Читать книгу Про то, как враг народов войну выигрывал - Цви Найсберг - Страница 2
ОглавлениеА мы войну без того-сего выиграли…
Одна из любимых фраз отца всех тех довольно-таки явно уж весьма различных лицом народов, что были безо всякой тени сомнения всецело обездолены его ни в чем и никак нисколько не правым отцовством.
Нет смысла пытаться пробить брешь меж дураком и всей его глупостью…
Джек Лондон, «Зов предков».
Товарищи сталинисты, эта книга была написана совсем не по вашу честь.
Да и вообще, самое наихудшее в официально признанной кривде – это как раз-таки именно то, что нет ни малейшего шанса хоть сколько-то славно ее более чем стоически и впрямь этак до чего беспроигрышно переделать в истинно святую правду времен Второй мировой войны.
Автор.
1
Всем нам до дикого скрежета зубовного, без тени сомнения, довольно хорошо же знаком тот дельный и здравый, как и безвременно и безыскусно во всем единственно верный подход ко всему тому свирепо вопиющему и никакими обыденными словами нисколько не передаваемому событию, которое навеки искромсало и искалечило столь невероятное множество простых человеческих судеб.
Вторая мировая война явила собой наиболее беспристрастное проявление всей жесточайшей, более чем обезличено и простецки буднично обнажающей белые людские кости, попросту и невозможной для всяческого обыденного восприятия… зачастую именно той еще немыслимо чудовищной, цивилизованной дикости.
Ну а похуже его могло оказаться одно лишь то, все еще слегка где-то тлеющее впереди – Третье общемировое кладбище.
Да вот от него Господь Бог нас пока еще миловал, однако нисколько он нас пока никак не избавил от всего патетически-помпезного освящения того всенародного героического прошлого.
Даже и современным властям все это попросту так совсем и близко нисколько не нужно. Поскольку если та бескрайне липко лживая, невозмутимо официозная линия освещения всей той всенародно кровопролитной войны и вправду станет выглядеть хоть сколько-то, более чем «беспричинно», иначе…
Нет уж, как оно и понятно – при подобном раскладе тупо бросаться столь неисчислимо многими людскими жизнями, явно так отселе окажется делом более чем прискорбно довольно-таки щекотливым и совершенно беспричинно вовсе-то несвоевременно, весьма и весьма столь многозначительно, до чего ведь только затруднительным…
Ну, а между тем нечто подобное при любом том и впрямь сколь удачно затем еще так сложившемся случае фактически вновь той уж крайне нечистоплотной на руку власти столь основательно и всерьез может ведь совсем невзначай на скорую руку до чего так непременно явно понадобиться.
Ну, а потому она невозмутимо слащаво и помпезно перевоплощала реальную войну и имевших личность героев в тех самых бестрепетно переполненных гордостью за всю свою отчизну безликих защитников родины, на деле начисто же лишенной всякого настоящего материнского лица.
2
А именно потому и все то сколь бесстыдно глянцевое, послевоенное, истово марксистки полнокровное и восторженно героическое переосмысление куда скорее необычайно чудовищной, нежели чем вполне одинаково для всех нас великой беды, и имело тот самый наглядный, можно даже сказать, панорамный вид… сплошной казенной лжи до чего тщательно и небесталанно выверенной кривды.
И это как раз в данном неверно искусственном свете в том самом «бесконечно дорогом и всеми нами любимом СССР» и было уж вполне искренне принято – столь, значится, ярко и красочно освещать «путем строго научного подхода» все те совершенно невообразимые всяческому обыденному человеческому сознанию жесточайшие лихолетья всей той войны.
Истинно великие страдания самых конкретных людей были при этом безоглядно стушеваны, оставались попросту вовсе за кадром, ну а на первое место спесиво и до чего беззастенчиво наглядно разом выдвигался великий энтузиазм поднявшихся на защиту отечества, ведомых коммунистической партией героических масс…
И уж подать все это именно под этаким (вместо живой крови) томатным соусом было задумано, именно дабы всячески еще усладить зоркий начальственный взор, всех тех безразлично тупых, и впрямь объевшихся всеобщим добром бездельников и дармоедов, что почивали на лаврах чужой – не ими, а народом – честно завоеванной славы.
3
И это именно им, без самой малейшей в том тени сомнения, сколь и впрямь несусветно воинственно возжелалось…
Воздать-таки должное бравому солдату, но вовсе не по его вполне доподлинному званию вечно живого (даже вот если и безвременно погибшего) защитника родины…
Ну, уж нет, все те мыслимые и немыслимые почести явно так полагалось воздавать никак не ему, а той аморфной и нисколько никому не ведомой и НЕ ИЗВЕСТНОЙ ЕГО ФИГУРЕ…
А людские кости, которые прямо так после войны еще действительно можно было с той или иной весьма уж довольно большой долей достоверности, хоть сколько-то, значит, затем опознать…
Самописки и без того частенько оставались пустыми и нисколько не заполненными…
Да только время сделало буквально всех их абсолютно непригодными к какому-либо, вполне еще возможному ныне прочтению…
Но и неопознанными – людей при любом раскладе всенепременно следовало и надлежало более чем достойно со всеми почестями перезахоронить, поскольку еще издревле считалось, что война никак не окончена, пока не был предан земле самый последний из погибших на ее полях сражений солдат.
Однако те безлико идейные коммунистические заправилы и в мыслях своих никогда не порывали с прошлым во всей их более чем до чего только непримиримой войне со всем, тем своим, для них, безусловно, именно же совершенно как всегда безымянным, народом…
А не потому ли белые косточки неизвестных, а, следовательно, и безвестных защитников родины так и остались лежать на полях и весях той и поныне необъятной страны, и всех их преступно и беспринципно попросту никак не предали вовсе-то никакому достойному погребению…
Ну, а все те официальные почести героям войны в СССР, явно были чистейшей воды дутой фикцией и полностью во всем безнравственной профанацией.
Настоящие люди были сколь наскоро вычеркнуты из списка погибших, поскольку все те погибшие были одной лишь совершенно так нерушимой живой стеной, доблестно вставшей на пути подлого врага.
Отчаянная храбрость этой стены была непомерной и столь же внеличностной, как и броня броненосца «Потемкин».
То есть если и воздавали большевики почести погибшим на фронтах Второй мировой войны, то только лишь, собственно, в виде неких бестелесных мемориалов немеркнущей славы, в коих отдельная личность и близко никак не проглядывает…
4
Автору никак не хотелось бы разом чернить, кого бы то ни было, однако то-то ведь и оно, что, безусловно, необходимо восстановить вполне достоверную историческую справедливость…
Куда естественнее, да и честнее (пускай даже и скрепя сердце) будет признать бездельниками, трусами и подлецами довольно-то мизерно малую кучку безжалостных большевистских олигархов, а тем обескровленным и подчас бессловесным народным массам все-таки явно во всем воздать по их, отнюдь никак не скромным, заслугам.
«Лев во главе стада тупых баранов, куда значительно лучше, нежели чем целый прайд львов с бараном во главе», – эта та самая любимая поговорка многих убежденных сталинистов, которые, про то уж и близко не ведая, громогласно, во всеуслышание объявляют всю ту, как она есть, настоящую горемычную правду…
Да только была она в их речах сколь безрадостно и безнадежно, подло и помпезно, столь ослепительно ярко, во всех своих сочленениях, полностью, именно что столь многозначительно вывернута фактически наизнанку.
Баран из львов пушечное мясо и смазку для вражеских штыков некогда по-комиссарски бескомпромиссно собственноручно же сделал…
5
Да и самое непосредственное его окружение было ему, кстати, вполне и впрямь во многом столь уж надежно, явно горой под стать.
Поскольку было оно, до конца столь так во всем ответственно следуя своему бессменному вождю, более чем задушевно, смрадно и тошнотворно, нравственно сгнившее…
И были все эти суровые тени пролетарского диктатора столь беззаветно ему до чего давно со всеми своими потрохами раз и навсегда явно запроданы и почти бессознательно всею шкурою преданы, а потому и не задавали они никаких, тогда именно что вовсе-то совершенно лишних вопросов.
В то сплошь и рядом пропахшее уголовным духом время все это было подчас самой жуткой и лютой смерти разом подобно.
Да и вообще, та сталинская власть вся целиком состояла из осатанело невежественных, воинственно бесчестных буквоедов и людоедов.
Они были всезнающей гвардией, никак и ничего действительно постороннего их пролетарскому слуху попросту и нежелающей знать, да и вообще исключительно же знатными богами всего того помпезного советского Олимпа…
Все эти грозные, словно Зевс (по телефону), людишки были, пожалуй, явно похуже любого сказочного, испускающего дым и пламя монстра…
И это именно они беспощадно и пламенно воплощали в суровые будни войны, все те безумно бравые и осатанело верные принципы победы абсолютно любой ценой.
А в связи с тем и строили они разом именно что в одночасье столь немыслимо и нелепо неподъемно разгромные планы всех уж тех разом нагло вторгшихся на чью-то совсем этак нисколько вовсе не их родную землю – группировок противника.
Да только вот, однако, все эти их невежественные броски совершенно вслепую в том самом начале войны и стоили же тогда всех тех рек солдатского пота и крови.
Причем в той столь блистательно идеологизированной и вовсе-то никак и никогда ни в чем нисколько не скромной советской мифологии, все это, как всегда, называлось одними лишь разве что явно, несколько уж не совсем неудачными контрударами.
Да и вообще, главной причиной разгрома и физического уничтожения и плена почти всей своей кадровой армии большевики столь угрюмо объявили некую общую мнимую неготовность буквально всей своей страны к отражению какой-либо вообще вражеской агрессии.
Ее должны были от нее, как оказывается, защищать какие-либо совсем другие более стойкие защитники, поскольку у тех, что тогда были в наличии, дисциплина и впрямь-таки на обе ноги весьма жалко хромала.
А между тем то и близко нисколько не были некие более чем обезличенные людские массы, у всех тех солдат и народного ополчения были вполне настоящие имена и фамилии.
Они только лишь разве что оказались полностью безоружны перед страшным и хорошо организованным врагом, но все-таки самой же бесспорной и настоящей причиной тому было именно то, что Красная армия того времени совсем ведь недавно еще пережила внутренний истинно колоссальный разгром почти так всего своего старшего командирского состава.
А именно это, собственно, и случилось в том самом изуверски зловещем 1937 году.
Ну, а кроме того, те еще совершенно безликие массы бездумно и одноразово более чем бесхозно использовались большевиками именно как средства для достижения некой единственно важной общей цели, взятия моста, одного самоубийственного броска под танк…
И все это именно этак тогда и делалось, причем уж разве что как раз потому, что все те люди для предводителей сталинской орды всегда ведь являлись никак не более, нежели чем грубыми орудиями, бессознательно приближающими их грядущую, истинно лучшую жизнь.
Правда, она имела все сугубо индивидуальные свойства чьего-либо личного сладострастно желаемого блага, но про то массам было знать совершенно никак нисколько, и не положено.
Тот народ вообще можно было довольно легко объегорить, воспользовавшись всей его крайне так наивной бесхитростностью и сущим
безыскусным невежеством.
И все же его вовсе никак нельзя было повести захватывать чужие земли во имя до чего этак столь наглядного улучшения условий именно вот своей личной жизни.
Однако никак не составило бы ровным счетом никакого труда суметь еще делово и умело разом погнать те самые людские массы завоевывать чьи-либо совершенно далекие от всякого вообще их простонародного сознания иностранные государства.
Только лишь и всего, что главной причиной агрессии надо было сходу назвать то самое беспримерно доблестное преображение ко всему разве что исключительно донельзя наилучшему столь давнишне еще скотских условий существования всех тех жителей тамошних неистово зловещих вотчин капитализма.
И ведь во все это они и впрямь уж действительно могли бы поверить, а потому и проникнуться пониманием истинно суровой необходимости рыцарского похода на все то общемировое, давно явно так вконец зажравшееся буржуинство.
Народ был некогда куда сильнее в вере, а потому от него за бесовской идеологией и спрятаться было делом самой первой, можно даже сказать, первостепенной необходимости.
Сладкие грезы светлого грядущего заставляли народ, жующий одну гнилую ботву, во что-то несусветно светлое истово верить, ну а от всего этого его душа и стала ведь через два-три поколения больна и полностью бесчувственна…
Но дух его, слава тебе Господи, пусть и потихоньку, медленно, но верно постепенно восстанавливается…
6
Это чувствуется, в том числе и потому, как понемногу стала действительно оживать русская речь.
Да только для еще более продуманного восстановления всего того, что некогда было утрачено во времена до чего бесславной эры бесноватого большевизма, как и безвременного исчезновения слезливых омовений, по поводу будто бы на редкость разнесчастной судьбы столь беззастенчиво прибедняющейся власти, которой некогда пришлось управлять «несобранным, разболтанным, и совершенно же недисциплинированным народом»…
Попросту было и впрямь этак столь безбожно и безрадостно принято все о том же сумрачно и безо всякого умолку беспощадно глаголить…
Ну а тем лить и лить воду на мельницу сколь искренне кичливого западного самомнения…
Беззаветно преданного великому делу восхваления как раз именно своей роли в весьма славном деле разгрома германского фашизма, а потому и заносчиво твердящего ученикам в школе о том, что русские (а вместе с ними и все остальные народы СССР) во время войны играли на гармошке в обнимку с медведем.
А посему все лавры и почести победителей коричневой чумы 20 века есть исключительно разве что их личная прерогатива.
И уж ясно, чьих это именно слов то был столь на редкость многозвучный и многоголосый сладкоречивый перепев…
Поскольку как раз подобным довольно пагубным образом оно всеми теми солдафонами, прежде-то всего столь мелко дрожащими за честь и славу своего собственного генеральского мундира, и подается на блюдечке всему остальному праздно скучающему миру!
7
Официальная большевистская псевдоисторическая «правда» буквально все на этом свете наспех выворачивает именно что наизнанку, она со всей безукоризненностью «строго научного подхода» вполне доходчиво доказывает, что Иван-дурак был во все те ныне почти былинные времена ВОВ совершенно недобросовестен и недисциплинирован, невежественен, да и вообще непроходимо туп, словно то еще трухлявое полено.
Как и понятно, на западе всему этому более чем охотно верят, а почему бы и нет?
А между тем сметливые господа англичане попросту же, грубо говоря, дали деру из-под Антверпена (да еще и с почти официального милостивого разрешения Гитлера), побросав впопыхах по пути все свое военное имущество.
Ну а российский бравый люд сумел эвакуировать в великой спешке заводы, да и развернуть их за Уралом почти на голом месте.
