Читать книгу Нет на карте. Сборник рассказов - Булат Альфредович Ханов - Страница 2

Когда Радик промчался на красный в первый раз, Марсель промолчал. На следующем перекрёстке младший брат снова проигнорировал светофор.

– Внимания не хватает? – осадил его Марсель.

Вишнёвая «девятка» заехала на тротуар, едва не снеся урну. Младший брат без слов покинул авто и скрылся в минимаркете. Марсель вздохнул. Баклан – он и есть баклан. Даже пуховик не накинул.

Это ненормально, когда двадцатилетний пацан перерезает ещё дышащему человеку горло дешёвым перочинным ножом, а затем трясущимися руками зарывает невезучего итальянца в сугроб. Понятно, отчего Радик весь на взводе. Боится потому что замкнуться в себе.

Вскоре из двери показался младший брат с зубастой улыбкой. В одной руке он держал два мороженых, в другой – бутылку «Красного востока». Колени на джинсах пузырились.

– В праздник надо делать людям добро. Поэтому угощаю себя пивасом, – прокомментировал покупку Радик, вновь устраиваясь на водительском сидении.

– Зачем тебе мороженое зимой?

– Угадай с трёх раз.

– Ты Якубович, чтобы я угадывал?

– Чего ты нервный какой? Песня вспомнилась. Будешь?

Марсель от протянутого эскимо отказался. Тогда Радик опустил стекло и швырнул лакомство на улицу.

– Мы чертовски испортились. Я понял это после «Крокодила Гены». – Зашуршала обёртка, Радик откусил от мороженого. – Раньше я тащился. А вчера вслушался в песенку. Она тупая. Я не секу, почему вертолёт голубой и какое бесплатное кино покажет мне этот пидорский волшебник.

Кусочек шоколада сорвался на колени. Радик злостно стряхнул его.

Марсель положил ладонь на спину брату.

– Ты мне нужен спокойным.

Уже по дороге присмиревший Радик произнёс:

– Если бы в детстве мне подарили «Киндер» с пингвинами, я был бы самым счастливым ребёнком, в натуре… Где мы ошиблись, Марсель?

– Пока – нигде. Всё изменилось, мы в том числе. Одно по-прежнему: мы живы и мы вместе. В отличие от России, у нас есть твёрдая валюта и золотой резерв. Значит, мы на правильном пути.

– Думаешь?

– Уверен, – Марсель похлопал брата по плечу.

Если бы так же просто убеждать себя.

Чуть ли не открытым текстом объявили, что общая на всех идея не главное. Отпусти всех, сказали они. Ты не брат, если давишь. Кто вернётся, тот с тобой; а кто не вернётся, того не удержишь насильно. Большое счастье страны складывается из маленького счастья каждого, а не наоборот. Подлинное счастье – свобода. Каждому сунули по горсти свободы и вежливо посоветовали не толкаться у кассы.

Кто-то чувствовал подвох. Башлачёв, Цой и подобные им кочегары и сторожа с гитарами в руках требовали перемен, а на пороге великих свершений навсегда свалили отсюда в неизвестном направлении. Грядущая эпоха съела бы их, как помешанная медведица пожирает своих детей.

Неизвестная доселе свобода захлестнула. Почти все позабыли про Саманту Смит – эту милую дурочку. Затем нагрянуло прозрение, что свободу обрели все, даже не помышлявшие о ней. У тех, кто слабее, подкосились ноги. Особенно страшило не то, что тебя могут убить ни за что среди бела дня, а что убийцы не понесут наказания. И даже верные тебе смолчат, лишь бы не последовать за тобой. Потому что дозволено всё. Те, кто сильнее, почуяли вседозволенность нутром, а Марсель нашёл подтверждение её в священной книге.

– Как заселюсь в «Татарстан», сразу пивас открою, – сказал Радик.

– Аккуратней в гостинице. Запрись, никому не открывай.

– Не подходи к окну, не суй пальцы в розетку…

– Будь собранным, – раздражённо перебил Марсель. – Предельно. Если не убережёшь сумку, не знаю, что с тобой сотворю.

