Читать книгу Данэя. Жертвы прогресса II - Борис Мир - Страница 9

– Добрый день, Эя. Мне нужна ваша помощь: мы ставим старинную пьесу, и я играю главную героиню – она жена и мать. Кто, кроме тебя и Дана, сможет мне помочь?

– Ну, да. А как называется пьеса?

– «Бранд».

– Ибсена?!

Сын больше не жил с ними – его домом стал блок Лейли в Городе Муз. Прилетая в Звездоград – он не стал переводиться из здешнего университета, из-за друзей, которые у него там уже были – Сын обязательно старался, хоть ненадолго, увидеться с ними и сестрой, не прибегая к телесвиданиям.

Они все не особо представляли, как себя вести в этой необычной ситуации. Не говорили о Лейли, а она, казалось, не испытывала желания вновь увидеться с ними.

Этот радиовызов она сделала сейчас почему-то ей, Эе.

– Мне очень нужна ваша помощь, – повторила Лейли. – Не могли бы вы прилететь к нам на студию – на репетицию?

Когда они там появились, зал, где шла репетиция «Бранда», был набит до отказа. Впервые: никто посторонний до сих пор на его репетициях не появлялся.

Постановка пьесы вообще с самого начала натолкнулась на большие трудности: желающих играть в ней почти не было. Лейли – Агнес, да Поль, решивший сам играть Бранда. С остальными ролями помог Цой, с трудом уговоривший несколько актеров, далеко не самых лучших, если не считать взявшего роль Фогта Рема.

Но на роль Герд он исполнительницы не нашел, и Лейли обратилась к Рите, не очень, правда, рассчитывая, что та согласится. Но, к удивлению, Рита, перед тем отказавшая Цою, обещала подумать.

…Об этом она рассказала Милану во время свидания.

– Если я и соглашусь, то лишь чтобы познакомиться с Лалом.

– Младшим?

– Ну да. Он бывает у нас почти каждый вечер, когда играет Лейли. Ты знаешь: она близка с ним.

– Конечно.

– Ты поразительно много знаешь.

– Не от тебя.

– Ну, и что?

– Ты переменилась.

– Не думаю.

– Ты больше не хочешь нам помогать?

– Я этого не говорила.

– Тогда – будет полезным, чтобы ты познакомилась с этим новым Лалом. Ты знаешь, что они всё услышанное тобой тогда от Лейли говорят всем и повсюду? И многие их слушают, и потом передают и обсуждают с другими. Ты-то понимаешь, к чему это может привести.

– Безусловно. Значит – брать роль этой полоумной?

– Это же поможет тебе узнать от них ещё многое, ценное для нас. Да, девочка?

– Тебе так же трудно отказать, как и отказаться сейчас от тебя! – усмехнулась она, придвигаясь к нему. Но ею уже двигало и любопытство: в любом случае, эти люди были слишком необычны.

…Лейли познакомила их с главным режиссером «Бранда» – Полем. Гостям показали две сцены: там, где Бранд собирается покинуть горное селение, но преследуемый криками Герд и сознанием своего долга, остается, – а с ним и Агнес: затем – в которой приходит цыганка, и Агнес отдает все вещи умершего ребенка.

Лейли была великолепна: в каждом слове, каждом её движении было неподдельное чувство. Но при этом многое она представляла себе слишком не точно – на это ей надо будет указать: объяснить необходимые подробности. Не это главное. Главное – как она воспринимает образ Агнес. И как держит сверток с ребенком. Своего бы ей! Ну, об этом и мечтать не приходится.

И Бранд хорош: Поль играл человека не только убежденного и неукротимого – его Бранд нес боль за то, какими были люди. За его убежденность скрывалась мука преодолеваемых сомнений, подавляемого желания снизойти к слабости людей – им надо помочь стать ими в самом высшем смысле. Вопреки им самим, вопреки жалости, мешающей ему.

Воспоминания нахлынули на Эю. «Бранд» тогда послужил Дану средством, чтобы заставить её преодолеть сомнения, решиться: сейчас она уже не представляла жизнь без своих детей. И её долг помочь другим стать такими же. Надо помочь им, Полю и Лейли: постановка «Бранда» всколыхнет людей.