Вот уж, действительно, кому это еще данное великое дело и впрямь-таки оказалось бы поистине по плечу?
Ну а западным изнеженным цивилизацией европейцам подобные подвиги даже и во сне нисколько так никогда и не снились…
Они были способны на личное геройство, но массы их были пассивны и спасались каждый, как только сможет, ну а в России было принято спасать, прежде всего, всю страну, а лишь затем уж ведь лично себя.
А если кто-либо вовсе вот совсем нисколько не уступчиво думает, что, правя народом железной рукой, большевики столь доблестно сотворили славную во всех тех грядущих веках великую победу…
Ну, так на то, непременно бы, надо прямо и безо всяческих обиняков довольно уж здраво ответить, что все это исключительно нелепая и бредовая чушь!
Именно подобным образом они чуть было не сотворили самое чудовищное всеобщее поражение.
Безграмотность и невежество никак не могли победить военную науку, здраво выпестованную не за одно то несоизмеримо ни с чем бескрайне длительное тысячелетие.
Причем российская военная наука ни в чем не отставала от европейской, да только многих офицеров кого повырезали, кого убили в Гражданскую, а кто уцелел, те с такой родины унесли ноги, спасая жизни своих близких.
Кроме того, коса 1937 года безжалостно выкосила в Красной армии все те инициативные, то есть полностью своей, а не сугубо начальственной головой, мыслящие кадры.
Ну а тупая и надменная суровость безо всякого знания и должного образования совершенно неизменно творит разруху в рядах и сеет панику, а в том числе и посреди всей иерархии командного состава.
Причем все положительные стороны безмерной стойкости и мужества, они были, как правило, только лишь вопреки всему тому истерическому, героически трусливому (безо всяких кавычек) общему настрою…
Везде, где царствовала воинственная сила бездушно серой партократии, попросту не было вообще вот какого-либо места ни малейшему здравому смыслу.
И это именно она и была столь неизменно всецело взбешена буквально любым беспричинно временным промедлением со всяческим, как правило, дьявольски же безумным выступлением строго вперед и только вперед.
Попытки чего-либо вдумчиво делово обсуждать, а также еще и изыскивать время, дабы здраво все взвесить и обдумать, для всех тех безропотно подчиненных большевистским стратегам прямых (не политических) военачальников было чем-либо явно навроде заигрывания с разъяренным быком при помощи всем небезызвестного куска красной ткани.
А между тем былинная смелость подобных бравых наскоков на врага довольно строго объяснялась именно той еще бездушной имперской тупостью, как и полным столь и впрямь осоловелым безразличием к судьбам простых, ровно ведь ничего не значащих для данной власти людей.
В кулуарах панически соглашательских партийных советов беспрестанно денно и нощно велась лютая борьба, причем не с вероломным врагом, что был там, за линией фронта, а с врагом внутренним, своенравно умничающим, а потому и нуждающимся в девяти граммах свинца, как в том самом истинно наилучшем своем от всего сразу излечивающем лекарстве.
Один сущий вред неся, административно-командная система родину грудью нисколько не защищала, а разве что пуще прежнего оберегала свое место в ней ото всех тех, хоть сколько-то еще возможных посягательств со стороны всяческого действительно вполне так до конца разумно проявленного здравого смысла.
Однако для кое-кого именно ее «бравые усилия» и были наиболее решающим фактором в деле сколь и впрямь самого того еще столь безукоризненного отстаивания буквально каждой пяди советской земли.
Точно так же и тот беззаветно ратный труд всего «советского» народа в тылу тоже совершенно вот беззаконно приписывается до чего только беспримерно доблестным усилиям всем нам от века беспроглядно родной коммунистической партии.
А между тем совсем не в суровых репрессиях тут все было дело, а в наивысшей сознательности, нисколько не доступной досужему пониманию со стороны людей, что никак не способны оторвать свой обвислый зад от стула без прямой угрозы увольнения со столь нежно ими, горячо любимой бюрократической должности.
А впрочем, продолжим далее по заданной теме.
8
Конечно, и на Урале тоже тогда непременно имелись кое-какие производства военного типа, но в основной своей массе цеха эвакуированных заводов возводили под осенним дождем и в самую лютую стужу…
Однако для тех неистово поднаторевших во всем своем цветасто осатанелом горлопанстве чинуш любого героизма всегда было мало, да только лишь явно еще беспочвенно мало, им-то было потребно абсолютно уж все, пусть и вообще даже и самое попросту и никак не возможное!!!
Они воинственно отдавали бездумной рачительности устные и безоговорочно суровые приказы, а их невыполнение было чревато неминуемой смертью для всех их и без того безмерно ретивых подчиненных…
И главное, до чего расторопно, они столь неизменно старались буквально вприпрыжку, как можно быстрее на самый тот еще верх доложить о более чем безукоризненном, безупречном, да и безропотном выполнении всех тех исключительно безапелляционных требований и всевластных командных распоряжений…
Для них в том было заключено одно лишь самое простое и прилежное старание под их верховным и до конца досконально во всем продуманном, наимудрейшем руководстве.
И опять же, сущее очернение ныне минувшего сурового прошлого ни в какие планы автора вовсе не входит, ему лишь хочется показать саму суть той войны, как и все недостойные средства, при помощи которых была вырвана с мясом, а не стоящим того здравым умом действительно завоевана – вся эта наша апофеозно-официальная победа.
9
Говоря про то грубо и на самую прямоту, весь тот официально признанный подход к войне – это кроваво красная, беззаветно лживая самореклама членов военных советов, всегда до чего добропорядочно державшихся от линии фронта на некотором отдалении (не ближе 5 километров), по свидетельству Виктора Некрасова в его повести «По обе стороны стены».
Вот его слова.
«У тов. Брежнева очень убедительно об этом сказано. И о том, что они, политработники, всегда на два шага впереди нас были, рядовых офицеров. А я, дурак, думал, что километров за пять от передовой… Виноват. Каюсь. Было бы время, переписал бы „«В окопах Сталинграда“. ». А может, еще и успею».
10
И ведь никак не было в речах «борзописцев дорогого и всеми нами бесконечно любимого генсека» ничего такого, собственно, нового.
Французские историки проявили максимум смекалки, как и здравого околонаучного смысла, дабы задолго до всех этих «златоглавых академиков Анфиловых» буквально в той же благочинной манере безупречно восторженно обелить однобоко великий военный гений огненосца стратега Наполеона.
Современным услужливым переиначивателям всемогуще светлого прошлого было с кого себе брать весьма ведь достойный пример для самого того еще заискивающе бравого подражания, раз их сознание и впрямь было ослеплено чьим-либо исключительно неземным величием.
Вот как доподлинно здраво описывает всемирно известный писатель граф Лев Николаевич Толстой все эти их потуги натянуть «парчу исторической правды» на сколь, несомненно, злой гений Наполеона в его романе «Война и мир»:
«И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам, историками, как что-то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание. Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических
рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик».
11
Важные стоически верно в своей науке подкованные мужи во все времена премудро бряцали восторженными словесами, тем лишь сколь запальчиво оправдывая свой спецпаек, а также и все прочие крайне необходимые для написания всех их «шедевров мысли» благие удобства…
Им ли не громыхать чужою алой кровью добытою славой, так и пыжась при этом всем тем своим абсолютно ведь всесильным люто безбожным безбрежным всезнанием.
Причем сами они подчас до чего и впрямь скромно стояли в тени всех тех ярчайше пышных лавров, что были ими, получены в дар из рук иногда столь гостеприимной и щедрой политической власти.
А уж она безо, всякой в том тени сомнения, всех их прилюдно ими одаривала именно в качестве платы за весь тот до чего усердный и весьма незаурядный эпистолярный труд…
Причем как раз подобным образом оно буквально-то всегда, собственно, и было, обласканные властью деятели гусиного пера с незапамятных времен переписывали историю во вполне до конца подходящих для каких-либо нынешних правителей рамках, поскольку те в ответ их одаривали всеми возможными земными благами, а еще и окружали их вовсе-то именно неземным почетом.
12
И то, кстати, и близко нисколько не ново во всей той исключительно незамысловато грязной политической истории, в которой еще изначально именно подобным образом и было принято обделывать все дела.
Уж кого-то почти искренне при этом было принято, нисколько не утруждаясь при этом какими-либо действительно объективными реалиями века, столь и впрямь благочинно и подчас совершенно вот беспричинно возвышать.
Ну а кого не надо немедля, невзирая на лица, и впрямь-то полагалось стирать буквально в порошок, раз теперича у нас этакая общая линия.
ВОТ, НАПРИМЕР, тот словно гром, среди ясного неба незамедлительно грянувший развал на кровоточащие куски всей той блистательно великой империи Александра Македонского (незамедлительно последовавшей сразу после его кончины)…
Сколь немалым числом древних подхалимов-историков он исторически беспардонно лживо тогда восторженно празднично именовался самым что ни на есть преднамеренным разделом своего царства великим вождем в предчувствии неизбежно скорого своего конца.
Современников, быть может, подобная трактовка более чем безупречно во всем полноценно устраивала, да только нынешняя история – наука предельно точная, и она всегда еще постепенно сумеет докопаться до святой и кем-либо некогда во всем так столь безыскусно преднамеренно затаенной истины.
Вот в точности эдак совсем же недавно был полностью обелен Ричард III, оболганный современниками и впрямь-то, как есть, вознесенный великим Шекспиром на жертвенник вековой исторической кривды…
Горба у него точно никакого не было.
Конечно, в поисках затерянной или тем паче кем-либо во всем злонамеренно утаенной правды надо бы проявлять довольно-таки большую щепетильность, поскольку никому уж вовсе нельзя бросать даже и самую малую тень на всех тех зачастую безымянных защитников нашей не столь и давно бескрайне широкой, единой родины.
Раз именно их светлой памяти мы все как один и обязаны – своим простым физическим существованием.
13
Однако попросту никак невозможно будет того не признать, что намного лучше окажется узнать горькую истину, нежели чем всю свою жизнь без конца и края пережевывать, да пережевывать басни старой, совсем этак нисколько не в меру подслащенной советской лжи.
На тех же немцев в Европе никто искоса не глядит и никто в них пальцем не тычет, как на диких заклятых вандалов, лишь потому, что некогда они жестоко развязали кровавую бойню, – зверски изничтожив при этом миллионы и миллионы гражданских людей.
В свое время всем представителям той столь делово и незамысловато преступно вот саму себя громогласно провозгласившей таковой высшей расы был доподлинно преподан весьма достойный и славный урок, как и куда им соваться, вовсе-то никак совершенно не следовало.
Ну а того с них навеки более чем, ясное дело, вполне ведь отныне и вправду довольно.
Ну а если наших предков попросту бесстыдно и подло обманули, наобещали им сладкую жизнь, добро и свет…
Разве оно непонятно, что дело это и близко нисколько не схоже с тем напыщенно и эгоистически до чего только беззастенчивым возвеличиванием своего собственного, наилучшего же из всех существующих на этом свете народов…
В России звериный национализм в массах явно бы нисколько не прижился.
Однако допустим, что Советская Россия действительно могла, будучи поражена проказой осатанелого большевизма, истинно по-братски обнять в медвежьих объятьях социализма весь тот необъятно широкий западный мир.
И уж если подобный факт, будет признан во всем до конца исключительно официально, то чем это сегодня все те вовсе не вчерашние грехи промозгло серого, да только крайне при всем том отчаянно ведь острого умом большевизма и вправду действительно сумеют неистово взбаламутить мутную воду не столь далекого прошлого?
Неужели и впрямь нечто подобное разом еще сможет испортить дипотношения России со всеми ее западноевропейскими соседями?
14
И разве можно то хоть сколько-то и далее скрывать?
Между буднично проявляемыми действиями истых приверженцев нацизма и коммунизма было чрезвычайно много безрадостно общего, кроме разве что чего-то ведь одного.
А именно как раз того самого, что целый миллион советских солдат даже и под прямой угрозой расстрела никак нельзя было принудить сотворить все те зверства, к коим их чудовищной силой, в конце концов, принудил тот истинно заклятый во всех грядущих веках Нацистский Рейх.
И это уж именно те вполне до конца так продуманно созданные им условия содержания наших военнопленных, как нечто вот иное всецело еще поспособствовало развитию в них свирепых инстинктов сущей бесчеловечности.
А между тем все те подчас напрочь обезвоживающие саму людскую душу обстоятельства пребывания советских военнопленных в суровом немецком плену могли бы между тем оказаться уж в корне иными, подпиши СССР и впрямь-то до чего только надлежащие тогда для их подписания международные соглашения…
Они бы при таких условиях впрямь, как по накладной, бесперебойно получали все посылки Красного креста, и с ними немцы вовсе никак не отважились бы обращаться совсем, как с животными.
Поскольку, ясное дело, тогда явно вот еще бы существовал некоторый международный надзор над всем так или иначе происходящим в лагерях советских военнопленных.
И эти лагеря, кстати, еще с самого начала войны были нисколько не счетны, словно звезды на небе, и, главное, те пленные никак не считались охранявшими их оккупантами вообще, ведь хоть сколько-то за настоящих людей…
Ну, а если бы положение военнопленных советских солдат не было бы столь ужасающе плачевно, то, как это вот тогда удалось нацистским агитаторам поставить солдатские массы под ружье под почти все тем же красным знаменем лютого нацизма?
Медленная и мучительная смерть или служба на благо врагу, уж кто это вообще был в том виноват, что советскому солдату попросту было жизненно необходимо принимать решение и, кстати, непременно еще отдавать самое так определенное предпочтение сделанному им выбору?
А между тем тот вовсе недосужий выбор буквально-то для каждого человека, жизнь или верная смерть, частенько более чем невольно совершается именно в пользу продолжения жизни, и с этим ничего ведь никак совсем не поделаешь.
15
Так что вовсе нисколько нечего столь откровенно поражаться всем тем невообразимо невероятным масштабам всего того массового предательства, как и тому, что столь немыслимо много людей тогда разом оказалось где-то совсем явно невдалеке, в тех других совсем близко-то с нашими, – соседствующих окопах.
Причем уж наиболее заглавной всему тому первопричиной было именно то, что большевизм – это фактически тот еще вывернутый наизнанку нацизм, и с той же точностью это можно бы сказать и прямо наоборот.
Попросту говоря, нацизм и коммунизм – это именно те две полностью равные половинки одной и той красно-кровавой идеологии, совершенно не признающей за человеком никакого права на существование из-за каких-либо его чисто внешних признаков, не имеющих к его внутреннему естеству ровно так никакого существенного отношения.
