Читать книгу Путь домой - Брюс Кэмерон - Страница 5

– Поговорить о чем? – спросил Лукас.

– Я могу войти в дом, или вы хотите, чтобы я так и стоял на пороге?

– Входите. – Лукас отступил от двери, мужчина вошел в комнату и посмотрел по сторонам. Лукас снова закрыл дверь, хотя это означало, что в дом больше не будет проникать весь этот поток великолепных ароматов с улицы.

Мужчина сел на диван.

– Классный щенок. – Он протянул ко мне пальцы, чтобы я их обнюхала. – Он, кажется, питбуль?

– Это не он, а она. Мы не знаем. Она жила под тем домом напротив.

Мужчина на мгновение словно застыл, и я посмотрела на него с любопытством, потом откинулся на спинку дивана.

– Кстати, об этом. Стало быть, я прав, и это вы кормите кошку в том доме?

– Да, я.

– Вот ирония судьбы, вам так не кажется? У меня теперь проблемы, и вызвали их вы. Если где-нибудь ставишь миски с кошачьим кормом, туда тут же набегают кошки. Это закон природы. И я не ошибся и тогда, когда сказал, что вы резали мой забор, верно?

Лукас ничего не ответил.

– Послушайте, я пришел к вам, чтобы убедить вас прислушаться к голосу разума. Общая картина куда масштабнее, чем вы думаете.

Я была недовольна тем, что они просто сидели без дела. И атаковала пушистый пискучий мячик, который лежал на полу. Я не могла раскрыть пасть достаточно широко, чтобы схватить его, и, когда пыталась сделать это, он просто откатывался в сторону, так что в конце концов я прыгнула на него сверху и заставила его лежать тихо. И зарычала, чувствуя себя свирепой и торжествуя.

– Простите, мистер э-э…

– Гантер. Зовите меня просто Гантер.

– Хорошо, Гантер, – согласился Лукас.

Значит, дымно-мясного мужчину зовут Гантер.

– Я хочу сказать, что мне жаль, но всем вашим рабочим было наплевать, когда я сказал им, что под домом обитают кошки, – продолжал Лукас. – Они собирались все равно снести его, несмотря на то что это убило бы ни в чем не повинных животных.

– Ага, а потом вы вызвали эту шайку мстителей за бродячих животных, а они позвонили в администрацию графства, и действие моего разрешения на снос было приостановлено. А это значит, что может пройти пара недель, пока его не возобновят. Да какая там пара недель, у них там, черт возьми, на любой чих уходит больше месяца, а стало быть, дело откладывается до конца лета, а может, даже и на осень. И все это время я должен буду платить проценты по кредиту и заработную плату моим рабочим, и у меня будет простаивать оборудование, так что вся эта история обойдется мне в кучу денег. И все из-за одной чертовой кошки. А вам известно, что закон не запрещает мне просто пристрелить эту проклятую тварь, если мне так хочется?

– Там не одна кошка, а больше. Неужели вы хотите перестрелять их всех? Думаете, это будет для вас хорошая реклама?

– Поэтому я и пришел к вам. Я не хочу этого делать. Но вы прекрасно знаете, что, как только мы начнем рушить дом, все эти кошки выбегут наружу и удерут. Так что нет надобности их истреблять. Я просто хочу, чтобы, когда снос начнется, вы не звонили этой женщине, которая привезет с собой телевизионщика. Лады? Им и дела нет до правды, им бы только пустить в эфир новость о том, что мы будто умертвляем котят, что просто смешно.

– Вы никак не сможете определить, все они убежали или нет. Надо сначала поймать их и наглухо закрыть ход в подпол.

