Читать книгу Джокер Сталина - Борис Орлов - Страница 3

– Знаете, я, пожалуй, вынужден признать: ваши протеже способны на что-то полезное…

– Хотелось бы уточнить: что именно навело вас на такую оригинальную мысль?

Первый говоривший приятно улыбнулся:

– Ну как же, как же… Столько мучеников сразу! Один Пешавар чего стоит… А ведь есть и еще… Нет, право же: действия вашего протеже имеют определенный смысл… – он развел руками. – Хотя надо отметить, что если бы за работу взялись мои протеже, урожай мучеников был бы намного больше.

– Вы уверены?

– Ну разумеется! – первый из спорщиков покровительственно улыбнулся. – Англо-саксы сделали бы все спокойнее, методичнее и, главное, куда более эффективно. Это вашим славянам нужен рывок, сверхусилие. Согласен, получается эффектнее. Но эффективнее ли?

– А вы не допускаете, что цели снабдить вас мучениками просто не ставилось, а решалась какая-то иная – совершенно иная – задача? – закипая, спросил второй. – Или мученики – глобальная цель?

Первый рассмеялся – снова покровительственно.

– Какое нам дело до того, какую задачу ставили они? Важен ведь результат.

– Ах, ну да, – издевательски хмыкнул второй. – Как же, как же – цель оправдывает средства. Слыхали…

– Ну, мне тоже доводилось кое-что слышать, – ощерился первый. И, заведя очи горе, процитировал: – «Чистые руки, горячее сердце, холодная голова». Разве это не из арсенала ваших обожаемых неистовых славян?

– Оттуда, оттуда. Вы, как и всегда, непогрешимы. Вот только небольшая, но важная деталь: они никогда не позволяли себе убивать без разбора. Даже ради благих целей…

– Сэр, ваш цилиндр…

– Благодарю, Арчи, – Уинстон Черчилль слегка поморщился и принял нелюбимый им головной убор.

Он не любил строгие уставы Парламента. «Только фрак, только цилиндр, только белые перчатки…» За этими внешними атрибутами теряется главное – строительство ИМПЕРИИ. Впрочем, Империю уже, в общем и целом, построили, теперь стоит задача ее удержать. А вот с этим как раз проблемы. Сколько времени эти болтуны из коалиционного правительства рассуждали о статусе доминиона для Индии, и что? Доигрались со свободами для дикарей: теперь в Индии уже почти год разрушается столь тщательно, бережно и любовно возводимое здание цивилизации… Стоит ли лукавить с самим собой?! Не «разрушается», а «уничтожено»; и теперь примитивные аборигены с упоением отплясывают на руинах. И одновременно режут друг друга и тех немногих сахибов, что ещё там остались…

Он и его «группа Черчилля» – небольшая фракция, маленький островок единомышленников внутри рыхлого, раздутого, будто больного водянкой организма консервативной партии – с самого начала выступали против предоставления статуса хотя бы даже доминиона Индии и за более жёсткий внешнеполитический курс. В частности – за более активное противодействие распространению красной заразы. Но эти умники – Черчилль поморщился при воспоминании о Палате общин – эти умники, разумеется, заболтали его предложения. И что теперь?

– You were given the choice between war and dishonour. You chose dishonour, and you will have war[1], – пробормотал он, садясь в автомобиль, и улыбнулся своим словам. Хорошая фраза. Чеканная. Вот и надо ее произнести по поводу посылки войск в Индию. Пора, пора уже прекращать эту вялую, «странную» войну с индусами. Все силы – в бой! Самолеты, танки, пулеметы и газ! Газ! В конце концов, если эти черномазые выбрали войну против предопределенного им самой судьбой служения белому господину, почему мы должны миндальничать? Все равно они плодятся, как кролики в садке, так что смерть даже сотни тысяч этих тупых обезьян ничего не изменит. Даже миллиона!.. А потом заняться Европой. Комми совсем потеряли страх: Германия, Италия, Албания… Кто следующий? Неужели Британская империя будет спокойно смотреть, как красная чума расползается у нее под боком?..

