Читать книгу Командировка - Борис Яроцкий - Страница 12

– Прежде всего, банька, – сказал хозяин, встречая гостя.

– Не возражаю, – ответил гость, разыскивая глазами, куда бы приткнуть полиэтиленовый пакет с рисунком обнаженной певицы.

– Что там? – Славко Тарасович показал на пакет.

– Коньяк.

– Чей?

– Крымский.

– Попробуем.

Судя по настроению хозяина, гостевание не обещало быть скучным. И начиналось, как и принято в домах с охраною, с баньки. Хотя банька – это в России, притом по-фински, с сауной. У мэра Славка Тарасовича считалось, что гости к нему приезжают голодные и трезвые, им нужна обильная выпивка и обильная закуска. Но прежде, ломая традиции предков, гостей следовало помыть.

Испокон веков на берегах Днепра жили люди простые, умели храбро воевать, умели голодать и объедаться, но грязь выводили летом, в сезон от Ивана Купала до Ильи, до того дня, как Илья помочится в воду – лишний раз не рисковали простуживаться.

Уже через пятнадцать минут Славко Тарасович повел гостя в баньку. Русским, за исключением новых, такая и не снилась. Ее можно было сравнить разве что с римскими купальнями – все было из мрамора, включая бассейн с подогретой днепровской водой. Придонные фонари делали воду разноцветной. В мыльне были наборы всевозможных шампуней, в парилке – дубовые и березовые веники, в бутылках – на раскаленные камни – хлебный квас и пиво.

Отгороженный от бассейна стеклянной стеной стоял массивный дубовый стол. На столе – питье: от «миргородской» до французских коньяков. По заверению хозяина, все натуральное.

«А я к нему – с пойлом», – язвительно подумал Иван Григорьевич.

В баньке они были не первыми. Здесь уже резвились два молодых парня: высокий длиннорукий блондин с фигурой баскетболиста и смуглый, весь в черной шерсти, брюнет, по виду кавказец. Они сидели за дубовым столом, пили из массивных стеклянных кружек пиво, махровыми полотенцами вытирали вспотевшие липа. Славко Тарасович обратился к ним торжественно:

– Мои юные друзья, знакомьтесь, – показал на гостя, – мой школьный товарищ Иван Григорьевич Коваль. Расстались мы с ним, когда вас еще не было и в зачатии. А по сему случаю…

Длиннорукий отложил полотенце и тут Иван Григорьевич заметил, что лицо его обезображено шрамом. Этого человека с пунцовым шрамом через всю щеку он узнал сразу: да это же Витя Кувалда, рэкетир и меняла!

«Любопытно, как Славко представит своих юных друзей?»

Предугадывая желание хозяина, блондин уже наполнял рюмки. Налил полную доверху только что прибывшему гостю.

– С кем имею честь? – спросил Иван Григорьевич, обводя взглядом юных друзей хозяина.

– Ах, да! – Славко Тарасович наполненной рюмкой показал на кавказца. – Наш деловой партнер господин Казарян. Закупает у нас то, чего не хватает Кавказу.

Но тут уже крепко выпивший Витя Кувалда вставил свое слово:

– А Кавказу, как всегда, не хватает патронов.

– Не перебивай старших, – сделал ему замечание Славко Тарасович. – Да, в нашем городе изготовлено, грубо округляя, патронов… войны на две. Гражданских… Так что продаем излишки. Тем более, что Восток просыпается по-настоящему… Кстати, будь знаком и с нашим разговорчивым другом. – Рюмкой показал на Кувалду. – Это Витек, представитель торгового сословия. Он мне помогает формировать местный бюджет. Благодаря Вите бюджетники города не ропщут. Получают, конечно, недостаточно, зато регулярно. А регулярная жизнь, по свидетельству древних, основа стабильности.

Он говорил витиевато, путано, как и всякий мало-мальски себя уважающий мэр.

– А ну, Витек, налей моему школьному товарищу настоящего крымского.

Иван Григорьевич понял, почему Славко Тарасович попросил Кувалду налить именно крымского, заговорил о своей бутылке:

– Это, ребята, намек, что в моем пакете коньяк вовсе не массандровский.

– Никакого намека, – поспешил извиниться Славко Тарасович. – Человек пришел со своей выпивкой. А купил, как я догадываюсь, на твоем, Витек, рынке. Будем ли мы снимать пробу? Вопрос. Так что пьем только нашу. У нас все натуральное.

Выпили за встречу. Закусили. И закуской бог не обидел.