– Что? Ну нет! На это могло бы уйти несколько недель. Нам нужно решить этот вопрос немедля. – Гантер на мгновение замолчал. – Может быть, стоит посмотреть на эту проблему с другой стороны, а? Эти квартиры, которые я собираюсь построить, будут просто классными. Высококачественные кухонные столы с полками, дорогая бытовая техника. У вас тут одна спальня и одна ванная, да? Я знаю этот дом, его построили еще в семидесятых. Нет системы центрального кондиционирования воздуха, только оконные блоки, дешевая электроплита. Все это здание, вероятно, скоро снесут – теперь, когда здесь решено возвести новую клинику, в округе везде идет новое строительство.

– У нас две спальни. И арендная плата за это жилье субсидируется государством.

– Об этом-то я и толкую. Вас буду субсидировать я.

– Не думаю, что это возможно. Наша субсидия – это часть пособия и льгот, которые моя мать получает как ветеран вооруженных сил.

– Черт возьми, парень, ты что, вообще не петришь? Хорошо, я скажу проще. Я заплачу тебе тысячу баксов, а ты не станешь звонить защитникам прав животных. Ну что, лады?

– Стало быть, вы предлагаете мне тысячу долларов за то, чтобы я закрыл глаза на то, как вы похороните под обломками дома целую кошачью семью?

– Ничего не поделаешь, такова жизнь. Просто подойди к этому вопросу с точки зрения сравнительного анализа издержек и конечных результатов. Подумай сам, какую пользу эта твоя тысяча долларов сможет принести Гринпису или какой-нибудь шарашке вроде «Спасите кошек», или чему-нибудь еще в этом роде, и все это в обмен на жизнь какой-то пары шелудивых кошек, которые, скорее всего, и так подохнут будущей зимой.

Я зевнула и почесала ухо. Даже если вокруг были игрушки, которые можно было грызть или гонять по полу, люди все равно обычно предпочитали просто сидеть.

– Пять тысяч, – немного помолчав, сказал Лукас.

– Что? – Мужчина резко повернулся, так что диван заскрипел. Я посмотрела на него с любопытством. – Ты что, всерьез думаешь, что можешь со мной торговаться?

– Я просто внимательно вас слушаю. Вы обеспокоены, потому что ваша стройка может быть заморожена на несколько месяцев. Это может стоить вам кучу денег. Так что пять тысяч – это еще дешево. И даже десять тысяч.

Мужчина какое-то время молчал, потом громко рассмеялся. Тон его стал жестким.

– А чем ты зарабатываешь на жизнь, парень?

– В основном я учусь, а на следующей неделе начну работать помощником по административной части в госпитале Администрации по делам ветеранов. Это хорошее место, потому что именно там моя мать получает лечение.

Я растянулась на полу. Мне было скучно.

– Что ж, флаг тебе в руки. Я предложил тебе хорошую сделку, а ты оскорбил меня, пытаясь вымогать у меня деньги. Так что я преподам тебе хороший урок. Ты ничего от меня не получишь. Ничего. А ведь ты мог заработать целую тысячу. Думаешь, в этом мире можно успешно заниматься строительными подрядами, не обзаведясь несколькими друзьями в администрации? Мне достаточно будет подмазать кого-нибудь из отдела по контролю за животными, и он подпишет бумагу, в которой будет говориться, что кошек под домом нет. И, скорее всего, это обойдется мне куда дешевле тысячи долларов. Так что я просто пытался тебе помочь. По всему видно, что у вас нет лишних денег.

– Собственно говоря, это вы оскорбили меня, заявив, что мне следует пойти на сделку с совестью, приняв ваши деньги. Ведь мы с вами оба отлично понимали, что я не возьму их, – спокойно ответил Лукас. – А теперь вы еще и позволяете себе делать какие-то намеки насчет нашего уровня жизни.

Гантер встал с тахты.

– Держись подальше от моей земли. Стоит мне поймать тебя там – и тебя арестуют за нарушение границ частных владений.

– Спасибо, что зашли, – сухо сказал Лукас.

Иногда перед уходом люди обнимаются или касаются друг друга руками, но Лукас и Гантер не сделали ни того ни другого.

