Читать книгу Плаха - Чингиз Айтматов - Страница 1

Три мира предстают в романе Чингиза Айтматова «Плаха»: мир природы (земля, вода, животные, растения, воздух), мир людей, живущих на этой земле, и мир истории, памяти человеческой, мир ушедших времен (древних греков, египтян, мир Христа, пришедшего на Землю две тысячи лет назад).

Если первые два мира живут в настоящем времени, то третий мир, пребывающий в духовной сфере современного человека, в его памяти, связывает нас с прошлым, недавним и далеким, с тем, что случилось с людьми со времен Александра Македонского, со времен крестовых походов, вплоть до XX века, когда Землю сотрясали две мировые войны, да еще третья, «холодная», чуть было не приведшая к гибели человечества и всего живого на планете.

Мы часто говорим о прошлом как о чем-то ушедшем. На самом деле прошлое никуда не ушло. Оно живет в нашем сознании, в нашей памяти, и человек может называться человеком лишь в том случае, если он обладает этой памятью времени (далекого или близкого), истории, то есть исторической памятью. Она живет в словах, а слова – в памятниках письменности и прежде всего в литературе, в языках народов, живущих на Земле.

Писатель сберегает слова, он сберегает память. Литература много раз напоминала нам, что память – хранилище слов, жизненного опыта, людской мудрости. Вспомним Манкурта, молодого человека из романа Айтматова «И дольше века длится день». Он был лишен памяти и мог бы убить даже родную мать. Можно вспомнить еще и обезьянье племя бандерлогов из книги английского писателя Р. Киплинга, которые бегали по джунглям и кричали, что они самые умные и самые красивые. Они тоже были лишены памяти, иначе бы так не говорили.

Чингиз Айтматов – один из немногих современных писателей, которые воспринимают и изображают мир в его полноте: в единстве природы и человека, в единстве настоящего и прошлого. И даже будущего, потому что память о прошлом всегда обращена в будущее. Каждый народ воплощает свою память в мифологических сказаниях, а мифы не просто сказки: они имеют обыкновение обязательно сбываться – даже через несколько тысячелетий.

Творчество Айтматова интересно еще и тем, что оно несет в себе духовное богатство Востока и Запада. Выросши в лоне европейской культуры, писатель глубоко осознал ценности восточного, азиатского мировосприятия, которое всегда утверждало единство природы и человека, утверждало человека как часть природы, а не как царя природы. Айтматовские повести и романы несут в себе такие духовные ценности, которые противостоят примитивным представлениям рассудочного европейского рационализма (вроде фатального прогресса или обязательной победы добра над злом и т. п.). И в то же время его повести и романы утверждают человеческую свободу выбора между добром и злом, совестливость и сострадание как самые человечные ценности на земле.

Роман «Плаха» начинается с картины гармоничной природы, благодатной тишины, неожиданно нарушаемой гулом крупнотоннажного вертолета, пробирающегося к ледяному горному перевалу Ала-Монгю. От этого гремучего рокота, полного неотвратимой и грозной силы, началась каменная осыпь и страхом наполнилось сердце великолепной синеглазой волчицы Акбары, ожидающей скорого появления детенышей. В тех предгорных местах, где происходит действие романа, таких крупных, красивых степных волков не было, поэтому тамошние чабаны прозвали волчицу Акбарой, то есть Великой.

Айтматов сразу же погружает читателя в трагическую атмосферу Моюнкумской саванны, в которой когда-то, много лет назад, обитали огромные стада антилоп сайгаков, степные волки, птицы. Лишь редкие охотники, вооруженные луками и стрелами, а потом ружьями, отстреливали сайгаков и прочую живность.

