Читать книгу Женщины - Чарльз Буковски - Страница 21

Утром Ди Ди повезла меня на Сансет-стрип завтракать. Ее «мерседес» был черен и сиял на солнце. Мы ехали мимо рекламных щитов, ночных клубов, модных ресторанов. Я съежился на сиденье, кашлял и курил взатяжку. Я думал: что ж, бывало и хуже. В голове промелькнула сцена-другая. Однажды зимой в Атланте я замерзал, полночь, денег нет, спать негде, и я брел по ступенькам к церкви в надежде зайти внутрь и согреться. Церковные врата были заперты. В другой раз, в Эль-Пасо, я спал на скамейке в парке, а утром меня разбудил фараон, наддав по подошвам дубинкой. И все же я не переставал думать о Лидии. Все хорошее, что было в наших отношениях, крысой расхаживало по моему желудку и грызло внутренности.

Ди Ди остановила машину у элегантной забегаловки. Солнечный дворик со стульями и столиками, люди сидели и ели, беседовали и пили кофе. Мы прошли мимо черного мужика в сапогах, джинсах и с тяжелой серебряной цепью, обмотанной вокруг шеи. Его мотоциклетный шлем, очки и перчатки лежали на столе. Он сидел с худой блондинкой в комбинезоне травяного цвета, она посасывала мизинец. В ресторане было битком. Все молодые, прилизанные, никакие. Никто на нас не таращился. Все тихонько разговаривали.

Мы вошли, и бледный худосочный юноша с крошечными ягодицами, в узеньких серебристых брючках, 8-дюймовом ремне с заклепками и сияющей золотой блузке провел нас к столику. Уши у него были проколоты, он носил крохотные голубые сережки. Его усики, словно прочерченные карандашом, казались лиловыми.

– Ди Ди, – сказал он, – что происходит?

– Завтрак, Донни.

– Выпить, Донни, – сказал я.

– Я знаю, что ему нужно, Донни. Принеси «золотого цветка», двойной.

Мы заказали завтрак, и Ди Ди сказала:

– Нужно немного подождать, чтобы приготовили. Они тут всё готовят под заказ.

– Не трать слишком много, Ди Ди.

– Это все списывается на представительские. – Она вытащила черный блокнотик: – Так, давай поглядим. Кого я приглашаю сегодня на завтрак? Элтона Джона?

– Разве он не в Африке?…

– О, правильно. Ну а как тогда насчет Кэта Стивенса?[3]

– Это еще кто?

– Ты что, не знаешь?

– Нет.

– Так я его открыла. Будешь Кэтом Стивенсом.

Донни принес выпить, и они с Ди Ди поговорили. Казалось, они знают одних и тех же людей. Я же не знал никого. Меня трудновато привести в восторг. Мне было наплевать. Мне не нравился Нью-Йорк. Мне не нравился Голливуд. Мне не нравилась рок-музыка. Мне вообще ничего не нравилось. Возможно, я боялся. Вот в чем все дело – я боялся. Мне хотелось сидеть в одиночестве в комнате с задернутыми шторами. Вот от чего я тащился. Я придурок. Я ненормальный. А Лидия уехала.

Я допил коктейль, и Ди Ди заказала еще один. Я стал ощущать себя содержантом, и это было клево. Так легче развеять тоску. Нет ничего хуже, чем когда нищаешь и тебя бросает женщина. Пить нечего, работы нет, одни стены, сидишь, пялишься на них и думаешь. Так женщины на тебе отвязываются, но им самим от этого больно, и они слабнут. Или же мне просто нравилось в это верить.

Завтрак был хорош. Яйца с гарниром из разных фруктов… ананасы, персики, груши… молотые орехи, заправка. Хороший завтрак. Мы доели, и Ди Ди заказала мне еще выпить. Мысль о Лидии по-прежнему оставалась во мне, но Ди Ди была мила. Разговаривала определенно, и меня это развлекало. Она могла меня рассмешить, а мне того и подавай. Смех мой весь сидел внутри, ожидая случая вырваться ревом наружу: ХАХАХАХАХА, о боже мой, о господи ХАХАХАХА. Когда это произошло, стало так хорошо. Ди Ди знала кое-что о жизни. Ди Ди знала: что случилось с одним, случалось с большинством из нас. Жизни наши не так уж сильно различаются – хоть нам и нравится думать, будто это не так.

Боль странна. Кошка убивает птичку, дорожная авария, пожар… Боль нагрянет, БАХ, и вот она уже – сидит на тебе! Настоящая. И для всех, кто смотрит со стороны, ты выглядишь по-дурацки. Будто вдруг сделался идиотом. От этого нет средства, если только нет знакомого, который соображает, каково тебе и как помочь.

Мы вернулись к машине.

– Я знаю, куда тебя свозить, чтобы ты развеялся, – сказала Ди Ди. Я не ответил. За мною ухаживали, как за инвалидом. Я им и был.