– Я не позволю причинить вреда этим кошкам, Белла, – сказал мне Лукас. Я услышала свое имя и начала гадать, не пришло ли время ужина.

* * *

Иногда Лукас и Мамуля оставляли меня одну. Когда это случилось впервые, я ужасно расстроилась и начала грызть те вещи, которые, как я знала, грызть не полагалось – газеты и обувь, то есть те вещи, которые Лукас не давал мне из своих рук и которые он и Мамуля всегда выдергивали из моей пасти, когда видели, что я схватила их зубами. Когда Лукас и Мамуля вернулись домой, они рассердились. Они потрясли ботинком перед моим носом и закричали:

– Нельзя!

Я знала слово «нельзя», и оно нравилось мне все меньше и меньше. В следующий раз, когда они оставили меня одну, я изгрызла свои игрушки и всего лишь один ботинок. Я поняла, что они опять рассердились, но не понимала, почему они оставляют меня одну. Мне казалось, что именно это важнее всего.

Когда Лукас был рядом, все было чудесно, но, когда он уходил, я чувствовала себя так же, как когда пряталась с моей мамой в трещине в задней стене логова, где было темно и страшно. Я не понимала, что я сделала плохого, и мне просто было нужно, чтобы Лукас вернулся домой и успокоил меня, показав, что он по-прежнему меня любит. Всякий раз, когда он говорил: «Нельзя!», я припадала к земле и ждала, когда он перестанет сердиться из-за того, что я натворила.

Моим любимым занятием было ходить с Лукасом, когда он кормил кошек. Меня всегда ужасно интересовали шуршание и аромат пакета с кормом, хотя Лукас пока не давал мне попробовать этот корм. Мы переходили через улицу, Лукас отводил в сторону край забора и шел к дыре. Мне страшно хотелось пойти с ним к логову, чтобы поиграть, но он всегда привязывал меня к дереву на той стороне забора, которая выходила на улицу, так что я не могла побежать к дыре. Я чуяла доносящиеся из нее запахи трех кошек. Мама-Кошка никогда не подходила достаточно близко к краю дыры, чтобы я могла ее видеть, но остальные двое иногда выходили на свет.

– Я не могу быть с вами все время, потому что теперь у меня есть работа, – говорил кошкам Лукас. – Я постараюсь защитить вас, но, если сюда опять приедут большие машины, вам придется отсюда бежать. – Иногда Лукас заползал в дыру, и тогда я отчаянно скулила, пока он не возвращался назад.

Однажды вечером после того, как мы вернулись домой, Лукас и Мамуля сели за стол и начали есть курицу! Я терпеливо сидела, ожидая, когда мне перепадет вкусный кусочек, и не зря – Лукас опустил руку, и в ней был крошечный кусочек куриной кожи, который я быстро взяла из его пальцев. Я любила курицу и вообще все, что приходило ко мне из его рук.

– Там их сейчас, по меньшей мере, три, а может быть и четыре. Трудно сказать определенно.

– А как они преодолевают забор? – поинтересовалась Мамуля.

– О, там множество таких мест, через которые может протиснуться кошка или кот. Белла часто обнюхивает щель под нижней кромкой забора – может быть, они входят и выходят именно через нее.

Я с надеждой посмотрела на него, когда он произнес мое имя. Лакомство? Гулять? Еще кусочек курицы?

– А их можно как-то выманить наружу? – спросила Мамуля.

– Нет, они здорово боятся людей. Особенно черная кошка – но как ни странно, она из них самая храбрая и часто подходит к самому краю дыры, но я точно знаю, что она ни за что не выйдет наружу, пока там нахожусь я.

– А как насчет той молодой женщины, которая занимается спасением бездомных животных? Кажется, Венди?

– Нет, Одри. Да, я говорил с ней, и она сказала, что они постараются приехать, но сейчас у них в приюте полный завал, – ответил Лукас.

