Читать книгу 100 великих загадочных смертей - Борис Соколов - Страница 11

Царевич Дмитрий (1582–1591) был младшим сыном царя Ивана IV Грозного от Марии Нагой, шестой или седьмой его жены, которая по церковным канонам считалась незаконной.

Фактический правитель государства после смерти Ивана Грозного при царе Федоре Борис Годунов, на чьей сестре Ирине Федор был женат, опасался, что родственники матери Дмитрия, царицы Марии, Нагие вместе с оппозиционными Годуновым Шуйскими могут в случае смерти Федора лишить его, царского шурина, власти, возведя на престол Дмитрия. Вот почему и совершается убийство царевича. Обычно современники и позднейшие историки в качестве убийцы указывали на дьяка Михаила Битяговского, опекавшего вдову Грозного и её сына и, в частности, распоряжавшегося выделяемыми на их содержание денежными суммами. Нагие, постоянно конфликтовавшие на этой почве с Битяговским, натравили на него толпу горожан, и несчастного буквально растерзали.

Царевич Димитрий и изображение сцены убийства. Икона XVII в.

Но когда «обыск» (следственное дело) о гибели царевича Дмитрия было подвергнуто тщательному анализу, у профессиональных историков не осталось сомнений в невиновности Годунова. В 1913 году В.К. Клейн провел палеографическое исследование текста «обыска». Основные материалы дела были переписаны семью разными почерками. Следствие проводил боярин Василий Иванович Шуйский, симпатий к Годунову, умертвившему его дядю И.П. Шуйского, явно не питавший. В помощнике же хитрому боярину был назначен человек Годунова окольничий А.П. Клешнин. Следственная комиссия Шуйского и Клешнина пришла к заключению, что царевич погиб в результате несчастного случая. Учитывая разные политические предпочтения руководителей комиссии, им достаточно сложно было бы договориться о фальсификации следственных материалов в пользу Годунова. Правда, в дальнейшем Шуйский под влиянием конъюнктуры неоднократно менял свои показания по делу Дмитрия, в момент торжества Лжедмитрия I даже подтвердив, что царевич будто бы чудесным образом остался жив, а в Угличе погиб другой мальчик. Однако сохранившиеся бумаги следствия не оставляют сомнений, что первоначальная версия о случайной смерти Дмитрия была истинной. Даже сегодня мало какие спецслужбы мира располагают средствами для столь тонкой подделки, что уж тут говорить о конце XVI века.

Вернемся к угличскому делу. Если предположить, что оно фальсифицировано, то возникает вопрос: а надо ли было привлекать семь писцов, делавших беловую копию следственных материалов? К тому же входившие в следственную комиссию подьячие, записав показания свидетелей, предлагали им заверить сказанное подписью. И в деле сохранилось два десятка автографов угличан, ставших очевидцами событий. Как установил В.К. Клейн, эти подписи строго индивидуализированы, отражают разную степень грамотности свидетелей, соответствующую их социальному положению и профессии. Данные подписи никак не могли выполнить один или даже несколько фальсификаторов. Да и сами показания рисуют столь сложную картину происшедшего, нередко драматически противореча друг другу, что для создания поддельного сценария следственных материалов его творец должен был обладать талантом Шекспира или Пушкина.

В первый же день заговорили об убийстве Дмитрия. Её рьяным сторонником выступал дядя царицы Марии Михаил Нагой. Вину за смерть царевича он возлагал на сына уже известного нам дьяка Битяговского Данилу, племянника дьяка Никиту Качалова и других близких к ним людей. Однако утверждения Нагого были тотчас опровергнуты независимо друг от друга несколькими свидетелями. Так, вдова Битяговского показала: «Муж мой Михайло и сын мой в те поры ели у себя на подворьишке, а у него ел священник… Богдан». Отец Богдан был духовником Григория Нагого, особых симпатий к Битяговском не питал и пытался выгородить царицу и её братьев, настаивая на их непричастности к убийству дьяка, будто бы самочинно убитого посадскими людьми после гибели царевича. Богдан тем не менее подтвердил, что обедал вместе с Битяговским как раз в тот момент, когда случилось трагическое происшествие с Дмитрием и в городе ударили в набат. Несчастный дьяк и его сын, следовательно, имели алиби, а преступниками их считала только подстрекаемая Нагими угличская толпа.

Показания свидетелей также с несомненностью доказывают, что Михаил вообще не был очевидцем гибели Дмитрия. Он прискакал «мертв пьян» во дворец уже после того, как ударили в колокол, и натравил народ на Битяговского. Протрезвев, дядя царицы понял, что натворил, спровоцировав убийство царского дьяка. Накануне приезда В.И. Шуйского он приказал своим людям найти несколько ножей и палицу и положить их на трупы отца и сына Битяговских, сброшенных в ров у крепостной стены. Однако члены комиссии легко разоблачили этот подлог. Угличский городовой приказчик Русин Раков признался, что нашел у посадских людей два ножа и принес их Нагому, а последний распорядился зарезать курицу и вымазать ножи её кровью. На очной ставке резавший курицу слуга все подтвердил. А брат Михаила Григорий рассказал, как тот доставал из-под замка «ногайский нож» – еще одну сфабрикованную улику.

