Читать книгу Неосторожность - Чарлз Дюбоу - Страница 9

После учебы Гарри пошел в морскую пехоту. Ему, как выпускнику колледжа, автоматически было присвоено офицерское звание, и он поступил в лётную школу. Мэдилейн поехала с ним. Они поженились на следующий день после церемонии вручения дипломов. Скромная свадьба в часовне Баттелла, потом обед в Йельском клубе. Нэд был шафером. Приехали отец Мэдилейн, ее брат Джонни и мачеха. Мистер и миссис Уинслоу. Я их прежде не видел. Его отец преподавал английский в частной школе. Твид, четкие формулировки, усмешка, широкие плечи. Гарри с малых лет баловали все учителя отцовской школы в Коннектикуте, он пользовался благами, которые ему не полагались. Он являлся любимчиком старшеклассников, пока был маленьким, студентом его звали со школой кататься на лыжах и отмечать праздники. В отличие от большинства учеников Гарри подрабатывал летом: был рабочим на нефтяном месторождении в Оклахоме, ходил на сейнере на Аляске.

Почему вдруг морская пехота? Мне это решение показалось тогда очень странным. Никто из наших не пошел в армию. Наши отцы росли, когда еще призывали, но большей частью по возрасту проскочили между корейской и вьетнамской войнами. Хотя отец Мэдди ушел из Принстона, чтобы добровольцем отправиться на войну в Корее – этот поступок никак не сочетался у меня в голове с непотребствами, которые он творил, став старше. А может, отчасти объяснял их. Откуда мне знать, я не служил и не слышал ни единого выстрела, сделанного во гневе.

В последние дни в колледже Гарри не заговаривал о намерении пойти в армию. Мы в основном были одержимы желанием смягчить удар, ждавший нас после выпуска: искали работу в инвестиционных банках, газетах или некоммерческих организациях, подавали документы в аспирантуру. Я знал, что осенью поступлю на юридический факультет, поэтому просто позволил майским дням катиться вперед без особой тревоги.

Я понимал, что Гарри подражает моему внешнему спокойствию, но он редко говорил о будущем. Когда за одним из бесконечных прощальных обедов он объявил о своих намерениях собравшимся – Мэдди, мне, Нэду и нескольким доверенным лицам, – видно было, что новостью это оказалось не только для меня. Даже Нэд, лучший друг Гарри, который нашел место в стажерской программе «Меррилл Линч», вытаращил глаза:

– Ты ведь пошутил? – спросил он.

– Вовсе нет, – ответил Гарри. – Я бы в жизни не стал подобным шутить. Всегда мечтал научиться летать. Для профессионального хоккеиста я недостаточно хорош, а на Уолл-стрит мне работать неинтересно. Я пока не знаю, чем займусь, вот и решил, что будет время подумать, пока послужу родине.

Мэдди, конечно, знала. Более того, она была на его стороне. Если бы он заявил ей, что хочет стать укротителем львов или промышленным водолазом, она бы с той же радостью согласилась.

Поскольку они были женаты, то первый год жили рядом с базой морской авиации в Пенсаколе. Гарри летал на истребителях. У них тогда был пес, коричневая дворняжка Декстер. Мэдди ездила на том же красном «Эм-Джи», что в Йеле. Куда бы они ни шли, перед ними открывался блистательный путь. Старшие офицеры зачастили к ним на вечеринки с коктейлями. Их новыми друзьями стали легендарные футболисты из Университета Миссисипи и Технологического университета Джорджии, женатые на бывших девушках из команды поддержки.

Тогда-то Мэдди и открыла в себе кулинарный талант. Вдохновляясь местной кухней и располагая свободным временем, она бралась за рагу из креветок, соус ремулад, жарила кур и пекла пироги с орехами пекан. Вскоре начала изучать Джулию Чайлд, Поля Бокюза и Джеймса Бирда. Готовила соус бешамель, петуха в вине, террины из лосося, беф бургиньон и сырные суфле. Приглашения на ее обеды ждали, как награды от президента.

