Читать книгу Грустные размышления об ушедшей эпохе - Цви Владимирович Найсберг - Страница 2
ОглавлениеКнига посвящается светлой памяти Василия Гроссмана, чье великое личное мужество послужило автору весьма и весьма вполне уж так более чем достойным примером.
Автор выражает особую благодарность Владимиру Колычеву лучшему своему учителю великого и могучего русского языка.
«А между тем замечено, что хорошую вещь можно написать только в обстреливаемом отеле». Братья А. Б. Стругацкие «Хищные вещи века».
«Потому что в истории мира не было более отвратительного государства, – сказал Кетшеф». Братья А. Б. Стругацкие. «Обитаемый Остров».
«Нет дела, коего устройство было бы труднее, ведение опаснее, а успех сомнительнее, нежели замена старых порядков новыми».
Н. Макиавелли
С той и впрямь исключительно необъятно и непомерно большою, да и вполне истинно искренней ведь охотой, буквально уж сиюминутно слащаво сглатывая слюну, беспрестанно и бесцельно чмокая губами, при этом так и тянясь всею душою буквально ко всему в этом мире восторженно и распрекрасно небесно чистому…
А потому и со всей той изумительно ласковой задушевностью, беспечно и радостно так и скрепя челюстями, а между делом столь вот довольно умело уплетая плоды чужого, и непомерно огромного творческого труда, кое-кто явно стал слишком уж излишне незатейливо явно приметным…
А все тут дело было разве что именно в том, что это в тот донельзя доселе весьма мрачновато суровый мир европейской средневековой мысли столь беспардонно, однако при всем том почти и впрямь нисколько непредумышленно, столь рьяно вторглись немыслимо благодушные, праздные мечтатели…
То есть, во все его просторнейшие пенаты более чем бесцеремонно отчаянно верно проникли все те безбожно прямолинейные и никак не в меру речистые зачинатели самого вот безотлагательного, беспамятно спешного воплощения во все те серые будни столь ныне явно никчемной обыденности ярчайших же бликов тех «всеблагих и безумно радостных грядущих времен».
Поскольку это как раз именно их всемогущего приближения ко всем тем чрезвычайно вычурно скудным реалиям донельзя промозглой действительности столь пламенно и долго ожидала эпоха, невозмутимо замершая в безмятежно блаженном предвкушении самого так достойнейшего применения к житейской практике всевозможных и всяческих ослепительно светлых идей.
А главное, та столь невозмутимо пестрая и разношерстная толпа всех тех отчаянно сладкоречивых личностей и впрямь-таки совсем обмерла, разом сопрев в самом глубокомысленном ожидании неких грядущих перемен в более чем извечно доселе горькой общественной жизни.
И это как раз они во имя всего того безнадежно ведь иступленного ускорения всего того будто бы и впрямь совершенно неминуемо их грядущего прихода сколь же справно примерили на самих себя все то всеблагостное и столь изрядно нарядное и, надо бы сразу заметить, самое что ни на есть маскарадно-опереточное мировоззрение.
И было уж нечто подобное буквально-то еще изначально сплошь пропитано приторно сладкими надеждами на некое безупречно небесно чистое и ослепительно светлое явное ведь авось.
Ну а кроме того и оказались все эти крайне несуразные чаяния вскоре так до чего исключительно помпезно и благообразно отображены на белой бумаге бородатым племенем самого вот разного рода, как правило, довольно-то безбедно живущих мыслителей, столь зачастую рассуждающих о всеобщей судьбе людской, используя для этого свой собственный указательный палец.
Они и впрямь в самом чудовищном исступлении яростно втыкали его в те уж отныне для них совершенно так навеки пустые небеса.
А потому и нет, и никогда не будет ничего более верного, нежели чем буквально разом прозвать всех оседлавших «безумных парнасов» мечтателей отчаянно ретивой когортой, чьи представители были явно во всем готовы так и брести по перистым облакам к их главной где-то столь отдаленно маячившей на самой линии горизонта блистательной цели.
