Читать книгу Адаптация совести - Чингиз Абдуллаев - Страница 2

@Bukv = Утром за Дронго приехала машина, которую прислал полковник Резунов, и он отправился в тюрьму. Это был следственный изолятор Федеральной службы безопасности, расположенный в бывшей тюрьме КГБ. В знаменитом здании на Лубянке уже давно не было столь известных преступников. После проверки документов Дронго выписали сразу два пропуска: на вход в здание и на верхние этажи. В отдельной комнате его ждали полковник Резунов и профессор Гуртуев. С ним был еще один незнакомый мужчина, лет сорока пяти, среднего роста, подтянутый и, несмотря на относительно молодой возраст, почти седой.

– Полковник Тублин, – представился он эксперту, – я веду дело Баратова. Было принято решение, чтобы этим делом вместе со следственным комитетом занималась и наша служба.

– Это я уже понял, когда меня сюда привезли, – пробормотал Дронго. – Что я должен с себя снимать, прежде чем увидеться с нашим подопечным.

– Все, – сказал Тублин, – желательно снять все, что может превратиться в оружие. Вы носите очки?

– Нет. И никогда их не носил.

– Сигареты, зажигалка?

– Я не курю.

– Часы?

– Я их не надел.

– Телефон?

– Я не взял его.

– Вы прямо идеальный посетитель, – без тени улыбки произнес Тублин. У него были холодные серые глаза, которые, казалось, давно разучились улыбаться. И сеть морщин вокруг глаз. Было очевидно, что за плечами этого человека большая и сложная судьба.

– Ремень? – продолжил спрашивать Тублин.

– Я его не надел, – Дронго развел полы пиджака.

Даже Резунов и Гуртуев улыбнулись, переглянувшись. Они уже неплохо изучили характер Дронго.

– Шнурки на ботинках, – посмотрел на обувь гостя Тублин. – Вы специально надели обувь без шнурков?

– Да, типа мокасин. Но не из-за вашего убийцы. Я вообще много лет ношу обувь именно этой фирмы.

– Хорошо. Последний вопрос. Хотя полагаю, что знаю ответ и на него. У вас нет никакой цепочки под рубашкой?

– Ничего нет, – ответил Дронго, – никаких цепей, никаких талисманов.

– Пойдемте, – предложил Тублин, – только учтите, что этот человек чрезвычайно опасен. Психоаналитики считают, что в момент совершения преступлений или в момент наивысшего возбуждения силы подобных маньяков удваиваются или утраиваются. Вместе с профессором Гуртуевым и полковником Резуновым мы будем следить за вами из соседней комнаты и при малейшей опасности ворвемся в комнату. Вся ее стена – настоящее зеркало, сквозь которое мы можем вас видеть. Рядом со мной будут два оперативника, специально подготовленные для подобных случаев. Но все равно будьте осторожны…

Было заметно, что ему не хочется пускать эксперта к преступнику.

– Вы не хотели этого свидания?

– Что вы сказали? – спросил Тублин явно для того, чтобы выиграть время.

– Вы ведь слышали, что я сказал. Почему вы были против?

– Он слишком опасный преступник, – убежденно ответил Тублин. – Понимаете, он ведь не просто нападал на первых попавшихся женщин и убивал их с особой жестокостью. Нет, он целенаправленно выбирал свои жертвы, отбирал их, знакомился, очаровывал, завоевывал, внушал доверие – и только затем, выждав удобный момент и подготовив все для нападения, совершал свои гнусные преступления. Он никакой не маньяк, а настоящий садист. Опасный и подлый садист. Я с ним разговариваю уже много дней, это редкий экземпляр человеческой породы. Умный, начитанный, грамотный, все понимающий, осознающий и… убивающий. Новый вид зверя-хищника. Новый вид мутации, если хотите. Он ведь прекрасно знает, что именно вы смогли его вычислить. И возможно, поэтому так настойчиво требует встречи именно с вами. Не удивлюсь, если окажется, что он придумал какую-то пакость, чтобы досадить вам. Или просто свести с вами счеты. Он так спокойно рассказывал мне об одном из убийств, что я даже испугался за свою психику. Мне начал нравиться его обстоятельный план, его подготовка, его тщательный анализ с учетом всех факторов преступления. Честное слово, я был заворожен его рассказом. А он неожиданно усмехнулся и говорит мне, что я тоже немного садист, если пошел в следователи. Получаю удовольствие от вида жертв. Словно ушатом холодной воды меня облил.