Радик выдержал паузу, переосмысливая сказанное.

– Брат, ты чего? Говоришь, будто я тебя подводил.

Марсель устало откинулся на спинку и отпил коньяка из фляжки.

– В общем, если при заселении предложат шлюх или позовут в ресторан, откажись. Коротко, убедительно, но без грубостей.

– Базара нет.

– И ещё. Помойся. От тебя пахнет. Завтра в ЦУМ заглянем, выберем тебе приличный прикид.

Вернувшись из армии в 1992 году, Марсель сразу поехал в Казань поступать в университет. Физфак ему не покорился. Сочтя родной Нижнекамск пройденным этапом, Марсель осел в республиканской столице. Снимая комнату в деревянном доме на Шаляпина, он подрабатывал охранником в аптеке.

Разумеется, аптека, куда устроился Марсель, имела покровителей. Они называли себя ангелами. Редкий коммерс пренебрегал установками грозных ангелов в чёрных кожаных куртках, явившихся к нему с серьёзными намерениями. Кончал этот коммерс, как правило, плохо.

Таким образом Марсель познакомился с Тапиром. А зимой в Нижнекамске умерла мать. За бесценок братья продали квартиру, и Радик тоже переехал в Казань. Кормчий квасил, Россию кренило, Татарстан искушал себя суверенитетом, поэтому нет ничего удивительного в том, что восемнадцатилетнего Радика элементарно забыли пригласить в армию.

Теперь братья по велению Тапира трудились на Чеховском рынке, выколачивая деньги из наиболее упрямых продавцов. Насколько высоки их полномочия, наглядно продемонстрировал Барс, правая рука Тапира. Однажды Барс у всех на глазах унизил зарвавшегося торгаша, помочившись на его ящик с рыбой, а после съездив ногой по колену упрямца. Марсель скоро усвоил свои обязательства. Когда он пинал киргизского сапожника, по душевной простоте вздумавшего, будто обойдётся без хранителей, старший брат чувствовал лишь восторг. Марселя забавляли неловкие попытки киргиза увернуться от ударов. Вдобавок сапожник косил на левый глаз, что тоже смешило.

Случались и стрелки, где братья рисковали и заставляли рисковать врагов. Дважды Марсель и Радик ездили за город с Тапиром на разговор с должниками. В первый раз прижатый к дереву азербайджанец вымолил себе прощение – слезами, а больше обещанием делиться. Вторая поездка компромисса не принесла. Давившемуся кляпом мужику сломали ноги и закопали живьём, не дав последнего слова. В тот же вояж выяснилось, что Барс – это имя, а не прозвище. Родители угадали с именем.

Упрямых становилось меньше. По ночам Марсель штудировал учебники по физике и математике, а также с робостью листал страницы самоучителя по английскому, выписывая в столбик слова для заучивания. Дважды ему снилось, как он сдаёт на пятёрку экзамен в скромном втузе. Его терзал тот же вопрос, что и Радика. Где они ошиблись? Почему они живут как дети, неуемные и жестокие, растерявшие при этом детское очарование и утратившие веру в мечты? Почему с криками и кровью делят город-песочницу, где нет места замкам из песка?

Однажды на рынок явился одноглазый лысый старик с большой тележкой. Он расстелил на земле газету и степенно выложил на неё старые книги. Отдельной стопкой выделялась подшивка дореволюционной газеты «Нива». Растерявшийся Марсель посоветовал старику перебираться с добром на блошиный рынок, на улицу Тинчурина. Сверкнув единственным глазом, торговец протянул старшему брату мягкообложечную брошюрку и властным голосом велел не тревожить. Сморщенная кожа, обтянувшая продолговатый череп старика, была жёлтой, как гной. Жуткий вид торговца усиливала потёртая кожаная куртка, как у первых чекистов.