И главное, то еще и впрямь столь безоговорочно полностью ясно, что это именно люди, искренне близкие по своим фанатическим убеждениям ко всей той руководящей элите, и могли тогда за здорово живешь сколь безапелляционно занять нисколько совсем не подобающие им места в управлении государством, а в частности, и в армейском корпусе.
Внутри политически злокачественных опухолей на теле всего этого мира, Третьем Рейхе и СССР, явно так имелись чиновники, безыскусно державшиеся от линии фронта, как можно только подалее, зато до чего и впрямь навязчиво смевшие лезть с советами к тем, у кого над головой все время рвались и рвались снаряды.
16
В суровых реалиях СССР (учитывая лишь ему и свойственную государственную действительность) все это неизменно выглядело намного так во всем значительно хуже, чем это было в Германии, и именно в связи с этим гитлеровцы и прошагали своим бравым, сколь неробким шагом от всех тех весьма неблизких окраин почти что так до самой Белокаменной.
Однако то самое неудержимо стремительное продвижение немецких частей строго на восток было и впрямь исключительно неразрывно связано именно с тем обстоятельством, что крайне недалекая в деле насущного проявления элементарной житейской логики административная система попросту гнала и гнала свой народ строго на запад.
Ну, а враг беспрестанно крошил все эти солдатские массы в труху, зачастую безо всяких больших своих потерь.
17
А между тем, какая бы чудовищная силища на нас сколь внезапно бы не ни поперла, впрямь-таки сходу скомкав все наши войска, а все равно свои полуобескровленные части можно было бы и несколько рассеять, спешно создав в тылу у безудержно прущего вперед противника весьма чувствительно разящие врага столь многочисленные партизанские отряды.
У всякой армии обоз – это и есть его наиболее слабое место.
Да и вообще, гнать вперед и только вперед современные войска в случае внезапного вражеского нападения могла лишь та пресловуто всенародная политическая система, что своих от чужих с большим трудом и разве что где-то совсем этак вблизи себя различала, поскольку все ей были полностью одинаково не свои…
Она сколь и впрямь всеобъемлюще безоглядно стремилась к одному разве что только беспримерному расширению всех своих и без того необъятно широких границ, как и самому беззастенчивому перерождению всего этого мира под флагом именно той своей до чего только старательно перемалывающей людские кости штампованно аляповатой идеологии.
Ну, а с умом и честью защищать свои собственные государственные границы она ведь попросту никак так совсем не умела, да и вообще, нисколько уж не могла.
И было все это как раз именно так, а не иначе, поскольку в ней слишком глубоко был заложен хищнический инстинкт, а потому и атаковать было единственно верным, с ее точки зрения, средством защиты от подлого агрессора, как есть ведь посмевшего посягнуть на вотчину единственно во всем верного по своим идеям марксизма.
18
А может, все-таки вполне было достаточно всего-то навсего несколько ниточек магистралей сходу немедля перерезать, мосты вовремя подорвать, и все – конец блицкригу?
Да только вот, однако, чего-либо подобное было бы явно совершенно никак не по-советски.
Тут, понимаешь ли, даешь незамедлительное контрнаступление – и баста!
А между тем любые выступления войск куда-либо вперед и только вперед надо было осуществлять со всем тем вполне зрелым, светлым умом и безо всякой той и впрямь-то остекленевшей в глазах панической истерии.
Ведь, и вправду, делать подобные вещи следовало вдумчиво, рассудительно, а не безумствующе безрассудно.
А еще и надо было при этом вполне так вовремя призадумываться о сколь злосчастной судьбе всех тех войск, безо всякой пользы загубленных в результате чересчур далекого прорыва обороны отнюдь вовсе нисколько и не глупого противника!
В 1942 году именно при подобных трагических обстоятельствах и попал в плен генерал Власов.
Причем, несмотря на то, что был он искренне верным долгу сталинским выдвиженцем, да только уж все равно было бы то сколь вот несказанно лучше, кабы он так и продолжил службу своей родине на единственно верной ей стороне – его бесспорные полководческие таланты могли еще принести стране весьма значительную пользу.
Причем надо бы и то весьма непосредственно разом учесть, что довольно-то многие другие сталинские соколы были во всем своим явным задаткам еще только разве что значительно похуже его, и весь тот вред, причиненный ими своей стране, был несоизмеримо крупней и всецело весомей.
Их мысли черным дегтем мазали всякое подчас жизненно необходимое отступление, как и полностью планомерно продуманное создание весьма же четкой линии должной обороны, а это на современной войне и есть то самое наивысшее преступление супротив всех своих бравых защитников.
Полное незнание истинных батальных реалий, пребывание в своем собственном мире идеологически верно выверенного угара…
Все это и создавало крайне настороженно удушливую атмосферу более чем беспрестанного сивушно упоенного перегара всяческих отчаянных наступлений на пятки врага, который тем временем улепетывать восвояси вовсе-то и близко нисколько и не собирался.
19
А между тем даже и перед тем, как одной отдельной дивизии этакий суровый приказ наспех рубя с плеча спешно вот отдавать…
Вот куда-либо еще довольно далеко вперед на новые позиции всеми силами разом выдвигаться, нужно было еще совсем уж и близко, нисколько не скупясь при этом на время, буквально так все до чего и впрямь досконально обдумать.
Мысленно взвесить все препятствия и преимущества, сопоставить топографию местности с расстановкой сил, причем как своих, да так и противника, а иначе из всего этого могло выйти одно лишь пустое и совершенно бессмысленное разбазаривание как техники, а в том числе и, действительно, между тем истинно храбрых людей.
И вот они, те разве что лишь недавно милостиво разрешенные к их опубликованию слова великого белорусского писателя Василя Быкова.
Его повесть «Карьер» более чем наглядно повествует о наиболее главной задаче всех тех безразмерно распухших до невозможности штабов —, порождать сущие горы в дальнейшем (в стратегическом плане) вовсе так явно именно что бесполезной бумаги.
Василь Быков, «Карьер».
«– Да ну их, этих щелкоперов! – снова повысил голос Желудков. – Терпеть не могу. И на войне не терпел. За что их уважать?
Бывало, если какая операция намечается, сроки ведь ужатые, так эти штабы на бумаги все время и угробят. Месяц с бумажками возятся, графики чертят, перечерчивают, утверждают и согласовывают. Потом ниже спускают, опять чертят и согласовывают и так далее. А придет, наконец, к исполнителю, в полк или батальон, времени и не остается. Комбату некогда на местность взглянуть, где наступать будут, до атаки час светлого времени остается».
20
Причем это как раз из-за подобного рода невозмутимо заоблачных планов самое начало той войны великая страна и встретила во всеоружии еще изначально более чем безрадостно бесплодной попытки и впрямь-таки нахрапом отчаянно и бессистемно вытеснить подлого врага именно туда, откуда он к нам столь внезапно и более чем безрассудно разом пожаловал.
А между тем явным результатом подобной откровенно безбожно простецкой тактики и стало то немыслимо беспардонное продвижение немецких войск в самую глубину всей той и впрямь как есть подверженной плотской любви ОТЦА И КРОВОПИЙЦЫ НАРОДОВ сразу и впрямь так затем до чего незатейливо бывшей советской территории.
И надо бы тут именно про то столь весьма же скабрезно и желчно заметить, что все ведь на свете грандиозные поражения неизменно оказывают САМЫЙ ЧТО НИ НА ЕСТЬ тяжелейший психологический эффект.
Смело наступать, да и прямо в лоб отчаянно атаковать можно было лишь в том единственном случае, коли тебе и впрямь, то более чем безукоризненно ведомо, а чего это вообще, значит, творится на вверенном тебе участке фронта.
Ну, а коль скоро сквозь мутную нетрезвость только-то и хватит у главнокомандующего ума после трезвона телефона встать во фрунт, да и столь послушно жизнерадостно отрапортовать о том, что все давным-давно готово к тому самому до чего и впрямь долгожданному широчайшему наступлению…
И оно начнется, и будут бессмысленно гибнуть люди, поскольку без тщательно выверенных на карте точек удара всякое наступление превращается в простую свалку, причем картина всеобъемлющего хаоса сопровождала почти все большие наступления Красной армии.
А между тем бравыми кавалерскими наскоками можно было разве что вот сгоряча своему врагу лишь довольно посильно уж невзначай на скорую руку во всем до чего откровенно так подсобить.
В самой великой спешке столь необдуманно затеянное, а заодно так же и выражающее одно лишь явное залихватское желание надрать бы да поскорее уши наглому агрессору может уж подчас оказаться выгодным разве что одному тому проклятому врагу, а особенно если он свое дело действительно твердо знает.
21
Этак-то недолго и собственные части морально во всем столь безнадежно ослабить и разложить, причем еще ведь задолго до подхода живого противника столь отважно их, полосуя осатанело тупым их изматыванием по пути к фронту пешком, да и сущей же безостановочной бестолковщиной.
Ну а еще и той, как и понятно, несусветно зримой беспрестанной неразберихой…
То есть, те гражданские люди, что были лишь разве что вчера из родного двора наспех позваны в армию…
Все они пока живы-здоровы, да только заспаны и не поевшие они толком, затасканные в дороге и сутолоке, а потому и бросать их сходу в бой – значило разве что отдать их на заклание фрицам, и ведь никого они не убьют и ничего не остановят, а попросту даром полягут все, как один…
Но отчетность есть отчетность, а потому все новоприбывшие войска совершенно незамедлительно следовало бросать на затыкание прорех в весьма уж исключительно, надо сказать, протяженной линии фронта.
А, кроме того, при советской системе многоглавого, а все-таки совершенно отчаянно при этом бестолкового командования, понять, где свои, а где немцы, было порой очень непросто, раз все подчас столь отчаянно перемешивалось во времена всякого до чего и впрямь сумасшедшего натиска того самого массивного, словно слон в посудной лавке, массового наступления.
Ну, а потому те же танки порою куда поболее своих давили, нежели чем истинных лютых врагов.
Ну а в самом начале войны тем более сущая разноголосица иступленных криков, раздающихся откуда-то явно разве что издалека, столь бесшабашно призывающих солдат умирать за родину, попросту подчас убивала в них саму веру в грядущую победу.
Без сомнения, ум простого человека, он уж разве что лишь нисколько не развит, но то еще вовсе не значит, что он у него принципиально отсутствует вообще.
Вот ведь всему тому в подтверждение слова, взятые из дневника деда автора Спиртуса Бориса Давидовича.
«Помню такой характерный эпизод. Мне позвонили из облвоенкомата и попросили выступить на вокзальной площади перед бойцами четвертой армии, которые отступали от румынской границы в сторону Донбасса, но отбились от своих частей и попали в Крым. «Только учтите, – сказали мне, – когда будете читать лекцию, что, по их мнению, у нас ничего не осталось, и война фактически уже кончилась». Когда я увидел эту толпу небритых людей в потрепанных шинелях без поясов, то разозлился и стал говорить с большим подъемом, стараясь воздействовать на их души. Я доказывал им, что война только начинается, наши силы неисчислимы, и победа будет за нами. Сам был поражен, как эти люди преображались у меня на глазах. Я понял, что, несмотря на тяжелое положение, на пережитые беды, они способны творить чудеса, если их воодушевить и умело ими руководить. Когда кончилось мое выступление, они дружно прокричали «Ура!» и стали задавать мне вопросы. Один из них задал два каверзных вопроса.
1-й вопрос: «Почему мы все время отступаем, не принимая боя? Только займем новые позиции, начинаем окапываться, как получаем приказ отходить дальше».
2-й вопрос: «Почему мы не видим ни одного командира больше, чем с кубиками? Старшее начальство уезжает, оставляя нас на произвол судьбы».
22
А все потому, что умные командиры понимали, что пользы от подобного рода позиций будет, ну совсем не ни на грош.
Ведь если враг уже где-то сзади, его просто незачем тут далее сдерживать, так только в окружение или, чего доброго, еще хуже, в плен к фрицам буквально сразу и попадешь.
Да и вообще, когда то самое безотлагательно спешное и заранее во всех его деталях и близко вовсе так совсем не обдуманное наступление всею своею кровью разом захлебывается, да и безо всякого промедления разом превращается в бешеный панический драп…
Причем при советской системе командования самыми первыми более чем незамедлительно драпают именно те самые сурово насупленные отцы-командиры…
В конечном итоге при подобном ходе дел армию ранее пуль врагов всенепременно настигает сугубо внутреннее «ржавое» разложение.
Ну, а заняли бы наши войска в 1941 году чисто оборонительную позицию безо всяческих тех заранее же обреченных на самое так неминуемое поражение бессмысленно и отчаянно осатанелых контрнаступлений, авось и за два более легких года пятилетний план по разгрому фашистской Германии… и впрямь-то еще досрочно с великой честью бы как-нибудь выполнили…
Да только по адскому плану тех яростно и днем, и ночью бездумно бдящих очей непримиримо и фанатично бескомпромиссной коммунистической партии всему тому явно должно было еще происходить разве что с боем, как и немыслимо показным отчаянным рвением.
23
А между тем в том самом случае, коли бы наши части всеми теми стройными рядами столь поспешно разом еще отступили, то, вот он вопрос так вопрос, а сколько именно народу в немецкий плен безо всякого боя никак уж тогда совсем не попало…
Да еще и впрямь, словно мышь в темный мешок, а самоотверженно продолжили бы те бойцы воевать и бить фрица…
Причем всему тому должно было еще осуществляться и совсем безо всяческой грозной тени всего того весьма самодовольного сумасбродства, а это именно с ним некоторые бравые большевистские воители попросту до чего иезуитски злокозненно и чеканили шаг смерти своих собственных войск, направляя их тупо вперед на убой…
Главное для них было разве что именно в том, чтобы их воины врага никуда далее и близко не пропустили.
Ну, а сами уж чьи-то чрезвычайно мелко суетливые жизни были столь начисто более чем откровенно совершенно бессовестно вычеркнуты из всякой сметы, и были, они и впрямь-таки столь сметливо заранее сняты со всякого воинского довольствия.
И главное – всем тем напрасным и гибельным шапкозакидательским демаршем сгубили тогда буквально-то скольких вполне ведь основательно (еще до всякой войны) хорошо обученных бойцов, ну а смена им пришла вовсе-то совсем так нисколько не та…
Не в смысле общечеловеческом, а разве что в смысле самой той еще изначальной своей воинской подготовки, как и вообще, всяческого вполне правильного и разумного понимания самых «разнокалиберных» свойств всей той нынешней современной войны…
В условиях теперешнего нашего всеобъемлющего техногенного фактора было бы отныне никак не достаточно одного явного наличия в душе солдата яркой искры личной храбрости, нужны были еще и знания, и опыт, где, чего и как еще может вдруг выдать залп и этаким макаром в щепы разнести чью-либо принципиально тупую пролетарскую самонадеянность…
Кадровиков, их и без того свои бдительные чекисты частенько приструнивали, а то и весьма основательно «заботливо» по-хозяйски постреливали за все то, надо бы прямо сказать, донельзя вредное умничанье, довольно запросто переименованное ими в малодушие и трусость…
24
Да и тот навеки легендарно «отеческий» приказ «ни шагу назад» был не только исключительно весьма ведь незамысловато жесток, поскольку был он также и столь немыслимо слепо преступен, а потому и суждено уж оказалось ему некогда и впрямь-то разом внести в быт отступающих частей явный элемент, вмиг иссушающей душу трусости.