К сожалению, поговорить здесь не удастся. Людей много – все смотрят только на них. К тому же, репетиция продолжалась намного дольше, чем они предполагали.

– У нас назначена встреча с друзьями в Звездограде. Может быть, полетите с нами? – предложила Эя. – Поговорим в кафе.

– Но ваша встреча…

– Для них наш разговор будет интересен. Так, как?

– С удовольствием! – Поль и Лейли поднялись.

– Мне можно с вами? – спросила Рита.

Дорогой Лейли расспрашивала Эю, насколько верно изображала она Агнес – Эя объясняла ей её ошибки. Остальные молчали, слушая их. Поль и Рита впервые видели астронавтов так близко и были всё внимание, хотя каждого интересовало совсем разное.

Для Поля они были, прежде всего, прототипами героев пьесы. Дан, действительно, напоминал Бранда, только более спокойного и менее сурового, – был бы и Бранд таким же, имея за собой столь великие свершения? Но Бранд и Дан – люди слишком разных эпох. Бранда ведь некоторые режиссеры ещё во времена Ибсена трактовали как сурового фанатика только из-за того, что он прест: его стремление к совершенству людей связано с его религией. Но сколько замечательных людей того времени были глубоко религиозны: Толстой, Ганди, Кинг. Два последних были убиты.

Бранд – не фанатик: его требовательность вызвана ясностью главной цели – непрерывным совершенствованием. Дан тоже напоминает человека, ясно осознающего цель. Какую – Поль в общих чертах уже знал со слов Лейли. Но он хотел послушать их самих: слова Лейли пробудили сильнейший интерес к тем идеям, которые они, как ему говорили, теперь повсеместно проповедовали. Но правы ли они вообще – или настолько, что, не принимая всего, следует признать их частичную правоту – об этом он судить ещё не решался.

Но сами личности! По сути, для него и Бранд представлял ценность лишь как яркий, цельный характер, – впрочем, в нем до сих пор много неясного, непонятного.

– Что ты можешь сказать о моем Бранде, сеньор? – наконец решился обратиться Поль к Дану.

– В нем немало того, кого можно взять прототипом – его, к сожалению, уже нет – моего друга: Лала.

«Не считает, что он сам!», отметил молча Поль.

…А Рита чувствовала себя несколько странно. Быть лазутчицей – это щекотало нервы, казалось увлекательным, как в старинных книгах о них. Но в то же время она, как и все на Земле, не могла не восхищаться ими.

Что они хотят? Почему, действительно, нарушили существующий порядок и проповедуют другим его уничтожение? Постепенно стало усиливаться желание узнать и понять как можно больше не только для Милана и профессора Йорга.

Кафе «Аквариум», где проводили они большинство встреч, было выбрано Даном: там украшением стен было большое количество искусно оформленных, светящихся аквариумов, и он удовлетворял свою былую страсть к рыбкам, любоваться которыми столько лет не имел возможности. Всегда садился лицом к круглой стене: пол медленно вращался, и аквариумы с самыми разными рыбками поочередно проходили перед глазами.

Там их ещё никто не ждал. Они уселись за стол, каждый заказал легкий ужин киберповару. Снова завязался разговор о «Бранде».

– А ведь эта пьеса когда-то сильно помогла мне. Да, Мама? – спросил Дан.

– Ещё как! – ответила Эя. – Я, пожалуй, расскажу, как это было.

Вскоре появились те, кого они ждали: Арг и Лия с десятком молодых аспирантов.

– Извини нас, учитель, что явились позже тебя! – сказал Арг, совершенно седой: его обращение звучало странно – Дан выглядел не старше его.

Чувствуя себя опоздавшими, вновь пришедшие тихо уселись и тоже стали слушать рассказ Эи.

…Это она не рассказывала во время её прилета к ним в горы. О том, как Лал уговаривал её родить ребенка; о своих колебаниях, о том, как после гибели Лала она решила, что это уже не нужно. О попытках Дана убедить её – сделать в память друга: он предложил ей тогда посмотреть «Бранда».

