Читать книгу Незнакомый Пушкин и «утаённая» муза поэта - Борис Викторович Буткевич - Страница 6

«Вам должно знать, что мой чиновник

Был сочинитель и любовник;

Свои статьи печатал он

В "Соревнователе". Влюблен

Он был в Коломне по соседству…»

Осень 1817 года. Воскресенье. Как обычно, в этот день Александр Дмитриевич принимал гостей. После степенного обеда общество разделилось: мужчины направились в кабинет к ломберным столам, возле которых буфетчик Фадеич еще загодя приготовил строй бутылок, окружив их судачками с рыжиками, икрой, хрустящими огурчиками и прочей соблазнительной снедью. Дамы в столовой допивали чай, а молодежь, устроившись в одном из уголков залы, готовилась играть в шарады.

Однако на этот раз игра не клеилась. Сквозь плохо прикрытую дверь кабинета то и дело долетали басистые раскаты брани, извергаемой, как всегда, проигрывавшим графом Ивеличем, вслед же звучал осуждающий голос настоятеля Покровской церкви отца Бориса Албенского. Девушки в зале умолкали и краснели, двое их кавалеров с деланной невозмутимостью поглаживали усы, а притаившаяся в уголке няня Фадеевна (жена буфетчика) испуганно крестилась. Положение было спасено предприимчивой Любочкой. Заговорщическим шепотом она предложила навестить соседку, свою подругу Екатерину. Марковну, по легкому нездоровью оставшуюся сегодня дома. Короткое обсуждение, идея одобрена. Фадеевна – наперсница всех тайн – укутала девушек в шали и душегрейки, и все общество, в составе Кати, ее двух сестер и братьев Татищевых, минуя полумрак коридоров, спустилось в сад и, проскользнув через скрытую в заборе калитку, вскоре уже поднималось по балконным ступеням соседнего дома.

Неприбранная девка проводила гостей до дверей гостиной и распахнула их. В комнате плотными клубами плавал табачный дым. В руках Екатерины Марковны и сидящего прямо на ковре молодого человека, почти подростка, дымились трубки. Увидев гостей, хозяйка поспешила навстречу:

– Как я рада! Господа, кто незнаком, рекомендую – Александр Пушкин, мой кузен, сосед, любимец муз.

Пушкин поклонился, живо вскочив:

– Да мы знакомы уж тысячу лет, вот разве что их сиятельства…

Мужчины сдержанно представились. Пушкин метнул насмешливый взгляд в сторону помрачневшего Алексея Татищева. Минутная неловкость была развеяна Любовью Александровной:

– А ведь мы в шарады пришли играть, так идемте же, а то здесь тесно и танцевать нельзя.

Компания перешла в залу. Подали свечи, их огоньки заискрились в зеркальных простенках. Разделившись на две партии, разыграли несколько шарад, с хохотом переодевались в извлеченные из сундуков камзолы и кирасы прадедовских времен. Партия Пушкина, в которой кроме него были заняты Катя и меньшой Татищев, проиграла, пришлось отдавать фанты. Хозяйка села за клавикорды, спиной к обществу. Подглядывая в зеркала, она говорила, что делать проигравшему фанту. Екатерине Александровне выпало, надев кирасу, залезть на высокую тумбу и принять позу Афины. Она смутилась, казалось, вот-вот заплачет, умоляюще взглянула на Пушкина. Он спас ее: с канделябром в руке мигом взобрался на постамент, скрючившись и гримасничая, напоминая чертенка. Самого Пушкина Ивелич, также подсмотрев, приговорила сочинить экспромт. Он молча уселся у камина на корточках… Через несколько минут, когда хозяйка начала наигрывать вальс, непринужденно подошел к Екатерине Александровне:

– Позвольте…

Она подала руку, и он повел ее легко и свободно, став, словно выше ростом, чуть откинув курчавую голову. Светлые глаза были задумчивы и грустны. Сказал тихо:

– Я хочу оплатить свой фант.

Затем произнес ей на ухо несколько фраз. Катенька вспыхнула. Кончилась музыка. Ивелич, как всегда бесцеремонно, спросила:

– И что это вы шептали сейчас Катрин?

Пушкин рассмеялся: вы все видите! Я вас разочарую, то был всего лишь мадригал.

Екатерина Александровна растерянно искала глазами Татищевых и, не видя их, вопросительно посмотрела на сестру. Люба серьезно сказала:

– Боюсь, что их сиятельства уехали по-английски, не прощаясь…