Теперь все изменилось: «человекобоги» стали устраивать облавы на машинах, а потом и на вертолетах. «Машины, вертолеты, скорострельные винтовки – и опрокинулась жизнь в Моюнкумской саванне вверх дном…»

Одну из таких облав описывает романист в первой части: обезумевшее от ужаса стадо антилоп, за которыми гонятся на бешеной скорости автомашины с людьми, вооруженными автоматами. То были даже не охотники, а расстрельщики, которые в упор, без прицела поливали свинцом и огнем мчащееся стадо. С воздуха корректировали это смертоубийство вертолетчики; за машинами двигались грузовые фургоны с так называемыми мясниками; они добивали раненых антилоп и загружали машины убитыми и еще полуживыми сайгаками… «Страшно было смотреть на этих людей в облитой кровью с головы до ног одежде…»

В этой сплошной черной реке дикого ужаса, в середине стада, оказалась и Акбара со своим выводком; в кровавом месиве погибают ее уже подросшие волчата. А хищные люди, увидев среди бегущих сайгаков еще и степных волков, только раззадорились.

Так Акбара и ее могучий спутник, волк Ташчайнар, вдруг попадают в мир диких человеческих страстей, людской алчности, бессмыслицы и самоубийственных нравов. А дело было в том, что местное начальство решило выполнить план по мясосдаче таким кровавым способом. Этих «мясозаготовителей» не тревожит, что в ходе беспощадного отстрела будут погублены сотни животных, мирно пасущихся в степи.

Так – гибельно – смыкаются два мира: природы и людей, уничтожающих в своей самонадеянности эту самую природу, частью которой они являются.

* * *

Айтматова конечно же прежде всего интересует мир людей, их отношения. И оказывается, что этот людской мир раздирают извечные страсти: любовь и ненависть, корысть и жестокость, цинизм и бессердечие.

Во второй части романа писатель сталкивает доброго, праведного человека Авдия Каллистратова с миром зла и порока. Авдий – бывший семинарист, перед которым открывалась дорога священнослужителя, но он увлекся ересью в поисках новомыслия, то есть нового современного толкования Христа и христианства. Изгнанный из православного круга веры, Авдий задается целью спасти человечество от греховной скверны и решает «перевоспитать» самых трудных своих современников – наркоманов и отъявленных негодяев. Собирая материал о наркодобытчиках (заготовителях анаши) для местной газеты, Авдий отправляется в предгорные степи Казахстана вместе с группой заготовителей конопли. Его проповедь спасения, наивная и прямолинейная, кончается печально: анашисты избивают его до полусмерти и выбрасывают из вагона мчащегося товарного поезда.

Упрямый Авдий, едва отдышавшись и чуть подлечившийся, снова отправляется в авантюрную поездку – теперь уже с теми «мясозаготовителями», что участвовали в истреблении степных антилоп. Эта поездка тоже заканчивается трагически: «мясники» решают распять незадачливого проповедника на ветвях саксаула.

Описывая историю короткой жизни Авдия, Айтматов приоткрывает третий мир – духовную историю человечества со времен Христа. В размышлениях и видениях Авдия, в его переписке с любимой девушкой Ингой возникает тысячелетняя борьба мудрецов и пророков за спасение человечества, за избавление слабых и грешных людей от корыстных стремлений.

Айтматов касается труднейших тем и вопросов нынешнего бытия: природа и назначение человека; в чем смыcл жизни; возможна ли победа добра над злом… Уже в самом начале романа писатель размышляет, почему до сих пор эти вопросы мучают людей; с тех времен, как «люди стали мыслящими существами, они так и не разгадали извечной загадки: отчего зло почти всегда побеждает добро».

Авдий Каллистратов тоже пытался решить эту задачу. Он обращается к евангельской истории, к Христу, также распятому на кресте во имя спасения людей и искупления своими страданиями и своей смертью их грехов и пороков. Авдий обладает обостренным чувством времени, истории и в своих галлюцинациях способен почти физически перемещаться в разные эпохи. Так, незадолго до своей гибели он мысленно перемещается в первый век нашей эры, в Иерусалим, где готовится расправа над Христом. Авдий спешит найти Иисуса на тесных улицах святого города, чтобы предупредить его о близком судилище и казни на Голгофе.

