Читать книгу Американский психопат - Брет Истон Эллис - Страница 5

Когда мы наконец оказываемся в «Пастелях», я едва не плачу, поскольку совершенно уверен, что мест нет. Но нам предлагают хороший столик, и облегчение накрывает меня благодатной волной. Макдермотт знаком с метрдотелем «Пастелей», и, хотя мы заказали столик всего несколько минут назад из такси, нас тут же проводят через переполненный бар в розовый, ярко освещенный зал и сажают за превосходный отгороженный столик. Заказать столик в «Пастелях» совершенно невозможно, и, по-моему, Ван Паттен, я сам и даже Прайс потрясены до глубины души. Может быть, мы даже завидуем той прыти, которую проявил Макдермотт. Набившись в такси на Уотер-стрит, мы поняли, что так никуда и не позвонили, и, лишь когда дело дошло до обсуждения достоинств нового калифорнийско-сицилианского бистро в Верхнем Ист-Сайде (я так паниковал, что едва не порвал «Загат» пополам), мы пришли к согласию. Только Прайс возражал, но и он в конце концов пожал плечами со словами «Да мне все по хую», и мы позвонили с его мобильного, чтобы заказать столик. Прайс надел наушники и включил звук плеера так громко, что Вивальди был слышен даже сквозь автомобильный шум, доносившийся через полуопущенные окна такси. Ван Паттен и Макдермотт отпускали грубые шуточки о размере члена Тима, и я от них не отставал. Возле входа в «Пастели» Тим выхватил у Ван Паттена салфетку с окончательной версией его тщательно сформулированных вопросов для «GQ» и швырнул ее нищему, который валялся возле ресторана с грязной картонкой в руках: «Я ГОЛОДНЫЙ И БЕЗДОМНЫЙ, ПОЖАЛУЙСТА, ПОМОГИТЕ МНЕ».

Кажется, все идет нормально. Метрдотель прислал нам четыре бесплатных коктейля «Беллини», но мы все равно заказываем напитки. Ronettes поют «Then He Kissed Me», у нашей официантки хорошая фигура, и даже Прайс, похоже, отошел, хотя и ненавидит это заведение. К тому же за столиком напротив четыре женщины, и все отлично выглядят – блондинки с большими сиськами. На одной шерстяное платье-рубашка от Calvin Klein; вторая одета в шерстяное вязаное платье и жакет с застежкой из фая от Geoffrey Beene; третья в юбке из плиссированного тюля и бархатном бюстье, по-моему, от Christian Lacroix, на ногах у нее туфли на шпильках от Sidonie Larizzi; четвертая – в черном с блестками платье без пояса, поверх которого надет жакет от Bill Blass (шерстяной креп). Теперь играют Shirelles, «Dancing in the Street»: из-за высоких потолков и мощных колонок звук такой громкий, что нам приходится кричать нашей фигуристой официантке. На ней двухцветный шерстяной костюм с бисером от Myrone de Premonville и высокие бархатные ботиночки. Мне кажется, что она кокетничает со мной: соблазнительно смеется, когда я выбираю на закуску ската и кальмара с красной икрой, проникновенно смотрит, когда я заказываю запеканку из лосося с зеленым соусом томатилло. Я вынужден состроить озабоченное, убийственно серьезное выражение и уставиться на стаканы с розовым коктейлем «Беллини», чтобы она не подумала, будто я слишком заинтересовался. Прайс заказывает тапас, оленину с йогуртовым соусом и салат из папоротника и манго. Макдермотт – сашими с козьим сыром и копченую утку с эндивием и кленовым сиропом. Ван Паттен берет колбаску из морского гребешка и лосось гриль с малиновым уксусом и гуакамоле. В ресторане на полную мощность работает кондиционер, и я начинаю сожалеть, что не надел новый пуловер от Versace, купленный на прошлой неделе в Bergdorf’s. Он бы хорошо смотрелся с моим костюмом.

