Читать книгу Великий йогин и его ученик. Жизнеописания Шивабалайоги Махараджа и Шиварудра Балайоги Махараджа - Брюс Янг - Страница 10

Несмотря на долгожданный успех в делах и надежду, которую он давал Сатьяраджу и его семье, через несколько месяцев после того, как мальчику исполнилось четырнадцать лет, он вдруг начал чувствовать некую происходящую с ним перемену. Он стал больше искать уединения, и это при его‑то прежней общительности! Он раньше спорил по любому поводу и всегда имел хороший аппетит, а теперь не только стал есть меньше, но перестал употреблять мясо – оно стало ему противно. Из задиры он превратился в спокойного, тихого подростка, сидящего где‑нибудь в углу и погруженного в свои мысли. Он все так же продолжал прилежно выполнять свои обязанности, поэтому окружающие не замечали происходящих в нем перемен. Его дедушке в соседнем городе предстояла операция из‑за катаракты, и когда Голи Сатьям с мамой покидали дом, все, казалось, шло обычным ходом. Так незаметно наступил самый знаменательный день 7 августа 1949 года.

Парвати с Голи Сатьямом отсутствовали вот уже более недели, и в воскресенье, легко позавтракав, Сатьяраджу пошел играть с друзьями в шарики. Удача ему сопутствовала, и он выигрывал одну игру за другой. Проведя все утро за этим невинным занятием, он проголодался и к обеду вернулся домой поесть. Пока он в нетерпении ожидал обеда, за ним зашел приятель и предложил пойти на канал купаться. Хозяйничавшая на кухне сестра сказала, что приготовление обеда займет еще какое‑то время, и он согласился. Прибыв на место, они увидели, что игра в шарики в самом разгаре, и Сатьяраджу снова начал играть. Как и прежде, ему везло, он постоянно выигрывал. Через какое‑то время чувство голода снова напомнило о себе и, взяв выигрыш, он купил на него сэндвич в ближайшем магазине.

Немного утолив голод, Сатьяраджу отправился с друзьями поплавать в канале неподалеку, как делал это тысячу раз раньше. Когда они проходили мимо рощи пальмировых пальм, три плода случайно упали с деревьев. Несколько ребят побежали к деревьям, забрали ценный приз и, счастливые, вернулись к остальным. Обрадованные удачей, мальчики стали думать, как разделить добычу. Поскольку Сатьяраджу естественным образом воспринимался как лидер, вопрос ответственности за справедливый раздел лег на него. По случаю в группе оказалось двенадцать человек, и потому можно было легко разделить плоды на четвертинки и раздать каждому. Как обычно, присев на корточки, он взял в руки свою четвертинку и начал выдавливать из нее вкусный вязкий сок.

Вдруг он почувствовал, как его тело охватила неконтролируемая дрожь. Не отводя взгляда от фрукта в руках, он с изумлением услышал доносящийся из него глубокий резонирующий звук «Ом», а потом увидел идущий от него ослепительный яркий свет. Когда неземной сияющий свет и божественный звук полностью омыли его, дрожавшего и загипнотизированно смотрящего на фрукт, дрожь прекратилась, а ум затих и успокоился. Не отрывая взгляда от фрукта, он наблюдал за тем, как тот, по‑прежнему излучая ослепительный свет и издавая божественный звук, превратился в черный Шивалингам. Затем великолепный Шивалингам распался на две половины, и на его месте возникла фигура высокого человека в облачении джангама риши[6]. Человек был невероятно высоким, красивым, с сияющими, очаровывающими глазами. Спутанные волосы были забраны наверх, как у древних мудрецов, а на широкой груди красовалось ожерелье из семян рудракши с кулоном в виде Шивалингама. Его окружало чудесное свечение.

Прекрасная сияющая фигура полностью завладела вниманием Сатьяраджу. Мудрец велел ему сесть, но мальчик с привычной прямотой и мужеством, которые и в этот момент не покинули его, тут же спросил:

– Почему ты хочешь, чтобы я сел?

Фигура просто повторила свой приказ:

– Сейчас же садись в падмасану.

– Я не знаю, как сидеть в падмасане, – откровенно признался Сатьяраджу.

После этих слов мудрец крепко взялся за ноги юноши, сложил их в позицию лотоса и велел закрыть глаза. Все еще не понимая, что происходит, мальчик спросил:

– Зачем нужно закрывать глаза?

На это фигура ответила:

– Сначала закрой глаза, а потом я тебе скажу.

Сидя в позе лотоса, мальчик послушался приказа и закрыл глаза. Мудрец наклонился к нему, коснулся средним пальцем руки межбровья Сатьяраджу и сказал:

– Смотри внимательно сюда, – и легонько постучал по макушке головы.

Это действие тут же произвело на мальчика глубочайший эффект: его ум полностью остановился, он перестал осознавать свое тело и окружающую обстановку, будучи в состоянии воспринимать лишь снова возникший перед ним черный Шивалингам, окруженный ослепительным сиянием, как и прежде, сопровождаемый резонирующим божественным звуком «Ом». Он сидел абсолютно неподвижно: его тело и ум пребывали в полном покое, а внимание было полностью поглощено находящимся перед ним божественным видением, купающимся в восхитительных вибрациях. Ничто другое – ни звук, ни картинка не могли проникнуть в него – совершенный образ овладел его сознанием без остатка.

