Читать книгу Булгаков на Патриарших - Борис Мягков - Страница 2

Булгаков… Михаил Афанасьевич Булгаков. Писатель, драматург, человек…

Если при упоминании этого имени на обложке или в начале книги у читателя не дрогнет сердце, не отзовется струной что-то внутри, то он может спокойно отложить в сторону эту книгу. Ведь она рассчитана в первую очередь на человека, пусть для начала немного, но подготовленного к встрече с этим выдающимся русским писателем, тем читателем, кто знает произведения Михаила Афанасьевича Булгакова, его прозу и пьесы, его литературных персонажей. Знающего и воспринимающего это положительно, одобрительно, а может, и восторженно, но в любом случае – с интересом или любопытством.

Взявший в руки эту книгу с намерением ее прочитать, пусть не рассчитывает на легкий труд. Ему придется воскресить в памяти, возможно, забытые булгаковские страницы и даже заранее их перечитать. А если мой читатель еще не знаком с творчеством Булгакова, то тоже не трагедия. Тогда ему можно и позавидовать: он впервые для себя познакомится с героями повестей, рассказов и очерков писателя, героями «Театрального романа», «Мастера и Маргариты»…

О чем эта книга? О творчестве Булгакова? О путешествии по стране его литературных героев? Об исследованиях биографических и исторических прототипов произведений? И да, и нет. Скорее всего, сплав многих признаков: ведь нам предстоит пройти по «стране» Михаила Булгакова, где без гида будет трудно. И, как знать, может, эта книга станет путеводной нитью для любознательного читателя, одной из дорог к зданию Большой Литературы.

Следует заметить, что «география» его творчества не отличается особой обширностью, и «карта» ее не испещрена многочисленными надписями и знаками. Но едва ли следует специально доказывать, что практически все произведения этого мастера автобиографичны и исторически достоверны. Ведь это имя – Михаил Булгаков – только в конце 60-х годов стало признанным и заслужило всемирную славу. А был период, когда он был лишен того, что по праву ему, как художнику, принадлежало. В большей степени он был лишен в своей жизни главного – живого и непосредственного общения с читателем, с широким зрителем. Причин такого явления было много, но главная из них та, что в условиях прошлой деформации нашего общества Булгаков не умел лукавить, приспосабливаться ни в жизни, ни в литературе. Он был на редкость цельным человеком, с большим даром предвидения и – увы, вызывал, как правило, неадекватную реакцию: каждую новую его вещь встречали подозрительно и часто видели в ней то, чего там вовсе не было. Писатель стал объектом огульной ругани и травли.

Булгаков в течение всей своей жизни последовательно отстаивал принципы русской классической литературы, следуя заветам Пушкина, Гоголя, Некрасова, Салтыкова-Щедрина, Достоевского, Толстого – любимых и почитаемых им писателей. Он полагал, что современная литература не может успешно развиваться без усвоения всего лучшего, что было накоплено за многие годы великой русской литературой.

Булгаков писал лишь о том, что его волновало, что хорошо знал, глубоко и всесторонне изучил. Конъюнктурные моменты творчества были ему глубоко чужды. Он имел свою точку зрения на происходящие в стране процессы, которая часто не совпадала с официальной. Писатель и гражданин был убежден, что ведущую роль в развитии страны должна играть интеллигенция, и был ревностным приверженцем «излюбленной и Великой Эволюции». Он был классическим представителем той части интеллигенции, которая, не покинув страну в трудные годы, стремилась сохранить свои «родовые признаки» и в новых условиях. Булгаков прекрасно понимал, что его творческие и жизненные установки, реализованные в художественных произведениях, встретят жестокий отпор. А это предвещало и являло существование в условиях почти враждебного окружения.

«Я хотел служить народу… за что меня жали… я никому не делал зла…» – сказал Булгаков незадолго до смерти. А через пять дней после его кончины (10 марта 1940 года) руководитель писательского союза А. А. Фадеев так написал его вдове Елене Сергеевне: «…мне сразу стало ясно, что передо мной человек поразительного таланта, внутренне честный и принципиальный и очень умный, с ним, даже с тяжело больным, было интересно разговаривать, как редко бывает с кем. И люди политики, и люди литературы знают, что он человек, не обременивший себя ни в творчестве, ни в жизни политической ложью, что его путь был искренен, органичен, а если в начале своего пути (а иногда и потом) он не видел так, как оно было на самом деле, то в этом нет ничего удивительного. Хуже было бы, если бы он фальшивил»[1].

«Рукописи не горят», – заявляет герой «Мастера и Маргариты». Судьба произведений Булгакова подтвердила это неожиданное предсказание. И если при жизни писателя вряд ли кому бы в голову пришло назвать его «классиком», то на глазах нашего, особенно молодого поколения, выросла и укоренилась во времени слава Михаила Булгакова. Он дорог людям как писатель и интересен как человек, воплотивший в своей судьбе достоинство и мужество художника.