– Не могли бы вы, пожалуйста, забрать эти коктейли, – обращается Тим к официанту, указывая на «Беллини».

– Погоди, Тим, – говорит Ван Паттен. – Успокойся. Я их выпью.

– Это европейская дрянь, Дэвид, – поясняет Прайс. – Европейская дрянь.

– Возьми мой, Ван Паттен, – предлагаю я.

– Подожди, – говорит Макдермотт, останавливая официанта. – Я свой тоже выпью.

– Зачем? – спрашивает Прайс. – Ты что, пытаешься произвести впечатление на эту армянскую цыпочку в баре?

– Какую еще армянскую цыпочку? – Ван Паттен неожиданно заинтригован, он вытягивает шею.

– Уноси все коктейли! – вскипает Прайс.

Официант покорно забирает стаканы и, кивнув неизвестно кому, уходит.

– Кто дал тебе право распоряжаться? – ноет Макдермотт.

– Поглядите, парни. Смотрите, кто пришел, – присвистывает Ван Паттен. – Мать честная.

– Ради бога, только, блядь, не Престон, – вздыхает Прайс.

– О нет, – зловеще произносит Ван Паттен. – Он нас пока не заметил.

– Виктор Пауэлл? Пол Оуэн? – неожиданно испугавшись, спрашиваю я.

– Ему двадцать четыре года, и у него отвратительно много денег, скажем так, – с ухмылкой подсказывает Ван Паттен. Человек его, очевидно, приметил, и на лице Ван Паттена вспыхивает лучезарная улыбка. – Настоящий говнюк.

Я вытягиваю шею, но не могу понять, кто там и что.

– Это Скотт Монтгомери, – произносит Прайс. – Да? Скотт Монтгомери.

– Возможно, – подначивает Ван Паттен.

– Карлик Скотт Монтгомери, – говорит Прайс.

– Прайс, – говорит Ван Паттен, – ты бесподобен.

– Смотрите, какой я сейчас изображу восторг, – замечает Прайс, обводя взглядом стол. – Ну, я ведь всегда прихожу в восторг, встречая кого-нибудь из Джорджии.

– Ух ты, – произносит Макдермотт. – Он нарядился так, чтобы всех поразить.

– Да, – отвечает Прайс. – Я убит, то есть поражен.

– Да-а-а, – говорю я, заметив Монтгомери. – Элегантный темно-синий.

– В мелкую клетку, – шепчет Ван Паттен.

– И много бежевого, – добавляет Прайс. – Вы же понимаете.

– Он идет сюда, – говорю я, внутренне подбадривая себя.

К нашему столику приближается Скотт Монтгомери. На нем – темно-синий двубортный блейзер с пуговицами из искусственного черепахового панциря, мятая, застиранная хлопчатобумажная рубашка в полоску, с красной вышивкой, шелковый галстук с красно-бело-синим рисунком в виде фейерверков (от Hugo Boss) и фиолетовые шерстяные брюки от Lazo (косые карманы; спереди – четыре складки). В руках у него стакан с шампанским, который он передает своей спутнице. Она – определенно модель: стройная, с неплохой грудью, задница отсутствует, высокие каблуки. На ней креповая юбка, велюровый жакет (шерсть с кашемиром), через руку перекинуто велюровое пальто, все от Louis Dell’Olio. Туфли на каблуках от Susan Bennis Warren Edwards. Темные очки от Alan Mikli. Кожаная сумка с тиснением от Hermès.

– Здорово, парни. Как жизнь? – Монтгомери гнусавит, как и все выходцы из штата Джорджия. – Познакомьтесь с Ники. Ники, это Макдональд, Ван Барен, Бэйтмен – ты отлично загорел – и мистер Прайс. – Пожав руку только Прайсу, он забирает стакан у Ники.

Ники вежливо, словно робот, улыбается, – вероятно, она не говорит по-английски.

– Монтгомери, – произносит Прайс любезным, дружеским тоном, пялясь при этом на Ники, – ну, как жизнь?

