Беренштайн не смогут его упрекнуть ни в недосмотре, ни в беспечности. Ведь эти славные и опытные господа сами оказались в такой же ситуации и при всём их опыте потеряли людей намного больше, чем он. Пусть теперь лишь попробуют его упрекнуть. Он найдёт, что им сказать. Тем не менее, он ждал приезда генерала фон Беренштайна с некоторым волнением. А генерал с остатками войска должен был прибыть уже завтра.

Лагерь, который он построил, прибывшие офицеры признали укреплением достойным. Что ему польстило. Не зря он десяток раз оббежал частокол по периметру, не зря ругал офицеров и инженера, тыча их носом в недоделки. Теперь полковник Эберст с удивлением говорил ему:

– Отличный лагерь, полковник Фолькоф, и главное, так быстро возведённый, такими малыми силами.

«Знали бы вы, чего мне это стоило».

Но лагерь был явно мал для целой армии, так как к вечеру генерал должен был привести ещё около двух тысяч человек. Зная это, Волков велел Шуберту начать разбивку новых мест за пределами лагеря. И подготовить место для шатра генерала. Также он приказал поварам готовить еду в расчёте на то, что уже с вечера придётся кормить больше четырёх тысяч человек. Но все эти приготовления не сыграли никакой роли.

Ничто не помогло задобрить генерала. Фон Беренштайн, только прибыв, сразу звал Волкова к себе.

– Крепость отстроили, – брюзжал фон Беренштайн, проходя по лагерю. Шёл он тяжело, опирался на палку, как старик, – долго тут сидеть думаете? Пока провизия не кончится?

– Как приказано было, – отвечал Волков, – велено было сохранить обоз. Я и сохранил его. Велено было поставить лагерь, я его поставил.

Другие офицеры шли следом, прекрасно слыша их разговор.

– Велено вам было лагерь ставить на том берегу реки, – продолжал отчитывать его генерал. – А теперь что…? Как переправляться думаете на виду у мужичья? Штурмовыми колоннами пробиваться?

– Я не мог поставить лагерь на том берегу. Это было невозможно, хамы уже ждали меня на этом берегу. Мне пришлось принять бой.

– Да-да, читал я ваш рапорт. Приняли вы бой, и при этом вы потеряли много людей… Да, кстати, я не вижу ваших прекрасных арбалетчиков, – генерал остановился и стал притворно оглядываться по сторонам. – Кажется, нет их нигде?

– Они сбежали во время боя, – не стал врать Волков. Он едва удержался, чтобы не спросить в ответ у генерала: «Где полк фон Клейста и небольшой обоз, что шёл с вами?» Слава Богу, что дал ума промолчать. А фон Беренштайн не унимался:

– Вот! Деньги, брошенные на ветер. Жуликам пришлым деньги подарили. Три месяца содержания выдали небось?

Он хотел, видно, намекнуть, что сбежали они неспроста, но Волков пресёк эти домыслы.

– Всего месяц вперёд оплатил, – ответил он быстро.

Генерал махнул на него рукой:

– Не умеете вы, Фолькоф, даже солдат правильных выбрать. Уж и не знаю, как вы умудрились патент от государя нашего на чин полковника добыть.

И всё это генерал так и говорил при других офицерах, причём при младших офицерах его же полка. Тут и Рене был, и Хайнквист.

– Я патента не добывал…, – начал было кавалер.

Но фон Беренштайн оборвал его пренебрежительным жестом:

– Отставьте, знаю я подобных ловкачей.

Волков побагровел. Снова едва сдержался, чтобы не ответить грубостью. Сдержался, но у него в который раз за последнее время кольнуло в груди.

А генерал пошёл дальше, оглядывая лагерь, всё ещё брюзжал:

– Ему велено было лагерь поставить, а он форт возвёл, да с пушками, чуть не крепость с редутами, видно, до зимы тут собирается сидеть. Пока провиант не кончится, – он кривится, как от кислого, а потом поворачивается к офицерам. – Господа, нам, подобно полковнику, сидеть тут не пристало. Маршала нашего славного с нами нет, что ж, мы сами сподобимся. Отребье и нападает на нас исподтишка, потому как в честном бою тягаться с нами не может. Посему надобно нам, господа, навязать ему нашу волю и склонить к генеральному сражению. Согласны со мной?

Офицеры ему возражать не смеют, соглашаются. Волков молчит, хотя в принципе тоже согласен с генералом. И фон Беренштайн продолжает:

– Так что прошу вас, господа, думать и к завтрашнему дню, если у кого появятся мысли какие, то обратить их в план и обдуманную диспозицию. А сейчас можете быть свободны, идите к людям своим. Кроме вас, Фолькоф.

Офицеры кланялись и расходились, и как они разошлись, генерал спросил:

– И где же вы думали поставить мне палатку?

– Если вам будет угодно расположиться в лагере, то, надеюсь, вас устроит южная стена. Там телеги, лошадей нет, кашевары костров там не жгут, там потише и будет.