– Она милая.

– У нее уже есть парень.

– Ну… иногда девушки так говорят, но на самом деле…

– Мамуля, перестань.

Она рассмеялась.

– Ладно, ладно. Так каков план действий?

– Ситуация будет оставаться тупиковой, пока туда не сможет выехать Одри. Но я не позволю ему убить этих кошек.

– А что, если он попробует их отравить?

– Я ожидаю таких попыток и смотрю в оба. Но пока он не пытался подбросить им отраву. Думаю, он сейчас пытается найти кого-нибудь из управления шерифа, кто согласится взять мзду и официально подтвердить, что все кошки оттуда ушли.

Мама немного помолчала, потом сказала:

– Лукас…

– Что?

– Почему это для тебя так важно? Я, как и ты, люблю животных, но ты, не знаю, как сказать, похоже ты взялся за это не только поэтому.

Лукас заерзал на своем стуле.

– Думаю, это из-за того, что они на этом свете совсем одни.

Я взглянула на Мамулю, сидящую, скрестив лодыжки.

– Ты считаешь, что они нуждаются в защите, потому что их бросили. Точно так же, как ты сам нуждался в защите, когда тебя бросила я.

– После того как ты стала ходить на сеансы групповой психотерапии, с тобой стало невозможно вести нормальный разговор.

– Я говорю серьезно.

– Разве я не могу просто чувствовать, что я за них в ответе?

– Почему? Почему ты вечно считаешь, что ты за все в ответе? Как будто ты стал взрослым, еще когда тебе было всего пять лет. Это потому что…

Они замолчали. Я внимательно обнюхивала пол у ног Лукаса, надеясь найти там кусочек курицы, который я пропустила.

– Потому что что?

– Потому что ты единственный сын алкоголика.

– Мамуля, может быть, оставим эту тему? Иногда я что-то делаю, сам не зная почему, как тебе такой вариант?

– Я просто подумала, что было бы неплохо проанализировать твои мотивы.

– Мамуля, это же кошки. Может быть, просто скажем, что этим все и ограничивается и никаких задних мыслей у меня нет? Честное слово, я вовсе не живу с постоянной мыслью о том, что ты в чем-то виновата, и обо всем том, что произошло. Я знаю, что для тебя это важно, но я сейчас просто радуюсь тому, что у нас с тобой наконец опять стало все хорошо. Ведь верно? И я считаю, что это нормально – не желать, чтобы какой-то предприниматель, занимающийся строительным бизнесом, похоронил под обломками дома нескольких беззащитных кошек.

– Ну хорошо, Лукас. Хорошо.

* * *

Мы с Лукасом играли и играли. Он любил говорить мне: «Делай свои дела», когда мы гуляли, после иногда он давал мне лакомство, но чаще не давал ничего. А еще он мог засунуть пальцы в рот и испустить резкий пронзительный звук, который поначалу меня пугал, но потом я поняла, что так он подает мне знак подбежать к нему и получить чуточку чего-нибудь съестного, так что я начала ощущать радостное волнение всякий раз, когда он подносил руки ко рту.

Меньше всего из того, что находилось в доме, мне нравился «вольер». Лукас и Мамуля говорили со мной очень весело, когда впервые показали мне эту штуку, но она была сделана из тонких полосок металла, и ее нельзя было изгрызть. Они положили внутрь мягкую подушку и научили меня игре «Иди в Свой Вольер», которая заключалась в том, что я заходила внутрь, ложилась на подушку, они закрывали дверь вольера и после этого давали мне лакомство. Но однажды они вдруг все поменяли: мы сыграли в «Иди в Свой Вольер» и они дали мне лакомство, а потом оставили меня в доме одну!

Мне почти нечего было грызть – оставалась только подушка. После того как я разодрала ее в клочки (она была совсем невкусная), я почувствовала себя очень одинокой. Я так тосковала по Лукасу, что лаяла все время, пока его не было.