– Ну, парни, – говорит Монтгомери, – вижу, у вас классный столик. Уже расплатились? Шучу.

– Слушай, Монтгомери, – говорит Прайс, глядя на Ники. Он по-прежнему демонстрирует необычайное расположение к человеку, которого я считал чужаком. – Может, в сквош?

– Позвони мне, – рассеянно отвечает Монтгомери, обводя взглядом зал. – Это не Тайсон? Вот моя визитка.

– Отлично, – говорит Тимоти, пряча ее в карман. – Как насчет четверга?

– Не могу. Улетаю завтра в Даллас, но… – Монтгомери уже отходит от нашего стола, торопясь подойти еще к кому-то. Ники он увлекает за собой. – Давай на следующей неделе.

Ники улыбается мне, потом смотрит в пол (розовые, голубые, лимонно-зеленые плитки перекрещиваются треугольничками), словно в нем скрывается ответ, некая разгадка, разумное объяснение тому, почему она связалась с Монтгомери. Я вяло размышляю, старше ли она его и не заигрывала ли со мной.

– До встречи, – говорит Прайс вдогонку.

– Пока, парни… – Монтгомери уже в середине зала.

Ники семенит за ним. Я был не прав: у нее есть задница.

– Восемьсот миллионов, – качая головой, присвистывает Макдермотт.

– Университет? – спрашиваю я.

– Смехотворный, – намекает Прайс.

– Роллинс? – гадаю я.

– Ну почти, – говорит Макдермотт. – Хэмпден-Сидней.

– Паразит, неудачник, сука, – подводит итог Ван Паттен.

– Но у него восемьсот миллионов, – выразительно повторяет Макдермотт.

– Ну и пойди отсоси у карлика – заткнешься ты или нет? – говорит Прайс. – Неужели ты такой впечатлительный, Макдермотт?

– Все равно, – замечаю я. – А телка ничего себе.

– Девка что надо, – поддакивает Макдермотт.

– Согласен, – с неохотой кивает Прайс.

– Слушайте, вы, – горестно произносит Ван Паттен. – Я знаю эту цыпочку.

– Да ладно, – стонем мы в один голос.

– Попробую угадать, – говорю я. – Подцепил ее в «Туннеле», да?

– Нет, – он отпивает, – она модель. Анорексичка, алкоголичка, неврастеничка. Настоящая француженка.

– Ну что за клоун, – говорю я, не понимая, врет он или нет.

– Поспорим?

– Ну и что? – пожимает плечами Макдермотт. – Я бы трахнул ее.

– Она выпивает в день литр «Столичной», блюет и снова выпивает столько же, – объясняет Ван Паттен. – Стопроцентная пьянчужка.

– Стопроцентная дешевая пьянчужка, – бормочет Прайс.

– А мне безразлично, – мужественно произносит Макдермотт. – Она прекрасна. Я хочу трахнуть ее. Жениться на ней. Иметь от нее детей.

– Господи, – почти ржет Ван Паттен. – Ну кто женится на цыпочке, которая родит бутылку водки с клюквенным соком?

– Его слова не лишены смысла, – говорю я.

– Угу. Еще он собирается подцепить ту армянскую цыпочку в баре, – ухмыляется Прайс. – А она что родит – бутылку шампанского и пинту персикового сока?

– А где армянская цыпочка? – вытягивая шею, раздраженно спрашивает Макдермотт.

– О боже. Пошли вы на хуй, пидоры, – вздыхает Ван Паттен.

К столику подходит метрдотель, здоровается с Макдермоттом, потом замечает, что у нас нет наших бесплатных коктейлей, и убегает до того, как мы успеваем его остановить. Не знаю, откуда Макдермотт так хорошо знаком с этим Аленом – может, через Сесилию?

Однако это меня слегка задевает, и я решаю заработать очки своей новой визиткой. Я достаю ее из бумажника (газелевая кожа, Barney’s, 850 долларов), кидаю на стол и жду реакции.