Этот литературный прием – совмещение далеких событий в сознании современного человека – сам по себе творчески интересен и оригинален. Писатель называет такую способность человека историческим синхронизмом; она присуща многим людям в разной степени, так что ничего фантастического в повествовании о судьбе семинариста нет. Наоборот, подобное сопоставление открывает многовековую перспективу духовных поисков нынешнего молодого человека, его пытливой мысли.

А интересуют его – ни много ни мало – вопросы извечные и, судя по всему, неразрешимые. Что есть человек, созданный по образу и подобию Творца? Насколько глубоко в нем коренится животное, злое начало и насколько он человечен?

Почему самонадеянное двуногое животное, возомнившее себя венцом земного творения, жаждущее денег, материального комфорта, власти, называет себя человеком? Можно ли переубедить его словом? «Что есть глагол перед звонкими деньгами? – вопрошает Авдий в отчаянии. – Что есть проповедь перед тайным пороком? Как одолеть словом материю зла?»

В конце XX века, когда была опубликована «Плаха» Айтматова, об этом всерьез задумались крупные русские писатели: Леонид Леонов в романе «Пирамида», Саша Соколов в «Палисандрии», Анатолий Ким в книге «Отец-Лес». (Все эти романы – интереснейшее чтение для любознательного читателя.) Писатели пришли к невеселым выводам, близким к айтматовским размышлениям.

Наблюдая человека в разных жизненных ситуациях, писатели признают, что XX век – пожалуй, самый кровавый и катастрофичный в мировой истории – в значительной мере даже изменил исконную природу человеческую, пробудив в ней низменные инстинкты; упала даже цена человеческой жизни.

Трудно говорить о том, почему стираются грани между добром и злом. У Л. Леонова в «Пирамиде» сказано, что уже отмирает в современном сознании понятие греха и «человечество, преступив рубежи, лавинно вторгается в вожделенное царство безграничной свободы от стеснительных прадедовских запретов». В романе «Плаха» тоже проводится эта мысль: Авдий вспоминает молитву молодой монахини, бывшей детдомовки, о «сомкнутости добра и зла».

Диалоги Христа и Пилата, возникающие в памяти недоучившегося священника Авдия, возвращают нас к событиям двухтысячелетней давности. Тогда Понтий Пилат тоже не поверил Христу, избитому разъяренной толпой, что люди способны отрешиться от своей низменной натуры, от жажды властолюбия. Иисус отвечает ему весьма обстоятельно: «Ты скажешь, так устроен мир. Порок всегда легко оправдать. Но мало кто задумывается над тем, что это есть проклятье рода людского, что зло властолюбия, которым заражены все – от старшины базарных подметальщиков до грозных императоров, – злейшее из всех зол и за него однажды род человеческий поплатится сполна. Погибнут народы в борьбе за владычество, за земли, до основания, до самого корня друг друга уничтожат».

Пилат и Христос ведут диалог подробно, приводя все новые аргументы, хотя в евангельских книгах этот разговор изложен более лаконично. Айтматов оставляет за собой право на художественный домысел, и он действительно многое домысливает, как это делал за полвека до «Плахи» Михаил Булгаков в романе «Мастер и Маргарита». Образ Иешуа Га-Ноцри в булгаковском романе серьезно отличается от евангельского Христа. То же самое надо сказать о Христе в романе «Плаха»; это относится и к пониманию Страшного суда, второго пришествия и к суждениям о натуре человека.

Но у Айтматова внешний и внутренний облик Христа, его обстоятельные высказывания оправданы психологически: вся история Христа, его слова и выводы воспроизведены через болезненное сознание страдальца Авдия Каллистратова. (Справедливости ради заметим, что и в романе Булгакова вся история и диалоги Иешуа представлены через роман, написанный Мастером, который тоже имеет право на художественный домысел.)

