Читать книгу Исчезнувшее свидетельство - Борис Михайлович Сударушкин, Борис Сударушкин - Страница 8

– Где и у кого, граф, вы приобрели список «Слова о полку Игореве»? – задал Окладин-Калайдович первый вопрос, таким образом заставив и краеведа говорить не от своего имени, а от имени Мусина-Пушкина.

Вживаясь в роль сиятельного графа, Пташников ответил не сразу:

– До обращения Спасо-Ярославского монастыря в архиерейский дом управлял оным архимандрит Иоиль Быковский, муж с просвещением и любитель словесности. По уничтожении штата остался он в том монастыре на обещании до смерти своей. В последние годы находился он в недостатке, а по тому случаю комиссионер мой купил у него все русские книги, в числе коих в одной, под названием Хронограф, в конце найдено «Слово о полку Игореве».

– Вы можете назвать имя комиссионера, купившего Хронограф у Иоиля Быковского?

– У меня было много комиссионеров, в том числе и в Ярославле. Всех я не упомню.

– Иоиль Быковский знал, для кого ваш комиссионер приобретает Хронограф?

– Я не делал из этого секрета. О том, что я занимаюсь коллекционированием древностей, в Ярославле многие были осведомлены.

– Когда вы приобрели Хронограф, вам уже было известно, что в нем находится «Слово о полку Игореве»?

– Нет, об этом я узнал, лишь получив древний манускрипт.

– А ведал ли о том, что в Хронографе находится неизвестное древнерусское произведение «Слово о полку Игореве», Иоиль Быковский?

– Затрудняюсь ответить на ваш вопрос точно. Об этом лучше бы спросить самого Иоиля.

– Как выглядел список «Слова о полку Игореве»?

– «Слово» было написано на лощеной бумаге в лист, в конце летописи довольно чистым письмом. По почерку письма и по бумаге должно отнести оную переписку к концу четырнадцатого или к началу пятнадцатого века.

– Какие еще произведения входили в приобретенный вами Хронограф?

– Книга сия содержала следующие, по их названиям, произведения:

«Книга глаголемая Гранограф, рекши начало писменам царских родов от многих летописец; прежде о бытии, о сотворении мира, от книг моисеевых и от Иисуса Навина, и от судей Иудейских, и от четырех царств, так же и о Ассирийских царях, и от Александрия, и от Римских царей, Еллин же благочестивых, и от Русских летописец, Сербских и Болгарских»;

«Временник, еже нарицается летописание Русских Князей и земля Русскыя»;

«Сказание о Индии богатой»;

«Синагрип Царь Адоров, Иналивския страны»;

«Слово о полку Игореве, Игоря Святославля, внука Ольгова»;

«Деяние прежних времен храбрых человек и борзости, и о силе, и о храбрости»;

«Сказание о Филипате, и о Максиме, и о храбрости их».

Еще думно есть слышати о свадебе Девгееве, и о всехыщении Стратиговне.

– В каком году вы приобрели Хронограф Спасо-Ярославского монастыря?

– В 1788 году.

– При каких обстоятельствах и когда Спасо-Ярославский монастырь был преобразован в архиерейский дом?

– Был соответствующий Указ императрицы Екатерины Второй от 3 июля 1787 года. В следующем году она подписала Указ «О разделении епархий сообразно с разделением губерний», в котором приписывалось действительному тайному советнику и генерал-губернатору Ярославскому и Вологодскому Мельгунову, упразднив Спасо-Ярославский монастырь, обратить его для пребывания Ростовского и Ярославского архиепископа.

– Говорилось ли в Указе о дальнейшей судьбе архимандрита Иоиля Быковского?

– Было распоряжение по старости и болезни увольняемому архимандриту выплачивать его жалование до самой смерти.

– Каково было жалованье архимандрита?

– Пятьсот рублей в год.

– Это никак не вяжется с вашим заявлением, что в последние годы Иоиль Быковский находился в недостатке: оказывается, ему сохранили жалованье, и не малое. Почему же он расстался с Хронографом? Ведь вы только сейчас утверждали, что это был человек просвещенный и большой любитель словесности. Неужели он не понимал ценности манускрипта, которым владел?

– Иоиль Быковский дал бы вам исчерпывающий ответ, но он умер еще в 1798 году.

– Кстати, при жизни Иоиля Быковского вы никогда не говорили, что приобрели список «Слова о полку Игореве» у него. А ведь со времени приобретения списка до смерти архимандрита прошло целых десять лет, срок большой. Чем вы объясните столь долгое молчание?

– Я был бы плохой собиратель древностей, если бы всем раскрывал своих поставщиков.

– А может, вы дожидались смерти архимандрита?