– Это что, грамм? – не без интереса спрашивает Прайс.

– Новая визитка. – Я пытаюсь вести себя небрежно, но все равно гордо улыбаюсь. – Ну как вам?

– Ух ты, – взяв ее в руки, говорит Макдермотт и с искренним восхищением потирает ее пальцами. – Очень красивая. Посмотри-ка…

Он передает визитку Ван Паттену.

– Вчера забрал из печати, – замечаю я.

– Хороший цвет, – говорит Ван Паттен, пристально рассматривая карточку.

– Это цвет кости, – уточняю я. – А тиснение называется Silian Rail.

– Silian Rail? – переспрашивает Макдермотт.

– Да. Неплохо, а?

– Очень неплохо, Бэйтмен, – сдержанно произносит завистливая скотина Ван Паттен, – но это ничто по сравнению с… – Он вытаскивает свой бумажник и швыряет рядом с пепельницей свою визитку. – Посмотри-ка на эту.

Мы все склоняемся и рассматриваем визитку Дэвида. Прайс тихо говорит:

– Да, это действительно круто.

Цвета такие элегантные, шрифт просто великолепный, и меня охватывает короткая судорога зависти. Я стискиваю кулаки, а Ван Паттен самодовольно говорит:

– Цвет яичной скорлупы и шрифт Romalian…

Он оборачивается ко мне:

– Что скажешь?

– Мило, – хрипло говорю я. Мне даже удается кивнуть.

Мальчик приносит четыре новых «Беллини».

– Боже, – говорит Прайс. Он смотрит визитку на свет, не обращая внимания на коктейли. – Вот это действительно супер. И откуда у такого дурня, как ты, столько вкуса?

Я смотрю на карточку Ван Паттена, потом на свою и не могу поверить, что Прайсу больше нравится визитка Ван Паттена. Перед глазами у меня все плывет, я отпиваю и делаю глубокий вдох.

– Но постойте-ка, – говорит Прайс. – Вы еще ничего не видели… – Из внутреннего кармана пиджака он достает свою визитку и медленно, театральным жестом выкладывает ее на всеобщее обозрение. – Это моя.

Даже я должен признать, что она великолепна.

Внезапно мне кажется, что ресторан затих и отодвинулся от нас. В сравнении с этой визиткой музыка превратилась в бессмысленный шум, и мы хорошо слышим слова Прайса:

– Рельефное тиснение, цвет – бледно-облачный…

– Черт возьми! – восклицает Ван Паттен. – Никогда не видел ничего подобного…

– Мило, очень мило, – вынужден признать я. – Но постойте. Давайте посмотрим на визитку Монтгомери.

Прайс вытаскивает визитную карточку Монтгомери, и, хотя он сидит с бесстрастным видом, я не понимаю, как он может оставаться равнодушным к ее утонченной окраске и стильной плотности. Я удручен тем, что затеял все это.

– Давайте закажем пиццу, – предлагает Макдермотт. – Никто не хочет взять пиццу, напополам со мной? «Ред снэппер»? Мм. Бэйтмен будет, – говорит он, весело потирая руки.

Я беру карточку Монтгомери и даже ощупываю ее, чтобы понять, какое ощущение она оставляет на подушечках пальцев.

– Что, нравится? – По тону Прайса понятно, что он видит, как я завидую.

– Ага, – небрежно отвечаю я, возвращая Прайсу визитку так, словно мне она до фени, однако чувствую, что мне трудно глотать.

– Пицца «ред снэппер», – напоминает мне Макдермотт. – Я, блядь, умираю от голода.

– Никакой пиццы, – бормочу я, чувствуя облегчение оттого, что Тим убрал визитку Монтгомери в карман, с глаз долой.

– Ну давай, – ноет Макдермотт. – Давай закажем пиццу.

– Заткнись, Крейг, – говорит Ван Паттен, наблюдая за официанткой, принимающей заказ у другого столика. – И позови сюда вон ту, симпатичную.