Сзади, как оно оказывается, тоже был вовсе не тыл, а смерть или, в лучшем случае, отсроченная смерть – штрафбат.
Отступавших там нисколько не жаловали – считали чуть ли не за предателей…
Ну а судьи-то кто?
Да уж, собственно, говоря, именно те, кто в том никак не расплывчатом виде, определив все параметры наиболее основной и главной цели всей своей суровой борьбы, попросту всею душою стояли именно за то безупречно верное сохранение истинно незыблемых и неприкосновенных основ всего того и поныне точно так существующего общественного строя.
А потому, подпирая сзади линию фронта, верные своему бравому делу «защитники социализма» очень так всегдашне любили, чеканя при этом буквально каждый свой слог, сколь ведь свирепо сверкая при этом глазищами, яростно читать суровую мораль солдатам и офицерам переднего края.
И они столь рьяно при этом явно старались буквально уж полностью всеми силами оправдать доверие коммунистической партии, пославшей именно их на это ратное поприще, а не кого-нибудь совсем для того и не подходящего другого.
А партия та после всех тех столь частых очисток и впрямь во всем отныне была беззаветно предана делу Ленина под руководством товарища Сталина.
Ну а под его столь строгим и праведным руководством и
рушилось разом все, так и вся. Однако тем доблестным мастерам кулачного боя (в тихом тылу) со своим народом воевать, всегда было намного сподручнее, как и во всем на редкость явно привычнее.
И ведь вовсе никак не иначе, а только лишь в этом и были они столь неизменно басовито деловиты, а также и совсем не безгласно вопиюще сноровисты…
К тому же именно посредством данной хлебной и сытой должности и от того всепоглощающего адового пекла было значительно весьма вот далече – небось, немец не искалечит, не испепелит, не изжарит…
25
А потому ловить и расстреливать трусов и паникеров и стало тем еще бравым делом всяческого разнообразного рода заплечных дел бравых моралистов…
И это именно они и заняли позицию отчаянных радетелей и заступников за весь тот от века им родимый край, а потому и начали они сражаться более чем недвусмысленно смертоносными резолюциями буквально за каждый сантиметр советской земли.
А потому и указ Сталина «НИ ШАГУ НАЗАД» был, собственно, вполне так лаконичным призывом лечь костьми на пути врага, а никак так не победить его в ратном бою…
И этот беспрецедентно преступный в истории всех войн приказ начали применять к действию еще с того самого августа 1941-го года, попросту вот тогда его, официально повсюду вывешенного в войсках, нигде пока уж вовсе нисколько и не наблюдалось.
Однако во всех инструкциях для армейского начальства данный приказ был оформлен в те самые исключительно безапелляционные, не терпящие никаких возражений рамки ничем не сгибаемой воли вождя, да и было оно, кстати, с этим лозунгом всецело до чего только досконально вполне ознакомлено.
И есть ведь тому более чем яркий пример из книги военного корреспондента «Красной Звезды» Василия Гроссмана «Жизнь и судьба».
«Знаете приказ: «Ни шагу назад»? Вот молотит немец по сотням людей, а стоит отвести их за обратный скат высоты, и люди будут в безопасности, и тактического проигрыша никакого, и техника сохранится. Но вот есть приказ: «Ни шагу назад», – и держат под огнем, и губят технику, губят людей.
– Вот-вот, совершенно верно, – сказал Бова, – в сорок первом году двух полковников к нам в армию из Москвы прислали проверить этот самый приказ «Ни шагу назад». А машины у них не было, а мы за трое суток от Гомеля на двести километров драпанули. Я полковников взял к себе в полуторку, чтобы их немцы не захватили, а они трясутся в кузове и меня просят: «Дайте нам материалы по внедрению приказа „«Ни шагу назад“… »… Отчетность, ничего не поделаешь».
26
Отчетность во всем, подотчетность и явное уж вприсядку заискивающее перед всяким высоким начальством мучительно вкрадчивое низкопоклонное очковтирательство…
И главное, тут было именно в том, чтобы все, значится, шло по единому плану и буквально безо всяких излишних задержек.
Ну и скольких человеческих жизней те бумажки, где-то в тыловой тиши бездумно и многослойно составленные, нашей тогда еще всецело общей отчизне… на самом-то деле, поистине стоили?
Бумажные планы били по рядам наших солдат и впрямь этак сколь значительно похлеще вражеских пуль.
И как это вообще только могло вот затем восприниматься многомиллионными массами в серых шинелях?
А солдат между тем и близко никак не дурак, а потому дело ясное – все-то он себе на ус враз мотает, и, кстати, более чем закономерные выводы он уж, поверьте, всенепременно еще всегда, собственно, сделать сумеет.
27
Вполне естественно, что тот повседневно им наблюдаемый дикий кавардак поначалу действует на него крайне угнетающе, ну а затем и впрямь беззастенчиво разлагающе!
Кавардака никакого не было, все о нем праздные разговоры – сущие происки ярых врагов развитого социализма?!
Да нет, ведь поскольку
это, ему и было именно уж суждено всецело стать самой неотъемлемой частью всего-то как оно только есть большевистского краснознаменного бытия, и был он, кстати, именно таков, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
Вот он, тому до чего и впрямь исключительно яркий и наглядный пример из рассказа Владимира Тендрякова «Донна Анна».
«Это было началом нашего отступления. До Волги, до Сталинграда…
Я видел переправу через Дон: горящие под берегом автомашины, занесенные приклады, оскаленные небритые физиономии, ожесточенный мат, выстрелы, падающие в мутную воду трупы и раненые, лежащие на носилках, забытые всеми, никого не зовущие, не стонущие, обреченно молчаливые. Раненые люди молчали, а раненые лошади кричали жуткими, истеричными, почти женскими голосами.
Я видел на той стороне Дона полковников без полков в замызганных солдатских гимнастерках, в рваных ботинках с обмотками, видел майоров и капитанов в одних кальсонах. Возле нас какое-то время толкался молодец и вовсе в чем мать родила. Из жалости ему дали старую плащ-палатку. Он хватал за рукав наше начальство, со слезами уверял, что является личным адъютантом генерала Косматенко, умолял связаться со штабом армии. Никто из наших не имел представления ни о генерале Косматенко, ни о том, где сейчас штаб армии».
28
Да уж, поистине достойные были некогда генералы в той столь нарочито старательно очищенной от всякой скверны самостоятельных дум и личной ответственности Краснознаменной армии!
Мало-то в ней тогда оставалось тех кадров, которые при любых обстоятельствах были всею своей суровой самодисциплиной, без тени сомнения, приучены, брать всю ответственность строго уж на себя, думая при этом именно своею светлой головой, да и при случае были бы явно готовы за все разом еще пред воинским трибуналом ответить.
Все в той доблестной армии отныне теперь полагалось делать исключительно массово и лавинообразно аврально, да еще и между тем явно же возлагая надежды на один лишь безумно и беспрестанно яростный общечеловеческий фактор…
Причем любая здравая инициатива была нынче более чем принципиально наказуема, да даже и в случае более чем наглядного, видимого успеха…
Хотя, как оно и понятно, что в результате неистово смелой победы здравого смысла над той нисколько не в меру ухватистой штабной воинственной тупостью, шибко грамотного командира попросту могли отправить на верную погибель, а не расстрелять…
Да и вообще, тогда, после всех тех злокозненно въедливых и широкомасштабных чисток во всем том еще довоенном армейском корпусе более совершенно попросту не было никакого прежнего числа командиров, которые все бы решали именно сами, без той более чем бесцеремонной и крайне во всем навязчивой подсказки сверху.
Красная армия почти уж перед самой войной была варварски омыта чудовищной кровью, до самого так блеска всецело очищена от почти всех действительно профессионально знающих свое дело военных.
При той неистово и никак не кособоко проведенной в 1937 году хирургической операции по удалению у нее весьма значительной части «костного мозга» была ярой пятой НКВД раздавлена не одна та бледная как сама смерть воинская оппозиция Сталину, но и многие настоящие умные люди, просто кое-кому столь нелепо попавшиеся под руку.
И вот на место тех настоящих кадровых военных были тогда посажены марионетки, которыми вождь мог шевелить, словно пальцами на своей руке.
И это ведь разве что сталинской скороспелой выпечки генерал и мог столь более чем недвусмысленно догадаться, раздеть своего адъютанта догола, а все свои личные шмотки попросту выкинуть, а то и вообще их где-нибудь в великой спешке именно что зарыть.
Генералы бесславного образца 1937 года вообще были на одну веселую свадьбу наспех-то более чем недвусмысленно ряжены.
И, кстати, строго учитывая весь их сколь немыслимо яростный по-пролетарски праведный дух, и было уж им еще самою злодейкой судьбой столь повелительно предначертано, собственно, этак и поступить при одном том отчаянно ноющем в самой глубине чьей-либо неказисто серой душонки сущем скверном предощущении, непременно и вправду вполне еще возможного грядущего плена.
29
Ну а маршалы и подавно были людьми столь во всем неприметно безликими и отчаянно недалекими, исключая, быть может, разве что одного того бывшего полковника царской армии – Шапошникова.
Недаром в тот момент, когда все планы экспансии коммунизма в Европу попросту сходу с великим грохотом разом так рухнули в сущее небытие, товарищ Сталин именно его и сделал начальником генштаба, пока, конечно же, звезда удачи не стала до чего искренне вновь ему улыбаться всем своим волчьим большевистским оскалом.
Причем все те совершенно иные бравые пролетарские воеводы завсегда были на более чем запредельной высоте ото всех тех сколь немыслимо простых солдат, и это, прежде всего, было касаемо одного лишь их беспорочно и беспочвенно вознесенного на самый верх статуса, а вовсе-то никак не различия в уровне менталитета и интеллекта.
Вот какие слова о Жукове говорит, без тени сомнения, великий писатель, все свои силы отдавший более чем достойному и достоверному освещению всей той военной поры, Василь Быков, «Долгая дорога домой»:
«Вечером один из больных, артиллерийский капитан, который воевал в составе 1-го Украинского фронта, рассказал, как командующий фронтом Жуков осенью 1943 года ликвидировал немецкий прорыв под Житомиром. Носился по боевым порядкам частей на своем неизменном «виллисе» в сопровождении бронетранспортера с головорезами-автоматчиками на броне и автомобиля, в котором сидели чины военного трибунала. Там, где замечал малейшую растерянность или подавленность, приказывал автоматчикам схватить первых же попавшихся под руку солдат или офицеров и расстрелять их на месте. Из карманов еще теплых трупов трибунальщики доставали документы и оформляли приговор. Что ж, маршал сам никого не убивал и приговоры трибунала не подписывал, а это делали другие – по всем правилам военной юриспруденции.
Великий был маршал!»…
Да уж, этого у него точно никак не отнимешь, а ведь это именно под его сверхгениальнейшим руководством столь чрезвычайно много бед понаделало и сотворило то самое панически удирающее в тыл начальство, без чьей высочайшей санкции никто попросту совершенно так вовсе не смел любой мост загодя успеть, именно что вовремя подорвать.
А потому немецкие танки перли и перли вперед безотказно и полностью результативно, разом захватывая новые и новые плацдармы, а еще и заодно доводилось им это делать довольно-то явно до чего беспечно, радостно и беспрепятственно…
Армия тем более гниет с генерала, если уж тот буквально до колик в брюхе боится гнева своего тылового маршала…
30
Так что если тот, преступно не протерев глаза, полуосмысленно медлит с тем самым жизненно важным и нужным приказом, который столь неукоснительно следовало еще уж отчаянно срочно, затем исполнять…
Отсутствие трезвого взгляда на вещи губит морально армию задолго, прежде чем это произойдет чисто физически.
И это именно тот заносчиво невежественный, безграмотный старшина всего ведь того несметного сталинского войска, бригадный генерал от большевистской орды Жуков, и поставил всю свою армию на колени пред вовсе (как оно впоследствии оказалось) никак не всесильным нацистским агрессором.
Ну а последний совсем безо всяческих проволочек наскоро перерезал провода, по которым и впрямь еще могла прийти в войска резолюция, до чего милостиво разрешающая им приступить к самой незамедлительной обороне всех своих рубежей, нисколько при этом никак не опасаясь поддаться на все те столь немыслимо бесчисленные вражеские подлые провокации.
А между тем это как раз подобного рода распоряжение и было столь и впрямь-то до чего сурово всем тем войскам исключительно так всецело жизненно необходимым.
Ну а потому и должны были все те главные военачальники страны никак ведь вовсе не беззвучно и про себя, а столь и впрямь громогласно (через все те имеющиеся громкоговорители) его вполне уж заблаговременно и довести до сведения буквально-то каждого отдельного рядового.
Раз без чего-либо подобного попросту никак нельзя было приступить даже и к самому тому еще началу каких-либо хоть сколько-то вообще и впрямь уж довольно-таки существенных оборонительных мероприятий.
Через каких-то восемь часов после самого явного начала всей нацисткой агрессии то было несколько довольно-таки поздновато.
Вот и писатель Карпов, прошедший всю войну разведчиком, задолго еще того, как он стал членом ЦК партии, в самой наилучшей своей книге «Взять живым» вопрошал:
«Теперь не допустит, – печально и тихо сказал танкист. – Раз услышал, что комиссар приказывает, будет стоять до конца. Подвиг совершает! – танкист истерически засмеялся, тут же заплакал, стал бить кулаками снег и надрывно выкрикивать: – До каких же пор так будет? До каких? В июне нам не позволили машины вывести: приказ – не поддаваться на провокацию. И что же? Многие танки сгорели в парке. Вот, смотрите, он тоже не поддается на провокацию, этот дурак!»
А тем временем подлый враг все пер и пер, пожирая своей военной силищей все новые и новые квадратные километры советской земли…
Ну а тот бесславный герой сталинского романа со всей краснознаменной армией, маршал Жуков, до чего бесцельно и безвольно находясь во главе всей армейской верхушки, 22 июня все никак и никак нисколько не мог отдать войскам простой и четкий приказ – открыть по врагу огонь.