Его друзья ничего этого не видели. Они с удовольствием съели свои фрукты, начали играть и лишь какое‑то время спустя заметили, что Сатьяраджу сидит один со скрещенными ногами в позе лотоса, умиротворенно прикрыв глаза, и явно не осознает ни их присутствия, ни чего‑либо вокруг. Думая, что он в шутку притворяется садху, они начали его звать, потом закричали. Видя, что он никак не реагирует, они взялись его трясти, даже побили его, но он по‑прежнему неподвижно сидел в йогической позе. Они принялись тянуть его за руки и ноги, но он не шевелился. Включившись в игру по полной, дети намазали его тело липким соком пальмового фрукта, затем вымазали в грязи, но от неподвижного тела все так же не было никакого отклика. Все еще считая, что он притворяется, они собрались вокруг него, отнесли в канал реки и опустили в воду. Когда и за этими их действиями не последовало никакой реакции, они стали подозревать, что происходит что‑то очень странное. Его лицо светилось покоем, какого раньше им не доводилось видеть ни у кого. Это вовсе не было похоже на обычные детские шалости.

Подвергнув его по неведению всем этим испытаниям, они поняли, что он находится в необычном состоянии сознания, хотя тело оставалось живым. Не зная, что думать и что предпринять, они решили обратиться за советом к взрослым и бросились в деревню к родственникам Сатьяраджу. Несколько людей из деревни вместе с его дядей отправились на место происшествия, но так же, как и дети, ничего не поняли. У каждого было свое мнение и множество предположений. Один из жителей деревни решил, что Сатьяраджу одержим духом и, чтобы выгнать его из тела, нужно хорошенько поколотить мальчика. У него в руках была короткая палка, которой он и начал его бить. Сатьяраджу не осознавал происходящего, так же как не осознавал предыдущих действий детей: Шивалингам целиком и полностью поглотил его осознанность.

Лишь по чистой случайности один из ударов пришелся по межбровью как раз в том месте, где мудрец коснулся его своим пальцем во время посвящения. Это несколько ослабило концентрацию ума на Лингаме – настолько, чтобы мальчик смог осознать свое окружение, хотя и довольно смутно. Главным фокусом его внимания все так же оставался сияющий Лингам. Сумев выделить из толпы собравшихся своего дядю, он попросил у него дхоти, чтобы переодеть шорты, в которых он был. Дядя дал Сатьяраджу имевшийся у него небольшой кусок материи, и мальчик сделал из нее каупину (набедренную повязку). Когда он встал, чтобы переодеться, люди вокруг него воспользовались моментом, подхватили его под руки и повели домой. Мальчик не пытался убежать или оказать сопротивление, казалось, он все так же плохо осознавал происходящее и просто позволял событиям разворачиваться. Было удивительно, насколько спокойным и покладистым стал этот вечно задиристый мальчуган.

По пути домой попытки выяснить, что произошло, возобновились с новой силой. Мальчика забросали вопросами: может быть, им овладело местное деревенское божество или злой дух? Может быть, он решил стать садху? Или он повредился умом и «съехал с катушек»? Он не отвечал ни на один из вопросов, едва ли сознавая действительность, будучи поглощенным видением великолепного Лингама, остававшегося центром притяжения его внимания, несмотря на суматоху вокруг. Процессия вместе с мальчиком дошла до дома, но тут выяснилось, что он не может войти внутрь: его ноги стали жесткими и совершенно не гнущимися, и он не мог преодолеть даже невысокие ступеньки. Его подняли и перенесли через них, но тут возникло новое препятствие: ноги мальчика уперлись в дверной проем и никак не хотели менять своего положения. Как народ ни старался, ни сдвинуть его ноги, ни согнуть их в коленях у них не получалось. Промучившись около часа в попытках хоть как‑то впихнуть его в дом, они наконец сдались, признав, что это просто физически невозможно. Чтобы не привлекать еще большее количество зевак, уже и так сильно увеличившихся числом, решено было оставить мальчика на веранде.

С появлением новых зрителей возникли и новые объяснения случившегося: кто‑то по‑прежнему считал его одержимым, кто‑то решил, что он помешался, кто‑то был уверен, что мальчик просто-напросто притворяется и водит всех за нос. И только один старик в толпе понял истинную причину состояния, которому все они стали свидетелями, – он увидел, что произошло божественное преображение Сатьяраджу в йогина. Все остальные продолжали выдвигать свои версии и рассуждать о том, что же делать дальше. Маленькие деревеньки не богаты на события, поэтому этот случай, естественно, стал предметом общих пересудов и внес разнообразие в незатейливую жизнь деревенских жителей. Еще в течение нескольких часов народ не расходился, обсуждая и пересказывая случившееся, но уже к вечеру чувство новизны исчезло вместе с разошедшимися по домам соседями и только самые стойкие остались на месте в предвкушении новых событий. Ситуация была настолько необычной и неожиданной, что предсказать, что произойдет дальше, было невозможно. Постепенно ночь опустилась на деревню, усыпив жителей и заставив их временно забыть о ежедневных заботах. Заснули один за одним и те, кто остался рядом с мальчиком. Хотя сознание Сатьяраджу все так же было поглощено видением восхитительного Лингама и резонирующим божественным звуком «Ом», в его уме возникла мысль о том, что ему нужно вернуться на берег реки, где произошло посвящение. Тихо встав со своего места, он пошел назад к реке, туда, где все случилось, и снова сел в падмасану. На этот раз его глаза не хотели закрываться, и он продолжал сидеть с открытыми глазами, оставаясь полностью сконцентрированным на сияющем Шивалингаме, по‑прежнему находящемся перед ним. Спустя короткое время начался ливень, но ничего не изменилось: он все так же сидел, не шевелясь, погруженный в безмолвное созерцание Лингама. Проливной дождь шел всю ночь, но он не покинул своего места. Его погружение в созерцание великого и зачаровывающего символа было настолько тотальным, что в уме даже не возникло мысли о том, чтобы перебраться куда‑либо под навес.

