Читать книгу Нюрнберг. На веки вечные. Роман-хроника времен Нюрнбергского процесса - Братья Швальнеры - Страница 9

1 февраля 1987 года, Лос-Анжелес

Выдержка из протокола судебного заседания по делу об экстрадиции в СССР гражданина США Карла Линнаса, подозреваемого Советским Союзом в военных преступлениях на территории Эстонии в годы войны во время службы его в СС (допрос свидетеля):

Фридрих Незнанский

«Вопрос. Назовите свое имя и фамилию.

Ответ. Фридрих Незнанский.

Вопрос. Год рождения?

Ответ. 1932.

Вопрос. Род занятий?

Ответ. Публицист, писатель, автор книг «Журналист для Брежнева», «Красная площадь», «Ярмарка в Сокольниках», «Операция „Фауст“» и других.

Вопрос. Мы пригласили вас в качестве свидетеля по делу Карла Линнаса, подозреваемого в военных преступлениях во время его службы в СС во время Второй мировой войны на территории СССР. Вопрос стоит о возможности или целесообразности его выдачи Советскому Союзу для организации суда над ним. Что вы можете пояснить по этому поводу?

Ответ. Я считаю, что выдача Линнаса не только не будет способствовать укреплению законности, но и напротив, повлечет возможное оправдание фашизма!

Вопрос. В СССР? В стране, больше всех пострадавшей от гитлеровцев?

Ответ. С 1954 по 1977 годы я проживал в Советском Союзе и работал на должностях следователя, старшего следователя прокуратуры и адвоката. В 77-ом эмигрировал, воспользовавшись немецким происхождением, на правах репатрианта, в ФРГ. В действительности же поводом для моего отъезда из страны послужила невозможность далее принимать участие в сплошной фальсификации уголовных дел с целью повышения статистических показателей правоохранительных органов и избавления от неугодных власти людей.

Вопрос. Вы сказали, что в СССР сплошь фабрикуются дела. На чем вы основываете столь громкое и резкое утверждение?

Ответ. Сугубо на своем опыте.

Вопрос. На протяжении 20 лет вы только и делали, что фабриковали дела? Реальных преступлений вам раскрывать не доводилось?

Карл Линнас

Ответ. Конечно же, доводилось. Однако, процент их был равен проценту дел, которые возбуждались по прямому указанию начальства в отсутствие состава преступления. Целью дачи таких указаний было либо вымогательство взятки с привлекаемых к уголовной ответственности лиц, либо расправа с инакомыслящими, либо просто выполнение процентного плана раскрытия тяжких преступлений со стороны руководства правоохранительных органов. С другой стороны, в ряде случаев мне приходилось, опять же по указанию руководства, прекращать производством уголовные дела о преступлениях, совершенных лицами, приближенными к высшим эшелонам власти. В моем производстве были дела о дорожных происшествиях с летальными исходами, которые были на совести видных деятелей культуры страны: композитора Таривердиева, певцов Кобзона и Зыкиной, космонавта Леонова.88 Все они были прекращены по приказу сверху.

Вопрос. Вы сказали про какой-то план по уголовным делам. Что это?

Ответ. В СССР статистика в ряде случаев определяет цену работнику системы. Причем, как отрицательная, так и положительная. Чем больше сотрудники прокуратуры раскроют дел о тяжких преступлениях, тем выше будут показатели их работы, и, соответственно, вероятность для них получать премии, повышенные оклады и новые руководящие должности. При этом не имеет значения работа, проводимая по искоренению и предупреждению преступности. Преступники есть, статьи в Уголовном кодексе не декриминализируются, значит, прокуратура должна их ловить. Если их будет мало, невысок будет и процент посаженных под стражу, а значит, невысоки будут показатели статистики таких специалистов. Такие в нашей системе долго не держатся. В то же самое время высшие должностные лица прокуратуры, милиции, отдела административных органов и партийных комитетов, дабы обеспечить себе кресла в высоких кабинетах, а также карьерное продвижение, обязаны регулярно давать начальству крупные взятки. Источником их получения не может быть даже самая высокая зарплата, получаемая, скажем, генералом или полковником. Чтобы эту сумму собрать, необходимо иметь дополнительный и очень солидный источник заработка. Таковым зачастую является взятка, получаемая от нижестоящих работников и от лиц, привлекаемых к уголовной ответственности по тем самым «директивным» делам, о которых идет речь. Или зарплата – но о какой зарплате идет речь, если невысока статистика? Только о маленькой. А с нее взятку не дать.

Вопрос. Как можно, в отсутствие прямых улик, сфабриковать, как вы выражаетесь, по приказу, уголовное дело в отношении конкретного лица?