Тублин вздохнул:

– Я даже приказал постричь ему ногти. Вдруг он оставил под ногтями какой-то яд – хотя тот не мог попасть к нему никоим образом. Приказал проверить его язык, может, он держит под языком лезвие… Хотя понимаю, что он директор института, а не обычный зэк. Но с ними мы хотя бы знаем, как себя вести. А как вести себя с этим типом, многие даже не представляют.

Тублин показал на дверь, рядом с которой уже стояли двое сотрудников ФСБ в штатском – оба высокие, плечистые, с угрюмым выражением лица, словно приглашенные из второсортного боевика.

– Мы в соседней комнате, – напомнил Тублин.

Дронго вошел в комнату. За столом сидел мужчина – тот самый Вениамин Борисович Баратов, на поиски которого эксперт и вся оперативная группа потратили столько сил и нервов. Человек, виновный в убийстве многих несчастных женщин. Он был в белой рубашке, серых брюках. На ногах мягкие тапочки. Услышав шаги, он повернул голову. За время, что Баратов провел в одиночной камере, он почти не изменился. Только немного похудел – но это даже пошло ему на пользу. Скулы проступили четче, глаза заблестели. Он был по-своему красив, нравился женщинам – подтянутый, чисто выбритый, с породистым лицом и длинными, красивыми пальцами рук.

– Здравствуйте, эксперт Дронго, – насмешливо произнес Баратов. – Кажется, так вас называют во всем мире.

Дронго кивнул в знак приветствия, проходя и усаживаясь на второй стул, также привинченный к полу.

– Приятно, что вы пришли, – продолжал Баратов, – не каждый день удается принимать в тюрьме такую знаменитость, как вы. Наверное, вы даже не предполагали, что сделаете таким известным и меня, после того как смогли меня вычислить.

Дронго молча смотрел на своего визави.

– Вы меня переиграли, – признался Баратов. – Я даже не мог подумать, что меня разоблачат так быстро. Хотя, наверно, не очень быстро. Все-таки я кувыркался столько лет… Но сделал целый ряд глупых ошибок, на которые опытный профессионал должен был обратить внимание. Что вы и сделали. Все правильно?

– Рано или поздно вы бы все равно их сделали, – убежденно ответил Дронго, – и вас бы все равно вычислили – с моей помощью или без меня.

– Без вас было бы гораздо сложнее, – возразил Баратов. – А теперь все в порядке: я сижу в тюрьме, а вы гуляете где-то в Европе… Кажется, вы отдыхали со своей семьей в Италии? Я не ошибся?

Это была угроза. Вызов. Дронго заставил себя не дернуться при этих словах, не показать тревоги или испуга. Даже сумел усмехнуться, буквально выдавливая из себя улыбку. Здесь очень важно не переигрывать, но и не давать себя запугать.

– У вас есть даже сведения о моей семье?

В соседней комнате негромко выругался Резунов.

– Нужно будет установить наблюдение за семьей Дронго, – предложил Тублин. – Откуда он узнал?

– Он получал сведения из Интернета, – пояснил Резунов, – видимо, готовился заранее, еще до своего ареста.

И словно услышав его, Баратов ответил:

– Конечно, есть. С тех пор как я узнал о том, что за моей головой охотится лучший охотник мира, сам эксперт Дронго. Кстати, почему Дронго? Что за непонятная кличка? Нужно было стать Бондом, Холмсом, Пуаро или Мегрэ. А то такая неопределенность – название какой-то птицы.

– Мне нравится эта птичка, – возразил Дронго, – никого не боится и умеет имитировать голоса других птиц. Что-то в ней есть особенное.

– Вы тоже никого не боитесь, – живо поинтересовался Баратов, – поэтому прячете свою семью в Италии?

– Это вы узнали из Интернета?

– Мне нужно было понять ваше мышление. Вы ведь пытались понять мое. Узнав о том, что вы прячете свою семью в другой стране и не позволяете им быть рядом с вами, я начал понимать ваш характер и логику вашего поведения. Это самоотречение дает вам возможность независимого существования, позволяет действовать без оглядки на своих близких, чтобы не подставлять их под месть ваших оппонентов. Ясно, что ваши расследования не могут понравиться всем, особенно тем, против кого они направлены.

– Вы позвали меня только для того, чтобы сообщить мне об этом? – поинтересовался Дронго.