Утром жители деревни снова пришли к дому Сатьяраджу, чтобы проведать его, и, не обнаружив мальчика на месте, бросились на поиски. Они нашли его сидящим на земле на берегу канала реки, умиротворенного и спокойного, не обращающего внимания на ливень, хлещущий по неприкрытому телу. Жители деревни, собравшись вместе, перенесли его под баньяновое дерево и устроили что‑то вроде зонта из пальмовых листьев, чтобы хоть как‑то защитить от непогоды.

Начавшийся ночью проливной дождь не прекращался в течение дня ни на минуту, а мальчик так и оставался сидеть с открытыми глазами на том месте, где его оставили под деревом и импровизированным зонтом. Он продолжал безотрывно созерцать Шивалингам, и ничто не могло его потревожить. Он видел происходящее вокруг – кто‑то предлагал ему молоко, кто‑то переносил его под дерево и строил навес, кто‑то приходил и уходил, но все это существовало лишь на поверхности ума, не затрагивая его внимания, полностью погруженного в созерцание живого и вибрирующего Лингама. Все остальное казалось нечетким, неважным и ненужным.

Пришла ночь, жители деревни разошлись по домам, и он остался сидеть под деревом один. Несколько проходящих мимо мальчишек с удивлением услышали доносящийся откуда‑то божественный звук «Ом». Они побежали в деревню за взрослыми, некоторые из которых тоже слышали этот звук, и оказалось, что звук идет из того места, где сидит Сатьяраджу. Примерно в течение часа они ждали, слушая и наблюдая за резонирующим гудением «Ом», пока в конце концов звук не стих. После этого они подошли к неподвижной фигуре мальчика и снова перенесли его в дом. Сестра Сатьяраджу предложила ему попить молока, он выпил, лег и спокойно заснул.

Поутру сестра приготовила ему легкий завтрак. Он покушал, после чего перед ним снова появилось видение Шивалингама в сопровождении звука «Ом», которое овладело его вниманием целиком и полностью. Он покинул дом и направился к берегу реки, где у него неожиданно открылись сильная рвота и диарея. Через какое‑то время симптомы исчезли, он сел и продолжил медитацию. Несколько деревенских жителей все утро и весь день строили для него укрытие из листьев пальмиры, а когда работа была закончена, пригласили его перейти на новое место, чтобы защитить его от непогоды. И хотя Сатьяраджу едва осознавал происходящее, поскольку все внимание было сосредоточено на чудесном образе Лингама и окутывающем его вибрирующем звуке «Ом», он без сопротивления, спокойно перешел в укрытие и сел там.

В течение этих нескольких знаменательных дней мама и дедушка мальчика находились в городе по соседству. Они и представить не могли, что в это время происходит с их ребенком и какое с ним случилось преображение. Вернувшись вечером домой и услышав рассказы соседей, они бросились к указанному месту и увидели Сатьяраджу, молча сидящего со скрещенными ногами, погруженного в глубокую медитацию. Его лицо было спокойным и умиротворенным. Они в расстройстве подбежали к нему, начали его звать, пытаясь отвлечь от медитации, но все его внимание принадлежало находящемуся перед ним образу Шивалингама. В ужасе от происходящего, Парвати громко зарыдала и, словно обезумев, начала снова и снова выкрикивать его имя. Инстинктивно схватив его в объятия, она начала раскачивать его вперед-назад, умоляя его вернуться к ней.

Ее крики и плач мало-помалу вернули его к действительности, и Парвати стала его уговаривать пойти домой. Однако опыт прошедших дней очистил ум Сатьяраджу от представлений о родственных связях и мирских обязанностях – мир больше не казался ему реальным, и он отказался вернуться домой, заверив мать в своем желании остаться и продолжить открывшийся ему путь. Спокойно и доброжелательно сказав об этом матери, он снова вернулся к медитации, и на этот раз никакие уговоры или протесты не могли вырвать его из божественных объятий.

Голи Сатьям, услышав о том, что внезапно приключилось с его дорогим внуком, также бросился к нему со всех ног, чтобы отвести домой, но, увидев, насколько спокойно мальчик принял свою судьбу, успокоился и благословил Сатьяраджу во всех его начинаниях. Зная силу его намерения, непреклонность и упорство в достижении цели, Голи Сатьям не сомневался, что мальчик не свернет и пройдет путь до конца. Но, будучи самым близким его другом на протяжении многих лет, он не мог сейчас скрыть своего разочарования относительно их общих надежд на улучшение материального положения семьи и сказал об этом Сатьяраджу. По-прежнему смутно осознавая присутствие родственников, мальчик пообещал им, что все будет в порядке, и снова впал в глубокую медитацию.

В воскресенье, 7 августа 1949 года,

Сатьяраджу было ровно четырнадцать лет, шесть месяцев и четырнадцать дней.