О «Радуге», которую вспомнила после просмотра «Бранда» и содержание которой вкратце пересказала. И как тогда, наконец, решилась.

Её слушали, затаив дыхание.

Не слышимый другими сигнал прервал конец её рассказа. На экранчике радиобраслета появилась Дочь.

– Мама!

– Как дела, Дочка? Ты давно дома?

– Только что приехала.

– Ужинала?

– Да. Мама, а вы где?

– В «Аквариуме».

– Значит, вы сегодня тоже поздно вернетесь?

– По-видимому. Ты нас не жди, ложись вовремя.

– Хорошо. Я только свяжусь с Евой: хочется поговорить с ней.

– Передай привет от нас. И скажи, что мне сегодня вряд ли удастся связаться с ней.

– Включи, пожалуйста, большой экран, Эя: я хочу кое-что сказать Дэе, – попросил Арг.

Рита с любопытством смотрела на появившееся, на большом экране лицо девочки.

– Добрый вечер, сеньоры! – поздоровалась она со всеми.

– Славный вечер, дочка! – сказал ей Арг. – Я кое-что узнал для тебя.

– Я слушаю, сеньор.

– А сеньором – ты меня больше называть не будешь. Вот – я нашел: когда-то старшего дети называли «дядя». Это значит – брат отца или матери. Понятно?

– Да. И сестра матери или отца – тоже?

– Нет – женщин называли «тётя». А совсем старых: «дедушка» – отец матери или отца, и «бабушка» – мать любого из них. Меня – как ты будешь называть: дядя Арг или дедушка Арг?

– Дядя Арг. Ты ведь моложе Отца.

– Но я старше твоей матери.

– А если сложить половинки их лет?

– О, тогда будет примерно одинаково. Действительно: дядя. Молодец: ты очень сообразительная девочка. Возьму-ка я тебя к себе в ученицы, когда закончишь университет.

– Нет, дядя Арг. Я буду педагогом. Как Ева. Тетя Ева.

– Жаль, Дэя!

– Спокойной ночи! До свидания, – сказала Дэя и исчезла с экрана.

– Невероятно славная девочка! Так люблю с ней разговаривать: колоссальное удовольствие.

– А ведь все это любят – поговорить с детьми. Естественная потребность – общаться с ними. Для всех – Лал был бесконечно прав: каждый, женщина или мужчина, должен иметь собственных детей.

– Жаль, что я слышу от тебя это только сейчас, а не когда тебе было всего шестьдесят лет, – произнесла Лия.

– Почему именно шестьдесят?

– Я тогда попросила у него консультацию – заканчивала институт. Какой он был! Как мне хотелось, чтобы он протянул мне руку.

– Разве я не сделал это?

– Сделал: но после того, как я протянула её первая. И во второй раз, когда я осталась в его блоке, всю ночь лишь говорил о своей работе. Предложил мне заняться проблемой, о которой рассказывал, и стать его аспиранткой. Что я и сделала. Вот такой он был в шестьдесят лет.

– Ты о чем-то жалеешь?

– Ужасно! Нет, не о том, что стала его ученицей, – о том, что тогда ещё никто не додумался, что нужно иметь собственных детей. Меня тогда ты бы уговорил гораздо быстрей, чем Эю. Действительно: здорово! А теперь мне уже поздно, – она дотронулась до своих белых как снег волос. Но её черные глаза смотрели молодо, поблескивали – было непонятно, всерьез ли она жалеет об этом или смеется.

– На учителя это похоже. Помните, как он заставил пару молодых аспирантов, расцепив пальцы, укатить домой к своим компьютерам? – спросил Арг.

– Гай и Юки, – вспомнил Дан. – Он был твоим аспирантом, Лия. А она тогда дала нам весь материал по характерным числам элементарных частиц.

– Ты обнаружил тогда, что они у одной из частиц совпали с правильной группой ряда разностей простых чисел.

– И это было началом открытия периодического закона элементарных частиц. А потом – гиперструктур.

– Нет, – возразил Дан. – Вначале была встреча с Лалом, который показал мне график и письмо Михайлы.

