Читать книгу Гонка за врагом. Сталин, Трумэн и капитуляция Японии - Цуёси Хасэгава - Страница 13

В октябре 1943 года в тихоокеанских взаимоотношениях между СССР и США произошел коренной перелом. Новым послом Соединенных Штатов в Советском Союзе стал Аверелл Гарриман, а главой американской миссии в Москве Объединенный комитет начальников штабов назначил генерал-майора Джона Р. Дина. На конференции министров иностранных дел, начавшейся в Москве 19 октября 1943 года, в первую очередь обсуждалось открытие второго фронта в Европе. Однако именно на этой встрече лидеры советского государства впервые обозначили свое намерение вступить в войну с Японией. Халл вспоминал, что Сталин «прямо и недвусмысленно» сказал ему, что, «когда союзники нанесут поражение Германии, Советский Союз присоединится к ним для победы над Японией». Однажды вечером после ужина участникам конференции был показан фильм о японской интервенции в Сибири. «Это была явная антияпонская пропаганда, – писал Дин, – и нам всем показалось, что таким образом советские лидеры косвенно дали понять о своем отношении к Японии». Когда Иден заметил, что, возможно, показ такого фильма был не вполне уместным действием со стороны государства, сохраняющего нейтралитет с Японией, Гарриман возразил, что поддерживает это решение, и провозгласил тост за тот день, когда американцы и русские «вместе будут бить япошек». Хотя Гарриман сказал Молотову, что поймет, если советский нарком иностранных дел не присоединится к этому тосту, Молотов ответил: «Почему бы нет? С удовольствием. Это время придет», – и опрокинул рюмку[16].

На Московской конференции министров иностранных дел участники антигитлеровской коалиции приняли декларацию, в которой договорились продолжать сотрудничество. В пятом параграфе этой декларации было сказано, что союзники будут консультироваться друг с другом и, если понадобится, с другими членами Объединенных Наций, «имея в виду совместные действия в интересах сообщества наций… пока не будет установлена система всеобщей безопасности» [Harriman, Abel 1975: 237]. В июле и августе 1945 года это условие сыграло важнейшую роль в переговорах между СССР и США.

Обещание Сталина вступить в войну с Японией было напрямую связано с вопросом об открытии второго фронта в Европе. Советский Союз, которому в предыдущие два года пришлось противостоять 80 % немецкой военной мощи, принял на себя основной удар на европейском театре военных действий. Англо-американские союзники неоднократно отвергали требования Сталина открыть второй фронт в Европе.

Однако слова Сталина о присоединении к союзникам в войне против Японии не были дипломатической уловкой; он уже начал подготовку к ней. Победа советских войск в Сталинградской битве придала Сталину чувство уверенности, побудив его предпринять первые конкретные шаги к военным действиям против Японии. В августе 1943 года Государственный комитет обороны принял решение о строительстве железной дороги от Комсомольска-на-Амуре до Советской Гавани для транспортировки войск на Тихоокеанский театр военных действий – это был проект первостепенной важности, реализация которого была поручена Наркомату внутренних дел (НКВД) [Kirichenko 1992: 236–243]. Впрочем, если Сталин и строил планы нападения на Японию, он держал их при себе, доверяя свои мысли только избранным членам Политбюро, таким как Молотов и Берия.

Быстрота, с которой западные союзники достигли договоренности о сотрудничестве с Советским Союзом, тревожила посла Сато. 10 ноября он спросил Молотова, означала ли Московская конференция какие-либо перемены в политике Советского государства в отношении Японии. Молотов заверил его, что все останется по-прежнему. Когда Сато спросил Молотова о Декларации четырех государств, советский нарком резко оборвал его, поинтересовавшись у Сато, что означает недавнее подтверждение Тройственного пакта, провозглашенное Германией, Италией и Японией 15 сентября того же года. Избрав тактику нападения, Молотов смог скрыть от Сато истинный смысл Московской декларации [Lensen 1972: 53].

Московская конференция стала прелюдией к первой встрече лидеров антигитлеровской коалиции на высшем уровне. Но Сталин наложил вето на участие в этом саммите Чан Кайши. Он не считал Китай равным трем другим мировым державам и не хотел, чтобы Чан Кайши вступил с Рузвельтом и Черчиллем в коалицию, которая оказывала бы давление на СССР, вынуждая его начать войну на Дальнем Востоке. Поэтому 27 ноября 1943 года Рузвельт, Черчилль и Чан Кайши встретились в Каире без Сталина. Там они приняли Каирскую декларацию, в которой провозгласили отказ от территориальной экспансии и заявили, что их целью является лишить Японию всех территорий, захваченных ею у других «при помощи силы и в результате своей алчности», и обеспечить возвращение Маньчжурии, Тайваня и Пескадорских островов Китаю, освобождение тихоокеанских островов и установление независимости Кореи.