В начале девяностых уверовали многие, а наиболее искренне – сильные духом. Иногда мнилось, будто вера тем твёрже, чем грубее сердце. Марселя поразило, что как крепко держится религии Барс. Ближайший соратник Тапира молился в мечети, соблюдал уразу, не ел свинины и не пил вина. Это было отнюдь не лицемерие, а нечто иного рода. То, чего Марсель до поры не понимал. Поняв же, содрогнулся.

В те же дни масса сектантов и проповедников хлынула на улицы, как из клетки. Поэтому название книги от старика на Чеховском рынке – «Евангелие от Филиппа» – вряд ли кого изумило бы. Однако Марсель, повинуясь необъяснимому искушению, прочитал брошюру. Это была его первая книга после проваленных вступительных на физфак. Она расставила всё по местам. Мир выстроился в пирамиду с беспринципным чудовищем на вершине. Другие тексты, ветхо– и новозаветные, лишь подтвердили догадки.

В канун Нового года сделалось ясно, что дым от пожара, заполыхавшего в Грозном, разнесётся по всей стране, и неизвестно, как долго всем придётся откашливаться. На братьев в те тревожные дни дважды свалилась удача, какая иным не выпадает и за целую жизнь. Сперва старуха, у которой братья снимали комнату на Шаляпина, попросила их подновить кирпичную кладку в подвале. Парни полезли туда без энтузиазма. Морщась от сырости, они вычищали старую штукатурку между испорченными кирпичами и заменяли их на новые. Радик наткнулся на глиняный горшок, обёрнутый в истлевшее тряпьё. Как в старых легендах, горшок оказался полон золота. Сразу же на память пришли рассказы хозяйки дома о её бабке, умершей в дальней комнате и перед смертью силившейся вспомнить что-то. Та бабка поселилась в доме ещё до революции.

Две ночи братья чистили окислившиеся монеты: сперва вымачивали в тёплой воде с мылом, а затем протирали ватой с ацетоном. Золото словно помолодело.

А поздним вечером тридцатого декабря Марсель и Радик ужинали в пиццерии на Вишневского. Их внимание привлёк пузатый иностранец с бородой, умявший две большие «Маргариты» и барским жестом бросивший на стол несколько крупных купюр. Братья покинули пиццерию вслед за иностранцем и на «девятке» проследили за ним до улицы Толстого. У пустынного сквера бородача запихали в машину и увезли в Кировский лес. Голос у толстяка оказался писклявым, отвратительным. По-русски он не знал и десяти выражений и лепетал на непонятном языке, прежде чем его вырубили. Язык не походил ни на английский, который Марсель изучал в школе, ни на грубый немецкий, ни на картавый французский, а скорее на молдавский. Парни определили его как итальянца – кому ещё ужинать в пиццерии? Полная долларов барсетка итальянца вскружила братьям голову.

Его одежду, даже дорогую дублёнку, сложили в целлофановый мешок и зарыли в сугробе в двух километрах от останков. Радика охватил лихорадочный восторг.

Умом братья понимали, что обе добычи не поддаются логическому объяснению. Это как выловить осётра, полного икры, в домашнем аквариуме. Когда стих звон кремлёвских курантов и кончилось шампанское, Марсель и Радик чокались стопками с «Хеннесси», смешав остатки коньяка с томатным соком. Догонялись водкой. Горшок с золотом в рассказах превратился в обретённую ханскую казну, спрятанную от Ивана Грозного, а убитый иностранец – в главаря сицилийской мафии, по условиям пари вынужденного встретить Новый год в Татарстане. До чего здорово поиметь сицилийскую мафию.

В новогоднюю ночь было решено сваливать из Казани. Тайно, без предупреждений. Тапир бы не дал согласия на их отъезд. Дело не только в серьёзных отступных. Даже если их наскрести, тебя будут доить ещё и ещё. Это в их обычаях. Известно, что бывших друзей не существует.

Ладно ещё, что они не с общаком сбегают. Приключалось и такое в Казани. Они же люди скромные, к общаку доступа не имеют. Главное – удалиться, не мозолить глаза. Простить не простят, зато позабудут.

План обдумали в следующие дни.