– … А потом был построен гиперэкспресс – Тупак открыл Землю-2.

– И вы полетели туда и сделали её пригодной для заселения.

– И вышли на Контакт.

– Да: эпоха кризиса кончилась.

– Она позади.

– Нет! – снова резко возразил Дан. – Ещё не кончилась. И не кончится – до тех пор, пока не поймут все то, что первым увидел Лал. Если ошибки эпохи кризиса не будут ликвидированы.

– Учитель, разреши возразить тебе, – сказал Арг. – Я не согласен, что это должно быть сделано немедленно. Использование неполноценных дает большие выгоды: можем ли мы пока ещё отказаться от них? Ведь перед нами сейчас стоят не менее грандиозные задачи, которые снова потребуют огромного напряжения.

– Ты предлагаешь отложить это на будущее?

– Конечно! Переместить на Землю-2 сразу всё необходимое количество переселенцев, животных, растений и остального с помощью Экспресса невозможно – даже реконструировав его. Расчеты уже окончательно показали это. Придется строить другой гиперэкспресс – по крайней мере, в пять раз больше. Мероприятие недешевое. Я из-за этого сейчас и задержался: просматривал последние результаты расчета.

– Возможно сделать за несколько раз, Экспрессом, – я с самого начала предлагал этот вариант.

– Заселение затянется на длительный срок.

– Мне это не кажется страшным.

– Но, учитель, все хотят как можно быстрей.

– И на возвращения Экспресса почти без груза нужно будет затратить почти такое же количество энергии, что и туда. Это безвозвратные затраты – не то что на строительство суперэкспресса, – добавил один из аспирантов Арга.

– Это причина, слишком веская для всех. А теперь появляется ещё одна: гипераппарат Экспресса нужен для другого – как антенна для приема повторных сигналов Тех. По крайней мере, пока не удастся расшифровать Их послание.

Оно, действительно, никак не поддавалось расшифровке. Работали самые совершенные и мощные суперкомпьютеры, но – ничего не получалось: запись была настолько сверхкомпактной, что её не удавалось разделить на отдельные элементы. В интенсивных поисках способа её разделения принимал участие и Дан.

– Я убедил тебя, учитель?

– Нет, Арг. Нам рано устанавливать постоянный Контакт с Теми: нас не должны увидеть в таком облике – высокоинтеллектуальных зверей.

Позиция, занятая Аргом, встревожила Дана. Неужели в числе противников окажутся его ученики? Грустно, если придется пройти через это.

Видя, как потемнело лицо Дана, Лия попыталась перевести разговор на другое:

– Эя, ты ведь ещё что-то хотела нам рассказать?

И Эя снова стала рассказывать: о том, как росли Дети. Все опять внимательно слушали. Особенно Лейли – несмотря на то, что уже слышала это: слушала с волнением и потому – не замечала, как трудно говорить Эе.

…Никто из присутствовавших не поддержал Дана, зато многие своим видом показывали, что согласны с Аргом. Даже Лия промолчала. Эя ясно ощутила, насколько же трудно приходилось Лалу, вынужденному молчать страшное число лет. Их хоть слушают!

Дан погрузился в свои мысли. Нелегко, ох как нелегко приходится! Ещё ни разу никто здесь не выразил сочувствия, согласия с тем, что говорят он и Эя о неполноценных. Всегда только почтительно молчат. Сегодня ему впервые возразили: он не ожидал, что это сделает его же ученик.

Рита вначале внимательно, как и все, слушала Эю. Многое из того, что она говорила, Рита уже слышала от Лейли, но в изложении Эи то же самое нередко звучало иначе: Лейли упустила целый ряд подробностей, не поняв – и потому, не запомнив их. Но потом взгляд Риты случайно упал на Дана, и она перестала слушать.

Величайший ученый и герой, замысливший теперь многое перевернуть на Земле, сидел, о чем-то глубоко задумавшись; брови его были сдвинуты. О чем же он думает? Рита старалась что-то угадать по его лицу. Оно то становилось сурово-спокойным, то снова напряженно хмурым, и губы крепко сжимались. И вдруг в глазах его мелькнуло выражение острой внутренней боли.