«Роллс-ройс» неспешно катил по ноябрьскому Лондону. Уинстон Черчилль, лидер одной из фракций партии тори, откинулся на спинку кресла, обдумывая свою речь в Парламенте…

Неприметный человек в сером пальто и мягкой шляпе «трильби» пристально глядел на серую ноябрьскую реку, облокотившись на парапет.

«Вроде и не Сохо, а самый что ни на есть центр – благопристойное Сити, но река – грязнее не видал. Неужели кто-то здесь еще готов топиться в этой вонючей клоаке? Джером, помнится, писал о прогулках по Темзе на лодках – боже сохрани! Плавать по этой сточной канаве? Еще чего не хватало! То ли дело – Москва-река. Чистая, воду пить можно… Ну, не в самом центре города, конечно, но даже там рыба ловится: окуньки, караси, плотва, ерши… А здесь если что и живет, то небось чудище какое-нибудь: семь плавников, пять глаз и два хвоста! Бр-р-р-р!»

Человек передернул плечами и тут же обнаружил стоящего рядом бобби, который внимательно его разглядывал. Полисмен козырнул:

– Сэр, с вами все в порядке?

– Все хорошо, констебль… – человек сунул руку в карман пальто и вытащил портсигар. – Сигарету?

– Очень благодарен, сэр… Позвольте предложить вам огня… – Спичка чиркнула о коробок, и оба закурили. Бобби, помявшись, смущенно произнес: – Вы уж не серчайте, сэр, только сперва-то я вас за этого принял… ну которые… фью-и-ить… – он изобразил рукой движение в сторону грязно-свинцовой воды.

– Правда? – человек в сером изобразил удивление легким движением бровей. – А я вот как раз стоял здесь, ждал своего друга и компаньона, и размышлял грешным делом: какая же, должно быть, мерзкая смерть – утопиться в этой грязи…

– И не говорите, сэр, и не говорите. Вот вчера, например, кинулась одна, значит. Так головой об бочку саданулась, расшиблась, но не утонула. Выловили её – и в госпиталь, а по дороге она рожать начала. И так, значит, на докторов кричать принялась: осторожнее, мол, не у коровы роды принимаете! Подумайте только – пять минут назад топилась, а сейчас… – полисмен покачал головой, снова козырнул: – Желаю всего хорошего, сэр. И спасибо ещё раз за сигарету…

Он ушёл, а человек остался и снова уставился на реку. Только теперь его мысли потекли совсем в другом направлении. «Вот ведь как бывает… Товарищ Белов нас учил, методики писал… Пусть мне кто другой соврёт, что это не он, а “старшие товарищи из Коминтерна”. “Ха-ха” три раза! Что я, этих атаманов из Коминтерна не знаю? Очень хорошо себе представляю: им бы только взорвать что-нибудь да ножом в бок пырнуть. Ну иногда еще для разнообразия устроить перестрелку. А тут всё так толково расписано – с точными нормативами, развесовками, методиками разработки и подготовки подхода и отхода… Да у коминтерновцев и слов-то таких не слыхали! А Белов… Белов – это Белов! Механизм для убийства, самодвижущаяся гильотина!..» Он поднял голову и не торопясь огляделся. Ага, вон Смирнов – делает вид, что на витрину пялится. А вон О’Лири – с газетчицей треплется… О-па! Воротник поправил. Команда «Внимание!»

Он снял шляпу и пригладил волосы, а потом снова нахлобучил «трильби», стараясь усадить головной убор поглубже, чтобы случайный порыв ветра не мог его сорвать. Смирнов направился к нему: уходить лучше двойками. Он зашел в ярко-красную телефонную будку возле вывески с надписью «Лучший чай Цейлона». Там, в неприметной кондитерской, сейчас уже готовятся…

О’Лири широко зашагал к кондитерской с видом человека, решившего непременно выпить чаю или умереть. В этот момент мимо него проехал серебристо-белый «роллс-ройс». Вот он поравнялся с телефонной будкой, из которой тут же выскочил Смирнов, вот он проехал еще метров двадцать вперед, вот под ним оказался люк канализации…

Яростный грохот кувалдой ударил по ушам. Заложенные в канализационный колодец сорок кило тротила сработали точно громадная пушка. Автомобиль разорвало на части, и человек в сером проводил взглядом улетевшее в реку крутящееся колесо: «А неплохо, неплохо… Вот так, товарищ Белов: мы хорошие ученики. Спасибо учителю».