Побег наметился на седьмое января. В Москве братьев обещал встретить Гриша Лепилов, сослуживец Марселя. Лепилов занимался риэлтингом и по доброй памяти вызвался помочь с документами, не вдаваясь в подробности. Он зарекомендовал себя как надёжный и порядочный товарищ. За Гришей числился долг: в казарме Марсель прикладом выбил два зуба неуёмному срочнику, прикопавшемуся к Лепилову. Между тем Марсель осознавал, насколько велик риск довериться человеку, которого не видел больше двух лет. Сейчас звереют стремительно. Кто помнит о мелкой услуге, оказанной давно, в другой стране…

Накопленных за годы службы у Тапира денег было достаточно для того, чтобы перекантоваться в Москве как минимум месяц и покрыть часть расходов на документы. Ещё в 1992 году стало ясно, что сбережения нужно хранить в долларах либо не откладывать вовсе. Прежде и в страшном сне не могло присниться, как хлеб за год дорожает на четыреста рублей, а за простенький плащ приходится раскошеливаться на двести тысяч. Периодически Марсель мысленно переводил свои с братом валютные накопления в рубли. Инфляция насмехнулась над мечтой сделаться миллионером.

В Москве и в России братья задерживаться не намеревались. Варианты предлагались разные. Впечатлённый «Крокодилом Данди» Радик голосовал за Австралию. Марсель возражал тем, что эта страна насквозь дикая и даже основали её каторжане-уголовники. Ещё бы Радик Мексику вспомнил. Если куда и сматываться из Казани, то точно не в Австралию. Старший брат попеременно склонялся к двум направлениям. На Западе привлекали Чехия и Греция, на Востоке – Индия и Бали. По всем фронтам возникали сложности, первостепенными из которых виделись получение вида на жительства, а впоследствии и документов на ПМЖ. Марсель свыкся с мыслью, что ему со счастьем не по пути, и хотел лишь жить там, где его никто не потревожит. Чёртов крохотный тёплый уголок, чтобы удить рыбёшку и выращивать овощи. Спать на дощатом полу и часами ловить в допотопном приёмнике местную радиостанцию с солнечными песнями.

Неужели долларов итальянца и бабкиного золота не хватит, чтобы осуществить эту мизерную мечту?

В Казани оставалось одно обязательство. Ночь перед Рождеством.

Общение Марселя со Славой вписывалось в бесовской тон эпохи, города, дома. Марсель видел в Красилове воплощение Казани – замкнутый и неуловимый, со здоровенными кулаками и низким голосом, он, несмотря на славянское имя-фамилию, обладал татарскими скулами и смуглой кожей. На феню Слава не переходил никогда. Перед тем как прикурить, он непременно пронзал Марселя волчьим взглядом, от которого тело будто сводил паралич.

Их свели вступительные экзамены на физфаке, и с тех пор они строго раз в месяц встречались за карточным столом. Марсель не знал о сопернике ничего: поступил ли Красилов, чем он занимается, где его искать. Не знал, верит ли тот в Бога. Они негласно договорились не лезть друг другу в душу. Играли в «двадцать один». Поединки устраивались в доме Леонтия Кекина, бывшего казанского купца. Некогда величественный, со множеством комнат, магазинов, секретов, ныне дом шёл под снос. По словам Славы, в той самой комнате на верхнем этаже, где они играли в карты, Кекин забил медным подсвечником слугу, приняв его за грабителя, а труп приказал замуровать в дымоходе. В фундаменте, по легенде, по древней языческой традиции обрели конец три строителя, чтобы здание стояло прочно и долго. Слонялся по комнатам призрак часовщика Ибрагима. Однажды после заката он пригласил в лавку двух навязчивых девиц. Их подельник не рассчитал времени и вошёл в лавку в миг, когда с часовщика стягивали штаны. От сердечного приступа Ибрагим скончался на месте.

