Читать книгу Хранитель очарованных комнат - Чарли Хольмберг - Страница 4

4 сентября 1846, Балтимор, Мэриленд

Оглашение завещания было бы куда более увлекательным, если бы его не вычеркнули оттуда тринадцатью годами ранее. На самом деле Мерритт Фернсби не вполне понимал, зачем поверенный вообще с ним связался?

Разумеется, писатель прибыл отдельно от своей семьи. Он не общался с ними десять лет. Ему не позволяли. Вначале были письма, все от него – старт его писательской карьеры, в некотором меланхоличном смысле, но меланхолия всегда отлично годилась для литературы. Изнеженность и довольство редко порождали хорошие истории. И пусть ему в прошлом году исполнился уже тридцать один год, собственной семьи он пока не создал – по различным причинам, о которых он мог бы подумать, но никогда не утруждался этим.

Поэтому он был весьма заинтригован, получив телеграмму от мистера Аллена, который был юристом по недвижимости бабки Мерритта по материнской линии. Заинтересованный и сбитый с толку, писатель прибыл в Балтимор, дабы утолить свое любопытство. По крайней мере, это все могло бы стать основой для статейки или, может, пригодится в его текущем труде.

– Я перейду к делу, мистер Фернсби. – Мистер Аллен небрежно облокотился на свой стол, держа бумаги в руке. Казалось, он нависает над Мерриттом и потертым креслом, в котором тот сидел, как стервятник, почуявший свежий труп, и это была довольно жесткая метафора, учитывая, что до сих пор мистер Аллен был исключительно вежлив и профессионален.

Мерритт задумался, а приглашали ли его родителей с сестрами в этот же самый кабинет, или мистер Аллен лично ездил в Нью-Йорк, чтобы огласить им завещание? Если честно – а Мерритт терпеть не мог быть честным, даже с самим собой, – он надеялся, что они будут здесь. Смерть зачастую сплачивала людей, и…

Он с трудом сглотнул, задержав язык у самого горла, пока знакомое чувство разочарования горело в его животе.

Он добавил в свои мысли объективность. Может, они все приезжали в Балтимор, чтобы проститься с бабушкой еще до того, как она скончалась. Но, опять же, в детстве Мерритт видел ее в лучшем случае раз в год и как-то не мог припомнить, были ли чувства между ней и матерью теплыми.

Ему было интересно, как сейчас выглядела мать. Появились ли у нее морщинки в уголках глаз? Сменила ли она прическу, начали ли седеть ее волосы? Может, она набрала вес или похудела? Поморщившись, Мерритт оборвал свое воображение: чем больше он думал, тем меньше мог вспомнить.

Он понял, что мистер Аллен все еще говорит.

– …не были включены в остальное, – произнес он, – но дополнение было составлено уже довольно давно.

Мерритт сложил два и два.

– Насколько давно?

Тот сверился с бумагами:

– Около двадцати пяти лет назад.

Значит, еще до отречения. Интересно, бабушка просто забыла его вычеркнуть? Но, опять же, из семьи его вышвырнул отец. Может, бабушка пусть никогда и не пыталась с ним связаться, но все еще за него переживала. Мерритт предпочитал такое объяснение любому другому. Конечно же, существовала и третья вероятность: чувство вины не позволило ей вычеркнуть его имя.

– Моему внуку Мерритту Фернсби я оставляю Уимбрел Хаус со всем движимым имуществом, а также землю, на которой он стоит.

Мерритт выпрямился в своем кресле:

– Уимбрел Хаус?

Когда мистер Аллен замешкался с ответом, он добавил:

– Точно?

Мистер Аллен кивнул.

Мерритт не знал наверняка, чего ожидал, но название сбило его с толку.

– Никогда о нем не слышал. Это настоящий дом?

– Не думаю, что поддельные дома можно передавать по наследству. – Мистер Аллен положил бумаги на стол. – Я лично проверял документы, все в полном порядке.

– Откуда у бабушки еще один дом?

Мистер Аллен отклонился назад и открыл ящик стола. Он немного порылся в нем, а затем вынул большой конверт. Достав из него еще одну стопку документов, он сказал:

– Собственность перешла к Николсам уже довольно давно. А прежде… Похоже, там уже очень давно никто не жил.

– Очень давно – это сколько?

Он перевернул страницу.

– Последний зарегистрированный жилец был в 1737-м.

Мерритт моргнул. Это же больше века назад.

– Оно и понятно, – продолжал мистер Аллен. – Место довольно удаленное, на острове Блаугдон, в заливе Наррагансетт.

Он поднял взгляд:

– Это в Род-Айленде.

Значит, болото.

– Я в курсе.

Дом, заброшенный на сотню лет посреди заболоченного острова… Он, наверное, в ужасном состоянии.

– Добираться туда и обратно будет непросто. Если только у вас, конечно, нет зачарованного водного транспорта.

Мерритт покачал головой:

– К счастью, мне не нужно будет часто ездить в город. – Хоть он и сделал себе имя в журналистике, Мерритт недавно продал свой второй роман издателю – первый добился умеренного успеха, – а писать романы можно где угодно, лишь бы были чернила и бумага.