– Нет, – возразил Баратов, – просто хотел, чтобы вы приняли мою информацию к сведению. Вы ведь прекрасно осознаете, что я волк-одиночка, у меня нет и не может быть подручных или пособников. Это просто исключено. Любить женщин я предпочитал в одиночку. Мне никогда не нравились групповые забавы: делить свою женщину с кем-то еще против моих убеждений.

– Сволочь, – яростно произнес Резунов, – эти убийства он называет «любовью к женщинам».

– В его понимании это было своебразное чувство любви, – меланхолично заметил Гуртуев, – ведь он выбирал из множества женщин именно тех, кто ему больше всего нравился.

– Это его оправдывает? – спросил Тублин.

– Это объясняет его поведение, – пояснил профессор.

– Рад, что вы не извращенец, – в тон ерничеству своего собеседника ответил Дронго. – Я думал, что вы обычный психопат с сексуальными отклонениями, а здесь у нас, оказывается, эстет с претензиями на высокие чувства.

Счет сравнялся. Баратов нахмурился, улыбка сползла с его лица.

– Это нечестно – бить лежачего, – заметил он.

– А вспоминать про мою семью, имея вашу репутацию, – честно? – поинтересовался Дронго.

– Молодец, – сказал Резунов, – так и нужно с этим гадом.

– Я не хотел вас испугать, – примирительно заявил Баратов, – только продемонстрировать свою заинтересованность. Вы ведь уже догадались, что я мог получить эти сведения лишь до того, как попал в эти стены. Здесь мне не разрешают подключаться к Интернету.

– Хотите, чтобы я походатайствовал перед начальством о вашем доступе в Интернет?

– Не хочу. Все равно не разрешат. А вы прекратите шутить, здесь не совсем идеальное место для ваших острот.

– По-моему, вы начали первым, – безжалостно заметил Дронго.

– А вы решили продолжить эту игру, – покачал головой Баратов. – Но, несмотря на ваш тон и вашу самоуверенность, я вижу, что вы все равно меня боитесь.

– С чего это вы взяли?

– Вы вошли сюда в обуви без шнурков. И ремня на вас тоже нет. И я не заметил на левой руке часов. Их наверняка с вас сняли, чтобы я не мог ими воспользоваться для каких-то особых целей. Но все это глупо. Я ведь не собирался нападать на вас. Вы наверняка сильнее меня физически и владеете какими-то приемами. Достаточно посмотреть на вас, чтобы понять – шансов у меня никаких. Поэтому вы напрасно так тщательно готовились к нашей встрече.

– Все знает, – пробормотал Тублин, – и все замечает. Я же говорил, что он очень опасен.

– Я приехал из дома именно в этой обуви, – возразил Дронго. – Часы я надеваю не всегда, а ремня действительно нет: костюмы я покупаю по фигуре и могу обойтись без ремня. Но я его сознательно не надел. И знаете почему? Мне трудно было бы удержаться, чтобы не затянуть его на вашей шее.

– Молодец, – во второй раз произнес Резунов.

– И вы еще угрожаете человеку, который обречен провести остаток жизни в тюремной камере? Вам не стыдно?

– Не стыдно. Я видел убитых вами женщин. И знаю, какое горе вы приносили в каждую семью, в каждый дом. Мне трудно будет забыть это.

– Ах, вы еще и моралист… Странно. При вашей профессии «охотника» можно быть и более выдержанным человеком.

– Я не моралист, просто констатирую факты. И насчет Дронго. Надеюсь, что мне удается оправдывать эту кличку и делать ее крайне неприятной для преступников всех мастей. Один мой «заклятый друг» однажды написал мне, что Дронго – всего лишь птица, пожирающая фекалии крупных животных. Очевидно, под крупным животным он понимал прежде всего себя. Я не обиделся. Если тебе пишут подобную гадость, значит, ты на верном пути.

– Остается позавидовать вашей выдержке, – ровным голосом произнес Баратов, – и поблагодарить вас за то, что приняли мое предложение. Вы ведь независимый эксперт и вполне могли отказаться. Хотя я был уверен, что вы не откажетесь. С одной стороны, на вас насядут бывшие коллеги и друзья, а с другой – вами будет двигать обычный человеческий интерес, ведь вам будет любопытно узнать, что я за человек и каков изнутри. Ведь вы не поленились лично прилететь за мной в Пермь, чтобы поговорить со мной за минуту до моего ареста.