Гарри целыми днями совершал тренировочные полеты, отрабатывал задания и занимался теорией на земле. К счастью, не было войны. На выходные они куда-нибудь уезжали, ехали всю ночь, чтобы повидать друзей в Джупитер-Айленд или половить альбулу в Киз. Я несколько раз приезжал к ним, когда учился на первом курсе в Йельском юридическом. А еще их переводили с места на место. Бог-Филд, Северная Каролина. Твенти-Найн-Палмс, Калифорния. Год в Японии. Мэдди говорит, именно там Гарри начал сочинять. Свои первые опыты он никому, кроме нее, не показывал, но она его поддержала. Гарри написал множество рассказов и роман. Все это было уничтожено.

Однажды Мэдди мне сказала:

– Когда я полюбила Гарри, то не думала, что он станет писателем. Он просто был самым уверенным в себе человеком из всех, кого я знала. Всегда стремился быть лучшим. Лучше всех играл в хоккей, потом стал лучшим пилотом, наверное, можно было ожидать, что он станет лучшим писателем. Если бы Гарри захотел быть лучшим похитителем драгоценностей, у него и это скорее всего получилось бы.

Он не бросал начатого. Рассылал рассказы в журналы и литературные альманахи, большей частью малоизвестные. Наконец один опубликовали. Затем еще один. Отслужив свои шесть лет, Гарри вышел в отставку, чтобы полностью посвятить себя писательству. Через несколько лет вышла первая книга, почти автобиографический роман об офицере-летчике, его ожидали сдержанные похвалы и скромные продажи. Однако критика разглядела в нем автора, которому нужно время, чтобы раскрыться.

Они с Мэдди переехали в Нью-Йорк, потом год жили в окрестностях Бозмана, затем в Париже, где сняли квартиру над сенегальским рестораном в подчеркнуто демократичном Восемнадцатом округе. Выплат по трастовому фонду Мэдди хватало на жизнь – без излишеств. Родился Джонни, а вскоре вторая книга Гарри, которую он писал семь лет, получила национальную премию. Поговаривали даже об экранизации.

Но он по-прежнему любил летать. Когда опубликовали вторую книгу, Гарри выполнил обещание, данное самому себе, и купил подержанный самолет. Отремонтировал его и поставил на аэродроме недалеко от дома. В хорошую погоду он поднимал самолет в воздух. Иногда звал с собой кого-нибудь. Летели до Нантакета, огибали мыс Санкати и возвращались. Или на север, в сторону Уэстерли. Иногда Гарри садился, чтобы перекусить, но предпочитал беспосадочные перелеты. Я много раз летал с ним. Это очень умиротворяет. Мэдилейн соглашалась редко. Ей неспокойно в маленьких самолетах.

Утро пятницы. Перед ними аэродром, вдалеке стоят без дела цистерны-заправщики, самолеты местной элиты, готовые сорваться с места, ждут на стоянках, как мальчики, подающие мячи, у кромки корта. Здесь только Гарри и Клэр. Мы с ней рано утром отправились к Уинслоу.

– Я собираюсь полетать, – объявил Гарри, когда мы вошли. – Кто со мной?

Я отказался.

– Я бы с радостью, – сказала Клэр. – У тебя свой самолет?

– Одномоторная «Сессна-182». Красотуля. Была в починке. Первый раз за все лето выдалась возможность подняться в воздух.

– Мне переодеться?

– Нет, пойдет и так.

На аэродроме он подает план полета и проходит предполетную проверку. Сегодня они полетят к Блок-Айленду. Самолет старый, но Гарри все равно любит его. В голубом небе ни облачка. Уже припекает, последняя летняя жара. В маленькой кабине душно. Гарри открывает окна.

– Станет прохладнее, когда поднимемся, – говорит он.

