Читать книгу Бриллианты и булыжники - Борис Ширяев - Страница 12

Так на рубеже двух столетий, в годы, предшествовавшие роковым для России катастрофам, писал крупнейший поэт того времени Александр Александрович Блок.

Вся поэзия Блока, всё его поэтическое наследие проникнуто мотивами предчувствия неизбежной катастрофы, страшного возмездия за сотворенный грех. В чем именно состояла эта греховность обреченного на искупительные страдания народа, Блок не в силах рассказать словами. Быть может он и сам умом, рационалистически, не мог этого постигнуть, но лишь интуитивно чувствовал всеми фибрами своей тонкой, многогранной души.

Разъяснить этот грех предстояло другому поэту, его современнику Максимилиану Волошину, о чем мы скажем ниже. Блок лишь чувствовал и, как свидетельствуют его современники, не только чувствовал, но в течение последних месяцев своей земной жизни физически слышал грозные подземные гулы уже сотрясавшие мир и прежде всего горячо любимую им родину, Россию.

Как в натуре, так и в поэзии Александра Блока – множество противоречий. Историки литературы и критики до сих пор ведут споры о них. Вряд ли когда-нибудь наступит конец этим спорам, ведь дар поэта чрезвычайно близок к дару пророка, что гениально высказал еще А. С. Пушкин, а большинству пророчеств можно с известной натяжкой давать совершенно различные трактовки. Так трактуют теперь и поэтические пророчества Блока. Некоторые историки литературы называют его даже атеистом или, во всяком случае, поэтом очень далеким от христианских идеалов, туманным эстетом-символиком, язычником по своему духу.

Верно ли это? Если мы внимательно проследим всё развитие творческой направленности Блока, то ясно увидим в нем среди метаний и блужданий безотрывную связь его духа с христианством. Одухотворявшая его любовь к родине тесно слита с духом родного народа, его глубокою верою в милость Господню, в силу молитвы и спасение через нее.

молится накануне Куликовской битвы русский ратник-христолюбец. И не так ли молится и сам Блок, находя прибежище от обуревающих его душу смятений лишь в молитве к Заступнице царства Российского, Богородице, Домом Которой называлось это царство.

Блок не может отказаться от символической эстетики, ярчайшим выразителем которой он стал в русской поэзии. Но под туманным налетом эстетической формы в его стихах явно слышны те же молитвенные мотивы арфы Давида, которыми проникнуты все лучшие произведения крупнейших русских поэтов. Они звучат даже в его предсмертной поэме «Двенадцать», которую некоторые искусствоведы и литературоведы называют кощунственной. Смысл этой поэмы до сих пор еще загадочен и разъяснение многих ее строк придет лишь в дальнейшем, когда станут ясны исторические судьбы нашей родины, смысл постигших ее страданий, когда сотворенный грех будет окончательно искуплен и прощен Господом.

Такими словами начинает Александр Блок свою замечательную, пророческую, как мы смеем утверждать, поэму «Двенадцать».

Черная, непроглядная тьма окутала всю страну. В этой тьме неизвестно куда, неизвестно зачем бредут двенадцать человек… Кто они?

Они, залитые кровью злодеи, убийцы, разрушители всех священных основ русского духа, поправшие всё святое, отрекшиеся от Христа и своей родины.

Таков их лозунг: попрание, разрушение, уничтожение! Кажется, нет спасения тем кто «пути не знает своего», этим «детям темных лет России», и всё же, подчиняясь каким-то неземным велениям, поэт, непонятно для самого себя, как он говорил своим друзьям, вводит в конце этого своего, вероятно, самого значительного произведения светлый образ Христа, несущийся среди тьмы и вьюги впереди банды убийц и палачей.

Что это? Кощунство? Как смеет поэт поставить впереди грешников и убийц светлый образ Спасителя мира?

Но ведь такие же убийцы и разбойники висели распятыми на крестах на Голгофе, где один из них, просветленный искупительным страданием, взмолился Спасителю: «Помяни мя, Господи, егда приидеши во Царствие Твое». «Ныне будешь со мною в раю», ответил тогда этому просветленному Искупитель.

Не эту ли великую тайну, тайну искупления страданием отразил Блок в поэме «Двенадцать», отразил туманно пророчески, но вместе с тем боговдохновенно.

Разъяснение сотворенного всею нацией греха мы наводим в строках современника, но вместе с тем идейного и литературного противника Блока – Николая Степановича Гумилева, другого крупнейшего поэта той же мрачной эпохи, погибшего от руки палачей в застенках НКВД.

Он видит этот грех в забвении Слова Господня, в утрате духовного мироощущения и предании себя суетным, земным, материальномеркантильным вожделениям, что совершенно ясно высказывает в потрясающем стихотворении «Слово».

И Гумилев, и Блок погибли в начале двадцатых годов текущего столетия, в период самой густой мглы охватившего Россию безвременья и хаоса. Многое, очень многое даже из современного им было этим поэтам далеко не ясно. Они оба чувствовали, ощущали бремя греховности, видели и принимали, как кару Божию, насту пившее возмездие, но были не в силах еще точно и ясно формулировать самую греховность, ее основные элементы, скрепить и связать их с искупительным покаянием. Это предстояло сделать пережившему их на десятилетие поэту – Максимилиану Волошину, крещенному морем пролитой революцией русской крови.