– Но это не наша официантка, – отвечает Макдермотт, нервно теребя меню, которое он выхватил у проходившего мимо официанта.

– Все равно позови, – настаивает Ван Паттен. – Попроси у нее воды, «Корону», что угодно.

– А почему ее? – Я ни к кому конкретно не обращаюсь. Моя визитка, оставленная без внимания, лежит на столе рядом с орхидеей в синей стеклянной вазе. Я перегибаю ее пополам и убираю в бумажник.

– Она жутко похожа на девушку из отдела Жоржетты Клингер в Bloomingdale’s, – говорит Ван Паттен. – Позови ее.

– Будет кто-нибудь пиццу или нет? – Макдермотт входит во вкус.

– А ты-то откуда знаешь? – спрашиваю я Ван Паттена.

– Я там покупаю духи для Кейт, – отвечает он.

Прайс машет руками, чтобы привлечь наше внимание:

– Я говорил вам, что Монтгомери карлик?

– Кто такая Кейт? – спрашиваю я.

– Кейт – это телка, с которой у Ван Паттена роман, – объясняет Прайс, не сводя глаз со столика, за которым сидит Монтгомери.

– Что случилось с мисс Киттридж? – интересуюсь я.

– Ага, – улыбается Прайс. – И как же Аманда?

– Господи, ребята, будьте проще. Верность? Ну конечно.

– И ты не боишься что-нибудь подхватить? – спрашивает Прайс.

– От кого, от Аманды или Кейт? – интересуюсь я.

– Мне казалось, мы сошлись на том, что с нами это в принципе не может случиться, – громко произносит Ван Паттен. – Так что… дураки вы. Заткнитесь.

– Разве я тебе не говорил?..

Приносят еще четыре «Беллини». Теперь на столе их уже восемь.

– Боже мой, – стонет Прайс, пытаясь поймать официанта, пока тот не удрал.

– Пицца «ред снэппер»… пицца «ред снэппер». – Макдермотт нашел себе мантру на вечер.

– Вскоре на нас набросятся горячие иранские девки, – бубнит Прайс.

– Но ведь это ноль-ноль-ноль с чем-то процента чего-то… вы слушаете? – спрашивает Ван Паттен.

– …Пицца… пицца. – Макдермотт бьет кулаком по столу, и тот трясется. – Черт возьми, кто-нибудь меня слушает или нет?

Я все еще в трансе от визитки Монтгомери – классные цвета, плотность, тиснение, шрифт. Внезапно я поднимаю руку, словно готовясь ударить Грега, и ору что есть мочи:

– Никто не хочет твою ебаную пиццу! Пицца должна быть пышной и плотной и сырная корочка должна быть что надо! А здесь, блядь, корочка слишком тонкая, потому что мудозвон-повар все пережаривает! Пицца здесь пересушенная и ломкая!

Побагровев, я грохаю об стол своим стаканом, а когда поднимаю глаза, то оказывается, что закуски уже принесли. Симпатичная официантка смотрит на меня со странным, застывшим выражением лица. Я вытираю рукой лицо и мягко улыбаюсь ей.

Она продолжает смотреть на меня так, словно я чудовище. Кажется, она действительно напугана. Я смотрю на Прайса – зачем? Ищу поддержки, что ли?

Он произносит одними губами:

– Сигары, – и похлопывает себя по карману пиджака.

Макдермотт тихо произносит:

– А мне кажется, они не ломкие.

– Милая, – говорю я.

Не обращая на Макдермотта никакого внимания, я беру официантку за руку и притягиваю к себе. Она вздрагивает, но я улыбаюсь, и она не сопротивляется, когда я подтягиваю ее поближе.

– Итак, мы намерены здесь как следует покушать… – начинаю я.

– Но я совсем не это заказывал, – говорит Ван Паттен, глядя в свою тарелку. – Я хотел колбаску из мидий.