– С какой целью?

– Чтобы скрыть истинные обстоятельства приобретения «Слова»; или по какой-то другой причине, но также имеющей отношение к вашему Собранию российских древностей.

– Несправедливое обвинение. Просто у меня никто не спрашивал, у кого именно я приобрел список.

– Вы не говорили об истории «Слова» с Николаем Михайловичем Карамзиным, который видел Спасо-Ярославский Хронограф?

– Не припомню.

– В таком случае я зачитаю отрывок из его статьи, опубликованной в Гамбурге, в журнале французских эмигрантов: «Два года тому назад в наших архивах был обнаружен отрывок из поэмы под названием “Песнь воинам Игоря”, которую можно сравнить с лучшими оссиановскими поэмами и которая написана в двенадцатом столетии неизвестным сочинителем».

– Карамзин действительно был одним из немногих, кто видел Хронограф со «Словом о полку Игореве». Не понимаю, в чем вы хотите меня обвинить.

– Журнал со статьей Карамзина вышел в октябре 1797 года. Значит, на основании каких-то данных Карамзин считал, что список «Слова о полку Игореве» был приобретен в 1795 году, то есть спустя семь лет после указанного вами срока. Вы можете объяснить это несоответствие?

– Карамзин ошибся – вот и все объяснение.

– Вряд ли столь серьезный ученый, во всем привыкший к точности, допустил бы такую ошибку. Вероятней, он указал тот год приобретения «Слова», который вы ему назвали тогда.

– Повторяю: я не помню, чтобы такой разговор состоялся у нас с ним.

– А как вы объясните, что он сообщает только об отрывке из поэмы?

– Карамзин мог просто оговориться.

– Не слишком ли много ошибок допустил он в одной фразе?

– К сожалению, ошибаются и ученые.

– Какие «наши архивы» он упомянул, если «Слово о полку Игореве» было собственностью Иоиля Быковского?

– Не имею представления.

– В пояснении к портрету Бояна в «Пантеоне российской словесности», вышедшем в 1801 году, Карамзин писал: «За несколько лет перед сим в одном монастырском архиве нашлось древнее сочинение, достойное Оссиана и называемое “Песнью воинам Игоря”». Заметьте: Карамзин уточняет, что «Слово о полку Игореве» нашлось в монастырском архиве. О частном собрании Иоиля Быковского и речи нет.

– Карамзин не знал всех обстоятельств находки «Слова», потому и назвал монастырский архив. В конечном счете это было и не столь важно для Николая Михайловича, его больше интересовал сам текст «Слова о полку Игореве».

– Значит, вы приобрели Хронограф со «Словом» у Иоиля Быковского в 1788 году, сразу после упразднения Спасо-Ярославского монастыря? А с какого по какой год вы были обер-прокурором Святейшего синода?

– С 1791 по 1797 год… Кажется, я догадываюсь, почему вы задали этот вопрос: ходили слухи, что для пополнения Собрания российских древностей я использовал служебное положение.

– Увы, дело не ограничилось только слухами: после вашего ухода из Синода новый обер-прокурор князь Хованский возбудил против вас обвинения в присвоении вами монастырских ценностей. В частности, всплыла история с незаконным приобретением Лаврентьевской летописи. Что вы можете сказать об этих обвинениях?

– В свою защиту я приведу только один документ. Узнав о моем назначении президентом Академии художеств, новгородский митрополит Гавриил – человек достойный и уважаемый – обратился к императрице Екатерине со следующим посланием:

«Всеавгустейшая и всемилостивейшая монархиня!

Синод особливым Вашего Императорского Величества благоволением почитает определение обер-прокурором Алексея Ивановича Мусина-Пушкина. Время довольно открыло его благорасположение к наблюдению истины, твердость намерений, удаленную от пристрастия, приверженность к Церкви, порядочное течение дел. Ныне услышав, что он пожалован президентом Академии художеств, Синод, Ваше Императорское Величество, просит оставить его и при Синоде обер-прокурором. Благоволение Вашего Императорского Величества о сем поставит и для Синода и для просителей особливое счастье. Сим убеждаюсь, Ваше Императорское Величество, всеподданейше просить сию Вашу милость к Синоду продолжить».

На этом письме Екатерина всемилостивейше написала 5 марта 1794 года: «С удовольствием вижу Вашего Преосвященства просьбу; я инако и не разумела».