– Не каждый день встречаются убийцы, имеющие целую идеологическую платформу под своими преступлениями, – ответил Дронго, – или я ошибаюсь?

– Не ошибаетесь. Я действительно убежден, что мои преступления не столь ужасны, как те, что совершают грабители, воры или обычные садисты. Хотя бы потому, что мне нравились эти женщины и я нравился им. Заметьте, что я никого не тащил в кусты, не склонял к встречам силой или обманом. Все приходили по добровольному согласию.

– Ну да, вы их сначала обманывали. А потом уже тащили в кусты, как было в Павловске, или в заброшенный дом, как в Уфе, или в подвал соседнего дома, как в Челябинске. И только потом насиловали и убивали.

– Не будем о грустном, – предложил Баратов. – Нас ведь наверняка записывают, и прямо сейчас за нами следят человек пять или шесть. Подозреваю, что среди них может быть и ваш коллега – известный психоаналитик профессор Гуртуев. Профессор, добрый день! – Он поднял руку и помахал как раз в ту сторону, где за стеной действительно сидел Казбек Измайлович. Гуртуев почувствовал себя неуютно; он даже поежился, увидев, как убийца смотрит на него в упор и машет ему рукой.

– Неужели он может нас видеть? – спросил Гуртуев.

– Он блефует, – сквозь зубы ответил Тублин, – просто ему нравится подобное поведение. Знает, что до суда мы его и пальцем тронуть не можем, чтобы он там был в порядке и давал показания. Иначе ему давно бы ребра переломали и заставили отвечать на все наши вопросы.

– Это не метод, – возразил Казбек Измайлович. – Он во всем признается, а потом на суде откажется ото всех показаний. И еще продемонстрирует свои сломанные ребра.

– Тогда лучше всего вкатить ему лошадную дозу «сыворотки правды», – предложил Тублин, – и он начнет вспоминать даже такие подробности, о которых не помнит.

– В этом случае вы его просто спасете от суда, – предупредил Гуртуев. – Сделаете из него настоящего психопата – и любая независимая экспертиза признает его невменяемым. Вы действительно хотите освободить его от судебной ответственности?

Тублин отвернулся и пробормотал какое-то ругательство. А в соседней комнате Баратов продолжал ерничать.

– И, наверное, рядом с ним два наших доблестных полковника, – говорил он, – Резунов из милиции и Тублин из ФСБ. Они даже чем-то неуловимо похожи друг на друга. Привет, полковники! Можете не сомневаться, что скоро получите генеральские звезды. За такого зверя, как я, их вполне могут дать. Оба меня так истово ненавидят, что я даже им немного завидую. Такое забытое чистое чувство ненависти.

– Сукин сын, – прошипел Резунов.

– Мы его, оказывается, должны любить, – зло добавил Тублин.

– Зачем вы меня позвали? – спросил Дронго.

– Хотел с вами переговорить, – признался Баратов, – с этим быдлом мне разговаривать просто неинтересно. А вы – человек думающий, творческий, любознательный. Мне показалось, что будет правильно, если я поговорю именно с вами.

– О чем?

– Обо всем. О жизни, о моей судьбе, о наших отношениях. Ведь вы сюда пришли именно для того, чтобы понять, каким образом я столько лет притворялся интеллигентным человеком, был директором института, любимцем всех наших женщин – а их у нас было почти три четверти всего состава сотрудников. Даже сейчас они наверняка не верят, что их директор такой сексуальный маньяк. Я не позволял себе на работе ни одного лишнего слова, ни одного жеста, ни малейшего намека на близость. И в секретарях держал пожилую женщину.

– Только иногда вы выходили на свою «охоту», превращаясь из милого директора института в патологически одержимого садиста и убийцу…

– Опять громкие слова, – поморщился Баратов. – Ну почему вы сразу переходите к оскорблениям? Я же не упрекаю вас, что вы сотрудничаете с нашей милицией. Приличный человек даже руки им не подаст, а вы готовы им помогать, применяя свои знания и свой опыт. Говорят, что их скоро переформируют и назовут полицией. Давно пора. Наша милиция – просто нереформируемая часть общества. Хотя полагаю, что полиция будет не лучше. Впрочем, это не мое дело. Я же не называю вас ищейкой, стукачом, сексотом или еще как-то в этом роде. Давайте взаимно уважать друг друга.

– Для этого я должен забыть о ваших преступлениях. Мне трудно это сделать.