Он потер подбородок, отметив, что утром забыл побриться. Живя самостоятельно с восемнадцати лет, он научился укладывать черепицу, менять половицы, смазывать петли и всякое такое. Впереди у него много работы, но привести дом в порядок он сможет.

Будет славно жить одному и не платить за аренду. И наконец отделаться от Кульдвеллов.

Мистер Кульдвелл был арендодателем Мерритта. Это был стареющий лось, а не мужчина, ужасный даже в свои лучшие дни. И хотя Мерритт всегда вовремя вносил арендную плату, внук этого человека недавно приехал в город учиться. Разумеется, Кульдвелл хотел поселить его у себя вместо Мерритта. Когда Мерритт отказался съезжать в обмен на возврат месячной платы, Кульдвелл прямо ему заявил, что в октябре контракт не продлит. И Мерритт, разумеется, оказался в сложном положении.

К тому же жена Кульдвелла все время совала нос не в свое дело и пахла брокколи.

Так что два главных вопроса звучали так: в насколько плохом состоянии Уимбрел Хаус и не все ли равно, в общем-то, было Мерритту?

– Я… должен, наверное, озвучить еще кое-что, что здесь указано. – Мистер Аллен скривил рот, словно от отвращения. Между его бровей пролегла глубокая складка.

– Да?

Он пожал плечами:

– Я человек не суеверный, мистер Фернсби, но здесь указано, что предыдущий жилец заявлял, будто в доме привидения.

Мерритт рассмеялся.

– Привидения? Это же Род-Айленд, а не Германия.

– Согласен. – Хотя магия, конечно, могла укореняться в неодушевленных предметах, это явление стало настолько редким – особенно в таком новом месте, как Штаты, – что заявление казалось невероятным. – Но, с привидениями или нет, этот подарочек ваш.

Мерритт переплел пальцы рук.

– И насколько велик подарочек?

Мистер Аллен сверился с бумагами:

– Похоже, весь остров. Примерно восемнадцать акров.

– Восемнадцать, – выдохнул Мерритт.

– Вот только болота…

– Да, да, – он отмахнулся. – Но разве Джеймстаун не на болотах строили? Народ всегда множится и расширяется. Если дом не спасти, так есть земля. Смогу ее продать.

– Сможете, если найдете подходящего покупателя. – Мистер Аллен не скрывал скепсиса, вручая ему бумаги. – Поздравляю, мистер Фернсби. Вы теперь домовладелец.

* * *

Несмотря на все возрастающее любопытство, Мерритт не потратил лишние деньги на кинетический трамвай до Род-Айленда – он поехал на поезде, дилижансе, а затем на лодке. К тому времени, как он пересек добрую половину залива Наррагансетт и добрался до острова Блаугдон, он понял, почему здесь никто не хотел жить. Это место было ужасно далеко от цивилизации. Было что-то неудобное и вместе с тем невероятно притягательное в том, насколько далеко оно находилось.

Потому что, когда нанятая им лодка высадила Мерритта с его единственной сумкой, он услышал нечто прекрасное.

Тишину.

Стоит отметить, что Мерритт не возражал против шума. Он вырос в довольно крупном поселении и более десяти лет жил в бурлящем жизнью городе. К шуму он привык. Он был ему знаком. Но единственное время, когда города затихают, – это сильный снегопад. Поэтому было так странно, что здесь одновременно тихо и тепло. Было что-то в этой тиши, заставляющее Мерритта осознать, что он совершенно один – на острове, на который нога человека не ступала годами. Даже целый век. Но это его не тревожило, почти нисколько. В конце концов, Мерритт уже долгое время был один.

Птичий крик на миг разорвал тишину, объявив остальным о прибытии Мерритта. Прикрыв рукой глаза от солнца, он вроде бы различил цаплю в высокой траве между деревьями. Листья на вязах и дубах, растущих вокруг, еще не поменяли окраску, но определенно подумывали об этом. А сразу за ними вырисовывалась какая-то тень – скорее всего, дом. Он направился к нему, и цапля взлетела, вытянув назад длинные ноги.

Земля под ботинками была влажной, местная растительность – дикой и нетронутой. Он кое-что распознал: плакучую вишню, золотую астру, осеннюю оливу. Ему почудился запах хризантем, от которого тут же расправились плечи. Мерритт и не сознавал, насколько они напряжены. Присев на корточки, он растер комок земли между пальцами. Почва казалась плодородной; если он сейчас разобьет огородик, то сможет вытянуть из него немного чеснока, лука и моркови, пока не ударят морозы.

Кролик с пушистым хвостом выскочил прямо ему под ноги и тут же метнулся в сторону – придется скосить часть этой травы, – и стайка ласточек следила за ним со скользкого вяза. Дом вырос в размерах, достаточно, чтобы можно было различить цвет – это что, синяя крыша? Синяя черепица стала неожиданностью, если учесть возраст дома. Цвета обычно выгорают со временем. Ну и к тому же большинство крыш на заре Штатов были соломенные.