Так высоко была оценена моя деятельность в должности обер-прокурора Святейшего синода. Узнав о моем Собрании российских древностей, Екатерина Великая удостоила меня личного с собой общения. Ей угодно было видеть собранные мною некоторые летописи и Крекшину принадлежавшие бумаги, которые с крайним любопытством рассмотрев, благоволила некоторые оставить у себя, а вместо того пожаловала мне несколько харатейных книг и древних летописей и бумаг, в кабинете ее находившихся, кои самой ей читать было трудно, и поручила мне из оных и из других древних книг обо всем, что до российской истории касается, делать выписки, дозволив искать всюду и требовать, что найду для себя нужным. Таковое дозволение доставило мне редкие исторические и дипломатические выписки и книги, а место мое в Святейшем синоде и короткое знакомство с духовными особами подали случай собрать множество древних рукописей и печатных книг, что весьма умножило и обогатило мое собрание… Таким образом, действовал я по прямому распоряжению императрицы Екатерины Великой и никаких злоупотреблений не было.

– Тогда тем более непонятно, почему вокруг «Слова о полку Игореве» возникло столько неясностей и загадок. Туманны обстоятельства его находки, не менее загадочны обстоятельства его публикации.

– Не понимаю, что вы нашли здесь загадочного.

– Назовите тех, кто был участником первого издания «Слова».

– Во время службы моей в Санкт-Петербурге несколько лет занимался я разбором и переложением «Слова» на нынешний язык. В подлиннике он был написан довольно ясным почерком, но разобрать его было весьма трудно, потому что не было ни правописания, ни строчных знаков, ни разделения слов, в числе коих множество находилось неизвестных и вышедших из употребления. Прежде всего нужно было его разделить на периоды, а потом добираться до смысла, что крайне затрудняло работу, и хотя все было уже разобрано, но я, не будучи переложением моим доволен, выдать оный в печать не решился. В 1799 году, по переезде моем в Москву, я продолжил эту работу с Малиновским и Бантышем-Каменским и только после того отдал рукопись в печать.

– Сколько экземпляров «Слова о полку Игореве» было напечатано?

– 1200 книг. Отпечатаны они были в конце 1800 года и большинство экземпляров хранилось в моем Собрании российских древностей.

– Как вы объясните, что за двенадцать лет после публикации небольшой тираж не был раскуплен? Вы предпринимали какие-то шаги с целью его распространения?

– В «Московских ведомостях» трижды было напечатано объявление о продаже «Слова о полку Игореве» в лавках купца Кольчугина.

– Почему же вы не отправили книги в лавки?

– Мне стало ясно, что книга такого содержания не заинтересует неподготовленных читателей. И я оставил книги у себя, чтобы дарить друзьям и тем, кто истинно интересуется древней русской историей и письменностью.

– В результате погиб и единственный список «Слова о полку Игореве», и почти весь его тираж, и все ваше Собрание российских древностей. Как это могло случиться?

– Жестокая судьба, очевидно, гнавшая историю любезного отечества нашего, судила и сему единственному и драгоценному стяжанию, многолетними трудами и большим иждивением собранному, погибнуть в Москве в бедственный и вместе с тем славный для отечества 1812 год, в который с великолепным моим домом оное было превращено в пепел.

– Неужели вы не могли спасти из вашего Собрания самые ценные рукописи: Троицкую летопись, «Слово о полку Игореве»?

– Не имел возможности, поскольку в Москве меня тогда не было.

– Вынужден заметить, сиятельный граф, что обстоятельства гибели древнего списка «Слова» в Москве так же туманны и подозрительны, как и обстоятельства его находки в Ярославле. Но вернемся к первой публикации «Слова о полку Игореве» и воспроизведем факты, которые, при их рассмотрении, тоже не могут не показаться настораживающими. Помимо «Слова» вы подготовили к изданию такие древние памятники письменности, как Русская Правда, находившаяся в составе так называемого Пушкинского сборника, и «Поучение» Владимира Мономаха, которое входило в состав злополучной Лаврентьевской летописи. Первый сборник вы получили из Тихвинского монастыря; летопись, как выяснилось, поступила к вам из новгородского Софийского собора. Оба эти приобретения вы сделали не раньше 1791 года. Русская Правда была опубликована в 1792 году, через год вышло «Поучение». В работе над ними принимали участие те же Болтин и Елагин, которые первыми помогали вам в прочтении «Слова о полку Игореве». Почему же оно вышло только спустя двенадцать лет после его находки?

– Поэтическое «Слово» имело больше текстовых неясностей, чем Русская Правда и «Поучение», носившие деловой характер. Кроме того, если признаться, я не терял надежду найти еще один список «Слова о полку Игореве» и провести сравнение текстов, чтобы разгадать темные места.

– И все-таки трудно объяснить такую задержку, зная ваш энергичный характер.

– Я считаю себя вдумчивым, серьезным исследователем, что бы ни говорили обо мне мои недоброжелатели.