Мистики добавлял тот факт, что играли Марсель и Слава исключительно при свечах и за массивным дореволюционным столом. Середину стола занимал графин с водкой. По первой на кон ставились деньги. Когда рубль сравнялся в статусе с пылью, Красилов предложил играть на желания, крохотные и, как он отметил, «безвредные». Марсель принял условия. Никто не жульничал, и победы каждому доставались поровну. Задания и вправду выпадали безвредные: сочинить стихотворение про искушение или добыть горсть ила со дна озера Кабан.

В последней, декабрьской игре Красилов и Марсель долгое время шли на равных. В конце концов Слава, выпив водки, предложил мировую – каждый выполнит по одному заданию. Схожему, почти одинаковому. Первый проведёт ночь перед католическим Рождеством в подвале дома Кекина. Второй дождётся православного Рождества, чтобы ночь перед ним скоротать в парке с названием «Эрмитаж». Марсель подчинился воле Славы. Они сыграли кон в «дурака», по итогам которого Красилов заслужил право выбирать. Он выбрал католическое Рождество. В назначенный срок, за пять минут до полуночи, он без фонаря спустился в сырой затопленный подвал в одних белой рубашке и брюках, предварительно вручив Марселю пистолет.

– Выберусь раньше шести утра – застрели меня, – велел он.

В положенное время дрожавший от холода Слава показался из подвала. Он молча забрал пистолет и скрылся в ночи.

Обязательство осколком застряло между лопатками. Даже обстоятельство, что они с Радиком не сумели перочинным ножом отделить голову итальянца от тела и тем самым облегчили задачу следствию, не тревожило настолько. К моменту, когда взойдёт подснежник, они вырвутся из Казани. А чтобы вырваться, надо избавиться от долга перед Славой. Если не избавиться, неотступные мысли об этом прикончат Марселя изнутри. Он и так всерьёз тревожился за своё душевное здоровье с момента, как прочитал книгу, даренную одноглазым стариком.

Не посвящая Радика в детали, старший брат рассказал ему об обязательстве. Радик отнёсся с пониманием: к одиннадцати вечера доставил брата к мрачному парку, а сам укатил в гостиницу.

Сад «Эрмитаж» обладал не менее дурной репутацией, нежели дом Кекина. Раньше здесь располагалась усадьба дворянина Ворожцова. Провинциальный барин своеобразно утолял жажду удовольствий: неуёмно сёк крепостных за все провинности: истинные, преувеличенные, мнимые. Нередко Воронцов забивал крепостных до смерти и закапывал в саду и в овраге, отделявшем сад от Собачьего переулка. Задумавший донести на безумца сын тоже нашёл судьбу на дне оврага.

Полтора века назад Ворожцов умер и усадьба его сгорела. Казанское градоначальство постановило устроить на этом месте парк. Его засадили липами, вязами, тополями, сохранив место и для экзотичных деревьев: сибирской лиственницы и венгерской сирени. Здесь гуляли как зажиточные горожане, так и студенты, снимавшие комнаты в домах по соседству. В парке устроили летний театр, разбили концертную площадку, где давал выступления сам Шаляпин. По ночам среди деревьев мелькали призраки.

В годы самой великой из войн в истории человечества парк пришёл в запустение и возродился лишь на исходе сталинской эпохи. В саду установили новые скамейки и фонари. Летом работал кинотеатр, а мороженщик развозил пломбир, эскимо, фруктовый лёд. О далёких зверствах напоминали лишь высокие мрачные деревья и угрюмый овраг на окраине парка, заросший кустарником. Да ещё жители окрестных домов вполголоса переговаривались о пропадающих полотенцах и фотографиях, то и дело срывающихся со стен.

В начале девяностых сад снова забросили. Детская площадка опустела, в «Эрмитаже» перестали назначать свидания.

Пока они ехали, Марсель незаметно спрятал в кармане пачку долларов и горсть золота. Не то чтобы он подозревал Радика. Тот никогда не подводил. Вместе с тем доверять сегодня кому-либо, кроме себя, казалось пережитком тех времён, в которые истину было проще скрыть и наивность оправдывалась. Теперь, когда телевизор транслирует истину каждого и для каждого, когда страну захлестнуло бесправие, доверять – это как кормить с руки тигров.