Он только что поднял голову, глядя на рыбок, чтобы немного отвлечься: в аквариуме, который проходил медленно мимо него, были меченосцы, скалярии и гурами. Странный подбор для такого кафе: чистое любительство, которое он когда-то допускал для себя, в своем блоке. И сразу вспомнил: «Рыбок тоже жалко!» Рассказать бы им – про Ромашку! Но он не мог: при этом нужно было бы сказать всё и о себе, о том состоянии, в котором тогда находился – здесь сейчас об этом ему говорить трудно. Рита увидела, как снова потемнели его глаза.

Дан почувствовал, что кто-то пристально смотрит на него. Взял себя в руки. Поднял голову и глянул ей прямо в глаза. А, это исполнительница роли Герд, полоумной, которая оказывается сестрой Бранда – ему об этом говорит Фогт; вместе с ней Бранд гибнет в снежной лавине в конце пьесы. В глазах молодой актрисы любопытство и какое-то скрытое смятение. Он неожиданно улыбнулся ей.

…Беззвучный сигнал вызова, переданный радиобраслетом на запястье легкими ударами, на мгновение отвлек Лейли, жадно слушавшую Эю. Чтобы не мешать, она вставила в ухо микронаушник, приставила ларингофон2.

– Замечательный вечер, Лейли! Это я, – раздался голос Лала. – Извини: я задерживаюсь с друзьями.

– Ничего, дорогой: я тоже не скоро буду дома. Ты не торопись.

– Я прилечу сразу же, как освобожусь.

– Но я в Звездограде.

– А! Где?

– В кафе «Аквариум».

– Там почти каждый вечер Отец и Мама.

– Они и сейчас здесь. Я с ними – встретились сегодня на студии, потом прилетели сюда. У нас длинный разговор. Освобожусь нескоро.

– Ты просигналь мне, когда будешь уходить. Хорошо?

– Зачем?

– Ну, пожалуйста!

– Хорошо, родной. Пока!

Она опять стала слушать Эю, которая несколько раз бросала взгляд на нее, когда она говорила с Лалом. Вероятно, догадывалась, что это Сын.

Она говорила уже давно. Все, кто был в кафе, спросив разрешение, садились поближе и слушали. Слушали о вещах удивительных, необычных – это было прочно позабытое то, что когда-то было известно всем на Земле.

Группа универсантов ужинала в холле общежития. На столе перед ними стояли кувшины с молоком, лежали на блюде ржаные лепешки и сухое печенье.

Лал сидел в середине. Сегодня весь вечер его опять расспрашивали о полете, о Земле-2. Изображение её полушарий украшало их одежду, состоящую из одинаковых черных свитеров и белых жилетов.

– Там у нас… – этой фразой Лал начинал каждый очередной рассказ о своей родной планете. Они слушали широко раскрыв глаза: вот это да!

Они ещё не всегда понимали друг друга. Ребята не очень представляли его жизнь с родителями, он – как они могут даже совсем не иметь их. Он пытался понять их образ жизни, раньше знакомый ему только со слов Отца.

– Твой отец – самый великий человек нашего времени. – Когда он это услышал, удивился:

– Он говорит, что самым замечательным человеком был Лал, его друг. Меня назвали его именем.

– Но именно твой отец открыл гиперструктуры.

– Ну и что?

– Ну, знаешь ли! Ты что – не слышал о научном кризисе?

– Он мне рассказывал.

– И не говорил что кризис кончился только благодаря ему?

– Нет. И Мама тоже. Я от них слышал, что кризис кончился после открытия Земли-2.

– Но её открытие целиком связано с созданием Экспресса, совершающего перенос в гиперпространстве – благодаря ему. Лал лишь был его другом: он только – талантливый писатель и журналист.

– Не только. Отец сказал, что он заставил людей перестать есть человеческое мясо.

– Что?!

– А вы и не знали? – это было первое, что он рассказал им о Лале Старшем. – Но главное не это: Лал обнаружил страшную вещь – возрождение социальной несправедливости на Земле.

