Читать книгу Великий Линкольн. «Вылечить раны нации» - Борис Тененбаум - Страница 9

I

Сторонников «аболиционистов» в США по-русски, наверное, следовало бы звать «отменяльщиками». Английское слово «abolitionism» пошло от латинского «abolitio», «отмена», и означало движение, добивающееся отмены какого-либо закона. Ну, в случае США второй трети XIX века это означало отмену закона о рабстве. Движение это было импортировано из Англии, где оно зародилось уже давно и преуспело настолько, что рабовладение там было запрещено.

И даже более того. Давление общественного мнения вынудило английское правительство заняться борьбой с работорговлей. К работорговцам в Англии через некоторое время и вовсе стали относиться как к пиратам, и грозный флот Великобритании, в ту пору истинной «Владычицы морей», вымел их со всех морей.

В США к 30-м годам XIX века они такими успехами похвастаться не могли, но, тем не менее, издавали свою газету «Liberator» – «Освободитель» и оформились в Американское общество борьбы с рабством. Они не были едины. То есть рабство-то все аболиционисты универсально считали злом – проблема была в том, что делать дальше. Тут их мнения расходились, образуя полный спектр от мирной просветительской деятельности и до вооруженной борьбы. По понятным причинам аболиционисты могли действовать открыто только в свободных штатах, но, надо сказать, их и там не очень-то жаловали. Их винили в том, что их идеи ставят под угрозу союз Севера и Юга, а к тому же и противоречат Конституции США [1].

Понятно, что аболиционисты, принципиальные противники рабства, встретили «Акт Канзас – Небраска» в штыки – но теперь, в 1854 году, их стали слушать куда внимательнее. Проповеди на тему «человек человеку – брат» имели хождение разве что в благочестивых общинах квакеров где-нибудь в Пенсильвании или в среде интеллигенции в штате Массачусетс.

B свободных штатах вроде Иллинойса на все это плевать хотели – негров там не любили. Но фермеры, тяжким трудом поднимавшие новые земли, считали, что само по себе наличие рабовладения унижает их достоинство как свободных людей, потому что получается, что они делают ту же работу, которую в рабовладельческих штатах делают негры, сведенные до положения домашнего скота.

К тому же во всех штатах Севера, примыкающих к западной границе, было сильно движение «free soil» – «фри-сойл», «свободная почва». Идея тут была простой и понятной – земли на западе много, и она принадлежит тому, кто поливает ее потом. Томас Линкольн, отец Авраама Линкольна, был как раз таким «фри-сойлером» – только он об этом и не подозревал, а просто принимал как свое естественное право.

Для людей такого типа казалась невыносимой сама мысль о том, что в Канзасе, то есть сразу на запад от Иллинойса, им перейдут дорогу богатые люди, с деньгами и с рабами, и отнимут у них их будущую землю, их еще не полученное добро.

Наконец, где-то в 1840-х и 1850-х годах возникла партия «Know Nothing» «Ничегонезнаю». Можно сказать – партия «ничегонезнаек»? Название получилось следующим образом – партия была секретной, и на вопрос о ее деятельности полагалось отвечать: «Ничего не знаю». Это было националистическое движение, в его ряды принимали только тех, кто был рожден в США, был протестантом и при этом происходил из Англии или Шотландии. Католиков-иммигрантов полагалось искоренять, ибо они «враждебны американским ценностям и управляются Папой римским…». Может быть, в наши дни где-нибудь в России их бы считали «партией борьбы с понаехавшими». Они действовали не только на Севере, но и на Юге, но в силу множества причин нищие ирландцы-католики оседали главным образом в Нью-Йорке, а немецкие иммигранты, все больше фермеры и тоже католики, двигались на запад, куда-нибудь в Иллинойс, – и встречали там серьезное сопротивление.

Bозможность введения рабовладения в Канзасе не нравилась ни иммигрантам, ни «ничегонезнайкам» – это уменьшало их шансы на получение там земли. Hо стороны ненавидели друг друга и договориться об общей программе не могли. Pазобщенная и бестолковая оппозиция «Акту Канзас – Небраска» шумела на митингах – толку от этого шума не было никакого.

Так все и шло – вплоть до октября 1854 года.

II

Сенатор от Иллинойса Стивен Дуглас был умным человеком. Результаты местных выборов, прошедших в Иллинойсе, его не обрадовали, и он решил «разъяснить свою позицию…». В течение двух месяцев, с начала августа и до начала октября 1854 года, он колесил по штату, выступая на политических митингах. Любимой темой у него было поношение аболиционистов – в Иллинойсе их, в общем, не любили. Иногда можно было покритиковать и «ничегонезнаек» – это зависело от населения округа. Если там было много новых иммигрантов, то такого рода критика собравшейся аудиторией воспринималась очень позитивно. Но главным мотивом выступлений сенатора было прославление исконно американского принципа самоуправления – пусть жители Канзаса и Небраски сами определят форму устройства своих штатов, не спрашивая мнения федеральных властей. И не надо беспокоиться о том, что они могут выбрать рабовладельческий строй, – во-первых, это их дело, во-вторых, природные условия не таковы, чтобы рабовладение имело тут какие-то преимущества.