А то те самые командиры отдельных частей даже и не знали, война ли это или провокация, на которую начальством было безоговорочно велено нисколько так вовсе совершенно не поддаваться.
31
Но даже и дав людям четкую и более чем отчетливую повзводную команду незамедлительно встать всем, как один, в оборону, уж этим-то одним им и близко нисколько еще не предоставишь то самое время, что им вправду было всем действительно надобно для того, чтобы все к тому вполне до конца достойно приготовить…
Никак ведь им, было и близко совсем уж нисколько не умудриться под прицельным огнем противника быстро и максимально эффективно организовать четкую и прочную линию своей обороны.
Поскольку, так или иначе, надлежало еще всему личному составу роты или батальона вполне еще успеть, пусть и наскоро, но с самым доподлинным воодушевлением ко всему тому столь деятельно и весьма заблаговременно, как следует, так явно вот подготовиться…
Стволы пушек, пусть и наспех, но не одному треклятому врагу на потеху суметь расчехлить, и все это снова бы надо повторить под непрерывной бомбежкой, а так и растеряться было совсем уж нисколько не долго.
А даже если кто-то из них моментально и не запаниковал, а склад со снарядами и прочими боеприпасами еще не был проклятыми фашистами с воздуха всеми теми ковровыми бомбежками фактически так вовсе вот уничтожен, попросту же начисто сровнен с землей…
Да только ведь при подобном раскладе части Вермахта горячие участки фронта более чем благополучно и довольно неспешно обходили с флангов.
А те, подчас бессмысленно отступавшие в полном разброде и беспорядке, наши войска были им при этом совсем никак не помехой.
Нет, уж сколь зачастую, они вообще наши части совершенно бестрепетно атаковали минометным и артиллерийским огнем совсем этак, ясное дело, что разве что лишь откуда-то немыслимо издалека…
Причем немецкие танковые дивизии до чего и впрямь безнадежно и беспардонно (несмотря ни на какие директивы Ставки) весело и браво двигались в сторону Москвы, где их вполне могла ожидать славная победа, если бы, конечно, большевики действительно проявили значительно большее усердие в самом пламенном обезличивании и оболванивании всего своего «советского» народа.
32
Красная армия была на голову разбита еще до всякой войны, а потому и все ее грядущие победы были достигнуты именно за счет заново выпестованных кадров, к тому же еще прочно закаленных в огне вполне так реально кровопролитных сражений.
А, кроме того, и на том еще всецело первоначальном и наиболее ошеломительном этапе войны, теоретически верно подкованные люди полностью так правильно все подмечали, а потому и настойчиво рекомендовали вождю спешно отводить войска, а не бить врага давно вконец раздробленными пальцами…
Но он-то был явно себе на уме, поскольку вся его уголовная, пропитанная бытом революционно праздничных реалий натура, неизменно противилась всяческому, хоть сколько-то заблаговременному отводу войск.
А между тем стон раздираемых фрицами в клочья частей в виде отрывистых и сбивчивых донесений довольно быстро тогда добирался на самый верх той чрезвычайно обезличенной и донельзя ведь обезображенной узурпаторством «краснодиктаторской пирамиды».
33
Причем если бы это действительно могло произвести на вождя хоть какое-либо должное впечатление, он бы, конечно, встрепенулся и вполне призадумался о судьбе своего пролетарского рабского царства, но он-то заботился лишь о лике праздной идеи, а она всецело требовала наступлений, а не подлых и безнравственных отступлений…
Да и вообще, та сколь и впрямь чудовищно многоликая, однако ведь при всем том исключительно безликая сталинская клика ту войну неизменно видела с одной лишь только своей идеально твердой точки зрения, ей и близко своего народа было и в мыслях своих нисколько не жаль.
Только за свою личную шкуру и переживая, все ее безнадежно серые умом представители отдавали изуверски четкие указания «держаться любой ценой», «город, деревню ровным счетом ни в какую врагу не сдавать», и этак-то, собственно, далее…
А уж всякое партийное начальство, сурово при этом, маша кулаками безо всякой оглядки, беззастенчиво драпало в тыл, что тоже, между прочим, моральному духу армии никак тогда не способствовало.
Буквально-то сходу удиравшее начальство, ну как это оно вообще могло внушить сущее бесстрашие своим солдатам, коль скоро оно само первым делом и празднует труса.
Это ведь в подобном виде было далеко не везде…
Тот же Клемансо, к примеру, ездил по всем фронтам и, находясь под огнем противника, поднимал французов на святую борьбу, поскольку русский фронт, безусловно, спасший Париж в 1914 году, к году 1917 начисто успел безнадежно же целиком до конца совсем разложиться.
Вот чего большевики и вправду довольно профессионально умели делать – так это разве что беспринципно делово и умело разваливать действующую армию, а больше ничего на деле практического в их действиях никогда и нисколько вовсе так и близко совершенно не наблюдалось.
Войну СССР, действительно, выиграл во всем, что называется, вопреки их воле и всяческим их, весьма небесталанным умениям, стараниям, апломбу, логическому анализу, всецело свойственному их и впрямь насквозь прожженному идеологией скользкому и осклизлому интеллекту.
34
Но и чего, собственно, с этого!
Весь тот еще изначально свободный от любых форм социализма мир должен был коленопреклоненно рукоплескать могучей силе русского оружия…
Поскольку это как раз те самые российские штыки уже дважды спасали Европу от совершенно неминуемого ее дальнейшего закабаления под тяжкой пятой бессердечно грубого немецкого сапога.
Если бы не Россия, ставшая истинно непреодолимой преградой на пути немецкой военной машины, германский Рейх овладел бы всем Евразийским материком, и вся его до чего только безмерно гигантская территория на довольно продолжительный срок всенепременно стала бы именно так его тевтонски твердолобо полноценной вотчиной.
Русские мечи, а после штыки не раз же спасали Европу ото всех ее могучих врагов – от татаро-монголов, Османской империи Наполеоновской Франции, германского владычества, пожаров революций, ну а ответом была одна только та одноцветно черная и крайне непочтительная неблагодарность…
Вот как вполне справедливо пишет об этом Леонид Ляшенко в его книге «Александр II, или История трех одиночеств».
«Каждый раз при крупных внешнеполитических успехах России ее сначала благодарили и превозносили, а затем начинали считать наследницей того тирана, которого она сокрушила. Так было и со Швецией в начале XVIII века, и с Османской империей в конце XVIII – начале XIX веков, и с Наполеоном Бонапартом в 1812—1816 годах».
35
А теперь, значится, и свои (яростно сражаясь за честь собственного усыпанного звездами мундира) российское войско чествовать ну никак ведь добром явно уж совсем не желают.
А потому нам и следует ко всему этому их постепенно попросту столь безоговорочно всецело принудить, а то они без малейшей в том тени стеснения обязательно и далее продолжат все то свое тупое и донельзя злорадно властное более чем беззастенчиво цедить и цедить…
Не в почете у них грязная, пахнущая разрытой землей окопная правда, им-то на все всенепременно надо было навести сущий глянец показного (главное, заразного) плакатно-трафаретного героизма.
Да и нацелясь впрямь-таки вилкой на какую-либо более чем незамедлительно нужную им территорию, они уж всякую ту обезличено мелкую жизнь людскую столь охотно и безупречно надежно при этом скрепляют скрепкой их собственной умственной лености, тупости, а также и до конца во всем безразмерно животного своего слепо воинственно эгоизма.
Ну, а теперь их прямые потомки до чего и впрямь недвусмысленно лепят из простого солдата этакое малограмотное, простоватое и безнадежно разболтанное пугало, да еще и мало того, выставляют его в подобном виде пред всем миром на всеобщее позорное обозрение…
Абсолютно вот при этом, нисколько, не принимая в расчет, что этим они донельзя верно старательно и злобно попросту втаптывают в пыль безудержно ускользающего от нас великого прошлого саму, как она только есть, память народов о наиболее заглавном подвиге именно «советских» людей в сколь полновесном и своевременном разгроме навеки проклятого фашизма.
А то ведь про нечто подобное на всем том западе вспоминать нынче уж вовсе так совершенно ни принято.
А чего это именно столь беспрестанно звучит доблестным лейтмотивом вместо вполне действительно праведного и справедливого освещения одной из самых жесточайших эпох в истории всего нынешнего человечества?
Все эти отчаянные вопли про абсолютную неподготовленность советских войск, они кому были, собственно, на руку?
36
Обо всем этом столь много и проникновенно глаголют исключительно потому, что именно этак вообще и обстояли дела в той самой невероятно суровой военной действительности?
Ну и кто это тогда во всем этом безобразии и впрямь-то был безо всякой вины именно что полностью как раз вот и виноват?
Неужели тот самый отчаянной храбрости российский бравый солдат?
А между тем для всего того еще изначально безупречно действительно грамотного и вполне, кстати, полноценно разумного ведения войны был столь весьма основательно важен моральный дух воинов, сражающихся за свою отчизну, а он, в свою очередь, весьма немало зависит от высшего командования, его мудрости в корректировке действий самых различных родов войск.
И если оно безо всякой оглядки бесстыже драпает, ну а других всевластно призывает держаться до последнего снаряда и патрона, то этим оно явно обрекает боевых командиров на роль капитанов на тонущем судне.
И это при том, что природа на хитрости никогда не пускается, а потому каждый корабль вполне может смело бороться с волнами, как его команде, собственно, вообще уж только вот вздумается.
В то самое время как генералы вражеской армии, столь дальновидно пронюхав о буквально всеобщей советской неразберихе, ясное дело, что сделают все, дабы с максимальной пользой и толком ее ведь использовать лично так себе разве что на руку.
Они были вполне в состоянии более чем верно и лукаво тактически на целый шаг вперед предсказать все те плачевные последствия подобного хаоса, а потому и оценить при этом все свои возможности по созданию условий к его только лишь дальнейшему последующему усилению.
И явно так уж при этом явно получилось нечто навроде каши из топора, где коммунистическая партия буквально всем ведь снабдила Гитлера для его весьма скорой грядущей победы «над своим», всегда неизменно во всем чужим ей народом.
37
Советская власть довольно долго и тщательно готовила свое собственное вторжение в Западную Европу, для чего она и свалила возле тех лишь недавно возникших принципиально так разом чересчур вперед продвинувшихся границ всю ту столь несусветную гору оружия и всяческой военной амуниции.
А тут и заглянул на дружеский огонек немецкий ефрейтор, да и засунул в наш котелок свой топор, и совсем не иначе, а именно КПСС, все компоненты для его более чем удачливого продвижения вглубь собственной территории и выложила все этак разом по-хозяйски щедро на стол.
Вот только кто это вообще мог от нее ожидать, подобного уж исключительно так и впрямь столь до чего радушного гостеприимства?
И надо ведь было всем тем доблестным гитлеровским войскам столько-то сил разом никак не прикладывать, а вступать в бой с ленцой.
Раз уж та столь немыслимо всесильная во всей своей победоносности бюрократическая система была до чего и впрямь немыслимо тяжеловесна в принятии каких-либо здравых и вполне последовательных решений.
А потому и все то, что было столь заблаговременно истинно про запас накоплено советской твердолобой мощью, и могло бы безо всяческих серьезных потерь целиком еще явно достаться именно вермахту, а потому ему явно никак и не стоило устраивать ковровую бомбежку всего того, что могло послужить как раз-таки его всем тем грядущим победам.
Причем это надо скольких ведь бесчисленных единиц доподлинно славной военной техники, они затем и вправду беспутно же попросту никак не досчитались в результате того самого своего, надо бы сказать, исключительно так опрометчивого шага…
Однако, совсем навряд ли, что хоть кому-либо из армейской верхушки гитлеровских войск и вправду довелось заранее осознать всю ту наивысшую степень абсолютной неподготовленности всего советского руководства к какому-либо, как гром среди ясного неба внезапно последовавшему безудержно упреждающему фашистскому удару.
Да только оружия фрицам и без того досталось более чем в избытке…
И уж те брошенные в кювете советские танки (после мелкой поломки или, скажем, явно оставшиеся совсем без горючего), вполне ясно, что были немцами наскоро перекрашены, да и брошены в бой в лобовую танковую атаку за то самое пресловутое немецкое жизненное пространство.
38
Причем всего этого могло вовсе-то и в помине нисколько не быть, если бы, конечно, не было буквально сразу предпринято в качестве совершенно нелепой тактики то самое зверски тупое и близко ведь никак не жалеющее никаких человеческих сил слепое выпроваживание лютого нацистского зверя именно обратно в его берлогу.
Абсолютная несостоятельность столь немыслимо во всем примитивного политического лозунга «Не пяди родной земли» была налицо, как и на полнейшую его одной лишь агитацией наскоро уж тщательно отстиранную кровавую изнанку.
Во времена буквально всякой войны маневрирование войсками есть самая неотъемлемая часть всех боевых операций на любом уровне управления военными действиями.
Ну а тупо идти вперед и только вперед – это в точности то же самое, как, к примеру, на обычной дороге все те встреченные светофоры сколь опрометчиво, непримиримо и бездумно разом так именно что сослепу попросту проигнорировать…
Может, кому и посчастливится целым проскочить, но большинство всенепременно попередавят: – кого насмерть, ну а кто навсегда до полусмерти явно покалечится.
Советская военная доктрина все те столь вдоволь имевшиеся на ее исключительно так беспристрастно ясном комиссарском пути светофоры и впрямь-то, по-собачьи в трубку телефона гавкая, более чем безразлично и последовательно явно проигнорировала.
Раз уж было ей нисколько не до того, а потому она, будучи «помидорно» красной от столь ужасной натуги, только-то и старалась выдавить все чужеродное из всего того, что неизменно вообще было тогда вокруг.
Или еще это ведь, в принципе, запросто можно было бы еще сравнить с переходом вброд реки…
Широкая река солдатской крови действительно некогда отделяла дальний берег победы от всех тех до чего кровно и искренне в ней заинтересованных руководителей СССР.
Однако тот поистине стоящий того брод, то есть то самое место, где будет хоть сколько-то менее немыслимо глубоко, они уж никогда во всех тех серых мыслях своих нисколько-то вовсе же, значится, и не искали…
Да и самые непростые, чреватые более чем обильной кровью решения давались им на удивление просто и легко, а между тем их восторженно праздничная самоуверенность стоила народам СССР целых миллионов напрасно и бесцельно загубленных людских жизней.
Советской власти во время авральных выступлений вперед надобно было разве что лишь наперекор всему почти стихийно создать явный, а главное, еще и весьма наглядно видимый перевес на каком-либо довольно узком участке фронта, а дальше вперед, в атаку, и лютая и безликая смерть косила народ безо всякого разбора и здравого смысла.