Высаженный у дома Кекина за полчаса до полуночи, старший брат двинулся к парку через улицу Щапова, минуя те самые деревянные домики, в которых столетие назад и снимали комнаты казанские студенты.

У лестницы, ведущей к входу в сад, сверкнула фарами «Нива». Марсель подсел в авто. Несмотря на выключенный свет в салоне, он заметил густую щетину Славы, как будто тот с прошлой встречи не брился.

– Ты сегодня не один, – сказал Красилов. – Познакомься с Денисом. Денис, это Марсель.

Лишь сейчас Марсель заметил на заднем сидении паренька в пуховике. Денис первым протянул руку для приветствия.

– Обязательство остаётся прежним, только выполняете его на пару, – пояснил Слава. – Жду вас здесь не раньше, чем в шесть утра.

Видя, как вопросительно вытянулось лицо Марселя, Красилов протянул ему фляжку:

– Текила. Выпей, она бодрит. Минус десять сейчас. К утру, может, поднимется на градус. Держитесь от оврага подальше. Говорят, самая чертовщина после полуночи творится именно там. По легенде, овраг – это врата в ад. Впрочем, это чушь.

Когда Денис и Марсель двинулись по ведущей в «Эрмитаж» лестнице, Слава подозвал последнего и сказал вполголоса:

– Условие такое: мальчишка не должен дожить до утра. Он мне столько задолжал, что уже никогда не вернёт.

– Условие? – тихо возмутился Марсель.

– Обязательное, – произнёс Красилов сухо и буднично. – При ином раскладе я тебя не отпущу. Пистолет при мне, если что.

С этими словами он поднял стекло.

Поднимаясь по скользким ступеням, Марсель внутренне проклинал себя. Как легко, Слава навязал ему новое условие, будто последнему фраеру.

Слов нет, с парнишкой он разберётся без проблем. Судя по тому, как преувеличенно крепко Денис жал ему руку в «Ниве», будущая жертва стремилась сойти за своего. Но чуждость паренька Марселю и Славе очевидна: надвинутый на лоб капюшон смотрелся по-детски, а руку после пожатия он отдёрнул быстро, словно боялся не досчитаться пальцев. То ли мелкий гопник, то ли вовсе мальчик из хорошей семьи. Задушить такого можно одной левой, а сброшенный на дно оврага труп найдут нескоро. Если только Красилов не замыслил подставить Марселя и сдать его утром ментам. Хотя бред. В таком случае он и себя подставляет.

Впрочем, кто знает, какие у него ангелы. Сегодня откровенные беспредельщики смело шастают по улицам и даже лезут в депутаты.

Занесённые снегом дорожки в саду не чистили с прошлого года. Со всех сторон окружали высоченные чёрные деревья с голыми ветвями. Некоторые стволы изгибались, смахивая на увечных существ. Сучковатые ветви застилали небо. На весь парк горел один фонарь – остальные либо разбили, либо растащили. Под ним располагалась скамейка, сломанная аккурат посередине, точно гигантских размеров мастер восточных единоборств проверял её на прочность ребром ладони. Напротив скамейки вглядывался в темноту скульптурный белый слоник, кем-то лишённый хобота.

Марсель вслед за Денисом двинулся к единственному фонарю. Лицо парнишки наконец-то удалось увидеть при свете. Безусый, с тонкими покусанными губами, со светлыми глазами, избегающими перестрелки взглядами. Марсель сталкивался с этой породой. Такие осуждают шлюх на словах, на деле мечтая лапать их в грязном подъезде. Такие предают не из расчёта, а из трусости, остаток дней мучаясь осознанием собственной вины. Вся их порядочность улетучивается, стоит только подразнить их деньгами.

– В Европе есть скамейки для влюблённых, – сказал Марсель, отмечая, как Денис дрогнул от его голоса. – Они чуть вогнуты посерёдке. Специально, чтобы влюблённых тянуло друг к другу, чтобы было проще прижиматься плечами. А здесь любовь оказалась настолько сильной, что скамейка сломалась. Ты куришь?