Пососав лимончик, Славко Тарасович заговорил нескоро:

– В случае нужды ты, Ваня, к нему обращайся запросто. Витек это Витек.

– Спасибо, – поблагодарил Иван Григорьевич. – Я уже к нему обращался.

Славко Тарасович сделал удивленные глаза.

– Вы знакомы?

– Я у него деньги менял. Это Витя Кувалда.

– Кувалдой, Ваня, его назвал народ. Присмотрись, какие у Вити руки. Особенно левая – молот!

Витя скромно молчал, закусывал, шевеля белесыми бровями. Несмотря на худобу, он был, как римский гладиатор, – весь исполосованный ножами. И взгляд у него – взгляд закоренелого зэка, но что удивительно, на теле – ни малейшей татуировки. Уже потом, уединившись в кабинете, где было тесно от сувениров, Славко Тарасович скрывать не стал:

– Что меня печалит, этот Витек, Ваня, рэкетом занимается. Его боятся.

– И ты?

– Я его, мерзавца, держу – во! – Славко Тарасович яростно сжал кулак. – Давно бы его посадил, да помню заслуги. Без него демократы – что волки без зубов.

– Ты – демократ?

– А хрен его знает, – хохотнул Славко Тарасович.

Говорил он с паузами, с отрыжкой: пил пиво под леща, смачно чавкал, плевался костями. От рыбы, да еще копченой, его не оторвать. Да он и не скрывал своего увлечения: «В одном я, Ваня, как Маркс, – люблю рыбу».

– Что же касается моей принадлежности к демократам, – продолжал он, словно оправдывался, – для кое-кого я демократ, а по духу – диалектический материалист. Даже бывая пьяным, я трезво оцениваю ситуацию. Представь себе, лет пять назад я вякнул бы, что остаюсь твердокаменным большевиком, да меня бы – в шею. Тогда даже парткомы выселяли. Однажды на митинге при скоплении всех недовольных старой властью я такую речуху толкнул! Разумеется, о пользе демократии. Киев узнал, что я чуть ли не руховец, прислал бумагу: «Пан Ажипа, назначаетесь наместником президента». Потом поменялись президенты, и я стал называться по-другому – глава администрации. Что по сути – один хрен.

Славко Тарасович усадил гостя в роскошное кресло, сам же в махровом халате с желтой птицей на спине, отдаленно напоминающей американский герб, расхаживал по ковру и с восторгом рассказывал, почему он уютно себя чувствует в кресле мэра страшно бедного и страшно богатого города, умеющего делать все, на что способна человеческая фантазия.

– Опасался я, Ваня, что мне напакостит мой батя. Как-никак был он главным кэгэбистом, опекал оборонку. И если кто-то пытался что-то шепнуть за бугор или забугорные дяди втихаря появлялись в городе, мой батя со своими умельцами был тут как тут: дяди исчезали, словно и не родились. На митингах мне напоминали, кем был мой батя. Я, конечно, рвал на себе рубаху, поносил сталинистов, кэгэбистов… и, представь себе, удержался. Закрепился, опять приобрел спортивную форму.

– А говорят, что тебя однажды снимали.

– Было, – не скрывал Славко Тарасович. – Снимали в самое смутное время. С предысполкома турнули на городское народное образование. Тогда в пожарном порядке Настю Жевноватченко отправили на пенсию.

– Для тебя освободили место?

– Ну да. Номенклатуру понижают, но не выкидывают. Мне бы переждать. Взять на месячишко отпуск, и Настя осталась бы. После августовского переворота вернули меня обратно. Предом оказался гэкачепист. Вызвали меня в исполком. Вижу, в бывшем моем кабинете заседает «тройка»: представитель Москвы, потом он стал российским министром, из Киева – известный руховец, третий – немец из какой-то благотворительной организации. Москаль мне вопрос: «Как вы смотрите, если вам опять доверим возглавить город?» Отвечаю: «Смотрю положительно. Только изберут ли? Мой отец…» Договорить не дали. Рыжий москаль благожелательно: «Вот ваш отец вам и поможет»…

– Помог?

– Еще как! Наш, Ваня, город только с виду анархический. А мышление – стадное. Кто-то что-то из телеящика крикнет – толпа побежала, и я в толпе. Куда бежим – а хрен его знает. Все кричат: «Свобода!» И я раскрываю пасть. Народ слышит, что я тоже кричу. А кому она достанется, эта свобода, никто ни гу-гу.

– И люди за тебя проголосовали?