Он в старой рубашке цвета хаки и полинявшей йельской кепке. На шее золотая цепочка. Он говорит Клэр, что на цепочке – медальон со святым Христофором, на счастье. Мэдди купила его, когда Гарри служил в армии. Они выруливают на взлетную полосу; впереди всего один самолет.

Клэр взволнована. Она совсем как ребенок, едва не прижимает нос к пластиковому окну. Двигатель набирает обороты, и самолет начинает разбег перед взлетом. Гарри прибавляет скорость, и они мчатся вперед. Колеса шасси касаются полосы, а в следующую секунду отрываются – и они взмывают. Земля под ними валится вниз – и когда они ложатся на крыло, Клэр видит, что они уже в сотнях футов над землей, и люди, дома и деревья стремительно уменьшаются.

Набрав высоту, Гарри спрашивает:

– А вид ничего, да?

Ему приходится перекрикивать шум двигателя.

Она подается вперед на сиденье и кивает. Видит, как простирается до самого горизонта синева Атлантики. Клэр поражается, как быстро они летят. Расстояние, которое на машине заняло бы час, преодолено за секунды.

– Никогда раньше не летала, – произносит она. – В смысле, не летала на маленьком самолете. Невероятное ощущение.

Гарри показывает на свое правое ухо.

– Надо погромче! – кричит он.

– Хорошо!

Гарри улыбается и поднимает большой палец, его глаз не видно за темными очками. В полете он показывает ей ориентиры. Материк остался позади, они, как боги, скользят над океаном. Рыбачья лодка, белая на синей воде, прыгает, как игрушка. Блок-Айленд виднеется вдали, а потом они внезапно оказываются над ним. Клэр смотрит, как волны разбиваются о скалы.

– Это Блаффс-Бич! – кричит Гарри. – А вон там Моэган-Блаффс и Юго-Западный маяк. Между ними Блэкрок-Бич. Там нудистский пляж, но отсюда вряд ли что увидишь. – Он улыбается.

Клэр поглядывает на него. Гарри в шортах и мокасинах, у него сильные загорелые ноги, покрытые золотистыми волосками. Она хочет их потрогать. Они в первый раз остались одни. Говорить трудно. Клэр понятие не имела, что будет так шумно.

Она складывает в уме слова, но ничего не произносит. Столько хочется сказать, но сейчас не время. Мало того, что шумит двигатель – Гарри в наушниках, из-за них он слышит еще хуже.

– Ты что-то сказала? – произносит он, приподнимая правый наушник.

Клэр качает головой. Она с облегчением ощущает, словно оступилась на краю пропасти, но чудом удержала равновесие. Сердце колотится, ладони вспотели. Ничего не изменилось.

– Хочешь попробовать? – кричит Гарри, указывая на панель перед ней.

– Что? Ты про самолет?

– Конечно! Это просто. Возьмись за штурвал. Тут не как в машине. Рукоятка управляет высотой, то есть позволяет поднять самолет, опустить, повернуть влево и вправо. Если потянешь, самолет пойдет вверх. Нажмешь – пойдет вниз, поняла? Педаль справа – обороты. Видишь? Это альтиметр. Он показывает высоту. Держись на тысяче футов. Это показывает скорость. Сейчас она сто пятьдесят пять миль в час. А вот это, на самолет похоже, видишь? Показывает положение в воздухе. Держи ровно, если не собираешься повернуть. Поняла?

– Что мне делать?

– Не паникуй. Я все время буду держать управление. Просто возьмись за свой штурвал. Он не кусается.

Гарри крепко берется за штурвал. Чувствует своим телом вибрацию двигателя. Самолет слегка взбрыкивает, и Клэр вздрагивает.

– Не так крепко, – советует Гарри. – Расслабься.

– Попробую.

Клэр делает несколько быстрых вдохов и выдохов и снова, уже легче, берется за рычаг.

– Молодец. Теперь держи ровно.

Он отпускает штурвал.