По доброй американской традиции оратору полагалось выслушать и возражeния. Hо своих обычных оппонентов Стивен Дуглас громил легко, они не могли с ним тягаться. Митинг в Спрингфилде 3 октября прошел как обычно, но был прерван проливным дождем и перенесен на следующий день, на этот раз под крышу здания палаты представителей. Дуглас договорил свою речь, был вознагражден бурными аплодисментами и на следующий день пришел выслушать возможные возражения.

Слово на этот раз взял известный местный юрист, мистер Авраам Линкольн.

Начал он издалека – сказал, что ничуть не сомневается в добрых намерениях сенатора Дугласа. Дальше, однако, он перешел к критике и сказал своим слушателям, что все разговоры о том, что рабовладение не найдет себе применения в Канзасе, – это так, «колыбельная», ее и поют-то для того, чтобы дети заснули. Канзас мало чем отличается от северной части штата Миссури, – а там рабовладение цветет. И получается, что новые поселенцы, которые двинутся в Канзас и Небраску из Иллинойса, столкнутся там с поселенцами из Миссури. И понятно, что с их деньгами и с их рабами лучшие земли достанутся именно им, и тогда конец свободному фермерскому земледелию. Дальше Линкольн перешел к любимой теме Дугласа – священной воле местного населения избирать себе ту форму правления, которая ему подходит. Он сразу же согласился с тем, что действительно, местные законы подходят для местных условий, и если в Виргинии с ее протяженным атлантическим побережьем есть смысл регулировать добычу устриц, то в Индиане это совершенно ни к чему. Но вопрос о рабстве носит другой характер, и его решение зависит от того, «признается ли негр человеком…».

И дальше Линкольн сказал, что вот тут-то и есть критический пункт его разногласий с сенатором Дугласом. Они согласны в том, что рабовладение в США существует и что, по-видимому, это прискорбный факт, с которым приходится как-то сосуществовать. Но само по себе рабство неприемлемо с моральной точки зрения, потому что «ни один человек не может быть так хорош, чтобы править другим без его согласия…». И дальше он начал громить довод Дугласа о том, что «отцы-основатели», закладывая фундамент нового государства, не упоминали отмену рабства как необходимость. Линкольн утверждал, что они много чего не упоминали, – например, необходимость исцеления рака, – но можно ли сомневаться, что революционеры, провозгласившие самоочевидной истиной равенство всех людей, сделали бы исключение из этого правила, например для хромых? Конечно же нет? Если так, почему негры исключены из сословия людей и приравнены к животным, которых можно покупать и продавать?

И Линкольн вернулся к своему вопросу: «…признается ли негр человеком…»?

III

Нельзя сказать, что эффект eгo речи сказался немедленно. Уже на следующий день Линкольнa в пух и прах разнесли в газете «Register», издаваемой соратникaми Дугласа: на видном месте была помещена как бы эпитафия, посвященная бывшему конгрессмену, Аврааму Линкольну, который похоронил сам себя, сказав нечто уж совсем несообразное с логикой. Но другие люди посмотрели на это совсем иначе. Линкольну его политические друзья посоветовали ездить вслед за Дугласом и на каждом митинге, где тот будет выступать, говорить то же. Линкольн так и сделал. И чем больше Стивен Дуглас старался обьяснить избирателям свою точку зрения, тем больше он способствовал тому, что слушали и Линкольна, – и его речь встречала нечто большее, чем одобрение.

Она произвела эффект кристаллика, брошенного в перенасыщенный соляной раствор, – вокруг нее начался процесс политической кристаллизации. Постановка вопроса, сделанная Линкольном, переводила разговор о распространении рабовладения на территорию Канзаса и Небраски на уровень морали, и при этом так, что не предполагалось никаких крайностей, вроде освобождения рабов в штатах Юга. Коли так, то появлялась точка зрения, с которой могли согласиться и аболиционисты, и «фри-сойлеры», сторонники свободного фермерского земледелия, и «ничегонезнайки», и новые иммигранты-католики: действительно, разве негры не люди?

Как оказалось, не обязательно признавать их равными – пункт, который отвергался всеми, кроме аболиционистов, – достаточно признать их людьми. И все, вопрос о распространении рабовладения на новые территории снимался сам собой.

Из этого положения вещей были сделаны определенные выводы – Линкольна ввели в состав правления новой партии, названной республиканской, причем сделано это было не только без его просьбы, но даже и без его согласия.

В графстве Сагамон, к которому относился Спрингфилд, Линкольна избрали в законодательное собрание штата Иллинойс чуть ли не со 100 %-ным результатом. Он, однако, заявил самоотвод, и не из излишней скромности, а потому, что у него появилась цель куда как покрупнее – предстояли выборы нового сенатора, и у Линкольна были большие шансы на успех. К сожалению, ничего из этого не вышло. Пост сенатора доставался тому, кто сумел бы набрать необходимое большинство среди членов палаты представителей Иллинойса – и против кандидатуры Линкольна восстали абсолютно все сторонники партии демократов, даже те, кто был согласен с ним в отношении «Акта Канзас – Небраска».

