Читать книгу Гениальность и помешательство - Чезаре Ломброзо - Страница 4

В высшей степени печальна наша обязанность – с помощью неумолимого анализа разрушать и уничтожать одну за другой те светлые, радужные иллюзии, которыми обманывает и возвеличивает себя человек в своем высокомерном ничтожестве; тем более печально, что взамен этих приятных заблуждений, этих кумиров, так долго служивших предметом обожания, мы ничего не можем предложить ему, кроме холодной улыбки сострадания. Но служитель истины должен неизбежным образом подчиняться ее законам. Так, в силу роковой необходимости он приходит к убеждению, что любовь есть, в сущности, не что иное, как взаимное влечение тычинок и пестиков… а мысли – простое движение молекул. Даже гениальность – эта единственная державная власть, принадлежащая человеку, пред которой не краснея можно преклонить колена, – даже ее многие психиатры поставили на одном уровне с наклонностью к преступлениям, даже в ней они видят только одну из тератологических (уродливых) форм человеческого ума, одну из разновидностей сумасшествия. И заметьте, что подобную профанацию, подобное кощунство позволяют себе не одни лишь врачи и не исключительно только в наше скептическое время.

Холодной улыбки сострадания – Ломброзо придерживается классической античной этики, в которой сострадание рассматривалось как аффект, страсть, мало чем способная помочь тому, кому сострадают, а разве что тешащая эгоизм сострадающего. В античной героической этике сострадание считалось признаком трусости, ставилось в один ряд со снисходительностью, готовностью идти на компромиссы и противопоставлялось «великодушию», как называли бескомпромиссное мужество.

Еще Аристотель, этот великий родоначальник и учитель всех философов, заметил, что под влиянием приливов крови к голове «многие индивидуумы делаются поэтами, пророками или прорицателями и что Марк Сиракузский писал довольно хорошие стихи, пока был маньяком, но, выздоровев, совершенно утратил эту способность». Он же говорит в другом месте:

«Замечено, что знаменитые поэты, политики и художники были частью меланхолики и помешанные, частью – мизантропы, как Беллерофонт. Даже и в настоящее время мы видим то же самое в Сократе, Эмпедокле, Платоне и других, и всего сильнее в поэтах. Люди с холодной, изобильной кровью (букв. желчь) бывают робки и ограниченны, а люди с горячей кровью – подвижны, остроумны и болтливы».

Платон утверждает, что бред совсем не есть болезнь, а, напротив, величайшее из благ, даруемых нам богами; под влиянием бреда дельфийские и додонские прорицательницы оказали тысячи услуг гражданам Греции, тогда как в обыкновенном состоянии они приносили мало пользы или же совсем оказывались бесполезными. Много раз случалось, что когда боги посылали народам эпидемии, то кто-нибудь из смертных впадал в священный бред и, делаясь под влиянием его пророком, указывал лекарство против этих болезней. Особый род бреда, возбуждаемого музами, вызывает в простой и непорочной душе человека способность выражать в прекрасной поэтической форме подвиги героев, что содействует просвещению будущих поколений.

Демокрит даже прямо говорил, что не считает истинным поэтом человека, находящегося в здравом уме. Excludit sanos Helicone poetas.

Excludit sanos Helicone poetas – изгоняет с Геликона здравых поэтов. Античное учение, сближающее поэзию с безумием, было необходимо при становлении античного рационализма, который противостоял прежнему «жреческому», «шаманскому» использованию поэзии как языка богов. Платон и Аристотель не раз указывали, что поэзия дает противоречивое представление о богах, например, они в поэзии и совершенны, и нуждаются в жертвах людей, – тогда как философия свободна от этого недостатка.

Вследствие подобных взглядов на безумие древние народы относились к помешанным с большим почтением, считая их вдохновленными свыше, что подтверждается, кроме исторических фактов, еще и тем, что слова mania – по-гречески, navi и mesugan – по-еврейски, аnigrata – по-санскритски означают и сумасшествие, и пророчество.

От греческого слова «мания» произошло понятие «мантика», искусство гадания и пророчества. Связь пророчества и безумия есть и в русских словах вроде «блажить», которые подразумевают и безумную речь, и какие-то изначально благие и божественные намерения.

Феликс Платер утверждает, что знал многих людей, которые, отличаясь замечательным талантом в разных искусствах, в то же время были помешанными. Помешательство их выражалось нелепой страстью к похвалам, а также странными и неприличными поступками. Между прочим, Платер встретил при дворе пользовавшихся большой славой архитектора, скульптора и музыканта, несомненно сумасшедших. Еще более выдающиеся факты собраны Ф. Газони в Италии, в «Больнице для неизлечимых душевнобольных». Сочинение его переведено (на итальянский язык) Лонгоалем в 1620 году. Из более близких к нам писателей Паскаль постоянно говорил, что величайшая гениальность граничит с полнейшим сумасшествием, и впоследствии доказал это на собственном примере. То же самое подтвердил и Гекарт (Hecart) относительно своих товарищей, ученых и в то же время помешанных, подобно ему самому. Наблюдения свои он издал в 1823 году под названием «Стултициана, или Краткая библиография сумасшедших, находящихся в Валенсьене, составленная помешанным». Тем же предметом занимались Дельньер, страстный библиограф, в своей интересной «Histoire littéraire des fous» [Литературная история глупцов], 1860 года, Форг – в прекрасном очерке, помещенном в Revue de Paris, 1826 года, и неизвестный автор в «Очерках Бедлама» (Sketches in Bedlam. Лондон, 1873).

Феликс Платер (1536–1614) – швейцарский медик, создатель судебной медицины. Открыл обсессивно-компульсивное расстройство.

Бедлам (искаженное: Вифлеем, госпиталь Марии Вифлеемской) – лондонская психиатрическая больница, работающая с 1547 года.

За последнее время Лелю – в Démon de Socrate [Демон Сократа], 1856 года, и в Amulet de Pascal [Амулет Паскаля], 1846 года, Верга – в Lipemania del Tasso [Меланхолия Тассо], 1850 года, и Ломброзо в Pazzia di Cardano [Помешательство Кардано], 1856 года, доказали, что многие гениальные люди, например Свифт, Лютер, Кардано, Бругам и другие, страдали умопомешательством, галлюцинациями или были мономанами в продолжение долгого времени. Моро, с особенной любовью останавливающийся на фактах наименее правдоподобных, в своем последнем сочинении Psychologia morbide [Психология болезненных состояний] и Шиллинг в своих Psychiatrische Briefe [Психиатрические этюды], 1863 года, пытались доказать при помощи тщательных, хотя и не всегда строго научных исследований, что гений есть, во всяком случае, нечто вроде нервной ненормальности, нередко переходящей в настоящее сумасшествие. Подобные же выводы приблизительно сделаны Гагеном в его статье «О сродстве между гениальностью и безумием» (Veber die Verwandtschaft Génies und Irresein, Berlin. 1877) и отчасти также Юргеном Мейером (Jurgen Meyer) в его прекрасной монографии «Гений и талант». Оба эти ученые, пытавшиеся более точно установить физиологию гения, пришли путем самого тщательного анализа фактов к тем же заключениям, какие высказал более ста лет тому назад, скорее на основании опыта, чем строгих наблюдений, один итальянский иезуит, Беттинелли, в своей, теперь уже совершенно забытой, книге Dell’ entusiasmo nelle belle arti [Об одержимости в изящных искусствах]. Милан, 1769.