Что-то небольшое шлепнулось совсем рядом, но Павел Анатольевич не успел разглядеть, что именно…

– Мистер Джонсон? – рядом оказался О’Лири. – Уходим?

– Ну, если хочешь – оставайся, – хмыкнул Судоплатов. В этот момент к нему подошел Смирнов. – А мы – пошли…

Выли сирены пожарных и полицейских автомобилей, а по набережной бежали перепуганные люди, в толпе которых и растворились диверсанты. Краем глаза Павел Судоплатов успел заметить что-то неправильное на кресте маленькой старинной часовни. «Тряпка какая-то, что ли? Закинуло взрывом? Должно быть, так. Ладно, вороны потом себе на гнездо приспособят…»

Восемнадцатого ноября в результате взрыва газа в подземной газовой магистрали в Лондоне погиб заклятый враг всего советского народа – Уинстон Черчилль.

Черчилль был ярым противником нового строя, защищая интересы своих хозяев-империалистов. Многие люди по всему миру – ирландцы, индусы, сикхи, пуштуны, африканские негры – вздохнут с облегчением, узнав о кончине врага свободы и счастья простых людей. От яростного антикоммуниста Черчилля остались только ботинок и обгоревший шелковый цилиндр, который взрывом зашвырнуло на крест часовни семнадцатого века. «Должно быть, все остальное был просто пузырь, надутый вонючим воздухом», – шутят лондонцы.

«Правда», 19 ноября 1935 года

– …Ну как оно, юнак? – шепотом поинтересовался Христо Боев, утирая со лба пот. – Не жарко?

Столбик термометра показывал тридцать восемь в тени, поэтому Белов не удостоил болгарина ответом. Он поправил белую полотняную шляпу-панаму, стараясь упрятать лицо в тень. Здесь, на руа Сан-Антонио, возле замечательно красивой старинной церкви, бразильское солнце жарило с такой силой, что от ожогов мог не спасти даже индийский загар.

Наталский полицейский, так же как и все изнывавший от жары, равнодушно скользнул взглядом по двум хорошо одетым прохожим. «Верно, племянничек встречает своего дядюшку, вернувшегося из Европы, – подумал он. – Если они сейчас зайдут выпить кашасы… Я совершенно точно угадал!»

Двое огляделись и нырнули в маленькую кафезинью, прячась под её навесами от палящего солнца. Полицейский пригляделся: старший взял кайпиринья, а младший – «ледяной бразильский»[2]. «Какой я умный, – подумал постовой. – Вот что значит долгая служба в полиции. Как хорошо я умею разбираться в людях!» Он горделиво задрал голову, но тут же понурился, размышляя о том, что, несмотря на его несомненные достоинства, он все ещё простой патрульный. Хотя ему уже тридцать два года…

– Юначе, что-то этот держиморда нас так внимательно изучает. Как считаешь?..

– Пустое, Христо. Просто ему скучно, вот и пялится на прохожих…

Они молча синхронно пригубили свои напитки. Сашка погрузился в раздумья, снова и снова вспоминая все произошедшее за последние несколько дней.

– …Товарищ Белов, – Димитров поднялся из-за стола и, опершись большими сильными руками о столешницу, словно бы навис над юношей. – Товарищ Белов, и я, и мы все в Исполкоме Коминтерна понимаем: просить вас сейчас принять участие в новой операции означает просить вас рисковать добрым к вам отношением товарища Сталина. Но, если честно, другого выхода у нас нет…

– Товарищ Димитров, – Сашка, напустив на себя вид полной безмятежности, взглянул на Димитрова снизу вверх, – вы заканчивайте нагнетать, а скажите лучше толком, что от меня надо?

– Ты газеты в ноябре внимательно читал? – ответил вопросом на вопрос Димитров.