Причем самого маститого и смелого, как раз уж именно в подобном рода ведения боевых действий, вполне ведь искренне теперь возводят чуть ли не в ранг святого Георгия Победоносца.
39
Ну а генерал армии Ватутин, вовсе без боя (после долгой перепалки со ставкой) надо же столь и впрямь «безответственно» додумавшийся: сдать тот лишь недавно на тот момент времени, отвоеванный у врага город Житомир…
Нет, таким, как он, у нас героями и близко никогда совершенно не слыть, а к тому же, то никак совсем никому неизвестно, почему это он до общей славной победы так вообще уж и не дожил.
А между тем генерал Ватутин, Житомир сдал лишь, затем, дабы суметь всеми при этом освободившимися силами наглухо прикрыть жизненно важные подступы к городу Киеву.
Ну а не сдал бы Ватутин относительно небольшой город Житомир, ну а затем во второй раз мать городов русских, Киев, столь недвусмысленно героически ему еще должно было у герра Манштейна славно отбить…
Действуя, как и всегда, во всеоружии марксистского мировоззрения, да еще и всецело напрягши все мышцы народных масс.
Столь и впрямь безоглядно и обезличено давя фашиста одной лишь той всемогущей живой силой…
ДВЕСТИ ТЫСЯЧ ЖИЗНЕЙ, ОТДАННЫЕ РАЗВЕ ЧТО ЛИШЬ ЗАТЕМ, ДАБЫ ДО ЧЕГО РАСТОРОПНО ПОСПЕТЬ К ПРАЗДНИКУ 7 Ноября – ЭТО ЕЩЕ явно, НУ СОВСЕМ НИЧЕГО…
40
Надумай Ватутин 400 тысяч солдатских жизней в ту никак еще и не оттаявшую украинскую землю ПОЧТИ так зазря бестолково положить…
И все это именно дабы на долгие века затем оставить о себе вполне ведь доброе имя, то вот тогда и мог бы он купаться в лучах той никак и близко нисколько не меркнущей боевой славы…
И это как раз тогда, может, и оказался бы он с тем самым НАИБОЛЕЕ ЗАГЛАВНЫМ ГЕРОЕМ ВОЙНЫ, ШТАБНЫМ ПОЛКОВОДЦЕМ Жуковым после победы в правах, хоть сколько-то, пусть и издали впрямь уж, уравнен.
Что, впрочем, явно навряд ли!
А этот самый В-Е-Л-И-К-И-Й сталинский стратег подо Ржевом дел и тел наворочал неисчислимо великую массу, а город, как и понятно, он тогда и близко вовсе не взял.
Жуков, в некоем стратегическом смысле, был истинно сталинским пугалом в армейском огороде, в чьи задачи неизменно входило быть тем еще вороном, что глаза людям, сверху надменно налетая, разом так безо всякого счета радостно выклевывает.
Матерный координатор действий фронтов, он души своей черной никогда не жалел и мостил весь свой путь к победе делами вполне достойными Георгия Черепотворца.
41
Ржев высший жандарм красной армии Жуков не освободил, а только лишь безо всякой пользы залил все подходы к нему ручьями и реками солдатской крови.
Немецкие части, в конце концов, попросту оставили город сами, угроза неминуемого окружения их нисколько никак совсем не прельщала.
Причем все данные о тогдашних потерях были в сущие разы произвольно принижены, поскольку настоящие данные о безвозвратной убыли простой людской силы – это до сих самых пор наиболее главная тайна, хранимая в секретных архивах за всеми семью печатями.
И если бы немецкие военачальники имели точно ту суровую закалку и никак не благородное происхождение, то и они бы своими людьми во все стороны точно так же швырялись…
А между тем своих солдат немцы за спички в коробке никак не считали.
А потому и впрямь отчаянно и неутомимо сражаться за город Ржев они никак вовсе ведь совсем не пожелали.
Ну а неутомимо ярый сталинский стратег Жуков мог бы и далее зазря копья на подступах к городу ломать, но в данном конкретном случае высшее нацистское политическое руководство в ход войны совершенно не вмешивалось, ему было наплевать на Ржев, поскольку тот никогда не был переименован именем бессменного вождя всей коммунистической партии.
Да и не были еще советские войска на самых подступах к воротам Рейха, как это было в куда более поздние времена до чего и впрямь-таки славной операции «Багратион», проведенной подлинным гением той войны Константином Константиновичем Рокоссовским, а впрочем, обо всем этом несколько позже.
42
Доблестный полководец Жуков вообще никогда не освобождал никаких городов, поскольку он до чего и впрямь столь несусветно рьяно доблестно трудился на одной лишь единственно верной и исконной своей ниве беспрестанного и неистощимого на выдумку истребления недисциплинированности и расхлябанности, а все остальное его волновало довольно-таки мало, если хоть сколько-то волновало вообще.
Ему не само по себе продвижение вперед к победе было, как есть вот действительно нужно, а одна лишь правильная сформированность рядов армии, в которой должен был править железный порядок, а вовсе не сентиментальная слякотность всяческих интеллигентских пространных дискуссий.
А между тем город Ржев нисколько не был непреступной твердыней, его попросту никак нельзя было брать тупо и наобум.
Но Жуков был весьма расторопным и доблестным вертухаем при том самом единственном во всем СССР неизменно незаменимом начальнике тюрьмы народов.
Строить воинственные рожи и расстреливать, расстреливать и расстреливать всех ему сходу не подчинившихся ему было совсем уж никак не впервой.
Он был палачом и главарем команды палачей…
Ржев был только одним из выдающихся этапов всей его военной палачеграфии…
Взять город ему оказалось совсем не по зубам, зато уж жителей деревень тамошних он явно так от всякой дальнейшей судьбы, как есть, до чего и впрямь непоправимо же расторопно безо всякого счета тогда избавил… почти поголовно их всех «освободил».
Брали их раз за разом и назад отдавали, а мирное население, оно, куда деться-то может от всех этих летящих во фрицев пуль и снарядов?
43
Но разве важна была великим стратегам из генштаба хоть чья-либо совершенно напрасная смерть или жизнь без рук, без ног – главное для них всегда было лишь то, чтобы никак не иначе, а обязательно еще свое безумно бравое наступление под какую-либо светлую дату сколь непременно до чего только подобострастно же подгадать…
А между тем надобно было еще и поспеть, а то вдруг товарищ Сталин сильно и весьма недобро задумчиво опечалится, вот уже и светлый праздник, 7 ноября, а Киев, мать городов русских, нисколько все еще не был никем взят и полностью раз и навсегда освобожден от всех тех проклятущих нацистских полчищ.
Да и во второй раз его взять ко дню рождения Ильича тоже, без тени сомнения, действительно стоило…
И если бы Николай Федорович Ватутин со Ставкой долгими неделями безо всякого толку не препирался, а все именно как надо и велено сделал, то тогда и быть бы ему еще одним до чего напыщенно бравым послевоенным маршалом.
44
Похоже на то, что всевластный хозяин – этот титул не за фрицев убитых своим генералам, млея от сурового благодушия, жаловал, нет, маршалом (как Лаврентий Берия) у него становился именно тот, кто, немало не жалея живота своего, столь еще не единожды поспособствовал обескровливанию при помощи жестокой войны СВОЕГО собственного народа (включая грузин).
Не надо бы забывать, кем это именно был по национальности великий герой войны 1812 года Багратион.
А пресловутый гений Жуков и есть наиболее естественный символ советской армии, не считавший людей даже за винтики, а за те полностью взаимозаменяемые боевые единицы, которым следовало скромно гордиться, что им по самой их должности было положено помереть, а все равно не дать ни пути, ни броду подлому (внезапно осмелевшему) «вероломному» врагу.
45
Ну а вражеским генералам, что были знатоками военного дела, все это было исключительно явно лишь на руку, они рассекали советские воинские соединения и били их с боков, отрезая их от всего на свете, а значит, и лишая их буквально всякой еще хоть сколько-то возможной активной боеспособности.
До чего только плохо еще доведется всем тем военным, над которыми сверху всевластно восседает вусмерть отъевшаяся, да и обрюзгшая от осатанелого тупого безделья, совершенно же нисколько никчемная политическая задница.
Нет, конечно, есть и над ней, пусть и вконец угоревшая от бесконечных и бесчисленных каждодневных фимиамов довольно-таки мудрая голова, однако в целом командует обстановкой слезливая и трусливая псевдогероическая истерия…
Вот только бы отступивших без спросу на том самом месте разом расстреливать, чтобы душу свою черную хоть сколько-то смело и воинственно до чего и впрямь только браво бы разом еще отвести…
46
И вполне естественно, что все эти трусы и доносчики, ставшие во главе армии именно после той до чего столь немыслимо суровой ее великой чистки, были-то с политическим начальством на самой короткой ноге, ну а в руке все с тем, что и в революцию (имеющим решающие слово),, товарищем маузером.
И надо бы прямо сказать, что все они его сколь частенько и до чего самодовольно пускали в ход, разом уж сваливая на кого угодно другого свое собственное головотяпство, а нерадивую и спесивую тупость, ставя себе в одно лишь исключительно так большое большевистское достоинство.
Вот он, тому наиболее явный и более чем принципиально наглядный пример, и если бы то был какой-либо вовсе-то единичный случай, в книгу истинно большого писателя он бы тогда никак не попал.
Астафьев. «Прокляты и убиты. Книга первая».
«Танки те заскребены были, собраны по фронту, большинство машин чинены-перечинены, со свежими сизыми швами сварки, с царапинами и выбоинами на броне, с хлябающими гусеницами, которые, буксуя в болотной жиже и в торфе, посваливались, две машины оставались и после ремонта с заклиненными башнями. Танкисты, через силу бодрясь, заверяли пехоту: зато, мол, боекомплект полный, танк может быть использован как вкопанное в землю забронированное орудие.
Но с ними, с танкистами и с танками, никто не хотел сражаться, их били, жгли с неба. Когда черным дымом выстелило чахло заросшую пойму и в горящих машинах начал рваться этот самый полный боекомплект, вдоль речки донесло не только сажу и дым, но и крики заживо сгорающих людей.
Часть уцелевших экипажей вместе с пехотою бросились через осеннюю речку вплавь. Многие утонули, а тех, что добрались до берега, разгневавшийся командир полка или бригады, одетый в новый черный комбинезон, расстреливал лично из пистолета, зло сверкая глазами, брызгая слюной. Пьяный до полусмерти, он кричал:
«Изменники! Суки! Трусы!» – и палил, палил, едва успевая менять обоймы, которые ему подсовывали холуи, тоже готовые праведно презирать и стрелять всех отступающих.
И вообще, за речкой обнаружилось: тех, кто жаждал воевать не с фашистом-врагом, а со своими собратьями по фронту, гораздо больше, чем на противоположном берегу боеспособных людей».
Трусы – они и есть трусы и это именно из-за их панического страха кадровая армия вся в струпьях ранений и контузий и впрямь-таки уж в самом начале войны, словно в том еще гиблом болоте, разом увязла…
И крайне, кстати, совсем нетипичным случаем, куда скорее могла быть та далее в книге совершенно внезапно последовавшая смерть всех тех тупомордых карателей…
А есть еще, между тем, и самая отъявленная преступная безответственность всех тех, кто танки безо всякого прикрытия с воздуха или, на худой конец, сопровождения зенитной артиллерии в бой вперед и с песней до чего только бестолково и нелепо вдаль посылает…
Поскольку любой даже и самый современный танк для воздушного противника, он-то все равно, что тот еще таракан для широкой ноги.
Причем у таракана явно шансов, куда разве что во всем значительно больше.
47
Да, но дело ясное, смелость есть смелость – пуля храброго боится.
Конечно, боится, когда ружье кремневое, его пока заново перезарядишь…
Ну а когда у немцев в пулемете MG-42 250 патронов…
Тут уж надо было всенепременно панически бояться совершать все те сколь бессмысленные массовые атаки, да еще и по многу раз на день.
И лента новая в это чудо немецкой техники очень-то быстро заново более чем бесперебойно всегдашне еще мигом так разом вставлялась…
Впрямь оглянуться не успеешь, а он по новой беспрестанно строчит и наших людей, словно колхозник сено, косит.
Да и перегрева, как «Максим», он почти не боялся, а потому на одного подобного пулеметчика за день боев до 2000 советских жизней порой приходилось.
48
И зачем это наших солдат, дрожа при этом от ярости из-за любых веских возражений своих младших командиров, безостановочно слепо напропалую бросали вовсе никак не в бой, а на убой?
К чему это вообще только могло бы привести подобное самоуничтожение, если бы, конечно, не огромные человеческие ресурсы необъятно широкой страны?
Ну, так чего тут поделаешь, именно таково было, свойство почти что всякого начальственного страха…
Вот он, тот вымышленный автором диалог, но вполне уж между тем полностью он в духе тех сумрачно мрачных времен.
«– Ты чего не воюешь?
– Как это не воюю, у меня каждые два часа новые атаки!..
– А взять, почему ничего не можешь?
– Так людей у меня мало, товарищ полковник.
– Лишних нет! Продолжай атаковать тем, что есть, а там-то далее и поглядим, может, и появятся свежие резервы».
Вот это и есть типичнейший разговор двух «талантливых» в одной лишь той еще суровой бесслезности, а также и безнадежно принципиально не любящих всяческую напрасную трепотню крайне же одутловато туповатых горе-стратегов сталинской эпохи.
Те, что много язвили да умничали, давно по разным лагерям свои длинные срока отбывали…
А у этих коньячных вояк всегда была одна на всех непримиримо лютая храбрость – чужими жизнями жизнелюбивого врага неистово смело раз за разом одолевать…
49
Да только вот же чего это тут, собственно, явно так именно ведь вообще…
В условиях современной войны довольно многое ныне решает вовсе не отчаянная солдатская храбрость, а как раз-таки вполне здравое умение принять до конца взвешенное, продуманное и подчас единственно правильное решение, да еще и в самый нужный момент, поскольку все события развиваются буквально-то лавинообразно и впрямь никак неподатливо расчету на счетах – стремительно…
Никогда ранее не бывало этакой маневренности войск, их совершенно беспрецедентной, нежели чем некогда ранее подвижности, а то и подчас неотвратимо смертоносной молниеносности…
Причем главную работу выполняли авиация и танковые крылья, а пехота могла и несколько подотстать, ее задачей было лишь добивание окруженных и подчас полностью деморализованных частей Красной армии.