– В таком случае, как оценить следующее высказывание типографщика Селивановского, участвовавшего в первом издании «Слова о полку Игореве»: «Корректуру держали Малиновский и Бантыш-Каменский, а третью уже читал граф Пушкин. Они делали частые поправки в корректуре, с точностью издавая подлинник, отчего печатание шло медленно. Граф Пушкин не имел права помарывать корректуру». Не правда ли, интересное замечание?

– Чем же именно?

– Не странно ли, что вам – владельцу рукописи, «вдумчивому, серьезному исследователю», как вы называете себя, по сути дела было запрещено активно участвовать в работе над изданием «Слова»?

– В этом ничего оскорбительного для меня не было: Малиновский и Бантыш-Каменский в то время считались самыми авторитетными археографами. Я полностью доверял им, потому и пригласил именно их принять участие в работе.

– Здесь тоже не все ясно. Малиновский и Бантыш-Каменский проделали при подготовке «Слова о полку Игореве» к печати такую огромную работу, однако издание вышло анонимно, только в предисловии было сказано, что «Подлинная рукопись, по своему почерку весьма древняя, принадлежит издателю сего, который чрез старания свои и просьбы к знающим достаточно российский язык доводил чрез несколько лет приложенный перевод до желаемой ясности, и ныне по убеждению приятелей решился издать оный на свет». Имя издателя – «действительного тайного советника и кавалера графа Алексея Ивановича Мусина-Пушкина» – в примечании указано, а непосредственные исполнители издания так и не названы. А между тем в других изданих, в которых участвовал тот же Бантыш-Каменский, он свое имя не замалчивал. Больше того, сын ученого в составленном им «Словаре достопамятных людей Русской земли» в сообщении о трудах своего батюшки работу над «Словом о полку Игореве» даже не упомянул. Как вы это объясните?

– Бантыш-Каменский подготовил столько публикаций, что работа над «Словом о полку Игореве» для его сына была малозначительным эпизодом. Сам Бантыш-Каменский так не считал, хотя по скромности и не указал в первом издании «Слова» своего имени. Малиновский своего участия и вовсе не скрывал, на экземпляре «Слова о полку Игореве», подаренном Дашковой, написал собственноручно: «Ее сиятельству милостивой государыне княжне Екатерине Романовне Дашковой всеусерднейшее приношение от трудившегося в объяснении и переводе сего древнего отечественного умопроизведения».

– В примечаниях к своей «Истории государства Российского» Карамзин писал: «В той же книге, в коей находится “Слово о полку Игореве”, вписаны еще две повести: “Синагрип, царь Адоров” и “Деяние прежних времен храбрых человек…” В той же книге находится еще «Сказание о Индии богатой, или Мнимое письмо священника Иоанна к Мануилу, греческому императору». Таким образом, из восьми названных вами, граф, произведений, которые были вместе со «Словом о полку Игореве», Карамзин называет только четыре, не упоминая ни Хронограф, ни Временник. А тот же Хронограф, между прочим, занимал в сборнике самый большой объем. Как вы объясните эту неувязку?

– Вероятно, Карамзин не назвал Хронограф из-за малой его изученности в то время, ведь доскональное изучение хронографов началось позднее.

– Это не вяжется с тем, что Карамзин писал в своей «Истории государства Российского»: «Доныне еще не издано ни одного хронографа, они разных сочинителей и тем любопытнее». Следовательно, Карамзин очень интересовался хронографами, а в вашем сборнике почему-то его не заметил.

– А какое объяснение можете дать вы?

– Очень простое: в том сборнике, который видел Карамзин, ни Хронографа, ни Временника не было, иначе бы он, как историк, обратил бы на них свое внимание.

– Но ведь в первом издании «Слова о полку Игореве» я указал их! Карамзин мог меня поправить – и не сделал этого.

– Можно предположить, что вы были вынуждены связать «Слово о полку Игореве» с Хронографом, принадлежавшим почившему в Бозе архимандриту Иоилю Быковскому, после того как вас стали обвинять в использовании должности обер-прокурора Синода для приобретения рукописей в церквах и монастырях. Как и в случае с Лаврентьевской летописью, вы скрыли истинное место находки «Слова о полку Игореве», так как это приобретение тоже было незаконным. Но до этого вы проговорились Карамзину, что отыскали «Слово» в монастырском архиве. И назвали год приобретения древнего списка – 1795-й, то есть список оказался у вас в то самое время, когда вы были обер-прокурором Синода. Карамзин промолчал, потому что не хотел подводить вас. Или вы его попросили о том. Но в любом случае рассказанная вами история древнего списка «Слова о полку Игореве» нуждается в существенных уточнениях.

– В таком случае мне нечего больше сказать…