– Тогда спросите себя – почему я стал таким? Меня ведь не родили подобным уродом. Я был нормальным, хорошим, спокойным мальчиком из интеллигентной семьи. Папа был инженером на большом комбинате, мама работала в финансовом отделе. И все перевернулось в один момент, когда погиб мой отец.

Он замолчал. Было заметно, как он волнуется. «Может, именно для этого он меня и позвал», – подумал Дронго.

– Меня ведь все равно в живых не оставят, – неожиданно произнес Баратов. – Я прекрасно знаю, что в нашей стране нет смертной казни даже за такие преступления, которые я совершал; но все равно долго жить мне не позволят. Для любого сокамерника я буду отверженным, гнидой, которую он обязан раздавить. Для надзирателей я стану объектом издевательств. Но думаю, что до этого не дойдет. Как только объявят приговор, меня сразу определят в какой-нибудь закрытый «санаторий» одной из спецслужб, где начнут ставить эксперименты над моим мозгом, пытаясь понять, откуда происходят такие ужасные преступники. И, конечно, меня выпотрошат до основания. Это будет гораздо хуже смерти. И мы оба знаем, что все так и будет, как я сказал. Сколько вам лет?

Он не дождался ответа.

– Около пятидесяти, – продолжал Баратов, – я помню. Читал вашу героическую биографию. Мне сейчас сорок второй год. И у меня нет шансов дожить даже до вашего возраста.

– Он еще смеет жаловаться, – гневно сказал Тублин.

– Подождите, – попросил Гуртуев, – там говорят об очень важных вещах.

– И еще один вопрос, – продолжал Баратов, – только честно, если возможно. Предельно откровенно. Сколько у вас было женщин? Я имею в виду – интимных партнерш? Не вашу жену, конечно, а других женщин. Только не говорите, что вы идеальный муж. Наш разговор все равно не передадут вашей супруге, он для этого слишком секретный.

– Много, – честно признался Дронго.

– Не пять и не десять? – настаивал Баратов.

– Гораздо больше. – Он уже понимал, почему собеседник так настойчиво спрашивает его именно об этом.

– Я так и думал. А теперь вспомните, сколько было у меня. Я ведь не мог получать удовлетворение другим способом. Просто ничего не выходило. Нужно было либо терпеть, что просто невозможно, либо идти и убивать, что гораздо легче. Теперь понимаете?

– Вы перепутали жанр. Я не смогу быть вашим адвокатом – ни в силу своего характера, ни в силу своего положения.

– А я и не прошу. Мне важно, чтобы меня поняли. Чтобы потом меня не выставляли обычным психопатом, который чокнулся на сексуальной почве. Все это неправда.

– И вы хотите рассказать мне, как все было?

– Я хочу, чтобы именно вы попытались меня понять. Не простить, а понять. Прощения я все равно не заслуживаю, но понимание мне просто необходимо. В конце концов, у меня растут двое племянников, дети моей сестры. Они должны узнать, что я не был тем чудовищем, о котором сейчас наверняка пишут во всех газетах.

– Вы хотите сказать, что не совершали этих преступлений?

– Совершал. Конечно, совершал. Я не отказываюсь ни от одного из них. Более того, после нашей беседы я буду готов давать показания по каждому эпизоду своих преступлений. Представляю, как сейчас радуется полковник Тублин, который слушает нашу беседу… Но сначала я обязан поговорить именно с вами, попросить вас поверить в мою искренность и, если хотите, даже проверить все факты, о которых я вам сообщу.

– Он сошел с ума? – вздыбил брови Тублин. – Зачем ему это нужно?

– Артист, – зло отвечал Резунов, – хочет сыграть на публику.

– Нет, – возразил Гуртуев, усаживаясь поудобнее, – все это гораздо серьезнее. Он ведь сам пытается проанализировать собственное падение. Возможно, мы получим уникальную возможность выслушать его беспощадный анализ собственной судьбы. Это исключительно важно и для криминалистики, и для психоанализа его поступков. И в конце концов, это важно и вам. Ведь он, не скрывая ничего, призна€ется во всех своих преступлениях. А вам будут нужны его показания, чтобы оформить все необходимые протоколы.

Резунов и Тублин переглянулись. Оба офицера внутренне не соглашались с ученым, но это был тот случай, когда необходимо было промолчать и не возражать.

В другой комнате Дронго задал вопрос:

– Когда и как погиб ваш отец?