Вполне возможно, что кому-то искренне кажется, что всякого агрессора на российской земле всенепременно ждет неминуемое поражение, раз уж у нас непременно всегда отыщется способ, как это его всеми вот силами, в конце концов, бестрепетно разом массово одолеть.
Стоит лишь, тупо и делово, навалившись на вероломного врага, все его силы наскоро обескровить своим явно так до чего только подавляющим во всей людской силе… абсолютно немыслимым извечным преимуществом.
Для чего и надо бы разом так еще вооружиться безукоризненной бескомпромиссностью, а также и чьей-либо до чего безыскусно подневольной чужой храбростью.
50
Товарищ Сталин был большой ученый, именно в подобных «отчаянно бравых» делах совершенно безоговорочного принуждения к сущим чудесам более чем бессмысленного и лишь разве что вконец и впрямь столь так безнадежно же обескровливающего армию солдатского бесстрашия…
Вот какую телеграмму он отбил во время Кронштадтского восстания, март 1921.
«Морские специалисты уверяют, что взятие Красной Горки с моря опрокидывает морскую науку. Мне остается лишь оплакивать так называемую науку. Быстрое взятие Горки объясняется самым грубым вмешательством со стороны моей и вообще штатских в оперативные дела, доходившим до отмены приказов по морю и суше и навязывания своих собственных.
Считаю своим долгом заявить, что я впредь буду действовать, таким образом, несмотря на все мое благоговение перед наукой.
Сталин».
51
Да только столь уж беспримерно «ХОРОШО» подобного рода операция может ведь выйти, разве что если, не дрогнув при этом, и веком посылать многих людей на верную смерть на своей личной территории, что фактически всегда была столь извращенно весьма надежно приватизирована исключительно одним лишь тем еще большевистским здравым смыслом.
А как раз потому в ходе одной, той отдельной и ограниченной карательной акции можно было и не такое славно, хотя куда вернее бесславно, на скорую руку столь жестоко же провернуть.
Надо было всего-то лишь безотлагательно стать абсолютно и всевластно бесчеловечным…
Однако попробуй нечто подобное хоть сколько-то осуществить, когда на тебя не то что б и впрямь до мозга и костей совсем не умелого, однако на военном поприще столь уж попросту совершенно безыскусно безграмотного именно так издалека всею силой попрет бравая вражеская армия.
К тому же с большим умом и талантом безукоризненно взаимодействующая (промеж всех своих самых различных родов войск).
Все равно одолеем, наше дело правое – победа будет за нами.
И за ценой мы, ясное дело, вовсе-то не постоим, однако цена эта не только пот и кровь, но еще и пустое разбазаривание всего разом и вся…
«У храбрости ума мало», – эта фраза фронтовика сапера Зиновия Герда, сказанная им в фильме «Место встречи изменить нельзя», отлично передает все то безумие отчаянно слепой самодостаточности, доверху переполненной наивысшей убежденностью в более чем явной и неминуемой неизбежности обязательно этак вскоре еще разом затем последующей грядущей своей победы.
Причем подобные люди, будучи полководцами, всегда вот когда-либо ранее, в конце концов, проигрывали сражения, и это несмотря на все те с виду кажущиеся весьма ведь значительными довольно-то временные свои успехи.
Знаменитый Пирр, четырежды разбивавший римское войско, после четвертой своей воинственно яркой победы во весь уж тот наверняка сорванный громкими командами голос некогда завопил:
«Еще одна такая победа, и у меня не останется армии», – причем этот крик смертельно раненой воинственной души может послужить наиболее явным и исключительно бесславным историческим примером, чего это именно делать военачальнику вовсе-то нисколько совершенно не следует.
Ну, а в качестве довольно небольшого военного чина люди подобного склада разве что лишь себя и других совершенно попусту до чего и впрямь только весьма вот бесполезно и бездарно губили.
И как раз в данном духе буквально ведь всегда оно, собственно, и было еще же именно издревле – сильно храбрые никогда подолгу не жили; по-настоящему храбрый воин – это тот, кто в самом пекле сражения головы никогда не теряет.
Ну а храбрецы, одним нахрапом пытающиеся врага одолеть, как правило, одну сырую землю собою до чего безысходно затем удобряют…
52
Однако это как раз в эти новые, славные и добрые времена и возник тот бесновато воинственный класс храбрецов, кои сами под пули никогда ни полезут, зато сколь многих других они под их ужасающий свист столь отчаянно смело в спину толкают.
При этом они еще и корчат геройские рожи, и всех, кто их вразумлять довольно-таки опрометчиво, не дай только Бог, действительно вздумает, всенепременно ведь ждет сколь незамедлительный трибунал, да и безымянная общая могила.
А если и впрямь беспристрастно повернуться к лику истинных былых героев, то тогда буквально сразу окажется, что не нападать на врага, долго выжидая для того более удобного часа, никакая не трусость, а военная хитрость и гуманизм по отношению к своим солдатам, которых ждут, не дождутся дома их родные и близкие.
Родину, ее никак нельзя столь иступленно защищать, дабы разве что исключительно так обильно еще оросить кровью ее сынов леса, поля…
А для чего тогда были большие и малые реки?
Надо ли было столь поспешно останавливать немцев не теми сходу нисколько непреодолимыми водными преградами, а лишь, в сущности, теми, с одного разве что виду совершенно неистощимыми, человеческими ресурсами?
53
А между тем настоящих людей (а таких в России немало) надо было хоть сколько-то действительно попытаться от самой верной и неминуемой смерти еще уберечь и как щепки в огонь их никогда не подбрасывать.
Пусть лучше пришлые недруги дохнут, словно мухи от бескормицы, как это именно некогда уже бывало во времена Наполеона, ну а своих надо было, словно зеницу ока хранить ради всех тех грядущих побед, да и поражений, кстати, ведь тоже.
Кутузов, к примеру, своих до чего по мере сил старательно некогда берег.
Вот чего пишет о нем Лев Толстой в его романе «Война и мир»:
«Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению. Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости, то, что они могли бы понять – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем. Под Вязьмой Ермолов, Милорадович, Платов и другие находясь в близости от французов, не могли воздержаться от желания отрезать и опрокинуть два французские корпуса. Кутузову, извещая его о своем намерении, они прислали в конверте вместо донесения лист белой бумаги. И сколько ни старался Кутузов удержать войска, войска наши атаковали, стараясь загородить дорогу. Пехотные полки, как рассказывают, с музыкой и барабанным боем ходили в атаку и побили и потеряли тысячи людей. Но отрезать – никого не отрезали и не опрокинули. И французское войско, стянувшись крепче от опасности, продолжало, равномерно тая, все тот же свой гибельный путь к Смоленску».
54
Во времена Второй мировой войны роль, и ног под собой никак не чуя драпающего Наполеона, с превеликим прискорбием исполнила почти уж вся та довольно-таки языкатая, но совершенно немощная умом советская номенклатура.
ВСЕ ЕЕ бравые и впрямь до чего нескупые на слово деятели были буквально-то вдоволь без году неделя званиями и привилегиями всецело так вкривь и вкось несметно подсахарены, посеребрены и подзолочены.
Причем состояла эта серая умом масса (благодаря всем тем сталинским чисткам) из той самой что ни на есть отборной, да еще и весьма и весьма тщательно выпестованной и вышколенной сволочи, а она у любого народа почти всегда неизменно во всем полностью идентична…
Тем более что тогдашняя советская власть вообще была бесподобно интернациональна, а потому и любые более чем беспочвенные обвинения в русофобстве на деле попросту вообще смешны, если уж не сказать – абсолютно абсурдны.
И вся эта «отчаянной храбрости» братия тикала со столь и впрямь невероятно дьявольской поспешностью, что иногда (бывало и такое) пришедшую издалека машину надо было еще довольно всерьез, затем отмывать, поскольку господа товарищи вовсе не были готовы отойти по нужде в кустики, а когда прижмет, всякое непременно запросто может еще случиться.
Однако при всех тех подобного рода «сугубо личных своих достоинствах» новоявленные приспособленцы, выпестовавшиеся внутри лона большевистской партии как раз-таки именно после столь тщательной ее очистки от почти ведь всякого изначального элемента на явном перепутье сумрачных и злосчастных 30-х годов… в конце концов, разом непременно оправились.
А именно тогда и стали они бесцеремонно расстреливать боевых офицеров за все их настоящие или мнимые самими ведь чекистами с чистого листа надуманные просчеты.
55
И главное, при этом все официально выглядит совершенно, так значит иначе, во всем как всегда вполне однозначно разве что только по-ихнему…
Уж на то она и есть, та самая вполне официальная слащаво ЛЖИВАЯ версия истории, чтобы все, значит, действительно бывшее, на самом-то деле, в исключительно иные тона более чем беззастенчиво и беспардонно прямиком ведь острым орлиным глазом столь масштабно и «реалистично» разом так еще действительно преобразовывать.
А между тем Лев Толстой в его романе «Война и мир» весьма уж наглядно всем нам преподносит, чем это именно занималась в его время прикладная история, попросту явно более чем бессмысленно наводящая буквально на все то навеки ушедшее в былое и славное прошлое столь и впрямь изящный искристо блестящий глянец.
Причем делалось все это как раз-таки именно ради того, дабы все та некогда столь опостыло имевшаяся в далеком прошлом, чудовищно несветлая обыденность неизменно бы смотрелась (в глазах грядущих поколений) столь недвусмысленно ярче и многопланово красочнее.
Раз уж никак нельзя было допустить и мысли о создании в людском сознании выпуклых образов столь непосредственно связанных именно с той довольно мрачной обыденностью безо всякой ее «гипергероизации»…
А между тем настоящее мужество вовсе не в бешенном показном энтузиазме, и оно вообще малоприметно и достаточно скромно.
Да вот, однако, кое-кому попросту совсем оно не с руки – освящать реалии и будни войны именно в свете той бескрайне суровой и крайне ведь неприглядно правдивой вполне уж доподлинно настоящей действительности.
Да и вообще, кое-кому явно нужно было всеми теми исторически светлыми красками вполне полноценно освидетельствовать все то восторженно хлесткое очарование навсегда уж ныне минувшей эпохи.
Вот они, бравые слова Льва Толстого:
«В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополчение за ополчением поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаяньи, горе и геройстве русских. В действительности же, это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем, в действительности, те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из-за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращала никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти-то люди были самыми полезными деятелями того времени. Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват».
56
Однако во всем, как всегда столь бестолково и обезличенно виноватых, мы уж всенепременно совсем без труда до чего только явно вскоре вот доблестно сыщем.
И ими, прежде всего, столь и впрямь непременно окажутся именно те самые так простые и бравые солдаты, у которых зачастую вся ведь сила их великого духа, собственно, и является главной оборонительной и наступательной мощью.
Причем бывает она, куда только весьма и весьма значительно поважнее всяческой военной амуниции.
Вот про это граждане советские историки нам-то все уши до чего давненько столь еще до чего старательно прожужжали… на все лады вальяжно вещая безо всякого перерыва…
Слабая у нас, оказывается, была армия, плохо обученная, недисциплинированная.
А между тем именно для того, чтобы СОВЕРШЕННО незамедлительно перейти в контратаку, и нужна была та железная дисциплина, да только откуда ей было, собственно, взяться у армии, которую враг разом уделал в хвост и в гриву?
57
Ей бы сразу отойти назад, да постепенно и неспешно перегруппироваться, но то явно оказалось бы никак ведь нисколько и близко не по-советски.
Такие вещи в те времена неизменно рассматривались совсем не иначе, а именно как самое же откровенное паникерство!
Причем ничто не ново под луной, правда, в оригинале Экклезиаст сказал: «Нет ничего нового под солнцем», – но это, собственно говоря, абсолютно так ныне вовсе неважно.
Вот как описывает Лев Толстой довольно схожие события, некогда действительно приключившиеся во время войны 1812 года.
Причем надо бы сразу именно то ведь подметить, что более чем беспочвенная дискредитация боевого артиллеристского поручика Льва Толстого и близко же нисколько никак так не правомочна…
«И об этом-то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так, как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии – об этом-то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда-то, а Тормасов – туда-то, и как Чичагов должен был передвинуться туда-то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д. Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно».
58
Да уж, в те проклятые царские времена за то, что некто и впрямь бы посмел высказывать вслух нисколько не двусмысленные предположения относительно самой принципиальной невозможности чего-либо… его зачастую ожидал один резкий окрик, а не пуля, но то были совсем другие «жестокосердные сатрапы», они-то порою с народом излишне простодушно старорежимно цацкались…
Не губили они массы людей, словно бы то было именно что попросту уж враз ставшее вследствие всего своего идеологически вредного непослушания полностью ведь бесхозным совершенно так отныне истинно ничейное добро.
А между тем то и впрямь точь- в – точь именно этак столь неприглядно и выглядело в той-то вполне, надо сказать, более чем исключительно естественной большевистской обыденности.
59
Однако та до чего принципиально немыслимо же лживая красная пропаганда буквально все розовощеко пламенно разукрашивает красками искристо и радужно совсем ведь вовсе иной величественной и одутловато помпезной действительности.
Поскольку чего-либо иное было бы для нее попросту никак неприемлемо в качестве яркого и самого же блистательно наглядного живого примера всякого де отсутствия безмятежно единой и безумно гордой собой сопричастности ко всему тому безмерно великому делу полноценно деятельного освобождения всей той еще нашей социалистической родины.
Попросту говоря, некоторые более чем незамысловатые рассуждения, прозванные на чиновничьем языке «окопной правдой», неизменно входят без стука в столь явное противоречие со всем тем более чем официально укоренившимся взглядом на всю ту кромешного ада войну.
Нам-то все уши уже давно прожужжали о той самой плотной сплоченности масс пред коварным врагом, что взял да посмел до чего и впрямь немыслимо нагло вторгнуться в совершенно так необъятно бескрайние пределы всего этого нашего славного отечества.
60
Уж попросту так и было оно до чего безыскусно воинственно принято в том-то самом ныне безо всякого прискорбия покойном СССР – вместо всей той действительно достоверно объективной реальности преподносить народу ее идеологически верно до чего и впрямь только безупречно выдержанную отрыжку.
Все события Великой Отечественной войны до нас в ту пору и вправду доходили только лишь в виде единственно так бесспорно ведь всесильно верной официальной версии, что между тем имела в точности то отношение к подлинным историческим реалиям минувшего века, что и клинический идиотизм к самому элементарному здравому рассудку.
Все время муссировалась и муссировалась все та сладкоречивая ложь, что была донельзя выпукло и наглядно сколь весьма популярно изложена во всех тех бесчисленно многочисленных великолепно иллюстрированных монографиях.