Ничто прежде не предвещало необычайных событий того достопамятного дня, в результате которых обычный деревенский мальчишка превратился в бала-йоги (мальчика-йогина), которому в конечном итоге, после 12‑летнего тапаса, предстояло стать сиддха-пурушей и дживан-муктой, который известен миру под именем Шри Шри Шри Шивабалайоги Махарадж.

Начало тапаса, 1949 г.

Бала-йоги Сатьяраджу 14 лет

Худо ли бедно ли, Голи Сатьям принял случившееся и смирился с ситуацией, чего нельзя было сказать о Парвати: она оставалась в тяжелом удрученном состоянии – все надежды, которые она возлагала на сына, рухнули в один миг. У нее просто в голове не укладывалось, как такое могло случиться. Она сидела в оцепенении, и лишь неподвижное тело то и дело взрывалось рыданиями при очередном взгляде на сына. Посидев так еще какое‑то время, она снова посмотрела на сына и с удивлением обнаружила, что на его месте сияла форма Тримурти[7] – бога в форме Брахмы, Вишну и Махешвары. Подумав, что это ей привиделось, она протерла глаза и посмотрела снова, но окруженное сияющим светом великолепное видение никуда не исчезло. Тогда Парвати осознала необычность случившегося и поняла, что то был божественный промысел. Ее ум успокоился и затих, она поверила, что произошедшая с сыном перемена была истинным святым благословением, которое и дальше будет ему помогать и защищать.

Второй год тапаса.

1950 г.

Бала-йоги Сатьяраджу 15 лет

Вздохнув с облегчением, она вернулась домой, уверенная в том, что теперь о ее сыне будет заботиться высшая сила. В течение нескольких следующих дней она продолжала приходить к нему, пытаясь покормить или быть чем‑то полезной, но возвращавшийся время от времени к обычному, хотя и неполному, сознанию сын уверил ее в отсутствии необходимости посещений. В конце концов она смирилась, предоставив всю заботу о сыне высшей силе. Божественное проявляло себя через человека, который в день посвящения бил Сатьяраджу палкой, полагая, что в него вселился злой дух. Теперь же он считал себя обязанным заботиться о мальчике. Конечно же, он плохо представлял, в чем нуждаются люди в подобных обстоятельствах – да и кто может это знать? – и, к сожалению, полагал, что человек, находящийся в медитации, может поглощать нужные ему вещества из эфира и потому не слишком нуждается в земной пище. Мальчик же, продолжая оставаться в состоянии глубокого погружения и осознавая происходящее очень смутно, никакими мирскими вопросами, включая питание, не интересовался, и поэтому легко согласился на предложение того человека. Таким образом, тот деревенский житель, исходя из лучших побуждений, начал урезать его и без того скудные порции фруктов и молока, пока не перестал кормить его совсем.

Однако когда Парвати услышала об этом, она, естественно, расстроилась и пришла к Сатьяраджу, чтобы просить его выпить хотя бы немного молока, которое она принесла с собой. Он пассивно принял предложенное молоко, воспринимая происходящее как божественную игру.

С самого начала, когда все его внимание было приковано к видению Шивалингама и радостно-умиротворяющему звуку «Ом», мудрец велел неотрывно «смотреть сюда», в область межбровья. Следуя его наставлениям, мальчик продолжал просто смотреть. Видения появлялись и исчезали, но он продолжал смотреть, не вовлекаясь в сюжеты, как было велено, и видения постепенно начали исчезать. Его охватило чувство высочайшего счастья и покоя.

Его ежедневная садхана была очень интенсивной: весь день и всю ночь он оставался погруженным в медитацию, лишь на час прерываясь в полночь для того, чтобы совершить гигиенические процедуры в канале поблизости и немного перекусить перед возобновлением медитации. Далеко не всегда рядом с ним находился кто‑то из друзей – у жителей деревни были свои ежедневные хлопоты, а потому его тело было предоставлено самому себе и являлось хорошей мишенью для тех, кто хотел бы этим воспользоваться. Раньше он был очень открытым и прямолинейным и никогда не боялся выступить против людей, ведущих себя неподобающим образом, поэтому у него было много друзей из тех, кто был предан истине и чести, но хватало и недоброжелателей, чьи слабости и недобропорядочность стали известны в деревне благодаря ему. И теперь, когда его тело было столь уязвимым, имевшие на него зуб, да и просто злые по своей натуре люди не гнушались ничем. Не раз и не два приходилось ему переносить побои, а однажды в него даже бросили горящую тряпку, облитую керосином, которая сильно обожгла его ногу. Несмотря ни на что, он продолжал медитировать, и лишь в полночь, возвращаясь в обычное состояние сознания, испытывал сильнейшие боли. Все остальное время его сознание не присутствовало в теле, не говоря уж о каких‑то мирских вещах.

Очень скоро деревня разделилась на два лагеря: часть жителей поверила, что с мальчиком произошло преображение, превратившее его в святого человека, достойного поклонения, а вторая была уверена в том, что он просто притворяется, устраивая шоу. Конечно, этот спор мог разрешить только авторитетный человек, разбиравшийся в подобных вещах, и потому один из жителей деревни обратился за помощью к жившему неподалеку пандиту[8]. Однажды ночью они вдвоем пришли на место, где медитировал Сатьяраджу, когда там больше никого не было. Чтобы проверить подлинность медитации, они стали дергать его за ноги, стараясь нарушить позу лотоса. Им это удалось, но тело оставалось инертным. Тогда пандит попытался открыть один глаз мальчика. Когда и на эти его действия тело не отреагировало, оставаясь погруженным в глубокую медитацию и явно не осознававшим происходящее вокруг, пандит понял, что притворства здесь не было и в помине и что он стал свидетелем чудесного божественного феномена. Упав к ногам мальчика, он попросил у него прощения, а затем, найдя Парвати, заверил ее в том, что ее сын был благословенной душой, пребывавшей в истинной медитации, достойной почтения. Он попросил ее и дальше проявлять заботу о нем.