Он начал излагать им то, что слышал от Отца о неполноценных. Но тут рассказ его не был таким ярким, как о Дальнем космосе, о Земле-2. То он видел собственными глазами – знал, помнил. Здесь – приходилось напрягаться, вспоминая, что говорил Отец. Оказывается, ему и самому не всё понятно. Всё-таки, он не очень-то представлял, что такое неполноценные.

Он признался им в этом.

– Просто люди, не способные выполнять нормальную работу. Сходи, всё-таки, с нами на эротические игры – посмотришь гурий.

– Поймешь, какие они: ничего не знают и с трудом что-либо понимают.

– О чем же вы с ними говорите?

– С ними? Да ни о чем. Просто танцуем, принимаем участие в играх и уединяемся с ними. Пока нам разрешают ходить туда не чаще двух раз в месяц. Пойдем с нами в следующий раз – увидишь. – Большего они ему не предлагали: до них дошло о Лейли. Это был ещё один повод гордиться им. – Ты подумай.

– Хорошо, – согласился он и снова заговорил о Лале Старшем.

Они жадно впитывали то, что говорил Лал – Лал Младший, их товарищ и герой-астронавт, и не могли ему не верить, даже когда не всё понимали. Но Лал чувствовал, что говорить ему всё трудней.

– Я ещё раз поговорю с Отцом, – сказал он, – тогда расскажу вам остальное. Постараюсь вообще как-нибудь познакомить с ним. И с Мамой. И с Сестренкой.

– Спасибо, брат. Мы стеснялись сами попросить тебя об этом.

– Слушайте, почему вы иногда называете меня братом?

– Брат – это близкий друг.

– Разве?

– А почему – нет?

– Меня Сестра называет Братом, потому что у нас одни Отец и Мама. Ещё у нас был маленький брат – Малыш: он родился в космосе и там же умер. А с Сестренкой мы росли вместе; она меня слушалась не меньше, чем родителей. – Ему даже в голову не приходило сказать ещё, что он всегда отдавал ей самое лучшее, а страшные дни голода – и последнее.

– Ты нам покажи их – мы хотим всё понять, что ты говоришь.

– Пора, ребята! – сказал он, вставая. Сигнала от Лейли так и не было.

Они гурьбой пошли провожать его.

– Лал, кем ты станешь? В какой институт думаешь поступать?

– Я улечу на Землю-2: мне надо будет знать слишком многое – боюсь, ни один не подойдет.

– Вероятно, откроют специальный: по программе, по которой когда-то готовились твои родители.

– Надо поговорить с Отцом. Пусть он предложит это.

– Мы тоже пойдем в него: хотим улететь туда с тобой.

Лал уже сидел в кабине.

– Пока, друзья! – крикнул он, захлопывая крышку.

Пора было расходиться. Дан с Эей и трое актеров направились к выходу.

– Когда можно будет снова встретиться? – спросил Дана Поль. – Я очень хочу услышать о самом Лале.

– Хоть сейчас, если предпочтешь поехать к нам – говорить, а не домой – спать. – Предложение Дана было совершенно неожиданным, но Поль не удивился: всё поведение этой пары людей было необычным.

– Не злоупотреблю ли я вашей любезностью? – на всякий случай спросил он.

– Ни в коем случае! Мы с тобой Эе не помешаем: уйдем на террасу.

– Незачем! Мне совсем не хочется спать: я слишком долго не была на Земле, чтобы отказывать себе в возможности поговорить. Может быть, и вы с нами? – обратилась она к Лейли и Рите.

– Да: с удовольствием! – ответила Рита: плюс ко всему ещё посещение их жилья!

– К огромному сожалению, я не могу, – немного грустно ответила Лейли; ей так хотелось ещё побыть с ними, но знала: Лал ждет её сигнала.

– Жаль! Я всегда рада тебя видеть и говорить, – и Эя протянула ей свою пластинку.

– Спасибо! Она мне очень скоро понадобится.

Вопрос застыл в глазах Эи, но Лейли, попрощавшись, наклонив голову, быстро вышла. Их разговор, теперь уже обязательный – впереди, но сейчас она ещё не готова к нему. К тому же, она действительно спешила: нельзя заставлять его ждать так долго.