– Заткнись, – кидаю я на него злобный взгляд, потом спокойно поворачиваюсь к симпатичной официантке, ухмыляясь как идиот. Но как красивый идиот. – Одним словом, понимаете, мы тут часто бываем, и, скорее всего, мы сейчас закажем хороший бренди, коньяк… кто его знает. Мы желаем отдохнуть и насладиться этой атмосферой. – Я делаю жест рукой. – А потом, – другой рукой я вынимаю бумажник из газелевой кожи, – мы бы хотели покурить превосходные гаванские сигары, и нам бы не хотелось, чтобы нас беспокоили неотесанные…

– Неотесанные. – Макдермотт кивает Ван Паттену и Прайсу.

– Неотесанные, невежливые посетители или туристы, которые неизбежно будут жаловаться на наши маленькие безобидные привычки… Поэтому… – я сую в ее маленькую ручку купюру (надеюсь, это полтинник), – если вы сумеете сделать так, чтобы нам не досаждали, мы с благодарностью оценим это. – Я поглаживаю ее руку, сжимая ее в кулачок. – А если кто-то будет жаловаться, ну так… – я делаю паузу, а потом перехожу на угрожающий тон, – вышвырните их вон.

Она кивает и уходит с озадаченным, растерянным видом.

– Кроме того, – говорит Прайс, улыбаясь, – если очередные «Беллини» появятся в радиусе трех метров от нашего стола, мы устроим метрдотелю аутодафе. Так что предупредите его на всякий случай.

Мы долго молчим, созерцая наши закуски. Тишину нарушает Ван Паттен:

– Бэйтмен?

– Да? – Я накалываю на вилку кусочек рыбы, макаю его в красную икру, а затем откладываю вилку.

– Ты – просто совершенство, – мурлычет он.

Прайс видит, что еще одна официантка приближается к нам с подносом, на котором стоят четыре стакана для шампанского, наполненные бледно-розовой жидкостью. Он говорит:

– Господи, это уже становится нелепым…

Однако она ставит стаканы на соседний столик, за которым сидят четыре телки.

– Клевая, – говорит Ван Паттен, оторвавшись от своей колбаски из морского гребешка.

– Фигура что надо, – согласно кивает Макдермотт. – Это точно.

– А я не впечатлился. – Прайс шмыгает носом. – Посмотрите на ее колени.

Мы разглядываем официантку, и, хотя у нее длинные загорелые ноги, я вижу, что одно колено у нее определенно больше другого. Левое колено шире и крупнее правого. Теперь этот незначительный недостаток кажется огромным, и мы все теряем к ней интерес. Ван Паттен ошеломленно смотрит в свою тарелку, потом на Макдермотта. Он говорит:

– Ты тоже не это заказывал. Это суши, а не сашими.

– Господи, – вздыхает Макдермотт. – Ты же сюда не есть пришел.

Мимо нашего столика проходит парень – вылитый Кристофер Лаудер. Прежде чем отправиться в туалет, он похлопывает меня по плечу и говорит:

– Привет, Гамильтон, ты хорошо загорел.

– Ты хорошо загорел, Гамильтон, – передразнивает Прайс, кидая тапас в мою тарелку для хлеба.

– Твою мать, – говорю я, – надеюсь, я не покраснел.

– В самом деле, куда ты ходишь, Бэйтмен? – спрашивает Ван Паттен. – Я имею в виду, загорать?

– Да, Бэйтмен. Куда же? – Макдермотт, кажется, искренне интересуется этим вопросом.

– Читайте по губам, – отвечаю я. – В солярий. – И раздраженно добавляю: – Как и все.

– У меня, – говорит Ван Паттен, выдержав для максимального эффекта паузу, – солярий… дома. – И он отправляет в рот большой кусок колбаски из гребешка.

– Чушь собачья, – съеживаясь, говорю я.

– Это правда, – с полным ртом подтверждает Макдермотт. – Я его видел.

– Да это, блядь, что-то сверхъестественное, – говорю я.

– Что же в этом, блядь, сверхъестественного? – спрашивает Прайс, гоняя вилкой по тарелке свой тапас.