– Распорядитесь там и поставить, – повелел генерал.

Там ему палатку и поставили, место действительно было неплохим, разве что за южной стеной был овраг, у которого были оборудованы нужники, а так место было хорошим. Хорошим.

Этим же вечером, гремя барабанами, с развевающимися флагами, подошла пёстрая, яркая колонна ландскнехтов. Три роты, не менее шести сотен человек, возглавлял бодрый человек в огромном берете и на стареньком мерине. И звали его капитан Зигфрид Кленк. Теперь ужин нужно было готовить на пять тысяч человек.

Даже учитывая, что в лагере находится тысяча с лишним возниц, кашеваров, сапёров, всяких других людей ремесла не воинского, всё равно выходило число внушительное. Волков прикидывал, прохаживаясь с Хайнквистом по лагерю, что, даже оставив в лагере крепкую охрану, генерал фон Беренштайн сможет выставить в поле три тысячи двести, а то и три тысячи четыреста человек, из которых три сотни кавалеристов. Кавалер видел мужиков в деле и не был о них излишне высокого мнения. Уж не горцы, это точно.

А учитывая, что среди армии генерала фон Беренштайна были шесть сотен хороших солдат Волкова, не считая его же отличных стрелков, и шесть сотен ландскнехтов, то успех мужичья казался ему весьма эфемерным.

Теперь он почти успокоился. И чёрт с ним, с генералом и его едкими придирками, неделя пройдёт, две, они разобьют мужиков, и он, получив свою долю добычи, поспешит сначала в Ланн, просить нового епископа на кафедру Малена, а потом к себе в Эшбахт. Причём со своим полком. Да, дел у него было много.

Поэтому он должен был высыпаться, и в эту ночь спал, как всегда прежде, то есть как усталый солдат.

А утром, ещё кашевары только раскладывали по мискам нелюбимое солдатами просо с небогатыми кусками солонины, в лагере появилась карета с мрачным и залихватским кучером. Волков сильно удивился бы, увидев карету, которая въехала в лагерь без его разрешения, но впереди кареты ехал Максимилиан и ещё один верховой. Карету он узнал. Карета не из дешёвых, а кони так и вовсе отличные, вся четверка хороша.

Когда карета остановилась посреди лагеря на виду у всех солдат и пришедших завтракать офицеров, так из неё вывалилась здоровенная девица, тут же она откинула ступени, Максимилиан спешился и быстро подошёл к открытой дверце, и уже после этого, протянув ему руку и придерживая юбки, из кареты вышла молодая девица явно благородного происхождения. Ну, а кто иной, как не дева из благородного семейства, мог с таким недовольством, а может даже, и презрением осматривать солдатский лагерь и всех там присутствующих мужчин. Солдаты отводили глаза от неё, ну её к лешему, а офицеры кланялись весьма любезно.

– И где мне жить придётся? – недовольно спрашивала она у Максимилиана, отвечая на поклоны офицеров едва заметным кивком.

– Прошу вас, госпожа, – Максимилиан рукой указал на шатёр Волкова. – Думаю, полковник уступит вам свой шатёр.

Волков уже шёл к ней и на глазах у всех обнял весьма радушно. И повёл в шатёр.

Там, расправив платье, Агнес уселась на раскладной стульчик, всё с тем же недовольным видом стала осматриваться. Ей всё не нравилось: кровать из мешков с горохом, которую лишь отчасти делали удобными перины и простыни. Вместо платяных шкафов – ящики с оружием и пустой ящик из-под доспехов. Два крепких сундука. С полковой казной и личными ценными вещами полковника. Никаких удобств. Но вот ковры, серебряный кувшин для умывания, медный таз и медная ванна ей пришлись по душе.

– Как доехала? – спросил Волков с улыбкой, наблюдая за её недовольным лицом.

– Очень быстро, – ехидно заметила Агнес, которая была утомлена долгой дорогой и раздражена постоянными уговорами Максимилиана ехать быстрее и отдыхать меньше. Она тут же взглянула на кавалера. –А спать я где буду?

Волков кивнул на свою кровать:

– Там, мне сделают другую. Авось мешков с горохом в лагере предостаточно.

– А долго мне тут жить?

– Пока надобна будешь, – неопределённо отвечал он.

– А куда же по нужде мне ходить? Где мыться?

Волков молча встал, откинул полог шатра:

– Фейлинг, инженера Шуберта ко мне, – повернулся к Агнес. – Есть хочешь?

– Мыться желаю, юбки нижние желаю сменить, а ещё желаю знать, зачем тащили меня сюда три дня без малого, коней надрывали.

– Ничего, кони твои крепки, а помощь мне твоя не помешает.

Агнес порозовела: опять этому сильному и непреклонному человеку, коего все почитают за храбреца-вождя, была нужна её помощь. Это ей льстило, это ей приятно было. Не зря ехала.

– Так что за помощь требуется? – спросила девушка.

Волков ни мгновения не раздумывал, в мыслях и словах он был уверен:

– Колдовство одолеть надобно. А колдун очень умел.