Выйдя на аллею, она едва взялась за свой радиобраслет, чтобы послать ему вызов, как вдруг услышала негромкое:

– Лейли! – юноша поднялся с земли и шагнул из-под деревьев на освещенную дорожку.

– Ты здесь, мальчик?

– Да.

– Ждешь?

– Жду, – он коснулся её руки.

– Давно? У тебя руки холодные – ты замерз.

– Ну что ты!

– Ты же можешь простудиться: земля, должно быть, сырая.

– Разве с человеком может что-нибудь плохое случиться здесь, на Земле?

– Глупый мальчик! – она поправила ему волосы.

– Я ждал тебя.

– Я знаю.

Блок был велик. Рита с любопытством рассматривала предметы украшения – изделия хозяев.

– Я только посмотрю Дочку – и сразу вернусь к вам, – сказал Дан.

– Можно и мне с тобой? – осмелилась спросить его Рита.

– Пожалуйста, – только тихонько.

– А мне? – спросил и Поль.

– Конечно.

В комнате девочки горел ночничок. Дэя лежала, раскинувшись, одеяло было сбито. Дан осторожно укрыл её, – Дочь не просыпалась. Одну минуту постояли, глядя на нее, слушая её ровное дыхание. Потом вышли на цыпочках.

Робот привез им на террасу кофе, крепкий – чтобы не хотелось спать. Дан стал говорить.

О том, как впервые встретился с Лалом. О долгой дружбе с ним. О замечательных способностях Лала, его всеобъемлющих знаниях, широте его интересов. О его нечеловеческом терпении – многолетнем молчании о страшном своем открытии.

Актеры слушали, не задавая вопросов. В рассказе Дана рисовалась фигура замечательная, героическая. Хотелось верить всему, что открыл этот безвременно ушедший человек.

…Трудно было бороться с обаянием этого образа, воспринимать оставленные им идеи по-прежнему с иронией. Что-то мешало – уже – не верить тому, что говорит о Лале Дан. Трудно забыть, как он осторожно касался спящей дочери и заботливо укрывал одеялом, как смотрел на нее: выражение его глаз в полумраке спальни девочки поразили Риту более всего. Его невозможно было забыть – и потому так трудно не верить тому, что он говорит. Даже если, действительно, он, как и его покойный друг, заблуждается.

Даже если…? Она усмехнулась про себя: подумала так, будто уже больше была уверена в их правоте, а не своей, Милана и профессора Йорга.

Продолжая говорить, Дан почти машинально сорвал цветок, бархотку, и, помяв пальцами, поднес к лицу, втянул ноздрями запах его. И Рите почему-то тоже остро захотелось почувствовать горько-пряный аромат этого цветка – и неожиданно для себя она протянула к Дану ладонь, а он, как будто сразу поняв её, отдал ей его.

И почти сразу заговорил о ещё одной стороне натуры своего друга: о Лале – писателе и тонком ценителе прекрасного. О том, как не дал перед гибелью своей тронуть гипсовый грот. И о скрипке. Он принес её и, приложив к плечу, заиграл «Балладу» Порумбеску.

Небо начало чуть светлеть, звезды гаснуть.

– Скоро рассвет. Нам давно пора уходить. И так – мы заставили вас провести ночь без сна, – сказал Поль, поднимаясь.

– Э! Сколько их было, бессонных ночей. Ничего – они не пропали даром. И эта – тоже. Торопись, дорогой, со своей постановкой: она очень нужна. Пусть скорей будет рассвет – тот, настоящий. О котором мечтал наш Лал. Не стесняйся, если потребуется наша помощь: «Брандом» ты ведь поможешь нам. Думаю, что ты сумел понять многое.

– Пока не до конца – но хочу понять. До свидания! Спокойного остатка ночи.

– До свидания, Поль. До свидания, девочка, – ласково кивнул Дан Рите.

… – Да, Мама: эта ночь не пропала даром! – уверенно повторил он, когда дверь закрылась за ними.