Устами и откровениями Авдия Айтматов выражает свои тревоги, раздумья о судьбах сегодняшнего человека; а это и составляет самую сущность творчества художника. Тревоги и раздумья отнюдь не легкие.

Может быть, действительно натура человека не способна избавиться от злого начала? Утверждал же древнегреческий философ Сократ, что зло в человеке неистребимо (диалог Платона «Федр»). Об этом же не раз писал Федор Достоевский. В романе «Братья Карамазовы» есть небольшая глава «Легенда о Великом Инквизиторе», в которой Инквизитор прямо говорит Мессии, появившемуся в средневековой Севилье: «Люди оказались слабее и ниже, чем ты думал». И те самые люди, которые недавно внимали проповедям Христа, по мнению Великого Инквизитора, завтра охотно будут подгребать хворост к костру, на котором будет сожжен Мессия.

В самом деле, по силам ли наивному и чистому душой Авдию Каллистратову освободить людей от грехов и пороков, направить отпетых наркозаготовителей Гришана, Петруху, Леньку на путь истины и совести? Может быть, прав был писатель и мыслитель начала XX века Василий Розанов, который осмелился задать рискованный вопрос: не явился ли Христос на Землю слишком рано, когда люди были еще не готовы принять Его заветы? Но вот прошло еще две тысячи лет, а люди остались по сути своей теми же.

Мудрый Чингиз Айтматов не скрывает своего ответа на такой вопрос. Он почти не верит в спасительный финал на Земле.

В разговоре с Пилатом Иисус вспоминает о страшном видении ночью в Гефсиманском саду. Будто остался он один-единственный из мыслящих существ во Вселенной, а на Земле – ни одного живого человека. «… все было мертво, все было сплошь покрыто черным пеплом отбушевавших пожаров, земля лежала сплошь в руинах – ни лесов, ни пашен, ни кораблей в морях, и только странный бесконечный звон чуть слышно доносился издали, как стон печальный на ветру, как плач железа из глубин земли, как погребальный колокол».

Сын человеческий – Христос ужаснулся своей догадке страшной: «Вот расплата за то, что ты любил людей и в жертву им себя принес. Неужто свирепый мир людской себя убил в свирепости своей, как скорпион себя же умерщвляет своим же ядом?»

Об этом задумывается Чингиз Айтматов, писатель, любящий земную жизнь с нежностью ребенка. Он понимает, что мир может погибнуть сам по себе, даже без ядерных бомб и землетрясений. Люди уже немало сделали для того, чтобы подорвать биологические и физические основы своего существования. Уже на грани истощения земные недра, близится время, когда чистый воздух будет продаваться в аптеках, а уссурийским тигрятам или северным оленям негде будет свободно резвиться, когда тающие льды Арктики и океан затопят половину Европы и низменной Сибири и т. д. Можно ли будет назвать такой исход Страшным судом?

Айтматов не собирается запугивать читателя: Страшный суд идет уже давно, вся история человечества и есть Страшный суд. Он, по словам Христа, «давно уже свершается над нами». Не имеют значения ни религиозные войны, ни национальные, ни идеологические различия. И без них, если только продолжать жить на земле так, как живут сейчас миллиарды людей, человечество приближается к краю пропасти… И если бы люди не ведали, что творят! Так нет – великолепно знают, но продолжают творить, а точнее сказать, вытворять.

Две преступные компании повстречались Авдию Каллистратову. Одна – наркозаготовители, другая – «мясники», заготовители сайгачьего мяса под командой Обера-Кандалова. Обе группы исповедуют циничные принципы – не хуже фарисеев во времена Христа. И обе компании представляют людей, находящихся за пределами человечности.

Айтматов расширяет круг своего нравственного исследования, показывая, что бесчеловечные страсти бушуют и среди обычных жителей животноводческого колхоза: конфликты кипят среди чабанов одного аила.