Она была проста и незамысловата, как, впрочем, и всякая другая наглая кривда, что всегда так, словно гранит, тверда, а в том числе и от всей ее полнейшей восторженной безнаказанности.
61
Еще раз и все о том же для общей наглядности повторимся: – подобные рассуждения нисколько вот вовсе не являются хоть сколько-то русофобскими, ни даже полностью так всецело очерняющими СССР со всем его многонациональным и по сею пору многострадальным народонаселением.
Можно подумать, что СССР и вправду был единым монолитом, а потому и всякая критика его военного и политического руководства уж более чем однозначно есть всецело рассчитанное на легковеров штампованное шельмование всего ведь тогдашнего населения в целом.
Однако куда скорее именно этим и занимались всевозможные исторические мужи, взявшие себе за моду во всем, до чего и впрямь складно поддакивать политически верно выдержанному тону весьма уж скверного, если не сказать заносчиво лживого, освещения всех тех довольно недавних глав нашей всеобщей отечественной истории.
И если поистине зримо отринуть от всякой своей души все их безудержно усердные и совершенно так вовсе не милосердные старания, то тогда сам по себе неизменно возникает вопрос: а кто же это тогда оказался никак не готов к той войне?
А ответ на него, как оказывается, был потрясающе прост и вполне ясен в смысле более чем, в принципе, элементарной его логической разгадки!
62
План «Барбаросса» был во всех его тактических подробностях задуман и осуществлен гитлеровской военщиной не только против СССР, некогда непомерно огромной великой державы, нет, прежде всего, он был столь продуманно и злодейски приведен в исполнение именно супротив сталинского бесчеловечного режима, что не в очень отдаленной перспективе скоропостижно почил себе в лету.
И это именно тот самый конгломерат откровенно, банально и злостно бездеятельной, чисто советской тупости и лжи и был совсем не готов к сложившемуся на 1941 год до чего только крайне во всем неудобному для него стечению обстоятельств.
Однако официально вся эта сущая неподготовленность все также сколь беззастенчиво перекладывается именно на плечи простого народа.
А впрочем, более чем беспочвенно перекладывать все свои повседневные неудачи с больной головы на общенародную здоровую, попросту всегда было самым обиходным делом больших и малых эмиссаров тех неизменно столь так незамысловато бестелесных советских истин.
Все их столь кропотливо иллюстрированные труды были до чего и впрямь донельзя пронизаны девственной белизной идеально чистой, словно слеза, исключительно же мифически правоверной коммунистической праведности.
63
И вся слава великой победы полностью так почти совсем безо всякого остатка принадлежала лишь одному тому всевластному государственному истеблишменту, да и нынче именно только ему она и принадлежит.
Причем его тщедушное, помпезное тщеславие попросту совершенно не имеет абсолютно никаких границ, ни пределов.
Да только теперь все ее одними словами воинственные деятели из красных в желтых КАПИТАЛИСТИЧЕСКИХ наскоро «набело» перекрасились.
Однако при всем том явно они по-прежнему ведь на том же самом своем, словно исполинский колосс, горой стоят.
А именно сколь и впрямь всегдашне так они пребывают в точно той своей «твердолобой уверенности», что буквально за все заслуги перед отечеством всенепременно следует благодарить именно во всем, как всегда, неотъемлемо правую центральную власть.
Ну, а во времена той самой наиболее безудержно кровопролитной из всей истории войн Великой Отечественной…
Не иначе как, а народ и партия были во всем едины по одним лишь сказочно лживым воззваниям, ну а в реальном, строго повседневном существовании аристократия пролетариата, большевистская партия попросту совсем неробко восседала на простом народе, словно наездник на норовистом жеребце.
64
Разница между народом и государством при всепоглощающем современном тоталитаризме вообще в самом том еще весьма принципиальном смысле попросту исключительно безгранична, а потому абсолютна.
А тем паче, коль скоро такая власть ожидала от всех своих хорошо ею во всем продуманных действий на большой международной арене каких-либо действительно жизненно важных и нужных для нее явлений, да только удача-стерва, вильнув хвостом, столь так нелепо зло изменила, оказавшись женщиной довольно непритязательной, а еще и безнравственно ветреной.
И вот тогда вся та сталинская клика, сколь и впрямь скоротечно спекшись «в котле мартеновской печи» своих же собственных довольно скабрезных, заоблачных планов по почти и впрямь-таки бескровному захвату всей старушки Европы, попросту более чем наглядно предпочла спрятать все концы в воду…
И ведь проделала она это столь уж совсем недвусмысленно, опустив свой великого мужества народ прямиком вот лицом в зловонную лужу его непросто надуманной, а еще и до чего недурно предумышленно вымышленной тупости и сущей неорганизованности.
Этак-то явно приложив все к тому вполне должные усилия, дабы доказать всему этому миру сам тот донельзя прискорбный факт полнейшего де отсутствия в его разношерстной массе как есть самого уж понятия о должной воинской дисциплине.
Да плюс к тому и полнейшего его абсолютнейшего невежества во всех вопросах ведения современных военных действий.
65
А между тем вся вековая история европейских войн вполне доказывает исключительно обратное!
Именно Россия сломала хребет доселе вовсе-то никем непобедимому Наполеону.
Вот как совсем не сладкоречиво, а уж более чем наглядно и фотографически правдиво отзывается о силе русского народа и его оружия великий общемировой классик Лев Толстой в его романе «Война и мир».
«Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника».
Именно так!
Русская армия не раз доказывала звание лучшей армии Европы, если не всего этого мира.
И это совсем не потому, что ее и впрямь окажется легче легкого бросить в бой, а прежде всего потому, что она всегда была, да и оставалась самой что ни на есть в этом мире долготерпеливой, а это и делает ее наиболее сильной духом среди всех прочих армий.
66
Да и командиры у нее всегда были очень даже сметливые.
Виктор Астафьев был рядовым солдатом, не мог он взглянуть на все происходящее глазами комбрига, к которому насильно в «подмогу» был приставлен вечный языком трудяга комиссар, мозоли на нёбе старательно себе натирающий бесконечными попреками о совсем недостаточной расторопности выполнения приказов из штабов, а там между тем жили на совсем ином свете…
И посильно воевали со всякими жалкими бумажками, а вовсе не с лютым и коварным врагом…
67
И это как раз то самое штабное начальство, что со всем тем дьявольским огоньком в очах всегдашне ведь было столь многозначительно аморально бездеятельным, но при этом именно так ему на роду и было написано – быть бумажно и голословно неистово же осатанело воинственным…
А как раз потому оно, будучи столь отчаянно бестрепетно упертым, а еще и чернильно бездушным, столь неутомимо взывало и взывало к рывку строго вперед на врага, да и рвало перепонки отборным матом всем тем, кто хоть сколько-то пытался отстоять необходимость именно тех чисто оборонительных усилий.
Причем, как и во времена, басовито дутых сталинских пятилеток, оно все так же и призывало к самому исключительно незамедлительному исполнению всех тех взятых кем-либо на себя весьма существенных обязательств…
То есть действовало оно именно так, как то ему века еще по его высокопоставленной должности и в мирной-то жизни было уж значит неизменно положено: только и слышно было «даешь» «сейчас», «чтоб незамедлительно»…
В условиях «светлой социалистической действительности» ложно по сам гроб жизни, всех и вся разом обув, да и по всяческим нищим углам коммунальных квартир наскоро так обустроив, большевики вместо реального материального стимула могли ввести в действие один лишь стимул палочно-погонялочный.
Что вот, учитывая все грозные обстоятельства и без того немыслимо кровопролитной войны, в конечном итоге сказывалось с особенной совершенно уж немыслимой в мирные дни остротой!
Василь Быков. «Карьер».
«В первых же стычках с немцами Агеев понял, что главная их сила в огне. Как ни совершенствовала наша армия свою огневую выучку, немцы ее превзошли – их минометы засыпали поля осколками, пулеметы и автоматы сжигали свинцом, их авиация носилась в небе с раннего утра до сумерек, разрушая все, что можно было разрушить. Трудно было удержать этого огнедышащего дракона, еще труднее отходить, соблюдая какой-либо порядок. От немецких танков не было спасения ни на дорогах, ни в поле, ни в городе».
68
Но и Василь Быков, оценивая всю тогдашнюю обстановку, смотрит на все через пелену ретроспективы своего собственного никакими словами вовсе ведь и непередаваемого ужаса тех самых колоссальных поражений того-то никак же незапамятного 1941 года…
…и тут этакий неописуемый никакими обыденными словами страх, и впрямь обуявший тело и душу отчаянно смелого человека, до чего только безоговорочно при этом во всем сочетался с тем самым так и вяжущим руки и ноги ощущением полнейшего своего гневного бессилия…
Однако это отнюдь не противник оказался гораздо сильнее, а попросту у него все всегда неизменно работало вполне слаженно и в точности по науке без всего того слепленного воедино бравой пропагандой целого вороха абстрактных догматов, прежде всего прочего, основанных именно на чудесах победы наглядной большевистской агитации над всяческим здравым общественным смыслом.
Поскольку тот был ныне загнан в самый дальний угол и ему только ведь и позволяли иногда безвольно тявкать, в связи с чем и вправду вносилось иногда довольно существенные коррективы в планы управления войсками, но только если на то была чья-то пролетарская «барская» воля.
А между тем в условиях войны с грамотным и профессионально действующим противником нехватка грамотных кадров сколь неизменно ощущалось до чего и впрямь-таки особенно остро.
То есть из-за всей той большевистской совершенно невежественной и весьма надежно бронированной тупости немцы попросту исключительно хладнокровно и безнадежно планомерно уничтожали сам остов Красной армии.
Ну а в это самое время центральная власть вся, и впрямь-то немыслимо при этом, зардевшись, до чего только воинственно гордилась именно теми еще бездонными глубинами ее более чем безнравственной низости, явственно выражавшейся в намерении порвать немцев, как салфетку, всяческими спешными и крайне бестолковыми контрударами.
Причем сколько при этом еще прибудет похоронок солдатским матерям и женам, их нисколько так вовсе совершенно не волновало.
Однако есть тут одно довольно-таки мало для самих большевиков прискорбное но.
Все эти бравые тевтонские вояки всегдашне мыслили и действовали довольно здраво и безотлагательно, а также и безо всяческих немыслимых проволочек или, наоборот, чрезмерного фанатически воспетого дутого энтузиазма.
А как раз потому то уж само собой и выходило, что всякая та резкая и никак заранее столь тщательно необдуманная контратака для них вовсе никак и близко не могла затем оказаться тем грозным ливнем пуль, что вызывал бы в немецких солдатах то самое столь спешное желание ретироваться, прямиком поскорей восвояси.
А происходило в их головах нечто совсем другое…
Так на нас сходу вслепую навалились, что же срочно значит, переходим от наступления к яростной обороне и крушим впрямь в капусту всех этих горе-вояк, устраивающих все эти свои неумолимо отчаянные контратаки безо всякого хоть сколько-то заранее хорошо тщательно обдуманного, взвешенного и обстоятельно выверенного плана…
В современной войне даже и без применения противником ядерных вооружений тупой силой никого и никак более не возьмешь, а потому тут и 500 миллионов китайцев в прибавку к 186 миллионам жителей СССР против 80-миллионной Германии совершенно никак попросту вот, увы, нисколько так не хватило.
69
Однако никто во времена Второй мировой войны – германские войска трупами и близко наскоро не закидывал, а делалось бы это тупо и слепо… то уж тогда части Вермахта вполне еще могли уничтожить все население земного шара и почти без потерь занять выделенную ими кружочком на карте весьма так необъятно обширную территорию.
Давно бы пора очень даже существенно сузить рамки всех тех у кого-либо вполне справедливо имеющихся претензий…
Причем есть и еще один до чего немаловажный именно так политический просчет, мешавший солдату успешно делать свое бравое дело.
Дело тут в том, что в Красной армии того времени существовали одни лишь бесконечно далеко идущие в ногу планы исключительно тщательно спланированных (по всей строгости военной науки) великих наступлений на врага, которого извечно при этом ожидало самое неминуемое поражение…
И единственным недостатком всех этих до чего блистательных тактических разработок была абсолютная обесцененность всякой той еще весьма простой солдатской жизни…
Главное – это победа, а людей, их у нас и без того невероятно же много, и жить им или не жить, нам-то вовсе оно безо всякой разницы, безусловно, именно этак вполне обыденно и рассуждали бесконечно суровые предводители серых пролетарских масс.
70
Ну а потому на тщательно взвешенное изучение столь до чего крайне так немаловажной на войне дисциплины, как то, во всем действительно правильное и детально продуманное построение своей обороны…
Нет уж, на что-либо подобное времени учебного процесса во всех тех военных училищах довоенной поры… ну никак вот вовсе нисколько не выделялось!
Буквально все оно разом уходило на построение стремительных контратак и массовых наступлений…
Ну а об обороне при этом говорилось как-то донельзя же вскользь:
– «Если на вашем узком участке фронта возникнет временная необходимость в обороне, то, мол, действуйте во всем сообразно имеющимся тактическим обстоятельствам, пока к вам сколь непременно не подоспеет совершенно же своевременная скорая подмога…»
Да только в реальных условиях боевых действий вполне эффективно совершать немыслимые подвиги согласно заученным намертво советским доктринам вовсе-то никогда, затем нисколько ведь не получалось.
Причем уж, наверное, именно потому, что согласно советской теории ведения войны, всегдашне полагалось более чем непрерывно наступать и еще раз, и еще раз неистово наступать без оглядки драпающему врагу впрямь ведь на пятки…
71
Однако со всем тем до чего крайне столь непомерно большим для их чрезвычайно мелко плавающего ума трудом действительно усвоив, что этак оно ну совсем попросту вовсе нисколько негоже – сталинская власть к исходу 1942 явно так несколько ослабила хватку на горле всей своей кадровой армии…
А поначалу все шло, как всегда, по одному лишь тому строго выверенному бюрократичному плану.
Начертили самолет, собрали захудалый трактор с выхлопной трубой в кабину…
Так что как-либо особо трудиться Гансу тогда нисколько не требовалось…
Вот как обо всем этом повествует Виктор Астафьев в его весьма выразительной уже и по своему названию книге «Прокляты и убиты»:
Книга первая.
«Хватит уж сорить людьми, хватит сорок первого года, когда лучшие бойцы погибали, не увидав врага, не побывав даже в окопах, под бомбежками в эшелонах, на марше; не дойдя до передовой, целые соединения оказывались в котле, в окружении, все их обучение военной науке, вся их жизнь полуголодная, многотрудная, часто чудом сохранившаяся в надломлено живущей стране – все-все это шло насмарку. Напрасная гибель, бесполезная жизнь – ах, как горько это знать».