– Ты знаешь, сколько стоит членство в ебаном солярии? – терзает меня Ван Паттен. – Годовой абонемент?

– Ты просто псих, – бормочу я.

– Смотрите, ребята, – говорит Ван Паттен. – Бэйтмен рассердился.

Неожиданно возле нашего стола возникает официант. Не спрашивая, можно ли убирать закуски, он уносит наши почти нетронутые тарелки. Никто не жалуется, разве что Макдермотт спрашивает:

– Он что, унес наши закуски?

Потом он смеется непонятно чему. Осознав, что он смеется один, Макдермотт замолкает.

– Он забрал их, потому что порции такие маленькие. Наверное, он решил, что мы уже поели, – устало говорит Прайс.

– Я все же думаю, что иметь солярий дома – это сумасшествие, – говорю я Ван Паттену. Вообще-то, в глубине души я считаю, что солярий дома – это роскошно, вот только в моей квартире для него нет места. Есть ведь и другие удовольствия в жизни, не только солярий.

– А с кем это Пол Оуэн? – Макдермотт спрашивает Прайса.

– С каким-то уродом из Kicker Peabody, – раздраженно отвечает Прайс. – Он знаком с Маккоем.

– Тогда почему он сидит с этими кретинами из Drexel? – спрашивает Макдермотт. – Разве это не Спенсер Уин?

– У тебя глюки, что ли? – спрашивает Прайс. – Это не Спенсер Уин.

Я смотрю на Пола Оуэна, сидящего с тремя парнями. Один из них, возможно, Джефф Дюваль. Все четверо в подтяжках и в очках в роговой оправе; у всех волосы зачесаны назад, все пьют шампанское. Я лениво размышляю о том, как Оуэну удалось заполучить счета Фишера. Аппетит от этого не улучшается, однако еду приносят сразу после того, как убрали закуски, и мы начинаем есть. Макдермотт снимает подтяжки. Прайс называет его «тряпкой». Я как будто парализован, однако мне все же удается отвернуться от Оуэна и заглянуть в свою тарелку (запеканка – в виде желтого шестиугольника, окруженного полосками копченого лосося и завитками зеленого, как горошек, соуса томатилло). Потом я перевожу взгляд на толпу людей, которые ждут своей очереди. Кажется, они злые и опьяневшие от бесплатных коктейлей; они устали так долго ждать столик, который наверняка окажется говенным, где-нибудь возле кухни, хоть они и сделали предварительный заказ.

Ван Паттен нарушает тишину нашего стола, швырнув вилку и отодвинув стул.

– Что случилось? – спрашиваю я, поднимая глаза.

Вилка застыла над тарелкой, но моя рука не движется: она словно наслаждается красотой содержимого тарелки, у нее как будто есть собственный разум, который отказывается разрушать этот дизайн. Вздохнув, я печально откладываю вилку.

– Черт. Я должен записать фильм по кабельному для Мэнди. – Ван Паттен, стоя, вытирает рот салфеткой. – Я еще вернусь.

– Пусть она сама запишет, идиот, – говорит Прайс. – Ты что, чокнутый?

– Она в Бостоне, у своего дантиста. – Подкаблучник Ван Паттен пожимает плечами.

– Ну и что ты собираешься делать? – Мой голос дрожит. Я по-прежнему думаю о его визитке. – Будешь звонить на кабельное телевидение?

– Нет, – говорит он. – Мой телефон подключен к видеопрограммеру Videonics, который я купил в Hammacher Schlemmer. – Он удаляется, на ходу надевая подтяжки.

– Круто, – тускло говорю я.

– Эй, что ты хочешь на десерт? – кричит ему Макдермотт.

– Что-нибудь шоколадное и без муки, – кричит он в ответ.

– Ван Паттен, кажется, забросил тренировки? – спрашиваю я. – Он, кажется, поправился.

– Похоже на то, – говорит Прайс.