– А как же! Почти единогласно. На меня работали телеки, и здесь, и в области, и в Киеве, и даже в Москве. За мной, как за Иисусом ученики, семенила толпа журналистов. Среди них, скажу тебе, Ваня, были такие бабенки! Жаль, что почти все они оказались в Москве. Но обслуживали и с экрана и в постели – по высшему классу. Веришь, читаю иную статью о своей персоне, и от умиления плачу: «Неужели во мне столько добродетелей?»

– Дашь почитать?

– Они перед тобой. – Славко Тарасович показал на стеллаж, продолжая хвалиться: – И рабочие за меня проголосовали, потому что знали моего отца. А вообще, если откровенно, дорогу в мэры проложила мне эта самая «тройка». Да разве только мне? Она объехала все крупные города Украины: готовила почву для нашей самостийности.

– Тогда при чем тут москаль? – переспросил Иван Григорьевич, пытаясь осмыслить паутину местной политики.

– При том, Ваня, – вел свою речь разомлевший от коньяка мэр. – Это для дураков мы все вроде по отдельности: Россия, Украина, Литва, Грузия. У всех вроде свои деньги. Но заметь: у нас одна общая валюта – доллар. И над ним, как бог Саваоф, одна забугорная команда. Недавно к нам приезжал этот самый немец из «тройки», – продолжал Славко Тарасович, кутаясь в халат: ему становилось зябко. – Может, по рюмашечке?

– Я бы чайку…

– Сообразим.

Славко Тарасович поднял колокольчик – зазвенело серебро. В кабинете появился крепко сбитый подросток, в черной униформе, на белом ремне – кобура.

– Мне – пунш, – распорядился хозяин. – А гостю – чай по-английски.

Подросток по-военному сделал «кругом», четко приложив два пальца к пилотке, скрылся за дверью.

– Никак племянник? – спросил Иван Григорьевич.

Славко Тарасович ответил нехотя:

– Варта. Время, Ваня, сволочное, а будет, по нашим прикидкам, еще сволочней. Вот и растим кадры.

– А как же у парня с учебой?

– Его товарищи не знают, что он будущий солдат варты. Таких хлопчиков у нас много. Они дежурят на дачах. Пусть присматриваются, привыкают к подчинению.

Вскоре подросток принес бутылку пунша и на подносе чай со сливками. Опять два пальца к пилотке, молча вышел.

От выпитого в сауне коньяка Иван Григорьевич уже чувствовал легкое опьянение. Противоалкогольные таблетки он с собой не захватил. Да их у него уже и не было. Это раньше, за океаном, когда отправлялся на деловые и даже на развлекательные встречи, брал их с собой. По виду и по вкусу таблетки не отличались от валидола. Одной такой было достаточно, чтобы стакан водки сделать безградусным. Но умело приготовленный чай тоже нейтрализатор. Чай у Славка Тарасовича крепкий, ароматный, вкусный. Примерно такой когда-то приготавливала Мэри. Мэри… Она приучила его, Джона, по утрам перед чаем съедать кусок нежирной свинины с зеленым горошком, запивая гранатовым соком. Это был его ежедневный завтрак.

Уже два месяца он жил в родном городе и два месяца питался кое-как, потому что впроголодь жили и его квартирные хозяева: лауреат Ленинской премии конструктор вооружения инженер Забудский и его супруга, заслуженная учительница республики.

– Так на чем мы остановились? – напомнил Славко Тарасович, выпив рюмку пунша.

– Приезжал немец из «тройки».

– Так вот. Оказывается, он не из какой-то там вшивой благотворительной организации. То была его крыша. На самом деле, он козырный туз – представляет Международный валютный фонд. Ну и, кроме того, увлекается военным бизнесом. Уломал нас, чтобы мы ему продали двадцать процентов акций патронного завода.

– А чем уламывал?

– Пообещал кредит. И, само собой, рынок. Видел в сауне армяшку?

– Казаряна?

– Именно. Это его человек. Через него мы торгуем с Чечней. Они нам – нефтедоллары, мы им – оружие. Да какое!

– Небось Москва теперь локти кусает?

– А зачем ей кусать? Деньги текут через московских банкиров. И все в руках этого немца, которому мы подарили пятую часть патронного. Помнишь, как там у нашего великого Кобзаря: «Нимець скаже: “Вы – моголы”, – “Моголы, моголы. Золотого Тамерлана байстрючата голи”». Так и теперь, как и двести лет назад. У всех у нас общий бог – деньги. А деньги, как сказал один император Древнего Рима, не пахнут. Он был молодцом, догадался нужники обложить налогом.

– Да оно, Слава, и в Прикордонном без денег в туалет не пустят, – ехидно заметил Иван Григорьевич. – Их тоже кто-то обложил налогом. Знать бы кто?