Я попросил Ди Ди остановиться возле бара. По ее выбору. Бармен ее знал.

– Вот здесь, – сказала она мне при входе, – тусуются многие сценаристы. И кое-кто из мелкой театральной публики.

Я невзлюбил их всех немедленно – рассиживают с умными и высокомерными рожами. Взаимоуничтожаются. Хуже нет для писателя – знать другого писателя, а тем паче – нескольких других писателей. Как мухи на одной какашке.

– Давай возьмем столик, – сказал я. Вот он я, писатель на шестьдесят пять долларов в неделю, сижу рядом с другими писателями – теми, что на тысячу долларов в неделю. Лидия, подумал я, я уже близок. Ты еще пожалеешь. Настанет день, и я буду ходить по модным ресторанам и меня станут узнавать. У них заведется особый столик для меня в глубине, поближе к кухне.

Мы взяли себе выпить, и Ди Ди на меня взглянула:

– Ты хорошо вылизываешь. Ты так вылизываешь, как мало кому удается.

– Лидия научила. Потом я добавил несколько штрихов от себя.

Темнокожий мальчуган вскочил и подошел к нашему столику. Ди Ди нас представила. Мальчуган был из Нью-Йорка, писал для «Виллидж войс» и других тамошних газет. Они с Ди Ди немного похлестались громкими именами, а потом он ее спросил:

– А чем твой муж занимается?

– Конюшню держу, – ответил я. – Кулачных бойцов. Четверо хороших мексиканских парней. Плюс один черный, настоящий танцор. Сколько вы весите?

– Сто пятьдесят восемь. Вы сами дрались? Судя по лицу, вам перепало изрядно.

– Перепало изрядно. Можем поставить вас в категорию сто тридцать пять. Мне нужен левша в легком весе.

– Откуда вы узнали, что я левша?

– Сигарету в левой руке держите. Приходите в спортзал на Мейн-стрит. В понедельник с утра. Начнем вас тренировать. Сигареты исключить. Погасите этого сукина сына немедленно!

– Послушайте, чувак, я же писатель. Я работаю на пишущей машинке. Вы никогда ничего моего не читали?

– Я читаю только столичные газеты – про убийства, изнасилования, результаты схваток, авиакатастрофы и Энн Лэндерс.[4]

– Ди Ди, – сказал он, – у меня интервью с Родом Стюартом через полчаса. Мне надо идти. – Он ушел.

Ди Ди заказала нам еще выпить.

– Почему ты не можешь относиться к людям порядочно? – спросила она.

– От страха, – ответил я.

– Вот и приехали, – сказала она и направила машину в ворота голливудского кладбища.

– Мило, – ответил я, – очень мило. О смерти-то я и забыл.

Мы немного поездили. Большинство могил возвышалось над землей. Как маленькие домики с колоннами и парадными ступенями. И в каждом – запертая железная дверь. Ди Ди остановила машину, и мы вышли. Она попробовала одну дверь. Я наблюдал, как у нее при этом виляет зад. Подумал о Ницше. Вот мы какие: германский жеребец и еврейская кобылка. Фатерлянд бы меня обожал.

Мы вернулись к «М. Венцу», и Ди Ди притормозила перед одним из блоков побольше. Тут всех засовывали в стены. Ряды за рядами. У некоторых – цветы в вазочках, но почти все – увядшие. В нишах цветов обычно не было. В иных лежали супруг с супругой, аккуратно, рядышком. В нескольких случаях одна из двойных ниш пустовала и ждала. Во всех покойником был муж.

Ди Ди взяла меня за руку и завела за угол. Вот он, почти в самом низу, Рудольф Валентино.[5] Скончался в 1926-м. Долго не прожил. Я решил дожить до 80. Подумать только: тебе 80, а ебешь 18-летнюю. Только так и обжулить смерть в игре – если тут вообще можно сжульничать.

Ди Ди подняла цветочную вазочку и опустила себе в сумочку. Стандартный прикол. Тащи все, что не привязано. Все принадлежит всем. Мы вышли оттуда, и Ди Ди сказала:

– Я хочу посидеть на лавочке Тайрона Пауэра.[6] Он у меня любимый был. Я его обожала!

Мы пошли и посидели на лавочке Тайрона рядом с могилой. Потом встали и перешли к могиле Дугласа Фербенкса-старшего.[7] Хорошая. Своя лужица пруда перед надгробьем. В пруду плавали кувшинки и головастики. Мы поднялись по какой-то лестнице, и там, за могилой, тоже было где посидеть. Ди Ди и я сели. Я заметил трещину в стенке надгробья: туда и обратно сновали маленькие рыжие муравьи. Я немного понаблюдал за ними, потом обхватил Ди Ди руками и поцеловал – хорошим, долгим-долгим поцелуем. Мы наверняка будем хорошими друзьями.