1951 г.

1952 г.

1951 г.

Тапасвиджи Махарадж

Свидетельство пандита быстро разнеслось по деревне, и сомневающиеся в большинстве своем перешли на сторону первого лагеря. Тем не менее хватало и тех, кто не хотел забывать свою обиду или просто был не прочь поиздеваться над беззащитным человеком, и потому нападки и избиения продолжались. Ум Сатьяраджу был настолько вовлечен в медитацию, что он не осознавал ничего в момент, когда это происходило, и начинал чувствовать боль от ран и ушибов на своем теле, лишь когда возвращался в более или менее обычное состояние вечером. После нескольких недель таких испытаний он решил искать убежища от отвлечений подобного рода в Пасалапуди-ашраме в соседней деревне. Управляющий ашрамом спросил мальчика: «Какую садхану ты практикуешь?» Поскольку Божественный Гуру никогда не давал название его технике, а его собственный ум был настолько тих, что практически не мог мыслить в «обычных» категориях, то ему не оставалось ничего другого, как ответить: «Я не знаю». Управляющий решил, что он не занимается никакой определенной практикой, и потому велел ему непрерывно повторять мантру Садгуру. «Посвятив» таким образом своего подопечного, он оставил мальчика и вернулся к себе в кровать. Вернувшись лишь на следующее утро, он спросил:

– Ты повторял мантру, которую я тебе дал?

Будучи погруженным в дхьяну, мальчик мог дать только короткий отрицательный ответ. Усмотрев в ответе неповиновение, управляющий обиделся и вообще перестал обращать внимание на юного садхака. Позже этим же утром ашрам посетил глава местного деревенского совета, но, не удостоившись поклона новоявленного ученика (по‑прежнему занятого садханой), тоже затаил обиду. Подавив свою гордость, он спросил мальчика, что тот будет есть.

– Сейчас я только пью молоко.

– Мы не можем дать тебе молока. Возможно, будет лучше, если ты покинешь это место, – последовал грубый отказ.

Итак, не получив помощи от руководства ашрама, он снова вернулся в Адиварапупету, но стал сидеть под большим баньяном на свободном участке земли, принадлежащем его дяде. Несмотря на это, нападения продолжались, и через несколько недель он стал искать новое место, где бы его не отвлекали. На этот раз он выбрал деревенский погост, решив, что из‑за страха перед кладбищем, особенно ночью, когда совершалось основное количество нападений, жители деревни не будут его беспокоить и он сможет спокойно медитировать. Так оно и получилось, но испытания на этом не закончились: вместо людей на него теперь нападали муравьи, скорпионы, насекомые и крысы, кусавшие и оставлявшие раны по всему телу. В конце концов в одну из ночей, когда он шел к каналу для совершения ежедневных гигиенических процедур, лежавшая на дороге ядовитая кобра взметнулась, бросилась на него и укусила. Сначала Балайоги[9] не обратил на укус внимания: сходил, как обычно, на канал, совершил омовение и, вернувшись на место, приступил к медитации. Однако вскоре яд начал действовать: изменился цвет кожи, тело начало испускать зловонный запах и страшные боли охватили все тело. Похоже, именно это событие стало последней каплей, когда он решил, что с него довольно. С той же твердостью, с которой мальчик действовал обычно, он поднялся со своего места, намереваясь прекратить практику и вернуться домой к нормальной жизни. Он ведь никогда сознательно не выбирал путь йогина, а лишь повиновался указаниям, полученным при посвящении.

Седьмой год тапаса.

Итак, он встал, собираясь отправиться домой, но в этот же момент дорогу ему преградила фигура его учителя.

– Куда ты идешь?

– Я возвращаюсь домой! – заявил юный ученик.

– Почему ты возвращаешься домой? – продолжала спрашивать его высокая фигура.

Получив возможность объясниться, мальчик рассказал о трудностях и физическом насилии, которые ему приходилось переносить с самого начала садханы. Он рассказал о том, как страдал от деревенских обидчиков, как его кусали насекомые и грызуны на кладбище, а потом еще этот укус ядовитой змеи – больше так продолжаться не могло, и он решил вернуться домой к своей семье. Гуру внимательно и терпеливо выслушал его жалобы и объяснения, а после этого твердо сказал ученику:

– Ты рожден для того, чтобы продолжать этот тапас в течение двенадцати лет, и моя миссия заключается в том, чтобы помочь тебе дойти до конца. После этого ты можешь идти куда хочешь и делать что хочешь.

1953 г.

1955 г.

≈ 1957 г.

≈ 1959 г.

Затем учитель дал ему мантру, способную нейтрализовать действие змеиного яда. Осознав свой долг и ответственность перед гуру, Сатьяраджу снова вернулся на свое место на кладбище и сел в медитацию с непоколебимым намерением пройти весь двенадцатилетний цикл:

– Я выполню эту задачу или умру. Ничто больше не сможет остановить меня.