Версия же гибели царевича в результате несчастного случая была выдвинута непосредственными очевидцами случившегося. В полдень 15 мая Дмитрий с ребятами во дворе играл ножичком в «тычку» (сейчас эта игра называется «ножички»). Вместе с царевичем была мамка Волохова, кормилица Арина Тучкова с сыном Баженко, приходившимся Дмитрию молочным братом, постельница Марья Колобова с сыном Петрушкой и еще два «жильца» (отобранные в свиту царевича его сверстники). Мальчиков допрашивали с особой тщательностью, полагая, что устами младенца глаголет истина, поскольку детей гораздо труднее, чем взрослых свидетелей, научить складно, без запинки врать, не путаясь в деталях и отвечая на все каверзные вопросы следователей. Шуйский интересовался, «кто в те поры за царевичем были». «Жильцы» и сыновья кормилицы и постельницы согласно показали, что «были за царевичем (то есть возле царевича. – Б. С.) в те поры только они, четыре человека, да кормилица, да постельница». Они категорически отрицали, что вместе с царевичем были еще сын мамки Осип Волохов, Данила Битяговский и Никита Качалов. Происшествие жильцы описали следующим образом: «…Играл-де царевич в тычку ножиком с ними на заднем дворе, и пришла на него болезнь – падучий недуг – и набросился на нож».

Взрослые очевидцы вполне подтвердили показания ребят. Подключники Ларионов, Иванов и Гнидин – служители царицына двора в Угличе – заявили, что, когда царица Мария села обедать, они стояли «вверху за поставцом, ажно, деи, бежит вверх жилец Петрушки Колобов, а говорит: тешился, деи, царевич с нами на дворе в тычку ножом и пришла, деи, на него немочь падучая… да в ту пору, как ево било, покололся ножом сам и оттого умре».

Постельница Колобова, кормилица Тучкова и мамка Волохова подтвердили свидетельства жильцов и подключников. Кормилица, например, в присутствии царицы и Шуйского возложила на себя всю вину за смерть Дмитрия: «…Она того не уберегла, как пришла на царевича болезнь черная… и он ножом покололся…» Царица Мария, однако, не стала наказывать верную служанку, а удовлетворилась насильственной смертью ненавистных Битяговских.

Нашелся и еще один очевидец гибели Дмитрия, совершенно случайный. Приказной царицы Протопопов заявил следователям, что услышал о смерти царевича от ключника Толубеева, а тот в свою очередь показал, что печальную весть узнал от стряпчего Юдина. В ходе очной ставки, устроенной всем троим, выяснилось, что в момент происшествия Юдин находился в верхних покоях «у поставца» и как раз смотрел в окно, выходившее на задний двор. Он увидел, как царевич, играя в «тычку», напоролся на нож. Близкий к Нагим Юдин хорошо знал выдвинутую ими версию об убийстве Дмитрия людьми Бориса Годунова и потому отнюдь не горел желаниям обнародовать свои показания, данную версию полностью опровергавшие. Если бы комиссия от других свидетелей не узнала о нем как об очевидце несчастного случая, свидетельство Юдина вряд ли вообще дошло бы до нас.

То, что Дмитрий действительно страдал «падучей болезнью» (эпилепсией), подтверждали многие свидетели. Приступы случались у него почти ежемесячно. Примерно за месяц до гибели у царевича был особенно сильный припадок. Тогда, по показаниям мамки Волоховой, Дмитрий «объел руки Ондрееве дочке Нагова, едва у него… отняли». Андрей Нагой подтвердил, что царевич у его дочери «руки переел», подобно тому как прежде нередко во время приступов «руки едал» у окружающих; если его пытались держать, «в те поры есь в нецывенье (в неистовстве. – Б. С.) за что попадетца». А вдова Битяговского рассказала комиссии: «Многажды бывало, как его станет бити тот недуг и станут ево держати Ондрей Нагой, и кормилица, и боярони, и он… им руки кусал или за что ухватил зубом, то объест».

Последний роковой приступ болезни длился у Дмитрия пять дней. Он начался во вторник. В четверг царевичу «маленько стало полехче», и мать отправилась с ним к обедне, а потом отпустила погулять. В субботу, 15 (25) мая 1591 года, он повторно вышел на прогулку, и тогда-то и произошел несчастный случай, когда внезапно возобновился приступ падучей.

Не вызывает также сомнения, что в момент этого приступа Дмитрий в самом деле играл в «тычку». Свидетели показали, что царевич «играл через черту ножом», «тыкал нож», метал остроконечный нож в нарисованный на земле круг. Находившиеся возле Дмитрия жильцы утверждали, будто он «набросился на нож». Василиса Волохова описала происшедшее более подробно: «…Бросило его о землю, и тут царевич сам себя ножем поколол в горло». Другие свидетели отмечали, что Дмитрий укололся ножом, «бьючися» или «летячи» на землю, то есть либо во время конвульсий уже на земле, либо еще при падении. Несомненно, нож поразил или сонную артерию, или яремную вену, что было ранением безусловно смертельным.

Нагие, пытаясь снять с себя ответственность за расправу над Битяговскими, стали распускать слухи, что царевича Дмитрия убили подосланные Годуновым люди. Правитель при первой возможности отомстил родне царицы и за гибель своего дьяка, и за клевету. Нагих обвинили в поджоге Москвы после очередного пожара в столице и посадили в тюрьму, а лишившуюся единственного сына царицу Марию насильно постригли в монахини и отправили в Кирилло-Белозерский монастырь.