Ответ. Улики можно подделать. Причем, в СССР этот механизм одинаково эффективно работает со времен Сталина как в отношении дел политических, так и в отношении бытовых. А что касается дел, в которых на этот шаг власти не идут, то надо сказать следующее. Уголовное законодательство СССР изобилует нечеткими формулировками диспозиций, под которые можно подогнать практически любое, даже правомерное, на вид, действие. Такой статьей при Сталине была 58-я – «Измена Родине». Переход государственной границы, кража с военного склада ботинок и даже анекдот про вождя одинаково считались таким преступлением и могли повлечь смертную казнь. Сейчас одной из таких статей является 88-я – «Хищение социалистической собственности». Под ней сейчас понимается практически все, кроме перехода дороги в неположенном месте. Помимо прямых краж, под этот состав заталкивается, скажем, недоказанная взятка. По советскому законодательству, чтобы осудить человека за взятку, его надо поймать в прямом смысле слова за руку при ее получении. Если нет – это не взятка, даже если десяток свидетелей покажут на лицо как на коррупционера, а сам он не сможет найти объяснения появлению у него в кармане кругленькой суммы. Однако, в таком случае ее можно квалифицировать как хищение социалистической собственности. Ты ведь обогатился, налог не уплатил, источник происхождения денежных средств не прояснил, не принадлежащие тебе средства не сдал, а значит, не сдав «неучтенку» государству, лишил его дохода. Например, нашумевшее несколько лет назад дело заведующего московским гастрономом №1 Соколова. Его обвинили во взятках. Но по ним приговор – 10 лет. Его же надо было расстрелять, чтобы поднять столичному главку КГБ показатели борьбы с экономической преступностью и скомпрометировать оппонента Андропова в борьбе за кресло Генсека – Виктора Гришина, чьим протеже был Соколов. Тогда решено было «пришить» ему 88-ю. Как? Очень просто. Взятки-то он давал не из зарплаты. А откуда? Из излишков, которые приобретал, делая экономию товаров и продуктов в своем магазине. Не воровал у государства впрямую, но излишки-то не сдавал в установленном порядке. Значит, расхищал. Значит, расстрел. Или другой пример. За валютные махинации дают 5—7 лет колонии строгого режима. А, если надо расстрелять человека, опять же, чтобы запугать других или поднять статистику или просто угодить Генсеку? Пишешь в обвинительном заключении, что такой-то при покупке или продаже валюты не уплатил налог с валютных операций – и он уже ходит под совсем другой статьей…

Вопрос. Но ведь доллар в СССР стоит 66 копеек! Какой там налог? Мизерный. За него, надо полагать, не расстреляют…

Ответ. Еще как расстреляют. Сумма в 66 копеек – административный порог. Его выдумал Госплан, чтобы оборот валюты снизить. На самом деле рубль по сравнению с долларом практически ничего не стоит. И, когда готовится к суду дело над таким обвиняемым, в ход идут расчеты экономистов с реальными цифрами, которые свидетельствуют не в его пользу. И не только это. Допуская оборот неучтенной валюты в стране, обвиняемый, дескать, порождает инфляцию, наносит ущерб государственной казне, которая вынуждена печатать ничем не обеспеченные бумажки. Урон государству считается хищением, а уж его размеры в таком случае не каждый доктор экономических наук подсчитает! То же касается дел о фарцовке…

Вопрос. О чем, простите?

Ответ. Незаконной торговле или спекуляции товарами широкого потребления. Как вы знаете, таковая в СССР запрещена – торговать могут только магазины. Между тем, многие граждане Союза выезжают за рубеж или получают оттуда посылки с дефицитными вещами, а после таковыми торгуют. Нарушение правил торговли со стороны частных лиц – тоже статья не особо тяжкая. Однако, если рассмотреть преступление в ином разрезе – например, если предположить, что своими действиями граждане эти снижают спрос на те или иные товары в магазинах (например, если объем торговли большой), – то можно сказать, что причиняют они ущерб не кому-нибудь, а государству. И за это вполне можно расстрелять!

Вопрос. Вы сказали, что львиную долю дел в производстве советских следственных органов составляют дела против инакомыслящих. Если речь идет о деятелях культуры, надо полагать, экономические статьи не применяются? В чем же тогда опасность?

Ответ. С уголовной точки зрения ни в чем. Таких, как правило, признают сумасшедшими и помещают в психиатрические стационары, из которых они уж точно не выходят здоровыми – впрочем, вам это известно.

Вопрос. На скамье подсудимых, предположительно, ветеран СС. Причем, психически он здоров. Каким образом те институты фальсификации доказательств, о которых вы сказали, скажутся на рассмотрении его дела?