Он начал читать мантру, указанную гуру, и вскоре погрузился в глубокую медитацию. Позже, вернувшись к обычному состоянию сознания, он заметил, что воздействие яда на организм заметно ослабло и он стал чувствовать себя намного лучше.

Одиннадцатый год тапаса.

≈ 1960 г.

Слух о том, что парню удалось избежать смерти от укуса смертельно ядовитой змеи, распространился по деревне, и постепенно слава о мальчике по имени Балайоги из Адиварапупеты вышла за пределы селения. Как следствие, к нему на даршан стали приходить жители дальних деревень и начали появляться возможности улучшения места его медитации. Так через несколько месяцев появилось что‑то вроде помоста с покрытием, чтобы кладбищенские насекомые и грызуны больше не беспокоили Сатьяраджу. Еще через какое‑то время помост был заменен более основательным дхьяна-мандиром (храмом для медитации), построенным на прилегающем участке. Садхак переехал в него. Он закрывался на ключ, так что никто не мог потревожить его, как прежде. Ключ хранился у матери Сатьяраджу, которая ежедневно приходила к нему со стаканом молока и проверяла его во время тапаса. На протяжении всего периода аскезы его мать Парвати, преданная и любящая душа, заботилась о нем и беззаветно ему служила. И хотя она дала ему при рождении имя Сатьяраджу и воспитывала его под этим именем, после явления ей образа Тримурти она стала относиться к своему сыну как к благословенной божественной душе, выполняющей высокую миссию, смиренно поддерживая и помогая ему, чем только можно, во все дни его двенадцатилетней садханы. Зная его много лет как собственного сына, она в какой‑то момент ясно осознала грандиозность случившегося с ним и безоговорочно приняла на себя роль его слуги.

Теперь Балайоги находился в более благоприятном окружении по сравнению с тем временем, когда его били жители деревни и кусали насекомые и животные. Мандир стал его убежищем, где его никто не трогал, и хотя в комнатке было очень жарко и душно – жара в Южной Индии это то еще испытание, – убежище прекрасно служило своей цели. Каждые несколько месяцев к нему являлся Гуру, чтобы подбодрить своего ученика, дать ему указания по практике или помочь в преодолении его трудностей. Иногда садхаком овладевало легкое уныние, и тогда учитель приходил, чтобы поддержать и вдохновить его.

Непрекращающаяся изнурительная медитация в течение двадцати трех часов ежедневно и отсутствие движения начали сказываться на растущем теле подростка Балайоги. Даже для взрослого человека последствия столь длительной неподвижности могут быть очень серьезными, что же говорить о молодом организме в фазе активного роста! Во время медитации он не осознавал ни своего тела, ни связанных с ним болей, но как только он возвращался в обычное состояние сознания, тут же вся боль от долгого сидения пронзала каждую клетку его тела. Дошло до того, что из‑за тугоподвижности суставов и нестерпимой боли он не смог ходить на канал и совершать омовение. Тогда было решено оставлять у его жилища каждый день ведро воды. Однако через какое‑то время его конечности стали настолько жесткими, негнущимися и болезненными, что для преодоления даже столь малого расстояния ему требовались вся его воля и все силы. Ему стало трудно совершать простейшие движения, он едва мог есть и мыться. Преодолевая трудности, он продолжал свою длительную медитацию и ежедневно самостоятельно ухаживал за телом, как бы тяжело и болезненно это ни было.

Дхьяна-мандир (храм для медитаций) в Адиварапупете, где Свамиджи практиковал тапас в течение 12 лет

Слух о его длительном тапасе продолжал распространяться все дальше и дальше, и в январе 1951 года его посетил известный святой Свами Вишнудхама, которого люди с почтением называли Тапасвиджи Махарадж в знак уважения к многочисленным практикам, которыми он занимался. Старый святой жил в ашраме в соседнем городе Какинада. Почувствовав потребность в даршане Балайоги, он пришел к нему в дхьяна-мандир в Адиварапупету. Чистая сердцем и душой мама мальчика открыла дверь святому и впустила его внутрь к Балайоги, пребывающему в состоянии самадхи[10]. Святой был настолько впечатлен даршаном, что возвращался к юноше еще несколько раз, желая поговорить с ним. Однако разговора не случалось, так как Балайоги постоянно был погружен в медитацию и не осознавал присутствия святого. После одного из таких визитов святой сказал своим ученикам, что Балайоги был сиддхапурушей[11], воплощенным ради блага человечества, и Тапасвиджи сам был его учеником в предыдущей жизни. Эти слова, сказанные почитаемым старцем, еще больше укрепили репутацию Балайоги.

Однажды ночью, когда Сатьяраджу вышел из самадхи, его мать рассказала ему о визитах великого святого, и юный тапасвин с готовностью согласился встретиться с ним. Решено было устроить встречу в то время, когда Балайоги не был погружен в медитацию и разговор мог состояться. Во время этой встречи великий святой Тапасвиджи сделал простирание перед юношей и с огромным почтением положил ему к ногам цветы. На протяжении последующих нескольких лет святой продолжал публично восхвалять и превозносить его, а также разными способами поддерживать его тапас.