Лукас очень расстроился из-за того, что оставил меня одну на целый день, хотя, когда он вернулся, я впала в такую безумную радость, что носилась по гостиной и прыгала на мебель, и каталась по ковру, и облизала его лицо. Он, похоже, огорчился из-за того, что я разбросала клочки набивки подушки по всему дому, но что еще я могла с ними сделать? Сам он не пробовал набивку на вкус и не знал, какая она невкусная. Я, разумеется, не могла ее съесть.

– У меня есть старое одеяло, которое можно туда постелить, – сказала Мамуля.

– Ты не должна рвать свою подстилку, Белла, – сказал мне Лукас.

Я завиляла хвостом.

– Может быть, в следующий раз стоит положить ей туда ее мячик, – заметила Мамуля.

Я посмотрела на нее, сразу же оживившись. Мячик? Я знала это слово – мячик был самой чудесной игрушкой во всем доме. Когда Лукас бросал его, он, подпрыгивая, несся прочь, и я кидалась за ним, хватала его зубами и приносила обратно Лукасу, чтобы он бросил его опять.

Иногда Лукас брал мячик с собой, когда мы шли гулять. Мы приходили на большое открытое пространство, поросшее травой, где Лукас спускал меня с поводка – это место называлось «парк», – и там он бросал мячик снова и снова. Мячику никогда не удавалось от меня уйти.

Я любила бегать за мячиком, любила приносить его обратно Лукасу и еще любила, когда он говорил мне, что я хорошая собака. Иногда в парке были и другие собаки, и они гонялись за другими мячиками, делая вид, что им не хочется побегать за тем мячиком, который бросал Лукас.

Он был моим человеком. Больше всего на свете мне хотелось быть с ним каждый день. Ну, и еще лакомств. «Делай свои дела», – говорил мне он. И давал лакомство! А потом опять: «Делай свои дела». И никакого лакомства. Это была не самая лучшая из наших игр.

А потом я поняла, что «Делай Свои Дела» относится к тому, чтобы присесть и пописать или покакать, что я со временем стала предпочитать делать вне дома. Лукас излучал такое одобрение, когда я делала это на траве, всякий раз давая мне лакомство, что я наконец сообразила что означает «Делай Свои Дела». Мы пошли в парк, и я сделала «Делай Свои Дела» и получила лакомство, и Лукас так обрадовался, что бросил мячик, и тот поскакал туда, где иногда на качелях играли дети. Я погналась за мячиком, набирая скорость, Лукас побежал за мной, и, когда он с силой забросил мячик на пластиковый скат и тот покатился наверх, я побежала за ним, пытаясь цепляться когтями за скользкую поверхность, чтобы найти точку опоры. Мячик скатился вниз, и я тоже соскочила на землю и поймала его, когда он допрыгнул до моей пасти.

– Белла! – крикнул мне Лукас. – Ты смогла взбежать на горку! Хорошая собака!

Лукас был мною доволен. Он подвел меня к скату и сказал:

– Беги за мячиком на горку, Белла!

Мы играли в эту игру, опять и опять. Лукас с силой бросал мячик, так что тот катился вверх по «горке», и я бежала вслед за ним, потом соскакивала вниз, ловила его и приносила обратно Лукасу. Иногда мне удавалось поймать мячик в воздухе, с другой стороны горки, когда он отскакивал от земли. Когда у меня это получалось, Лукас восхищенно смеялся.

Потом он давал мне воды, и мы с ним растягивались на траве. Воздух был прохладен, и на небе ярко светило солнце. Я положила голову на его ноги, и он начал гладить меня по ней. Когда его рука останавливалась, я тыкалась в нее носом, чтобы он продолжал меня ласкать.