В итоге он подошел на волосок к достижению заветной цели, но все-таки не достиг ее, понял, что стать сенатором уже не сможет, и в такой ситуации сделал смелый политический ход – по просьбе Линкольна его сторонники проголосовали за кандидата от демократов, стоявшего за отмену Акта. Авраам Линкольн был политиком и знал, что благодарность в политике – продукт скоропортящийся. Так что на признательность со стороны победителя он не рассчитывал. Но избрание человека, стоявшего против Стивена Дугласа, бесспорного лидера демократов Иллинойса, вносило раскол в демократическую партию и лишало Дугласа союзника в будущих заседаниях сената. Пожалуй, можно допустить и ту мысль, что сама по себе возможность причинить неприятность Стивену Дугласу не была Линкольну неприятной. Он был человеком вовсе не злым, и не сказать, чтобы мстительным. Но все-таки Дугласа он очень не любил.

IV

На сьезде редакторов газет, выступавших против «Акта Канзас – Небраска», был только один человек, не относившийся к газетчикам. Звали его Авраам Линкольн, и свою речь он начал с того, что рассказал об истории, якобы с ним произошедшей. Выступал он на митинге, и тут одна пожилая дама, сидевшая в первых рядах, сказала ему, что он – «…самый неприбранный и непригожий джентльмен из всех, кого она когда-либо видела…». Ну, Линкольн сказал ей, что ему очень жаль, но, к сожалению, поправить тут он ничего не может. Его внешность, такая, какая она есть, ему дана и от него не зависит.

«Да, – согласилась его собеседница, – думаю, что так и есть. Но почему бы вам не бросить выступления с речами и не остаться попросту дома?»

Аудитория наградила оратора смехом и рукоплесканиями. Газетчики – люди ушлые, и они ценили острое словцо. Tем более что Линкольн для описания своей неприглядности использовал слово «homely» – простой, пресный, неухоженный, скучный, у которого один корень со словом «home» – родной дом, в значении собственного очага. По-русски так не скажешь, но аудитория у Линкольна была англоязычная, и ей он угодил.

Ну, когда публика отсмеялась, начались уже разговоры о деле. Было принято решение добиваться отмены «Акта Канзас – Небраска» и настаивать на восстановлении компромисса, достигнутого в 1850 году. За словами последовали и действия. 25 мая 1856 года в Иллинойсе была организована республиканская партия. Собственно, партия с таким названием уже как бы была, но число ее сторонников было маленьким, и влияния она не имела.

Сейчас, в мае 1856 года, все было иначе.

Все, кто был недоволен «проектом Стивена Дугласа», нашли наконец общий дом и назвали его республиканской партией. Политическая платформа партии была выстроена так, чтобы «собрать под один шатер…» максимальное количество людей. С одной стороны, твердо говорилось, что ни религия, ни место рождения не имеют никакого значения, – и это заявление грело души немцев и ирландцев. С другой стороны, утверждался приоритет общественных школ перед частными религиозными школами, что снимало опасения «ничегонезнаек» перед «разрушающим проникновением папизма…».

Но, понятное дело, главным пунктом был вопрос об аморальности рабства. Тема педалировалась на все лады. Когда в южных газетах сравнили участь раба, старость которого была обеспечена, с участью белого работника на Севере, который вполне мог умереть в глубокой нищете, это было интерпретировано как призыв к введению рабства и для белых.

Страсти раздувались еще и новостями, приходившими из Канзаса. В старое время потоки переселенцев с Юга и потоки переселенцев с Севера никогда не пересекались. Миграция в общем шла на запад от исходных, «родительских» штатов и двигалась вместе с границей. Сейчас в Канзасе эти потоки не только встретились, но и столкнулись. Поскольку никаких кадастров земельной собственности создано не было, споры решались револьвером и ножом Боуи[2].

А это такая штука, что может быть длиной сантиметров в 30 и уж скорее напоминает меч. Tак что бои в Канзасе разгорались нешуточные. Линкольн говорил, что «в Канзасе насилие рождает насилие…», и он ничуть не преувеличивал остроты проблемы. Обе стороны – и сторонники свободных земель для ферм, и сторонники плантаций и рабовладения – начали организовываться в вооруженные отряды. Им, конечно, всячески помогали, и не только материально, политические битвы шли в обеих палатах конгресса. Обе стороны – и Юг, и Север – обвиняли друг друга в вероломстве. Помимо этой грызни, дело осложнялось еще и тем, что на 1856 год приходились президентские выборы.

У республиканской партии серьезных шансов на выборах не было.

Примечания

1. Конституция решение этого вопроса действительно оставляла на усмотрение отдельных штатов – иначе бы Союз попросту не состоялся.

2. Нож Боуи – крупный нож с обухом, на котором у конца выполнен специальный скос, имеющий форму дуги («щучка») таким образом, чтобы острие клинка было направлено немного вверх. Зачастую эта часть обуха затачивается; многие ножи Боуи имеют крестовину. Нож назван по имени изобретателя – Джеймса Боуи, героя техасской революции.