– Видишь? Теперь ты ведешь самолет.

– Господи, с ума сойти!

У нее кружится голова. Даже не верится, что это так просто.

– Попробуешь повернуть?

Ей приходится напрягаться, чтобы его услышать. Она кричит в ответ:

– Да. Что надо делать?

– Проверни штурвал немного вправо, а потом выравнивай.

Клэр так и делает, и самолет разворачивается, но идет вниз.

– Потяни – только не сильно.

Она тянет, самолет выравнивается.

– Хорошо. Теперь иди этим курсом. Видишь, вон там? Это наш аэродром.

Когда они подлетают ближе, Гарри кричит:

– Теперь давай-ка лучше я!

Он связывается с башней, сообщает, что приближается, и получает разрешение на посадку. Вытягивает правую руку и показывает вниз.

– Сейчас пройдем над нашим домом. Мы как раз под трассой. Смотри.

Клэр вытягивает шею. Дом виден внизу, словно на диораме в музее. Она чувствует себя великаном. Гарри начинает снижаться, опустив закрылки, сбрасывает скорость. Верхушки деревьев поднимаются им навстречу. Предметы опять увеличиваются. «Сессна» касается земли с легким толчком и отскоком из-за давления воздуха на крылья. Гарри выруливает на стоянку и глушит двигатель.

– Неплохо, – произносит он, поглядев на часы. – Еще двенадцати нет.

– Спасибо огромное. Это, наверное, самый потрясающий опыт в моей жизни, – говорит Клэр.

У нее горят глаза. Когда вылезаешь из кабины, весь мир кажется плоским и обыденным. Ей хочется обратно в облака.

По дороге домой Клэр, осмелев, спрашивает:

– Что случилось с Джонни? Я про шрам. Уолтер сказал, его прооперировали, когда он был маленьким.

– Все верно. Он родился с пороком сердца. С дырой в сердце.

– Боже. И что?

– Сделали несколько операций. Мы его возили в детскую больницу в Бостоне. В первый раз провели там несколько месяцев. Джонни мог умереть.

– Сколько ему было?

– Первый раз прооперировали сразу после рождения. Последний – когда ему исполнилось четыре.

Я помню бессонные ночи в больнице, монотонное попискивание мониторов, озабоченных хирургов в голубых халатах – и маленькое распластанное в забытьи существо за прозрачным экраном. Это был ад.

– Теперь все в порядке?

Гарри потирает лоб.

– Не знаю. Вроде бы. Врачи дают оптимистические прогнозы. Он нас уже долго не тревожил, слава богу.

– Джонни не похож на больного. Обычный здоровый мальчик.

– Это нелегко далось. Он быстро устает. Мэдди с него глаз не спускает, постоянно следит, вдруг что пойдет не так. Возникали ложные тревоги, но тут лишних предосторожностей не бывает. Даже если Джонни и выглядит обычным здоровым мальчиком, на самом деле все иначе.

– Очень жаль.

– Да не о чем жалеть. Мы его любим, воспитываем в нем уверенность, стараемся сделать его жизнь нормальной. Может, он проживет шесть лет, а может, шестьдесят. В школе ему, правда, нелегко приходится. Он не может заниматься спортом. Дети бывают жестокими.

– Вам, наверное, очень тяжело. Вам обоим.

– Иногда. Но Джонни замечательный парень. Знает, что нас беспокоит, и пытается облегчить нам жизнь. Говорит Мэдди: «Не волнуйся, мам, я не заболел. Не переживай». Но порой ощущаешь себя таким беспомощным…

– Сочувствую. Он славный мальчик. Такое чудесное сочетание Мэдди и тебя.

Они подъезжают к дому. Джонни выбегает им навстречу.

– Папа! Пап! – кричит он, когда шины с хрустом замирают на гравии.

Я сижу у окна, читаю газету.

– Привет команде!

– Пап, тебе звонили. Из Рима. Мама записала, что передать.