– Мне так жаль, что приходится оставлять тебя, чтобы ходить на работу. Но мне нравится моя работа. У меня есть свой письменный стол, но я за ним почти не сижу, в основном я бегаю по всему госпиталю, помогая своим начальникам разбираться с историями болезней пациентов. Это интересно, но я скучаю по тебе, Белла.

Мне ужасно нравилось, когда он произносил мое имя.

– Ты слышала, как ночью Мамуля ходила по своей спальне? У нее снова началась бессонница. Я не знаю, что я буду делать, если у нее начнется очередной маниакально-депрессивный цикл. Господи, как мне хочется, чтобы ее смогли вылечить окончательно.

Я почувствовала, что от него исходит грусть, и поэтому тут же взобралась ему на грудь. Это сработало, он засмеялся и столкнул меня на землю.

– Ты такая глупая собака, Белла!

Всякий раз, находясь с Лукасом, я чувствовала себя счастливой. Я любила Мамулю, но чувство, которое я испытывала к Лукасу, было таким же неодолимым, как голод, и когда я спала, мне часто снились сны, что мы с ним вместе ходим кормить кошек или играем с мячиком на горке.

Мне не нравилось выражение «идти на работу», потому что когда Лукас произносил его, это означало, что он покинет меня очень-очень надолго. «Мне надо идти на работу», – говорил он Мамуле, и после этого я оставалась только с ней. Я никак не могла взять в толк, почему он делает «Идти на Работу». Разве я не хорошая собака?

В течение дня Мамуля играла со мной и ненадолго выводила гулять, но мы с ней никогда не ходили кормить кошек или в парк.

Когда Лукасу приходило время перестать заниматься делом, которое называлось «Идти на Работу», я всякий раз чувствовала, что сейчас он вернется домой. Даже не чуя его запаха, я точно знала, что он идет по улице к нашему дому, и, подойдя к двери, садилась, ожидая его. Когда я чувствовала, что он уже близко, я начинала вилять хвостом, а мгновение спустя уже чуяла его запах и слышала его шаги на дорожке.

– Уж не знаю как, но она всегда точно знает, когда ты вернешься домой, – как-то сказала Лукасу Мамуля. – Перед этим она всякий раз подходит к двери и скулит.

– Вероятно, она просто держит в памяти мое рабочее расписание.

– Дорогой, этого расписания не держишь в памяти даже ты сам. Ты каждый день уходишь с работы в разное время. Нет, у нее просто есть шестое чувство.

– Белла, собака-экстрасенс из Денвера, – сказал Лукас. Я посмотрела на него, но поняла, что, хотя он и произнес мое имя, это не приведет к получению лакомства.

* * *

Лукас делал «Идти на Работу», а Мамуля отдыхала на диване. В некоторые дни она ходила по дому и гуляла со мной и иногда пела – тогда ее голос становился то выше, то ниже, и это было совсем не похоже на разговор. Правда, в последнее время она по большей части просто лежала на диване. Тогда я прижималась к ней, чувствуя ее любовь, но также и грусть.

Я услышала, как кто-то поднимается по ступенькам к входной двери, но от этого человека исходил не знакомый мне запах, потому что я никогда не встречала его прежде. Я знала только, что это мужчина. И я залаяла.

– Нельзя, Белла! – отругала меня Мамуля.

Нельзя? Я не поняла, почему она употребила это слово.

Я услышала звонкую мелодию дверного звонка, которая звучала всякий раз, когда кто-то поднимался на крыльцо. Моя обязанность состояла в том, чтобы дать всем понять, что я ее услышала, так что я залаяла опять.

– Белла, нельзя! Плохая собака!

Я посмотрела на нее растерянно и вместе с тем виновато. Плохая собака? Что же я сделала плохого?

Мамуля приоткрыла дверь, и я просунула в щель свой нос, принюхиваясь и виляя хвостом.