Жизнь прозаика и драматурга в разных географических точках страны и события этой жизни в полной мере отразились и в его творчестве. Киев – это «Белая гвардия», «Дни Турбиных», рассказы, очерк «Киев-город»; врачебная деятельность на Смоленщине – «Записки юного врача»; Владикавказ – «Записки на манжетах», фельетоны, пьеса «Сыновья муллы»; наконец, Москва, вдохновившая на создание целого цикла очерков, рассказов, повестей, пьес («Зойкина квартира», «Багровый остров», «Блаженство», «Иван Васильевич») и романов («Записки покойника», «Мастер и Маргарита»).

Нельзя сказать, что метод историко-топографического отражения жизни в творчестве был впервые применен именно Булгаковым. Этому предшествовал богатый литературный опыт, использующий важнейшую закономерность – пространственную определенность художественного вымысла. Причем вымысел этот может быть самый фантастический, самый невероятный, но, как правило, действия происходят как бы на реальной «сцене», на реальных своего рода «подмостках», то есть любая настоящая литература имеет свою «сцену», свой, пусть минимальный порой, топографический фон. Как в «волшебном фонаре», на него проецируют, на нем возникают образы. Творчество – это «волшебный фонарь», и образы, порождаемые воображением художника, писателя, так же точно проецируются на «экране» конкретных мест, конкретных адресов.

Тому множество примеров, позволяющих по-настоящему понять почти «священный культ точности» в мировой литературной классике, включая русскую классику. Чем талантливее писатель, тем он более точно относится к фактам, в том числе географического и топографического порядка, иной раз, правда, сознательно «зашифровывая» тот или иной адрес.

Топографическая конкретность, пространственная точность – обязательное условие реалистической литературы, одна из ее граней. Нельзя описывать кого-то и что-то, неведомо где живущего и неведомо где происходящее, то есть без представления, где разворачивается действие тех или иных литературных произведений.

Это характерно для каждой книги, для каждого автора. Истоком литературной топографии следует, видимо, считать классическую «Бедную Лизу» Карамзина, а перспектива ее бесконечна. Мир книги, мир автора-писателя реален и в то же время не материален. Герои, которые обитают вокруг нас, живут, пока мы думаем о них, вспоминаем о них, переживаем события книги вместе с ними. Ведь глубокое, а не поверхностное чтение – это процесс сопереживания, когда мы делаем в общем то же, что делал автор: представляем себе героев в той среде, где они обитают по воле автора. Так формируется мир поэтической географии, постепенно вырабатываются определенные методы исследования, закономерности соотношений географического и поэтического материалов. При этом биография автора, интересная биография интересного автора – это есть еще и творчество. И биография, как питающий фундамент, – первый его этап. Можно многое расшифровать в литературе, если исследователь достаточно хорошо знает биографию писателя, ибо писатель, творец, в большинстве случаев ведет своих героев по собственной судьбе.

«Писатели часто высматривают, выбирают место действия своих произведений, словно любящие, заботливые родители, ищущие жилище для выношенных, но еще не рожденных детей, – пишет один из основоположников московской литературной топографии журналист А. А. Шамаро. – Вслед за карамзинской Лизой – другой классический пример – Достоевский. Долгими часами бродил он по петербургским кварталам, примыкавшим к изломанной полосе бывшего Екатерининского канала, подсчитывал даже число шагов по тротуарам и число ступеней на лестницах в облюбованных им домах»[2].

И уже потом исследователи, литературоведы-топографы обнаруживали на страницах «Бедных людей», «Преступления и наказания», «Идиота» результаты его прогулок, как находили топографические детали книг писателя уже на современных улицах и в переулках. «А жители таких улиц и переулков и не подозревали, что писатели, проходя под окнами их домов, действовали как настоящие экспроприаторы: не спрашивая ни у кого разрешения, просто „захватывали“ эти дома для своих героев»[3].

К таким писателям принадлежит и Михаил Булгаков. Он разделял эти традиции «священного литературного культа», и почти во всех своих произведениях, не исключая и пьесы, так изображал события, что можно было узнать, догадаться, определить литературную топографию описываемого. Особой заботой автора являлась точность в колорите времени и места.

Рассказывая о героях и событиях, Булгаков поселял персонажи в тех местах, которые прекрасно знал, где жил и работал сам, его родственники, его друзья, а бывало, и враги. Эти места «прописки» либо всегда точно узнаваемы в фактических адресах, либо слегка зашифрованы или неуловимо изменены, перенесены, слиты друг с другом в причудливых сочетаниях.

Мы сделаем попытку побывать в самом большом районе этой «булгаковской страны», используя знание биографии писателя, его творчества и читательское воображение. Нам предстоит провести время, – не выезжая из Москвы, – в главном городе булгаковской литературной топографии.

Булгаковская Москва… Ее описание, по выражению писателя, критика и литературоведа В. Я. Лакшина, впервые применившего это словосочетание, «в точности и колорите места было особой заботой автора»[4]. И это не случайно. К тому времени у Булгакова сложился уже в этом достаточный опыт. Его семь рассказов цикла «Записки юного врача» переносят нас в дореволюционное провинциальное захолустье, в село Никольское на Смоленщине и Вязьму. Здесь в 1916–1918 годах работал земским врачом сам автор. Рассказы «В ночь на 3-е число», «Я убил», роман «Белая гвардия» автобиографически отражают «смутное время» в Киеве, где он жил в 1918–1919 годах.