Белов честно принялся вспоминать, что же такого было в ноябрьских газетах? Перед мысленным взором, словно схваченные объективом камеры, стали пролистываться страницы прочитанных газет, сохраненные зрительной памятью. В начале ноября – сплошные славословия в честь очередной годовщины Великого Октября, дальше – отчеты о парадах и демонстрациях, а потом… Потом было провозглашено создание Филиппинской федерации – в значительной степени независимого государства во главе с президентом Мануэлем Квезоном. Там еще этого сукиного сына – генерала Дугласа Макартура – назначили ответственным за реорганизацию вооруженных сил. Еще – в Москве прошло Всесоюзное совещание стахановцев. Иосиф Виссарионович произнес свою знаменитую фразу: «Жить стало лучше, жить стало веселее»…

– Ничего не вспоминается? – поинтересовался секретарь ИККИ. – Совсем ничего?

Так, а что же там еще-то случилось? О! В Варшаве под суд отдали Бандеру! И что? Ему и в польской каталажке будет несладко, так что ликвидировать вроде необходимости и нет. А еще? Английские шахтеры забастовки устраивали – требовали повышения зарплаты и улучшения условий труда. И?.. Американский исследователь Линкольн Эллсуорт впервые пролетел на самолете через всю Антарктиду от моря Уэдделла до моря Росса. Тоже как-то не то…

– Ничего, – сдался Александр. – То есть абсолютно. Ничего такого, в чем могло бы помочь мое участие.

– Вот как? – Георгий Димитров усмехнулся. – А что насчет новостей из Бразилии?

– Откуда? – изумился Белов. И добавил: – Честно говоря, о Бразилии я знаю только то, что там растет кофе, много-много диких обезьян и проводятся карнавалы в Рио…

– Правда? – снова хмыкнул Димитров. – Надо будет поинтересоваться, как у вас в школе обстоят дела с обществоведением. А комсомольцев спросить: почему товарищи из КИМ манкируют своими обязанностями.

– Какими? – ошалело спросил окончательно сбитый с толку Сашка.

– Почему в вашей школе не прошло комсомольское собрание в поддержку восставшей Бразилии?

– Э-э-э… – Александр почесал переносицу. – Тут ведь вот какое дело: я как начальник отдела ЦК ВКП(б) считал, что для меня комсомольские собрания необязательны…

– Это, разумеется, справедливо, – задумчиво согласился Димитров. – Но ведь в вашей первичной парторганизации должно было пройти аналогичное собрание. Разве нет?

– Вероятно, – согласился Сашка. – Вот только я – ещё не член партии…

Сидевший в углу кабинета Куусинен вылупил глаза, а потом захохотал, сотрясаясь всем телом. Димитров несколько секунд осмысливал услышанное, а потом тоже взорвался раскатистым смехом.

– Светият Петок[3], – простонал Димитров, захлебываясь смехом. – Он же и у нас – кандидат в члены Исполкома Коминтерна, но – беспартийный!

– Юмаланайти[4], – дергаясь от душившего его хохота, добавил Куусинен. – Он же еще и корпусной комиссар…

Но когда коминтерновцы отсмеялись, они рассказали Белову о Ноябрьском восстании в Бразилии[5], о Луисе Карлосе Престесе[6] и его соратниках, о тяжелом положении, в котором теперь оказалась бразильская компартия.

Сашка выслушал весь рассказ с максимальным вниманием, но вопросов не задавал, справедливо полагая, что ему объяснят все необходимое. И в первую очередь – цель его предполагаемой командировки…

– К сожалению, бразильские товарищи нас не известили ни о точных сроках начала восстания, ни даже о его плане, – сообщил Куусинен. – И потому мы не смогли оказать сколько-нибудь серьезной помощи.

– Можно сказать – вообще ничем не помогли, – добавил Димитров. – Немецкие товарищи выдали из своего посольства две сотни винтовок – вот, собственно, и все. И, естественно, восстание потерпело поражение. Сейчас там идет натуральная охота за коммунистами. Товарищ Белов, мы очень рассчитываем на вас: оттуда необходимо вытащить товарищей Престеса, Лописа, Амаду, Коста и Фейшуниу. Тут есть еще одна сложность: беременная жена товарища Престеса – Ольга Бенарио-Престес – скрывается на территории посольства ГСФСР, но не имеет возможности выйти оттуда. Однако ей скоро рожать, а врач посольства может и не справиться… Кроме того, посольство сейчас фактически блокировано правительственными войсками.