Столкновение бездельника Базарбая с передовым чабаном Бостоном говорит о том, что в самые тяжелые для страны годы шла непримиримая борьба честных тружеников против социальной демагогии и лжи. В романе эта борьба носит характер глубоко личного конфликта двух людей, ненавидящих друг друга. Базарбай разорил логово волчицы Акбары, украл четырех волчат для продажи и, убегая от волков, заехал с ними на зимовье своего лютого врага Бостона. И с тех пор мать-волчица не давала покоя стойбищу Бостона, надеясь отыскать там своих детенышей.

Однажды она решилась на отчаянный шаг – похитить маленького Кенджеша, сына Бостона. В погоне за волчицей, уносившей мальчика на своей спине, Бостон убивает не только Акбару, но и своего сына. Символический акт: убивая волчицу, человек убивает сына.

Так смыкаются природа, человек и евангельская история Христа.

Эти три мира, существующие, казалось бы, раздельно, предстают в романе Чингиза Айтматова огромным единым миром. Это не только художественный мир, созданный фантазией писателя, но мир действительный, реальный. Нарушение гармонии хотя бы в одном из трех миров сказывается на всем пространстве и времени планеты.

И вот суровый вывод: оказывается, все мы – на одной плахе большого мира нашей планеты, несущейся в беспощадной Вселенной.

О художественных достоинствах романа можно говорить много. Даже в самом замысле и композиции этого многосложного романа сказались мастерство и масштаб писательской мысли. Интересно, в частности, как строится речь Христа – по принципу ритмической прозы или, иначе говоря, поэтической речи. Тут, конечно, нет плоской рифмовки, но ритмы выдержаны строго. Кстати, древние греки верили, что поэзия – это язык богов.

* * *

«Плаха» Чингиза Айтматова – это роман-предупреждение. Тревожное предупреждение людям, живущим в начале XXI века. Айтматов поднялся до общечеловеческих проблем и забот.

Здесь уместно несколько слов сказать о том, каким образом мальчик, выросший в небольшом киргизском аиле Шекер в Таласской долине, сумел с годами осмыслить мировой опыт планеты людей. Ведь внешняя биография Айтматова ничем особым не примечательна: после окончания школы – учеба в зооветтехникуме, затем в сельскохозяйственном институте; работал в газетах, с молодых лет печатал рассказы в журналах.

Гораздо важнее внутренняя, духовная биография. Благодаря родителям, в раннем детстве Чингиз овладел русским языком, вошел в мир русской культуры. В те же годы его духовной наставницей стала бабушка, подарившая внуку богатство киргизских народных сказаний, легенд и мифов. Она увозила его к себе в горы, на летние кочевки, где проходили киргизские празднества, состязания сказителей-импровизаторов, открывших мальчику музыку родного языка.

В духовном взрослении Айтматова решающими стали драмы и трагедии, которые переживал его народ. Когда Чингизу было десять лет, его отец, Торекул Айтматов, видный партийный работник, подвергся сталинским репрессиям: был арестован и погиб в концлагерях.

Подростком Айтматов встретил Великую Отечественную войну. После окончания шестого класса работал секретарем сельсовета, учетчиком тракторной бригады. Он увидел слезы и голод своих односельчан, работая короткое время налоговым агентом. Это уже не биография, а судьба, которую он разделил со своими земляками. Именно тогда Чингиз начинает осмыслять трагический опыт истории ХХ века.

В 1958 году Чингиз Айтматов опубликовал в Москве свою знаменитую повесть «Джамиля», переведенную на десятки языков, и мир признал в нем писателя мирового звучания. К его мнению прислушиваются, его книг ждут.

В последние годы жизни Чингиз Айтматов находился на дипломатической работе в Европе, хотя его призванием по-прежнему оставалась литература.

Владимир Воронов