Наброски «Дань восхищения» и «Необыкновенные приключения доктора», рассказы «Налет», «Красная корона», «Китайская история», пьеса «Сыновья муллы» рассказывают о революционных событиях и Гражданской войне на Украине и Северном Кавказе: будущий романист и здесь был в гуще событий. В конце 1919 года судьба привела его во Владикавказ, где он «бросил звание лекаря с отличием и писал». Фельетоны Булгакова на местном материале (например «Неделя просвещения») «шли во многих кавказских газетах», а в рассказе «Богема» и повести «Записки на манжетах» в персонажах легко узнаваемы реальные люди и места тогдашнего Владикавказа, а потом и Москвы.

Вся последующая жизнь и творчество Булгакова были связаны с Москвой, куда он приехал осенью 1921 года, приехал, «чтобы остаться в ней навсегда», тогда еще 30-летний начинающий писатель и драматург. С тех пор практически всегда (исключая названные ранее произведения, а также прозу, пьесы, сценарии и либретто на историческом материале) он избирает местом действия своих творений разных жанров нашу столицу, его перо, можно сказать, было навсегда отдано любимому городу.

И подобно А. С. Грибоедову, отразившему в бессмертной комедии «Горе от ума», как в капле воды, весь мир «грибоедовской Москвы», Булгаков, продолжатель этих традиций, в своих московских произведениях создал свою Москву – неповторимую булгаковскую…

Не будет ошибкой сказать, что широкий читатель и в нашей стране, и за ее пределами связывает имя Булгакова в большинстве случаев с его знаменитым и последним в жизни романом «Мастер и Маргарита», который он написал более полувека назад. Впервые роман опубликован в журнальном варианте только в 1966–1967 годах. С тех пор, и особенно с 1973 года, когда увидел свет полный текст этого произведения, не утихают споры вокруг него и в научных изданиях и журналах, и в читательской аудитории. Приходилось слышать даже такие запальчивые суждения, что человечество разделилось на читавших главную книгу писателя (то есть «Мастера и Маргариту») и на не читавших ее.

Не обошла своим вниманием «закатный» (выражение самого Булгакова) роман и литературная критика: счет исследованиям, статьям, обзорам, эссе идет уже на десятки. Однако, несмотря на обилие опубликованного материала, исследователи в основном обходили вопрос о литературно-топографических и историко-биографических «прообразах» произведения. Достаточно подробно, пожалуй, говорилось только о персонажах так называемых «древних глав», новозаветных героях романа в романе: Понтии Пилате, Иешуа Га-Ноцри и других. Подробно анализированы демонологические персонажи. Наиболее интересовали исследователей, естественно, его главные герои – Мастер и Маргарита. Имена же других московских персонажей поэтому волей-неволей оставались в тени, хотя их значение для понимания романа достаточно велико.

И если не всегда пути второстепенных лиц романа пересекаются с дорогами главных его обитателей, все равно интерес вызывают комические и трагические повороты в их судьбе. Интересно узнать, что хотел сказать этим автор, были ли, и какие именно, прообразы у того или иного человека, да и не только у него. Ведь у Булгакова герои живут, чувствуют, любят, переживают, страдают, умирают не в безвоздушном, вымышленном пространстве, а в конкретной, как бы реальной обстановке.

В книге рассказывается только об основных московских адресах писателя и его героев. В путешествии по булгаковским местам нам помогут работы В. Я. Лакшина[5], Л. Е. Белозерской[6], А. М. Смелянского[7], М. О. Чудаковой[8], Л. М. Яновской[9] и других исследователей. Московская топография писателя не могла быть также составлена без трудов краеведов А. А. Шамаро[10], С. К. Романюка[11], Ю. А. Федосюка[12], Ф. Л. Курлата[13], без московских энциклопедий, путеводителей и справочников разных лет, газетно-журнальной периодики.

Особую благодарность автор выражает работникам московских музеев, библиотек и архивохранилищ, группе частных лиц, помогавших в издании этой книги.

В первую очередь признательность автора – ушедшим из жизни близким друзьям писателя: Н. А. Ляминой-Ушаковой, М. А. Чемишкиан, С. А. Ермолинскому. Выражаю благодарность А. А. Клименко, 3. С. Красовской, В. А. Резвину, Л. А. Шилову, Т. И. Крешковой, М. С. Бархатовой, Н. А. Краснушкиной, О. А. Каменцевой. В. А. Молодцову, И. Л. и А. Н. Житницким, М. В. Владимирскому, В. И. Рокотянскому, В. А. Осипову, М. В. Цареву, А. А. Курушину, Н. Г. Романовой, А. А. Задикяну, а также коллегам-булгаковедам за практическую помощь и замечания к публикациям глав этой книги в виде статей в периодике и в процессе работы над рукописью.

1988–1993