Он замолчал. Куусинен было хотел что-то добавить, но воздержался. Белов тоже молчал, переваривая услышанное.

– Значит, если я правильно понимаю, – произнес он наконец, – вы предлагаете мне возглавить группу, которая без нормально подготовленного легендирования, без заранее отработанных и просчитанных путей отхода, без помощи на месте, без достоверной информации должна влезть в совершенно неизвестный для меня и для моих людей регион, отыскать и вывезти нескольких фигурантов, которые на месте находятся в розыске? М-да, задачка… Вы меня, случайно, господом богом не считаете?

Сказав это, он снова замолк, что-то прикидывая и подсчитывая…

– Значит, так, – это прозвучало как удар хлыста. – Мне сейчас же нужны все – подчеркиваю, ВСЕ! – данные о всех авиарейсах в Бразилию. Дальше: Христо Боева, Вернера Герлада[7], Павла Судоплатова – сюда и бегом! Связь с Римом, конкретно – с Муссолини – немедленно! И готовьте финансовое обеспечение: мне потребуются примерно сто – сто двадцать тысяч крузейро[8], или что там у них, плюс тысяч сто долларов США и тысяч двадцать фунтов стерлингов. Мог бы и на месте собрать, да времени нет…

Сидя в удобном кресле рейсового дирижабля «Карл Маркс», следовавшего из Москвы в Женеву, Александр бездумно водил карандашом по страницам блокнота и ругался про себя последними словами.

Вспоминая весь Коминтерн и его матерей, а также их родственников из мира животных, он всё пытался понять, почему и когда он стал пробкой для затыкания дыр в чужих глупостях. Ну вот с Гитлером всё понятно. И даже пакистанско-индийскую авантюру ещё как-то можно объяснить. А вот Эфиопию – уже никак. Втрое превосходящие силы итальянцев получали от эфиопов, которые были не только меньше числом, но и совсем не имели на вооружении современных средств, включая связь и моторизованный транспорт. Потом эта Албания, якорем её в бок с присвистом в центр мирового равновесия. Тоже показательная глупость – и не только итальянцев, но и Коминтерна, который, похоже, совсем уже мышей не ловит. Артузов вон сам на себя не похож, глаза красные от недосыпу, дымит словно паровоз и, наверное, гадает, чем сегодня ему ещё товарищи из интернационала подгадят.

Только вон Судоплатов с Герладом попивают коньячок и в ус не дуют. Но с этими-то всё понятно. Головорезы. Им что в Бразилии, что на Марсе – всё едино. А вот Сашке? И плевать, что потом придётся досдавать учебные предметы, а вот кто его непосредственные дела разгребёт? Инспекции по заводам, конфликтная комиссия при Академии Наук СССР, которая с недавних пор разбирает все кляузы учёных друг на друга. Кстати, совсем недавно Ландау[9] разродился пятью свежими доносами на соперников, а товарищ Вавилов – аж восемью.

Также на неопределённый срок подвисла вся история с Ленинской коммунистической школой, которая по аналогии с Технической школой будет готовить управленческие кадры, начиная обучение подростков с двенадцати лет.

Сфокусировав взгляд на блокноте, Александр покачал головой. На белом листе бумаги во всю пасть щерился «Чужой», как он выглядел на набросках Ганса Гигера – с лаково-блестящими латами, вытянутой пастью и жутковатого вида шипованным хвостом. И только звезда на лбу, по какой-то прихоти художника украсившая чудовище, и два ромба на плечевом щитке радовали глаз задорной шизофренией.

«Да, рисуночек-то по Фрейду», – он покачал головой и перелистнул страницу.