Денис помотал головой.

– Я так и думал.

Марсель присел на краешек скамейки, предварительно смахнув снег, и закурил.

– Почему ты здесь? – спросил он.

Паренёк убрал руки в перчатках в карман.

– Не расскажешь, значит. Жаль, – обронил Марсель. – Молчунов нигде не любят. Немногословных любят, а молчунов – нет. Вот я, например, раз в месяц играю в карты со Славой. Раньше на деньги, теперь на условия. В последний раз проиграл, поэтому сегодня с тобой.

Марсель достал фляжку с коньяком.

– Тебе не предлагаю. С Рождеством, чего там.

Отпив, Марсель крякнул. Денис, до того безмолвно смотревший на него, заговорил:

– Славу я знаю давно, но плохо. Несколько раз он защитил меня от дворовых пацанов. Потом они от меня отстали.

– А где ты живёшь? – спросил Марсель. – Я на Шаляпина.

– На Жилплощадке.

Ого, значит, Красилов с Жилки. Суров.

– С родителями живёшь?

– С матерью, отец умер.

– Сочувствую. Я отца своего и не знаю. С матерью жил в Нижнекамске, пока не переехал сюда. Она умерла.

– Я сожалею, – сказал Денис и сделал паузу. – Когда матери задерживали зарплату на заводе, Слава одолжил нам денег.

– Надеюсь, ты вернул?

– Половину, отработал на шабашке.

«Отработал». Кто учил говорить этого ребёнка?

– Половину думал вернуть летом, но меня забирают в армию., – продолжил Денис, по-прежнему не вынимая рук из карманов пуховика. – Ещё возникли проблемы с техникумом, куда я поступил. Я не смог там учиться… В общем, Слава простит долг, если я проведу рождественскую ночь в «Эрмитаже».

Ясно. В техникуме паренька прижали к стенке, потребовали денег. Может, даже побили. Теперь Денис, проклиная собственную никчёмность, мечтает пересидеть ночь в парке и впредь не связываться со Славой.

– Ещё Слава поставил тебе условие зарезать меня и принести на блюде мою голову, – сказал Марсель шутливым тоном.

Денис отпрянул.

– Нет, ты чего! Только ночь переждать.

– Да я по приколу. Ты в школе как учился?

– На четвёрки.

– И я. Видишь, у нас много общего. Я не чурбан, не безмозглый хулиган. Просто судьба такая.

Денис упорно избегал встречи взглядами. Марсель ещё отпил из фляжки. По телу разлилось тепло, голова оставалась свежей. Марсель нагнулся, чтобы слепить снежок, и бросил ком в паренька, не успевшего увернуться. За первым снежком полетел второй. Денис отступил на шаг.

– Отбивайся! – сказал Марсель.

– Прекрати, пожалуйста.

– Чего ты скучный такой? Нам до утра торчать тут. Почему бы не поиграть в снежки. Лови!

– Не хочу.

– Да ну. У тебя руки в карманы вросли, что ли? Или ты как этот покалеченный слоник? Нос оторвут, а ты будешь терпеть?

Денис инстинктивно посмотрел в сторону скульптуры слона. Фонарный свет упал на испуганное лицо. Марсель поднялся со скамейки.

– Ноги затекли. Прогуляемся?

Паренёк без слов дал понять, что не пойдёт впереди. Марсель также не намеревался подставлять спину. Так и держались примерно на одной линии, в метре друг от друга. Местами ноги по щиколотку утопали в снегу.

– Слышал историю про Каина и Авеля? – поинтересовался Марсель.

– Да.

– Почему Бог разгневался на Каина?

– Потому что убил Авеля.

– А до убийства? Почему Бог не принял его даров?

Денис не ответил.