Как‑то раз Сатьяраджу узнал, что некоторые из деревенских смеются над ним из‑за того, что он выпивает по стакану молока в день – ведь в древних священных текстах так поэтично рассказывалось о том, что святые раньше обходились без еды и воды на протяжении всех своих тысячелетних тапасов, и, естественно, были те, кто воспринимал эти слова буквально. Услышав такое, Балайоги наотрез отказался пить молоко, и его тело не замедлило отреагировать страданием. Посетивший его Тапасвиджи посоветовал ему никого не слушать и не ставить свое тело под удар, а вместо этого продолжать пить молоко, как и раньше. Под руководством Тапасвиджи мандир несколько усовершенствовали, чтобы в нем было не так душно; нашли корову специально для питания юноши; святому даже довелось послужить Балайоги, прикладывая травяные масла к телу юноши, когда у того однажды случился сильный жар. Он также делал ему массаж рук с маслом, пытаясь сделать пальцы более живыми и гибкими, поскольку они все больше становились похожи на негнущиеся жесткие крюки. И до некоторой степени ему это удавалось.

Святой старец также помогал садхаку разобраться с тонкими моментами практики тапаса, а через год предложил посвятить его в чтение Сурья-мантры[12]. Приняв предложение, Балайоги получил посвящение и теперь каждый день в течение небольшого отрезка времени повторял ее. Во время следующего визита Божественного Гуру мальчик рассказал ему о посвящении.

– Это очень хорошо, но мантра, в которую тебя посвятил Тапасвиджи, неполна. Я посвящу тебя в настоящую совершенную мантру. Теперь тебе нужно делать джапу[13] этой мантры по два часа каждый день.

Когда Тапасвиджи пришел в следующий раз, мальчик рассказал ему об указаниях Божественного Гуру, и старый святой согласился с тем, что во время посвящения совершил ошибку, попросив простить его за упущение. Так прошли четыре года тапаса, хотя и не без серьезных проблем. С течением времени слабость, боль и деформирование конечностей становились все сильнее и сильнее, пока в конце концов он вовсе не потерял способность передвигаться, а пальцы рук не застыли в неразгибаемом захвате. Масло и массаж Тапасвиджи помогали разъединять пальцы, но конечности по‑прежнему не хотели двигаться. Боль и недееспособность довели его до того, что он прекратил практику и просто неподвижно сидел. Это, естественно, заставило появиться его Гуру.

– Что тебя беспокоит?

– Я больше не могу управлять этим телом. Конечности настолько измождены и слабы, а боль настолько сильна, что когда я пытаюсь ухаживать за телом и двигаться, я просто не могу этого делать.

Терпеливо выслушав рассказ ученика о его трудностях и сложностях, Божественный Гуру мягко улыбнулся и, наклонившись, нежно провел своей огромной рукой по обездвиженным конечностям. После поглаживания Балайоги обнаружил, что его руки и ноги чудесным образом приобрели былую подвижность и силу! Только пальцы рук не восстановились, так и оставшись в согнутом состоянии. Но теперь он хотя бы мог передвигаться и обслуживать себя, не прибегая к помощи других людей.

Балайоги с новыми силами приступил к тапасу и снова стал медитировать по двадцать три часа в сутки, лишь на один час прерываясь в полночь для удовлетворения физических потребностей и ухода за телом. Прошло еще несколько месяцев, и в конце 1953 года он вошел в состояние глубокого самадхи – его ум, будучи поглощенным своим источником, полностью прекратил какие‑либо движения. В таком положении, когда тело было абсолютно инертным, а ум безмолвным, он продолжал находиться непрерывно на протяжении месяца. В конце месяца его медитация была прервана легким похлопыванием по колену. Медленно вернувшись к обычному состоянию сознания, он обнаружил, что мандир был наполнен светом такой ослепительной яркости, что он едва мог открыть глаза. Постепенно привыкнув к свету, он увидел, что источник его – стоящая перед ним высокая красивая фигура. С восторгом и уважением он спросил:

– Вы кто?

Высокая белая фигура мягко улыбнулась:

– Люди называют меня Шанкара[14].

Похвалив Балайоги за усердие и преданность медитации, он спросил, нет ли у него каких‑либо пожеланий или просьб. Когда ученик ответил, что ни в чем не нуждается, белая фигура нежно улыбнулась и села рядом. Они побеседовали немного, и в конце разговора юноше было сказано, что его Гуру вскоре появится и даст дальнейшие наставления. С прощальным благословением божественная фигура исчезла.

На следующую ночь во время медитации Балайоги в своем мандире перед ним возникла величественная фигура его Гуру с вопросом о том, что произошло. Юноша рассказал ему о встрече с Шанкарой, и Гуру, похоже, остался доволен. Затем он велел ученику поменять направление. Если последние четыре года тот медитировал, сидя лицом на восток, теперь ему нужно было сесть лицом на север и взять на себя обет молчания. Гуру также посвятил его в мантру, соответствующую новому направлению тапаса.

Следующий период в четыре года оказался для юноши более спокойным, поскольку ему больше никто не досаждал. Заботы о мирском исчезли, и теперь его очищенный медитацией ум пребывал в покое при почти полном отсутствии мыслей. Он продолжал практиковать дхьяну и повторять Сурья-мантру в течение еще двух лет. Однажды ночью во время чтения мантры он был выведен из медитации для созерцания лучезарного сияния самого божества Сурьи. Свет был настолько ярким, что смотреть на ослепительную форму было почти невозможно. Сурья благословил Балайоги на успешное завершение его тапаса и реализацию Истинного Я.

На следующую ночь появился Гуру юноши, и юный тапасвин рассказал ему о том, что случилось накануне. Когда он говорил о даршане Господа Сурьи, в нем неожиданно возникло желание, чтобы Гуру взял его с собой на Сурья-мандалу (сферу бытия божества Сурьи). Гуру с готовностью ответил:

– Я могу взять тебя туда. Просто закрой глаза и не открывай их, пока я тебе не скажу.