– Это я, Ваня, – самодовольно ответил Славко Тарасович. – Да что нужники! Вот я скоро обложу инофирмы! И вообще налогом надо обкладывать все, без чего человеку не обойтись. А не обходится он без еды, без тепла и без транспорта. Будем на все это регулярно повышать цены. Но, главное, всегда помнить, человек не обходится без еды.

– И без воздуха, – опять съехидничал Иван Григорьевич.

– И без воздуха!

– Головой рискуешь.

– Ничего. Мы своих людей везде поставим. И ты, Ваня, будешь одним из них. Помнишь, я тебе пообещал работу в инофирме?

– Помню. Собственно, я и пришел, чтоб ты меня определил, желательно к иностранцам. Слыхал, что они платят исправно. А мне до сих пор пенсию не переслали.

– Знаю, – подтвердил Славко Тарасович. – Пенсия у тебя хреновая. В Одессе, где ты прописан, кто-то уже оккупировал твою комнату.

– И еще что узнал?

– Что ты нам подходишь.

Слушая Ажипу, Иван Григорьевич с благодарностью думал о своих коллегах. Хоть и разогнали Госбезопасность, но взаимовыручка чекистов осталась незыблемой. Одесские товарищи обеспечили прикрытие.

Славко Тарасович дал понять, что его люди поработали, проверили, действительно ли врач Коваль имел отношение к торговому флоту.

– Ты меня, Ваня, извини, уже зная твое положение как самого бедного нашего соученика, я не удержался, сообщил Насте, что ты объявился без гроша в кармане.

– Это ты напрасно…

– Не скажи… Как у нее засияли глаза! Вот что значит любовь старая, заскорузлая. Что татуировка. Я ее попросил, чтоб она тебе позвонила. Звонила?

– Хозяину моей квартиры еще в прошлом году телефон отключили. За неуплату.

– Тогда ты с ней свяжись.

«Свяжись», – повторил про себя Иван Григорьевич. Не он первый советовал. Не будь в его жизни Мэри, да он на крыльях полетел бы к Насте. Потеря Мэри – его незаживающая рана.

Славко Тарасович еще опрокинул рюмку и уже без околичностей объявил:

– Тебя, Ваня, принимает к себе на работу американская фирма «Экотерра». Врачом на выезд.

– Твоя рекомендация?

– Чья же… Так что не подведи.

– Чем занимается фирма?

– Судя по их трепу, изучает грунты Приднепровья на предмет экологической чистоты. Короче, составляет атлас грунтов Украины. Я сказал, что в английском ты не сечешь. Да для толкового врача забугорная феня и ни к чему. Мы с тобой будем встречаться по мере необходимости. Будешь докладывать, какими грунтами она интересуется.

– Мне бы, Слава, жилье…

– Это будем через фирму. Они богатые сволочи.

– Вот за это тебе спасибо.

Славко Тарасович сделал жест рукой:

– Благодарности потом. А что касается аванса, дам тебе тысячу «зеленых». На обзаведение. Кажется, так говорили в старину. Один тут наш общий знакомый когда-то в гостинице обобрал иностранца. С его баксами мотнулся в Польшу. Привез тюк бюстгальтеров. Загнал по приличной цене и опять мотнулся, но уже в Германию. Стал гонять подержанные тачки. Теперь он царь-король на городском рынке.

– Никак Витя Кувалда?

Славко Тарасович скромно умолчал, что главный рэкетир города от каждой коммерческой сделки отстегивает мэру солидный процент.

– А как на него смотрят конкуренты?

– Конкуренты, Ваня, соблюдают табель о рангах. А вот недоброжелатели ущипнуть пытались. У нас есть газета «Всесвiтня Сiч». Один щелкопер из этой газеты назвал Витю печатно Шахраем. Так что сделал Витя? Я точно не утверждаю. Он, понимаешь, оказывается, нанял киллера. Этого добра у нас предостаточно. И тот шарахнул в щелкопера очередь из «калашникова». Небось слышал?

– Слышал. Какого-то араба пристрелили.

– И это было? А мне не доложили. Но там произошла небольшая ошибочка. Пули вынули. Притом не в больнице, а в заводском здравпункте. Словом, тебе лучше знать.