28 ноября «Большая тройка» (Рузвельт, Черчилль и Сталин) встретилась в Тегеране. На этой встрече Рузвельт и Черчилль наконец согласились открыть второй фронт в Европе не позднее мая 1944 года. Взамен Сталин пообещал вступить в войну с Японией после победы над Германией. «Там же, в Тегеране, наши союзники заручились принципиальным согласием советской стороны объявить войну империалистической Японии после поражения гитлеровской Германии» [Славинский 1999: 327–328; Штеменко 2014: 275; Мау 1955: 164–165]. Также Сталин сказал, что в свое время сообщит союзникам условия, на которых СССР вступит в Тихоокеанскую войну. Вполне вероятно, что Сталин с Рузвельтом уже тогда обсудили в личной беседе условия участия СССР в войне с Японией, но протокола этой встречи не сохранилось. 12 января 1944 года Рузвельт на Тихоокеанском военном совете объявил, что по договоренности со Сталиным Маньчжурия, Тайвань и Пескадорские острова будут возвращены Китаю, в Корее будет на 40 лет введена система международной опеки, а Советский Союз получит в аренду Дайрен и маньчжурские железные дороги; кроме того, СССР будет возвращен Южный Сахалин и переданы Курилы[17]. В Тегеране Сталин с Рузвельтом тайно обсудили особые требования советской стороны; формальное утверждение этих условий было перенесено на более поздний срок [Bohlen 1973: 195; Entry 1955: 24; lokibe 1985, 2: 76–79].

В то же время Сталин потребовал от экспертов по внешней политике представить ему свои соображения по японскому вопросу. 11 января 1944 года руководитель комиссии Наркомата иностранных дел И. И. Майский представил Молотову объемную записку, в которой изложил свое видение общей стратегии Советского Союза по вопросам будущего мира и послевоенного устройства. По мнению Майского, первостепенной задачей СССР должно было стать «создание такого положения, при котором в течение длительного срока были бы гарантированы безопасность СССР и сохранение мира, по крайней мере, в Европе и в Азии». Для достижения этой цели было необходимо, чтобы СССР вышел из войны с выгодными стратегическими границами. Применительно к Дальнему Востоку это означало возвращение Южного Сахалина и передачу Советскому Союзу Курильских островов, отгораживавших СССР от Тихого океана. Однако Майский не считал, что для этого СССР необходимо вступать в войну с Японией. По его мнению, было более выгодно «предоставить “честь” разгрома Японии англичанам и американцам», что «заставило бы США и Великобританию несколько порастрясти свои человеческие и материальные ресурсы». На послевоенной мирной конференции СССР мог бы получить эти территории, «не сделав ни одного выстрела на Дальнем Востоке»[18].

В июне 1944 года в Москву из Токио был вызван посол Я. А. Малик. В июле он представил 73-страничный доклад о советско-японских отношениях[19]. В этом докладе было два важных раздела: первый был посвящен анализу текущего положения, а второй – перспективам на будущее. В первом разделе Малик подробно объяснял, каким образом Япония оказалась в зависимости от Советского Союза. Дело было не только в том, что соблюдение пакта о нейтралитете дало японцам возможность продолжить войну с США, но и в том, что развитие партнерских отношений с СССР стало для Японии единственным шансом выбраться из этой войны. По словам Малика, японцы верили, что смогут обратить себе на пользу конфликт между англо-американскими союзниками и СССР и, когда ситуация на фронте станет для Японии безнадежной, правительство Хирохито сможет ценой значительных уступок Москве убедить Сталина выступить против своих западных союзников. Хотя Квантунская армия все еще представляла собой весьма грозную силу, не было никаких оснований полагать, что в ближайшем будущем Япония нападет на Советский Союз. В конце этого раздела Малик предлагал продолжать сотрудничество с Японией на прежнем уровне[20].

Во втором разделе доклада Малик излагал свои взгляды на будущее советско-японских отношений. Он пришел к выводу, что поражение Японии являлось только вопросом времени. Поэтому он советовал начать действовать до того, как США и Великобритания разрушат Японскую империю. В первую очередь СССР необходимо было обеспечить себе выход к Тихому океану, заняв такие стратегические объекты, как Маньчжурия, Корея, Цусима и Курилы. Во-вторых, нужно было позаботиться о том, чтобы эти стратегические объекты не достались другим странам. Затем Малик перечислил 27 целей, реализовать которые СССР мог, даже не вступая в войну[21].

Вот некоторые из этих целей: решение о вхождении Маньчжурии в состав Китая после получения ею независимости, компенсация за КВЖД, вопрос о том, какова будет роль СССР в системе международной опеки Кореи после получения ею независимости, обеспечение безопасности интересов СССР в Корее, возвращение ЮМЖД, вопрос о Дайрене и Порт-Артуре, возвращение Южного Сахалина, передача СССР всех Курильских островов, денонсация Портсмутского договора, компенсация за Сибирскую интервенцию, участие СССР в оккупации Японии, гарантии соблюдения советских интересов в послевоенном Китае[22].