Ответ. Насчет психического здоровья старика – вы плохо знаете советских психиатров. Не таких признавали больными. Но это дело второе. Страшно в СССР еще и то, что проводимая репрессивной машиной политика направлена на устрашение свидетелей и искусственное создание таким образом доказательной базы по каким угодно делам. Давят на родственников – не скажешь чего надо, подкинем взятку твоему брату, сотруднику гастронома или матери, заведующей рынком. Вспомним, как твой дед, шофер в колхозе, украл машину зерна или высадил на своем участке гектар картофеля, семена которого не покупал в магазине за наличный расчет. Значит, украл. Значит, к стенке. Те же самые методы можно применить к строптивому судье, если при случае откажется признавать сфальсифицированные доказательства в качестве надлежащих. Недавний скандал вокруг «Хлопкового дела» в СССР доказал это. Люди давали показания относительно виновности своих товарищей, не располагая сведениями об этом, под влиянием угроз следователей в отношении них самих и их родственников. А угрожали всем им повторением того, что уже случилось с их близкими – тюремного заключения… Конечно, самого Линнаса по экономической статье не осудят. Но те, кто будет свидетельствовать против него, будучи гражданами СССР, покажут все, что угодно- настолько силен там административный ресурс, применяемый правоохранительными органами. При этом я понимаю, что на совести этого человека, возможно, десятки и сотни человеческих жертв. Но оттого важнее становится осудить его должным образом, со всеми формальностями и обеспечением гарантий его процессуальных прав, что в дальнейшем, когда злоупотребления и ухищрения советских следователей и судей станут достоянием гласности, этот процесс и его итоги смогут привести к оправданию фашизма. Бороться с ним надо не его гнусными и иезуитскими методами, которыми действовали Гиммлер и Фройслер, а гуманными и справедливыми законами человечества, ибо, сделав из него и ему подобных мучеников, мы косвенно оправдаем то, что никогда не должно быть оправдано!

Вопросов нет.

Слово предоставляется подсудимому…»

За ходом процесса по делу о выдаче Линнаса Советскому Союзу внимательно следил Юлиан Семенов. Опытный и всемирно известный советский журналист-международник уже 30 лет занимался изучением истории рейха и темных пятен в ней (и делал это не хуже Симона Визенталя) с одной-единственной целью – отыскать вывезенную гитлеровцами с территории СССР в годы войны Янтарную комнату. В поисках легендарного петровского сокровища он объехал полмира, встречался с бывшими нацистами и партизанами, по крупицам восстанавливал историческую картину ее исчезновения и шел, как ему казалось, по следу мародеров из вермахта и СС. Дело Линнаса, простого эстонского карателя, давно приговоренного к смертной казни в СССР и прятавшегося в США, казалось, не могло привести к разгадке этой тайны. Но Семенов все же отправился в Лос-Анжелес. Интуиция подсказывала ему, что в расследовании, которое он принял на себя, нет неважных деталей, и самая неприметная, на первый взгляд, мелочь может привести к масштабным открытиям. Право на выезд из страны у него было, а бесконечные конфликты с женой тянули на поиски приключений подальше от родного дома – и он, ничтоже сумняшеся, собрался в путь. Предчувствие не обмануло газетчика – и, хоть не было сказано в сегодняшнем судебном заседании ни слова о Янтарной комнате, а все же услышал он нечто, что могло его заинтересовать…

Своей находкой Семенов сразу по возвращении в гостиницу решил поделиться с другом и коллегой, другим видным советским журналистом Генрихом Боровиком. Из номера он позвонил ему на служебный телефон – в Москве было раннее утро, и Боровик привычно сидел в «Останкино», в редакции политических программ, где уже много лет состоял в должности ведущего телепередачи «Международная панорама». Конечно, по рабочему телефону многого не скажешь, но у Юлиана Семеновича внутри начался столь сильный писательский зуд, что ни о каком промедлении речи быть не могло.

Юлиан Семенов

– Ну что, выдали? – сходу спросил Боровик, услышав в трубке голос друга.

– Еще не решили. Судья взял три дня на размышление.

– А о чем там размышлять? Его же идентифицировали! А заочный приговор в его отношении на территории СССР вступил в силу! – недоумевал собеседник.

– Не скажи, тут есть над чем подумать… Сегодня на процессе Линнас заявил нечто такое, что повергло судей в шок!

– И что же?

– Он сказал, что в 46-ом году в Нюрнберге будто бы действовала еврейская террористическая организация… я тут даже название записал, сейчас… «Нокмим». Так вот она намеревалась отравить водопровод целого города во время проведения там процесса над главными нацистами.89

– А зачем?

– В качестве акции возмездия. Сомневались в справедливости и суровости приговора Международного трибунала. И даже, будто бы, несколько водопроводных контуров отравили…

– А почему же тогда никто не умер? – резонно спросил Боровик.

– Умерли два охранника тюрьмы Дворца правосудия. Сами подсудимые не напились этой воды по чистой случайности – выброс яда произошел в тот самый момент, когда шли слушания по делу, и никому из них в голову не пришло просить воды. Однако, на этом не успокоились и решили травить не точечно, а массово, хоть и медленно, с применением сложного и долго распадающегося яда…

– Почему же эти евреи не довели до конца свой замысел?

– Вот вопрос, – задумался Семенов. – Кто-то или что-то их остановило… И я хочу разобраться в причинах этого! Хочу узнать, почему они остановились в реализации этой затеи?

– Ну, во-первых, кто тебе сказал, что слова этого нациста – правда? – парировал телеведущий. – А во-вторых, после процесса прошло 40 лет. Никого из очевидцев уж и в живых-то нету. Как ты собираешься докопаться до правды?