Со стороны мэра намек был прозрачный. Значит, многое, что делается в Союзе офицеров, известно городской администрации. Со слов мэра получалось, что в араба попали случайно. Но так не считал Михаил Спис, и на это у него были веские основания. За Степаном Степановичем – так офицеры называли араба – охотились давно. Только кто? Спецслужба городской администрации или заинтересованные инофирмы? Спросить у мэра напрямую – кто же? – Иван Григорьевич не решился. Слишком много воды утекло, чтоб откровенничать, как в юности. За сорок лет человек способен не только изменить свою внешность, но и сменить свою душу.

Слушал Иван Григорьевич нынешнего мэра, а в прошлом школьного товарища, и памятью уносился в далекую, теперь уже во всем прекрасную молодость. Тогда, в свои семнадцать лет, Славко Ажипа ничего подобного не высказывал. Когда он замечал с точки зрения своего бати крамолу, никогда об этом не говорил человеку в глаза, что это крамола. Он докладывал отцу, а тот уже решал, как поступить.

Не без участия Ажипы-младшего, как много лет спустя догадался Иван Григорьевич, исчезла из города семья Опановичей. Их одноклассник Леня Опанович вслух злобно высказался о первом секретаре горкома: «Он, собака, батька моего вычеркнул». В тот день в газетах были напечатаны списки лауреатов Сталинской премии. Все сотрудники лаборатории, в которой главным технологом был инженер Опанович, получили премии, за исключением самого Опановича. Примерно год до этого события главному технологу предложили вступить в партию, тот деликатно отказался, сославшись на загруженность работой. То была правда. Лаборатория выполняла срочный оборонный заказ. Говорили, что Опановича перевели на Дальний Восток в город Амурск. Там создавали аналогичную лабораторию. В Прикордонный, на родину своих предков, Опановичи не вернулись.

По-настоящему Славка знал только его отец полковник Госбезопасности. С помощью сына Тарас Онуфриевич не один год изучал ученика спецшколы Ивана Коваля. Ваня чувствовал, что Славко хитрый, как гадюка, охоч до чужих секретов. Любил много говорить, чтоб затем много услышать.

По этим и другим соображениям Иван Григорьевич не рискнул на многословие мэра ответить откровенностью. А дело требовало открыться. Ведь кто-кто, а мэр мог в этом деле – хотя бы в поиске майора Пинта – очень помочь.

Но, собственно, осознанно или нет, он уже помогал. Ивана Григорьевича интересовали инофирмы, и Славко Тарасович как предугадывал его интерес – предложил работу в «Экотерре». Может, он догадывался, что Коваль появился в Прикордонном неслучайно, но наверняка не предполагал, что тот действует по своей инициативе. Разведчик Коваль сам перед собой поставил задачу, до поры до времени не посвящать в свой замысел кого бы то ни было. Пока тайной владеет один – это еще тайна. Только разведка никогда не была делом одиночек, пусть даже очень талантливых. Это он понимал лучше, чем кто-либо.

Пугала мысль: а что если дьявольское оружие уже исподволь медленно уничтожает людей – ускоряет приближение смерти? Все равно его предстояло найти и обезвредить.

Зная, что это оружие создано в недрах Пентагона, Иван Григорьевич рассчитывал добраться до него, выявляя своих бывших коллег по Исследовательскому центру. Сколько их, подобно Пинту, перебралось в Россию?

Один из них, этот самый Пинт, был где-то рядом. Но где его искать? В какой фирме? Его одного с детищем злого ума достаточно, чтобы все жители Прикордонного уже к середине XXI века исчезли, как исчезали целые народы и даже цивилизации, оставляя после себя «чудеса света», подобно египетским пирамидам. «Чудеса» Прикордонного оберегали Державу от нашествия. Держава была разрушена изнутри. Пустотелый «троянский конь» стоял посреди Московского Кремля на потеху недругам. Надобность в «чудесах» Прикордонного отпала. «Чудеса» Прикордонного развозили по всему миру, как туристы развозят камни – осколки египетских пирамид.

Один вопрос рождал другой… Еще недавно чудом индустрии называли Украину. Но сейчас ей ли до некогда процветающего города?

Отведав баньку, хорошо поужинав, наговорившись со своим школьным товарищем, Иван Григорьевич возвратился к Забудским. Усаживая друга в «вольво», за рулем которого сидел Витя Кувалда, Славко Тарасович напомнил:

– В понедельник, Ваня, в «Экотерре» состоится инаугурация доктора Коваля. Прошу не опаздывать. Витек за тобой заедет.

Уже в пути Иван Григорьевич обратил внимание на большую картонную коробку, лежавшую на заднем сиденье.

– Что в ней? – спросил Витю.

– Гуманитарная помощь доктору Ковалю.

– Коньяк есть?

– Обязательно.

Было чем порадовать Анатолия Зосимовича.