– Сдаёшься? Я сам долго не догонял. Библия объясняет так: Каин жертвовал с недобрым сердцем. Был с душком. Я считаю, что недоброе сердце позже приплели. Чтобы оправдать Бога. Взаправду ведь как было? Каин приносил в дар овощи, хлеб, зерно, а ушлый Авель резал ягнят. Никто в здравом уме не может представить, как Всевышний ест луковую похлёбку или тыквенную кашку. Он же не в доме престарелых.

– Зачем ты это рассказываешь? – спросил Денис.

– Затем, что Господь не против кровавой жертвы. Наоборот, Он злится, когда Его не кормят плотью.

Денис притормозил.

– Ты из сектантов, что ли?

На миг их взгляды столкнулись, и паренёк поспешил отвести глаза. Они снова зашагали, не упуская друг друга из вида.

– Просто подумал. Каин не только осмелился кормить Бога редиской и морковью – он ещё и братца своего загубил. Правильного, с понятиями. Этого Господь не вынес. С тех пор Каин – это всё самое зашкваренное, опущенное.

– Каким боком это касается нас? – дрожащим голосом спросил Денис.

Зажатый, несвободный.

– Ты читал Евангелие?

– Нет.

– Какой-то ты мутный, – произнёс Марсель с притворным раздражением. – Техникум бросил, Библию не читал, в снежки не играешь. Мне с тобой снеговика, что ли, лепить?

Марсель стремился обесточить волю врага и обездвижить его мысль. Пусть не знает, чего ждать от противника. Если Красилов действительно заказал их друг другу, то жизненно важно сразу психологически сокрушить Дениса, дабы тот даже не допускал возможности, что способен перехитрить Марселя. Враг не должен и помышлять о победе.

– Мы отвлеклись от темы. – Марсель сменил тон на более ровный. – Я к тому, что сильные мира сего напропалую врут. Луну крутят. Вешают лапшу, будто Бог всеблагой и премудрый. Класс, говорим мы, о нас позаботятся. Мы ведём себя хорошо, следуем заповедям. Ну, приврём помаленьку, на чужую жену посмотрим, с кем не бывает. Зато в целом-то мы хорошие, добрые, правда? И внезапно на нас льётся дождь из говна. Обязательно льётся. Как же так, Бог, говорим мы, за что? Тогда нам разъясняют: пути Господни неисповедимы, если ты в дерьме, так положено, значит.

– Ты точно сектант, – тихо проговорил Денис.

– Ты уверен, что заслужил свою долю? Пацанов с двора, Славу, который ставит условия? Заслужила твоя мать, чтобы ей не платили зарплату?

Денис промолчал.

– Не верь байке про неисповедимые пути. Пути у Господа проторенные. Они давно известны тем, кто обладает реальной властью. Ты не задумывался, почему самые кровожадные находятся у руля?

– Не факт, – робко возразил Денис. – Просто те, кто у руля, лучше запоминаются.

– Дело в масштабах, – заявил Марсель. – Самые злостные маньяки уничтожают десятки, а правители – миллионы. Масштабы промышленные. Чикатило – жалкий любитель по сравнению с Гитлером и Пиночетом.

– У Гитлера было больше полномочий, чем у Чикатило…

– Хочешь сказать, будь Чикатило фюрером, ему потребовалось бы десять миллионов маленьких девочек? Да брось. Я о другом. У тех, кто у руля, более трезвый взгляд на вещи. Они знают: Богу всё равно, сколько на тебе грехов. В конце концов, несчастья достаются поровну как волкам, так и овцам. Хотя нет, овцам больше. А конченые подонки не столь уж редко избегают наказания. Доктор Менгеле умер себе в Бразилии, дожив до старости. Что-то мне подсказывает, что он не мучился угрызениями совести за сшитых близнецов или за органы, ампутированные без наркоза.

Денис выдержал паузу.

– И что получается, по-твоему?

– Получается, можно всё.

Они миновали целый круг и вернулись к фонарю. Изрядно замёрзший Марсель снова присел на краешек скамейки и вынул фляжку. Дабы не терять бдительность, выпил маленький глоток. Денис от коньяка ожидаемо отказался.