Во всех трех упомянутых выше докладах, составленных представителями советской внешнеполитической элиты (Лозовским в декабре 1941 года, Майским в январе 1944-го и Маликом в июле 1944-го), прослеживаются две основные общие мысли. Во-первых, это обеспечение безопасности СССР и связанная с ним необходимость гарантировать свободный доступ к Тихому океану. Для достижения этой цели все трое экспертов настаивали на возврате Южного Сахалина и оккупации Курил. Также стоит отметить, что в своем видении послевоенного межевания территорий они опирались не на исторические притязания России, Атлантическую хартию или Каирскую декларацию, а исключительно на стратегические интересы СССР. Во-вторых, все три автора докладов были убеждены, что лучшим способом достижения этих целей для Советского Союза будет неучастие в войне с Японией (хотя у Малика были сомнения на этот счет).

Сталин тоже разделял точку зрения, что послевоенное устройство мира должно быть основано на стратегических интересах Советского Союза, а не на исторических притязаниях. Особенно высоко он оценил доклад Малика. По сути, список целей, составленный Маликом, почти полностью совпадает с условиями, озвученными Сталиным на Ялтинской конференции. Однако советский вождь не согласился с мнением своих советников, что СССР может добиться этих целей, не вступая в войну с Японией.

Малик, Майский и Лозовский этого не знали, но к тому моменту Сталин и Молотов уже приняли окончательное решение напасть на Японию. Летом 1944 года Сталин вызвал маршала А. М. Василевского с Белорусского фронта и сообщил ему, что собирается назначить его главнокомандующим советскими войсками на Дальнем Востоке для подготовки войны с Японией. В сентябре, в обстановке полной секретности, Сталин поручил Генштабу произвести расчеты по размещению и материальному обеспечению войск на Дальнем Востоке. Генштаб завершил проведение этих расчетов в начале октября – перед встречей Сталина с Черчиллем [Севостьянов 1995: 37; Василевский 1975: 552–553; Штеменко 2014: 406; Штеменко 1967: 55].

Пока Сталин втайне готовился к войне с Японией, США начали пересматривать свою военную стратегию на Тихом океане. Несмотря на то что после Мидуэя и Гуадалканала ход войны стал складываться в их пользу, США по-прежнему сражались на Тихом океане, не имея внятной долгосрочной стратегии. Объединенный комитет начальников штабов был так поглощен войной в Европе, что дал двум своим военачальникам – адмиралу Честеру У Нимицу, главнокомандующему Тихоокеанской зоной, и генералу Дугласу Макартуру, главнокомандующему Юго-Западной зоной, – слишком большую свободу действий. Американское наступление на этих двух направлениях диктовалось по большей части обстоятельствами и сиюминутными задачами, а не какими-либо долгосрочными планами. Однако во второй половине 1943 года союзники могли уже с уверенностью прогнозировать исход войны с Германией, и Объединенный комитет начальников штабов принял решение нанести поражение Японии в течение года после победы над немцами. В начале 1944 года силы Нимица приближались к Марианским островам, а Макартур готовился к освобождению Филиппин [Skates 1994: 33–59]. Возникла необходимость в формировании последовательной долгосрочной стратегии, которая позволит победить Японию.

В высшем руководстве американских вооруженных сил имелись разногласия по поводу того, как именно добиться капитуляции Японии. ВМС, возглавляемые флотским адмиралом Эрнестом Кингом, главнокомандующим флота США и руководителем военно-морскими операциями, и ВВС под началом генерала Генри «Хэпа» Арнолда считали, что морская блокада в сочетании с воздушными бомбардировками вынудят Японию сдаться и без наземной операции. Однако начальник штаба армии Джордж Маршалл и его советники были уверены, что для обеспечения безоговорочной капитуляции противника необходимо осуществить высадку на японскую землю. Весной и летом 1944 года было достигнуто компромиссное решение: США проведут наземную операцию, высадившись в индустриальном центре Японии, и в то же время начнут морскую и воздушную блокаду и интенсивные бомбардировки. В июле 1944 года Объединенный комитет начальников штабов утвердил план двухэтапного вторжения в Японию: сначала на Кюсю, а затем на равнину Канто [Cline 1951: 337–339; MacEachin 1998: 1–2].

Важнейшим элементом этого плана было участие в войне с Японией Советского Союза. Однако координация совместных военных действий против японцев оказалась исключительно трудным делом. Попытки Дина получить подробную информацию о намерениях и возможностях Советского Союза ни к чему не привели. Поэтому, когда Объединенный комитет начальников штабов утверждал генеральную стратегию финального этапа войны с Японией на Квебекской конференции в сентябре 1944 года, американское командование вынужденно исходило из предположения, что СССР не будет участвовать в этой операции [Entry 1955: 30–32].