Казалось, и мгновения не прошло, как ученику было велено открыть глаза. Он с удивлением обнаружил себя созерцающим великолепный пейзаж с горами и лесами, с покрытыми снегом вершинами. Спустя некоторое время он захотел вернуться назад. Тогда Гуру посадил его на ладонь своей руки, и они стали перемещаться сквозь пространство по направлению к Земле. Во время этого невероятного путешествия они пролетали мимо огромной ослепительной сферы Солнца, и Балайоги почувствовал, что пекло вокруг него могло запросто сжечь его дотла. Благодаря защите своего Гуру, он остался цел и невредим, хотя и чувствовал нестерпимый жар. Чтобы облегчить его состояние и немного остудить, Гуру постоянно окунал его во все встречавшиеся небесные и земные реки, пока он наконец не оказался в дхьяна-мандире. Удовлетворив свое желание столь необычным путешествием, Балайоги, по указанию своего учителя, снова сел на возвышение и погрузился в медитацию.

Так он и продолжал свою практику, проводя по двадцать три часа в сутки в медитации в течение нескольких месяцев, пока однажды ночью перед ним снова не возникла сияющая фигура Господа Шанкары с благословением и вопросом, не нуждается ли он в чем‑либо. Балайоги снова ответил, что не испытывает нужды ни в чем, и Господь Шанкара, благословив его, исчез. Как и прежде, вскоре после этого его навестил Божественный Гуру, которому тапасвин рассказал о случившемся. На этот раз Гуру сказал, что пришло время изменить направление и повернуться лицом на запад. Он предупредил, что на этом этапе Балайоги встретится с большим количеством трудностей и препятствий. Он заверил его, что всегда придет на помощь, и, посвятив его в мантру для западного направления, исчез из виду.

Пророчество относительно трудностей сбылось почти немедленно: уже на следующий день у Балайоги возникли сильные боли в животе, а все тело охватил нестерпимый жар. Спустя неделю корова, которая была куплена Тапасвиджи Махараджем специально для того, чтобы у юноши всегда было молоко, неожиданно умерла. Поскольку во время тапаса молоко было его единственной пищей, была куплена другая корова, но и ее через несколько недель постигла та же печальная участь. Затем приобретались другие коровы, и они также умирали одна за другой. Тогда кто‑то предложил просто брать молоко соседской коровы. После того как у коровы стали брать молоко, она тоже вскоре покинула этот мир! В это же время у Балайоги обнаружилась непереносимость молока: он извергал из себя все, что выпивал. Он также не мог принимать никакую другую пищу, для его пищеварения она оказывалась очень грубой. Казалось, единственным вариантом для Балайоги было вообще отказаться от пищи и продолжать практику без еды, когда выяснилось, что его организм может принимать и усваивать молочный продукт «Хорликс». Это решало проблему: и организм не отвергает продукт, и корова не нужна. Это и стало его пищей.

Но трудности, поджидавшие его на этом этапе тапаса, только начались. Через несколько месяцев, когда во время ночного перерыва Балайоги собирался выйти из мандира и пойти на реку, он обнаружил, что на пороге, свернувшись кольцом, лежит огромная кобра. Она резко поднялась и, раздув капюшон и угрожающе шипя, начала качаться из стороны в сторону. Балайоги спокойно посмотрел, сможет ли он ее обойти, но, поскольку она занимала весь проход, у него не оставалось другого выхода, кроме как переступить через нее. Разъяренная змея бросилась на него и сильно укусила в бедро, а он, не обращая внимания, продолжил свой путь к реке. Его уже раньше кусала кобра, когда он практиковал на кладбище. Тогда его спас Божественный Гуру, давший ему мантру против змеиного яда, которая исцелила его чудесным образом. Потом его еще один раз кусала змея – когда он просидел в медитации уже около четырех лет, – и мантра снова сработала, сохранив ему жизнь и здоровье. И на этот раз все было похоже: он не чувствовал ничего особенного и шел дальше к реке.

Вернувшись назад после совершения процедур, он увидел, что змея по‑прежнему перегораживает проход, и единственное, что ему оставалось, если он хотел попасть внутрь, было снова переступить через нее. Естественно, она снова вонзила в него свои зубы. Юноша невозмутимо прошел к себе в комнату, но яд уже начал действовать и распространяться по телу. Потеряв сознание, он рухнул на пол. Четыре дня он оставался без сознания, пока не появился Божественный Гуру и не привел его в чувство. Балайоги тут же снова взялся за выполнение задания и вернулся к дхьяне, хотя тело его очень ослабло после всего, через что ему пришлось пройти. Но он не умер и продолжил практиковать, хотя любой другой человек в подобной ситуации просто не выжил бы.

В это же время в октябре 1955 года умер Тапасвиджи Махарадж, который был надежной поддержкой Балайоги на протяжении длительного периода его тапаса и человеком, распространявшим знание о высоком духовном статусе юноши. Услышав о том, что старец покинул этот мир, тапасвин опечалился, поскольку любил и уважал его, но затем посмотрел на это событие как на еще одно подтверждение мимолетности существования всего материального и вернулся к медитации. Вдобавок ко всем перечисленным выше трудностям на этом этапе стала сильно страдать его физическая форма: все его тело покрылось кровоточащими болезненными ранами.