– Спасибо, дружок. Скажи маме, что я вернулся.

Мальчик убегает обратно в дом. Гарри поворачивается к Клэр:

– Мне надо позвонить. Рад, что ты со мной полетала.

Он выходит из машины.

– Нет, это тебе спасибо, что взял с собой. А когда мы опять полетим?

– Не скоро.

– Ты о чем?

Гарри смотрит на нее в недоумении.

– Я думал, ты знаешь. Почему и надо позвонить. Мэдди, Джонни и я уезжаем через неделю в Рим. У меня творческий грант на поездку. Буду там работать над новой книгой.

– Нет, я не слышала. – Клэр кажется, что ее сейчас стошнит. – И сколько вы будете отсутствовать?

– Почти год. Вернемся в июне. К лету.

– Ясно, – говорит она и добавляет: – Наверное, ждете с нетерпением.

– Да. Мой старый друг нашел нам квартиру рядом с Пантеоном.

– А как же Джонни? Ему ведь надо в школу?

– Там есть американская школа. И нам посоветовали там хороших врачей.

– Я очень за вас рада.

Клэр старается, чтобы ее слова прозвучали искренне.

– Спасибо. Будет весело. Я всегда хотел пожить в Риме. И Мэдди тоже. Как ты понимаешь, ее очень вдохновляет местная еда. Она уже записалась на курсы кулинарии и итальянского языка.

– Я буду по вас скучать.

Клэр обнимает Гарри за шею и прижимается щекой к его щеке. Он похлопывает ее по спине и с улыбкой высвобождается.

– Нам тебя тоже будет не хватать!

– Еще раз спасибо, – говорит Клэр ему вслед, когда он направляется в дом. – Мне было очень хорошо.

– Рад, что тебе понравилось. Ты смелая. Не все любят летать на маленьких самолетах.

– Мне – очень.

Гарри улыбается и заходит в дом. Клэр не замечает меня, а я наблюдаю за ней еще какое-то время после его ухода. Наконец она поворачивается и идет прочь. Мне очень жаль ее, она так печальна.

Я нахожу ее через несколько часов. Она сидит на краю моего причала, смотрит на лиман, болтая ногами в воде. Мимо проплывает семья лебедей. Пара маленьких яхт с косыми парусами, которые любят живущие на лимане, лавирует вдали. Очень тихо.

– Где ты была? – спрашиваю я. – Мы тебя везде искали. Собираемся поиграть в теннис.

Да, теннисный корт у меня тоже есть. Старомодный грунтовый корт. Знаю, многие сегодня предпочитают акриловое покрытие, но мне нравится укатывать грунт. Подготовка так же важна, как сама игра.

Клэр поднимает голову. Удивляется, а потом огорчается, словно надеялась увидеть кого-то другого. На мне старая, когда-то бывшая белой, теннисная форма.

– Извини, Уолтер. Мне надо было побыть одной.

– Все в порядке?

– Ты знал, что Гарри и Мэдди уезжают в Рим?

– Конечно.

– А я – нет.

– Это так ужасно?

– Да. В смысле, нет.

– У тебя предубеждение против римлян? Какой-нибудь итальянец разбил тебе сердце или ты споткнулась и упала с Испанской лестницы?

Я стараюсь шутить, но вижу, что Клэр не в настроении. Она пожимает плечами.

– Я могу чем-нибудь помочь?

Клэр снова качает головой.

– Понятно. Тогда просто я не буду к тебе лезть, идет?

– Спасибо, Уолтер. Мне просто хочется побыть одной. Может, я позднее приду посмотреть на игру в теннис.

– Надеюсь. Ты мне должна матч-реванш.

Клэр слабо улыбается. На прошлой неделе мы сравняли счет: 6:4, 6:4.