– А разве он не член клуба «Вертикаль»? – спрашиваю я.

– Не знаю, – бормочет Прайс, изучая свою тарелку, потом, выпрямившись, отодвигает ее и жестом показывает официантке, что он хочет еще одну «Финляндию» со льдом.

Очередная симпатичная официантка с опаской подходит к нам. У нее в руках бутылка шампанского «Перрье-Жуэ», неурожайного года. Она говорит, что это подарок от Скотта Монтгомери.

– Неурожайный год! Вот сука, – шипит Прайс. Вытянув шею, он ищет глазами столик Монтгомери. – Неудачник. – Прайс показывает Монтгомери большой палец. – Блядь, такой низкорослый, что его еле видно. По-моему, я дал знак Конраду, но не уверен.

– А где Конрад? – спрашиваю я. – Я должен с ним поздороваться.

– Да тот, который назвал тебя Гамильтоном, – говорит Прайс.

– Это был не Конрад, – говорю я.

– Ты уверен? Пиздец, как похож на Конрада, – отвечает он.

На самом деле он не меня слушает, а пялится на декольте фигуристой официантки, которая наклонилась, чтобы поудобнее ухватить штопор.

– Нет, это был не Конрад, – говорю я, удивляясь, как это Прайс не может узнать своего коллегу. – Этот парень лучше пострижен.

Пока официантка открывает шампанское, мы молчим. Когда же она уходит, Макдермотт спрашивает, понравилась ли нам еда. Я отвечаю, что запеканка была отличной, но слишком много соуса томатилло. Макдермотт кивает:

– Мне так и говорили.

Ван Паттен возвращается и бормочет:

– Туалет такой, что не нюхнешь.

– Может, десерт? – говорит Макдермотт.

– Разве что шербет «Беллини», – зевает Прайс.

– Давайте расплатимся, – предлагает Ван Паттен.

– Пора по бабам, джентльмены, – говорю я.

Симпатичная официантка приносит чек: 475 долларов – значительно меньше, чем мы ожидали. Поскольку у меня нет наличных, я расплачиваюсь своей карточкой Platinum AmEx и собираю у них купюры, в основном новые полтинники. Макдермотт требует десять долларов, поскольку его колбаска из гребешка стоила всего шестнадцать. Бутылка шампанского от Монтгомери осталась на столе нетронутой. У выхода из «Пастелей» сидит еще один нищий с табличкой, на которой написано что-то абсолютно неразборчивое. Он тихо просит у нас мелочь или (с бо́льшим оптимизмом) что-нибудь поесть.

– Чувак явно нуждается в косметологе, – отмечаю я.

– Слушай, Макдермотт, – хихикает Прайс, – кинь ему свой галстук.

– Блядь. А что это ему даст? – глядя на нищего, спрашиваю я.

– Сможет перекусить в «Джемз», – смеется Ван Паттен и протягивает мне ладонь, по которой я хлопаю своей.

– Отдать чуваку… – Явно обиженный Макдермотт рассматривает свой галстук.

– Пардон… такси! – говорит Прайс, останавливая машину. – И выпить.

– В «Туннель», – говорит Макдермотт шоферу.

– Отлично, Макдермотт, – констатирует Прайс, садясь на переднее сиденье. – Кажется, ты раздухарился.

– Ну и что? Я ведь не такой растраченный пидор-декадент, как ты, – отвечает Макдермотт, садясь передо мной.

– А вы в курсе, что пещерные люди получали больше клетчатки, чем мы? – спрашивает водителя Прайс.

– Э-э-э, где-то я это уже слышал, – отмечает Макдермотт.

– Ван Паттен, – говорю я, – ты видел шампанское, которое нам прислал Монтгомери?

– Правда? – переспрашивает Ван Паттен, перегнувшись через Макдермотта. – Дай-ка угадаю. Может, «Перрье-Жуэ»?

– В точку! – произносит Прайс. – Неурожайного года.

– Мудак ебаный, – говорит Ван Паттен.