Читать книгу Дар Асафа и Майи - Борис Мессерер - Страница 6

Щемяще трогательно вспоминаю о той скромности, с которой отец всегда говорил о себе. И о той фантастической работоспособности и целеустремленности, которые я наблюдал и старался перенять.

Когда я захотел написать об отце в обычной жизни, то решил рассказать то, чего не знают другие, то есть что-то очень личное, порой трудно поддающееся огласке. Например, о его страсти к рыбалке. Тем более что воспоминание окрашено моим особенным чувством к местам моего детства, да и всей жизни – Поленову и Тарусе. И, конечно, Оке. Вся наша жизнь протекала между правым и левым берегом реки. На правом берегу – Поленово, где находился Дом отдыха Большого театра. На левом – Таруса, где продолжалось бытование отдыхающих.

Как и у большинства людей, мои наивные детские воспоминания таят в себе достоверные детали, которые невозможно вспоминать специально, но они самопроизвольно вспыхивают, когда начинаешь говорить о близких. И, быть может, первым таким переживанием было ощущение молчания или, лучше сказать, немногословия, сопровождавшее священнодейство – рыбную ловлю.

Борис Мессерер и Асаф Мессерер. Конец 1940-х

Колесный пароход «Алексин» у дебаркадера на Оке. 1930-е

Прекрасно помню четкие, выверенные движения Асафа, когда на Оке с лодки он забрасывает спиннинг с крутящимся барабаном, намотанной на него леской и плюхающейся на водную гладь блесной с грузилом. А потом жадно наматывает леску в надежде вытащить рыбу, и за ожиданием удачи – разочарование. Иногда леска спиннинга натягивалась струной, и тогда отец старался подвести рыбу к борту лодки, а она, упираясь, противилась. Асаф быстро доставал со дна лодки подсачек и, управляя им в воде, старался загнать в него рыбу. Когда это удавалось, он с торжествующим видом поднимал подсачек в воздух и наслаждался видом серебряной удачи. Отец ловко освобождал губу рыбины от крючка, чем доставлял мне немалые переживания, так как я чувствовал, что рыбе больно, но ничем не мог помочь.

В Тарусе установили административный режим движения по реке лодок, катеров и пароходов. Это диктовалось расписанием, когда на тарусской каменоломне взрывали породу – известняк, необходимый для строительства. И если мы задерживались, то вынуждены были на берегу вместе с лодкой пережидать.

Отец часто был молчаливым и сосредоточенным, но особенно – когда «мы» занимались рыбной ловлей. Наш молчаливый ритуал в лодке соблюдался еще и потому, что нельзя было спугнуть рыбу. Я не очень верил в такую предосторожность, но свято чтил законы рыбной ловли, которым следовал отец. Поэтому наше общение сводилось к минимуму, и многое из того, что необходимо было делать, помогая отцу, делалось интуитивно, я старался ему помочь, молча угадывая его желания. Это молчание царило между нами и объединяло, делало заговорщиками. Но потом, на берегу, мы с удовольствием и неким азартом начинали говорить