Она не появляется до вечера. После тенниса я на цыпочках подхожу к двери ее комнаты и вижу, что та заперта. В семь Клэр спускается. Я в кухне, укладываю булочки для гамбургеров в сумку. Мы будем готовить на пляже. В День труда у нас так принято. Будет около пятидесяти человек. Нэд, Гарри и я уже соорудили на пляже костер, выкопали в песке яму и наполнили ее плавником.

– Извини, что не появилась на корте, – говорит Клэр, входя в кухню. – От меня было бы немного толку.

– Тебе получше?

– Да, спасибо.

Она потрясающе выглядит в розовом платье с глубоким вырезом. Бюстгальтер она не надела. Ее грудь видна из-за ткани. Я стараюсь не смотреть.

– Выглядишь чудесно, но тебе следует захватить свитер, – говорю я. – В это время года на пляже вечером холодно.

– Что мне нужно, так это мартини, Уолтер. Сделаешь?

– С удовольствием, – отвечаю я, мою руки и иду к бару.

Это нечто вроде причастия. Я бросаю кубики льда в старый серебряный шейкер от Картье, еще дедушкин. Добавляю джин «Бифитер» и немного сухого вермута. Мешаю, ровно двадцать раз, выливаю в охлажденный бокал для мартини, тоже серебряный, и украшаю лимонной цедрой.

– Надеюсь, ты не обидишься, если я не присоединюсь. Не хочу начинать слишком резво.

– Ох, какой же ты замшелый, Уолтер.

Она отпивает.

– Идеально.

Входят Нэд и Сисси.

– Заливаем насос? – говорит Нэд.

– Хочешь, тебе сделаю? – спрашиваю я.

– Нет, спасибо. На пляже будет что выпить.

– Жаль, что ты не пришла сегодня на теннис, – произносит Сисси, обращаясь к Клэр. – Ничего не случилось?

Та качает головой.

– Нет, все в порядке. Просто устала немного. Знаешь, как оно бывает.

– Как не знать. Пропустила зрелище: мой муж получил по толстой заднице от Гарри.

– У Гарри сегодня просто убийственная подача, – вставляю я. – Он не мог не победить. Не переживай, Нэд. Его бы сегодня и Пит Сампрас не одолел.

– Да ладно. В другой раз отыграюсь.

– Придется подождать до следующего лета, – звонко вступает Клэр. – Если только не решишь слетать в Рим, сыграть пару сетов.

Мы смотрим на Клэр, удивленные ее тоном. Потом Сисси говорит:

– Смотри, как удачно, Нэдди. У тебя впереди целый год, потренируешься.

Все смеются.

– Давай, Клэр, допивай, – торопит Нэд.

Мы едем на моей машине, мы с Нэдом впереди, женщины сзади.

– Мы не заберем Гарри и Мэдди? – спрашивает Клэр.

– Встречаемся на пляже, – объясняет Нэд. – Они повезут гостей.

Голландская пара, Вутер и Магда. Он занимается издательским делом. Они только что отвезли дочь в закрытую школу и остановились тут на пути в Амстердам. Прекрасно говорят по-английски.

Когда мы подъезжаем, солнце уже низко висит над океаном. Яркая оранжевая полоса тянется вдоль горизонта, уходит вдаль по пляжу. Собралась уже приличная толпа. Я многих знаю – кого по клубу, кого по Манхэттену, есть и окололитературная публика, друзья Гарри и Мэдди. Трещит огонь. Столы уже расставлены. Кругом фонари и холодильники с вином и пивом. Бутылки спиртного, лед, миксеры. Пластиковые стаканы. Несколько больших баков для мусора. Бегают дети. Лабрадоры. Вдоль края парковки рядами стоит обувь.

– Сделаешь мне еще мартини? – спрашивает Клэр.

Я вижу, что свитер она все-таки не захватила.

– Конечно. Но не забывай старое правило женской груди.

– Какой ты пошляк. – Она подмигивает мне. – Не волнуйся, Уолтер. Это же последняя летняя вечеринка. Расслабься. Давай веселиться.