Дом вырос уже до двух этажей, и его стены оказались желтыми. Мерритт ускорил шаг, спугнув пьющую птицу – кроншнепа – от лужи. Он почти ожидал, что дом будет заваливаться на один бок, что между износившимися от непогоды досками возникнут щели, в которых найдут приют целые семейства мышей. Потому он и взял лишь одну сумку. Он не собирался оставаться насовсем – это был ознакомительный визит.

Мерритт подошел к дому с севера; тот смотрел на восток. Когда он обогнул его и вышел к крыльцу, его рот открылся, а ветер с запахом моря отбросил волосы назад.

Дом был… в порядке.

Он был в полном порядке. В фантастическом состоянии, по крайней мере, снаружи. Никаких следов износа, никаких пропавших черепиц, никаких разбитых окон. Природа вокруг него была дикой, но уж наверняка кто-то жил здесь, раз дом в таком нетронутом виде. Он мог бы показаться совершенно новым, хотя стиль был определенно колониальный.

– Чтоб меня… – произнес Мерритт и присвистнул, что показалось ему сейчас уместным. Он прищурился, глядя на окна, но ничего толком не смог разглядеть внутри. Поэтому со странным чувством он приблизился ко входной двери и постучал. Он не знал, что и думать, когда никто не ответил. А он ожидал, что кто-то ему откроет?

«Ну конечно, кто-то следил за домом…» Возможно, они освободили территорию, когда собственность перешла к нему, но мистер Аллен сказал, что жильцов в последнее время не было. Может, сквоттеры?[2] Очень хозяйственные сквоттеры?

В его сумке, в конверте, полученном от адвоката, лежал ключ, но, когда Мерритт взялся за ручку, дверь открылась, лишь чуть слышно скрипнув петлями. Было слегка за полдень, так что солнце сияло сквозь окна, на которых лишь самую малость виднелись следы дождя. Скромная приемная выглядела в точности так же идеально, как сам дом снаружи. В дальнем конце располагались совершенно целая лестница и дверь. Оставив входную дверь открытой, Мерритт вошел, восхищаясь. Он намеревался открыть вторую дверь, но его внимание привлекли комнаты, уходящие в обе стороны от приемной: столовая справа, со столом, уже накрытым на восемь персон, и гостиная слева, полностью обставленная мебелью цвета бургундского вина и лесной зелени.

Мерритт был поражен. Он ведь и правда думал, что завещание бабушки повесило на него нежеланный «подарочек», вынудив либо оставить все гнить, либо попытаться продать, но этот дом выглядел… потрясающе. Больше, чем он мог бы себе позволить, если только не станет Александром Дюма и не вытрясет кучу денег из издателя.

– Спасибо, Анита, – пробормотал он, протянув руку и прикоснувшись к стене. Там висел портрет какой-то британки, и ничто не указывало на то, кем она могла быть. Казалось, она смотрит на него, удивляясь смене владельца точно так же, как и он сам.

Мерритт повернул к гостиной, ступая очень тихо. Все было в порядке, будто для него приготовленное, хотя толстый слой пыли покрывал каждую поверхность, и мебель была слегка потертая. Но никаких следов грызунов, даже ни одной мухи. Мерритт провел рукой по спинке кушетки, прежде чем заглянул в следующую дверь, которая вела на застекленную террасу. Растения там либо засохли, либо слишком разрослись, словно тот, кто присматривал за домом, совершенно не знал, как за ними ухаживать. Но у Мерритта был зимний сад. Эта мысль вызывала в груди какое-то странное давление, которое он не мог толком понять.

Повернув назад, он уже прошел четверть пути через гостиную, как вдруг что-то привлекло его взгляд. Подойдя к окну, он увидел бордовое кресло, обитое бархатом, на подлокотниках и ножках его были вырезаны кленовые листья.

И оно таяло.

Мерритт прищурился. Потер глаза. Придвинулся чуть ближе.

Оно… определенно таяло. Как свеча под жарким пламенем. Сидение капало на ковер, хотя ковер его не впитывал и не удерживал. Капли просто переставали существовать. Тем временем дерево заблестело от влаги и прогнулось, готовое сломаться от малейшего прикосновения.

– Святый боже, – пробормотал Мерритт, отшатнувшись. Он плюхнулся на кушетку, и его рука прошла сквозь ее полужидкую обивку.

С воплем он отдернул руку и скатился на пол, торопясь быстрее встать на ноги. Капли кушетки еще держались на его пальцах, а затем испарились, будто их никогда и не было. Когда стены начали коробиться, Мерритт бегом бросился в приемную, часто дыша, прижимая еще недавно покрытую вязкой массой руку к груди.

– Да что же это? – спросил он, вертясь на месте.

Глаза с портрета следили за ним.

Что-то протопало вверх по лестнице.

Сглотнув, Мерритт бросился к входной двери.

Она захлопнулась, щелкнув замком перед самым его носом.