Нижегородский автомобильный завод имени Молотова, на который передали заказ по выпуску КБМ, совершенно не справляется с заданием и гонит такой брак, что минимум половину продукции военприёмка отправляет назад в цеха. Ну, тут взялись помочь Лаврентий Павлович и Киров, тоже желавшие заполучить в свои военизированные части мощные и подвижные машины. Ещё бы заинтересовать Берию проблемами на «Красном Путиловце», бесконечно срывающем план по выпуску новых танков… Александр снова вздохнул и начал новый набросок.

Хорошо хоть, что дела идут плохо не везде. Конрад Цузе совместно с группой немецких и советских товарищей уже испытал первую ламповую вычислительную машину – по сути, огромный калькулятор, и опытные модели уже разошлись по научным институтам, словно капля краски в бассейне воды. Но, как утверждали специалисты, за внедрением в производство дело не встанет, так как стержневые лампы и прочие узлы уже массово выпускаются на совместном заводе «Красный Сименс», а сборку планируют передать на новый завод в Казани.

Александр посмотрел в окно, где медленно проплывали Альпы.

«Эх, сейчас бы на лыжи да прокатиться с хорошей горки!» – тоскливо подумал он и парой штрихов закончил оскалившуюся рожу хищника, глядевшую прямо вперёд.

– Это где же такие страхолюдины обитают? – хмыкнул из-за плеча Судоплатов.

– Герр Шрайбер, вы же знаете, что самые страшные чудовища живут в человеческой душе, – Александр улыбнулся. – Я смотрю, вы с господином Мольтке наладили контакт?

– Так знакомы были уже, хоть и шапочно, – Судоплатов, говоривший на немецком довольно правильно, но через силу, улыбнулся в ответ и посторонился, давая пройти стройной белокурой красавице-стюардессе «Дерулюфт», которая несла зелёный чай, специально заваренный для господина Джексона – под такой фамилией Белов отправился в далёкий путь.

Ставя на столик чайник, она бросила взгляд на блокнот и, инстинктивно дернувшись, расплескала чай на ноги Александра, отчего тот, в тесноте обзорной палубы не имея никакой возможности уклониться, только тихо зашипел, переживая попадание кипятка на колени.

Девушка, увидев, что натворила, как-то сразу позеленела и, неразборчиво лопоча что-то на баварском, схватилась за салфетки, но Саша, бросив блокнот в кресле, просто встал и пошёл в санблок, а следом за ним кинулась стюардесса с салфетками наперевес.

К удивлению Александра, уже нацелившегося на туалет, стюардесса потащила его дальше, и в самой корме пассажирского отсека среди служебных помещений нашлась пусть и совсем крохотная, но прачечная со стиральной машиной и электрическим утюгом.

Девушка быстро сняла пиджак с Саши и потянула было за ремень, но резко покраснела и начала лопотать про то, как она быстро всё приведёт в порядок.

– Gut, – Александр кивнул и, ничуть не стесняясь, скинул сначала штаны, а потом и рубашку, показав на пару пятнышек в районе живота.

Довольно умело стюардесса застирала пятна и включила утюг, чтобы просушить и выгладить костюм. А Саша всё смотрел на стройную фигурку девицы с длинными ногами и на милое лицо с ямочками на щеках, и когда девушка оказалась рядом, решительно сгрёб её в объятия и впился в мягкие губы поцелуем.

К счастью, именно в корме располагался двигатель дирижабля, дававший энергию всему летающему кораблю, и под его ровный гул было не слышно девичьих стонов и вздохов.

Когда Белов, вычищенный и выглаженный, вернулся, Судоплатов бросил короткий взгляд на молодого человека и почти не глядя протянул руку, в которую Герлад, едва слышно хмыкнув, вложил пятёрку фунтов.

А сидевший в соседнем ряду мужчина, худой и высокий словно жердь, смял какой-то листок и выбросил его в урну в проходе, туда же, куда ранее отправились наброски из Сашкиного блокнота. Потом, словно спохватившись, мужчина встал, достал свой листок, прихватив и два смятых бумажных шарика, и, осторожно ступая по толстому ковру, направился в уборную.

И лишь когда дверной замок щёлкнул, он осторожно достал из кармана оба листка, аккуратно расправил их на крошечном столике в уборной и долго стоял, вглядываясь в рисунки чудовищ.