– Привет, детка. – На крыльце стоял крупный мужчина. От его дыхания шел резкий запах какого-то химиката, от которого у меня немного защипало глаза, а его одежда приятно пахла хлебом.

Я почувствовала, что Мамуля расстроилась, и поэтому перестала так дружелюбно вилять хвостом.

– Как ты меня отыскал? – спросила Мамуля.

– Разве ты не пригласишь меня в дом, Терри?

– Ладно, проходи, но я как раз собиралась выйти.

– Ух ты, какой большой пес? Как его зовут?

– Это не он, а она. И ее зовут Белла.

– Привет, Белла! – Мужчина присел на корточки и, чуть было не упав, когда его рука потянулась ко мне, оперся ею о ковер. А потом потрепал меня по голове.

Мамуля сложила руки на груди.

– Не знаю, зачем ты пришел.

– Зах-хотелось – вот и при-ишел.

– Брэд, ты что, пьян? Или накачался наркотой?

– Что? Не-а.

– Посмотри на меня.

Мужчина встал.

Мамуля брезгливо покачала головой.

– Ты в стельку пьян. Да еще и обкурился.

– Ну, может, самую малость. – Мужчина рассмеялся, потом, волоча ноги, вошел в гостиную и огляделся по сторонам. Мамуля смотрела на него холодно. – Послушай, – начал он, – я тут много думал о нас с тобой. Мне кажется, мы совершили ошибку. Мне не хватает тебя, детка. Думаю, нам надо сойтись опять. Ведь ни ты, ни я не становимся моложе.

– Я не стану говорить с тобой, когда ты в таком состоянии. И не надейся.

– В каком таком состоянии? В каком?

Мужчина повысил голос, и я вздрогнула. Мамуля уперла руки в боки.

– Не начинай опять. Я не хочу с тобой скандалить. Мне просто нужно, чтобы ты ушел.

– Я не уйду, пока ты не назовешь мне хотя бы одну вескую причину, почему ты меня бросила.

– О боже.

– Ты выглядишь классно, Терри. Иди ко мне. – Он улыбнулся.

– Нет, – сказала Мамуля и отступила назад.

– Я серьезно. Знаешь, как часто я думаю о нас с тобой? Нам было хорошо вместе, детка. Помнишь, как мы завалились в тот отель в Мемфисе…

– Нет. Перестань. – Мамуля затрясла головой. – Нам вовсе не было хорошо вместе. Когда я жила с тобой, я была не я.

– Ты никогда не была самой собой больше, чем когда жила со мной.

– Какая чушь!

– Ничего себе! Я пришел сюда, чтобы сказать тебе все эти комплименты, а ты ведешь себя со мной как последняя стерва.

Он оглядел комнату.

– Недурно. Похоже, твой сынок снова живет с тобой. – Он прищурился. – Может, мне нужно поговорить с ним как мужчина с мужчиной, чтобы он наконец повзрослел и перестал держаться за мамочкину юбку.

Мамуля вздохнула.

– О Брэд, то, что ты о нем думаешь, так далеко от истины.

– Да ну? Ты хочешь, чтобы он кончил так же, как его папаша? Помер на задворках какого-то магазина, торгующего спиртным? Ну да, наверное, ты не помнишь, как рассказала мне эту историю. И не помнишь, как тебе было худо, когда я тебя подобрал, – сказал он с плотоядной ухмылкой. – Так что за тобой должок.

– Ты правда так считаешь? Ну, так запомни – я тебе ничего не должна. И сам ты никто и ничего для меня не значишь.

– Э, да меня тут не уважают. Знаешь что? Ты не имеешь никакого права меня не уважать. Только не после того, что мы с тобой совершили вместе. Того, что я знаю.

– Уходи, уходи сейчас же! – Голос Мамули был громок и сердит. Я опустила глаза в пол, надеясь, что она сердится не на меня, но тут же в тревоге снова посмотрела вверх, когда мужчина вдруг схватил Мамулю за обе руки.