Уж той-то самой бесконечно радостной эпохе до чего и впрямь весьма незамедлительных, а главное, еще и невероятно благих свершений.
Да только действительно вполне внятных и вовсе-то никак не голословных принципов, более чем однозначно всецело еще необходимых для столь безукоризненно житейского осуществления неисчислимо различных, пожалуй, уж крайне во всем истинно полезных обществу преобразований, никто из них отродясь совершенно никак не имел.
А как раз потому и именно во имя доподлинного духа настоящей правды и впрямь уж более чем определенно столь непременно еще потребуется назвать все это явление духа именно так, как то давно и более чем безупречно оно истинно ведь того явно заслуживает.
Вся эта осатанело опьяневшая от одного запаха вовсе так исключительно именно что неземной новоявленной свободы либерально настроенная братия, столь неотвратимо некогда нагло и разнузданно воцарилась посреди совершенно несусветного бедлама всплывших, словно мыльные пузыри всех-то тех новоявленных «мыслей-миражей».
Ну, а неистовствующе негодующая орда бравых экстремистов довольно быстро весь этот их духовный настой всецело уж приспособила как раз под свои до чего изуверские личные нужды.
И это как раз-таки в связи с восторженными дифирамбами о лучшей жизни вся в стране власть, в конце концов, безнадежно затем уплыла в руки до чего только криворуких революционных ханжей и хамов.
Поскольку – это как раз они и оказались наиболее во всем приспособлены к той еще истинно конкретной промозгло лживой реализации, всех тех блекло-светлых радужных надежд будто бы именно на всеобщее, но в конечном итоге разве что на чье-либо совершенно личное белоснежно лучшее грядущее бытие.
Ну а для всех остальных из разряда прочих была тогда одна лишь безмерно вширь необъятно огромная помойная яма весьма уж всегдашне до чего острого на свой язык коммунального быта…
И вот идя вброд через кровь, смерть и страдания целых поколений на редкость так бесподобно радостно осчастливленных всем тем именно что бесплатно дарованным бесправным существованием в самой жуткой тине бравых идей, кое-кто тогда действительно жил и не тужил, бескрайне торжествующе при этом до чего только счастливо благоденствуя.
Да вот, однако, все это его роскошное житье-бытие было столь уж безнадежно осоловело крайне неправедным.
Все партийное начальство народный хлеб досыта жевавшее было именно так новым свирепо паразитическим классом.
Их хлебом насущным стала страстно льстивая и бестрепетно лживая самопропаганда.
Верные псы сталинской гвардии стали ярыми инквизиторами даже и не высказанных вовсе ведь при этом даже уж неважно насколько глубоко затаенных мыслей.
Ну а все те фальшивые и крикливые воззвания остались одними теми до чего только вовсе ведь бесцветными фетишами истинно настоящей жизнью если и живущими, то только лишь в том до чего строго официозном языке броских лозунгов.
Ну, а вся жизнь тогда стала ни с чем уж, тем, что было некогда ранее вовсе-то и несравнимо более скудной, нищей и отчаянно печальной.
Причем все свои наиболее прямые истоки та беспрестанно льющаяся и льющаяся из довольно многих лживых уст демагогия явно уж брала именно из тех неистово рьяных экивоков в сторону непреклонно и высокопарно немилосердных книжных истин…
А ими был попросту всецело пропитан воздух той еще дореволюционной империи…
Поскольку буквально все ведь тогда начиналось и зачиналось истинно «титаническими» слащавыми усилиями просвещенной и уж донельзя сплошь непримиримо пресыщенной столь умозрительно поверхностными знаниями всей той прозападно настроенной интеллигенции.
Несомненно, именно она и вознамерилась бесшабашной, неистовой силой уж ни сходя с этого места всячески еще расколоть, а не обдуманно и неспешно растопить, весь тот вековой лед, нисколько на скорую руку в лучшую сторону (в своей внутренней, а не наружной сущности), и близко никак неизменяемых исконно так собственнических общественных взаимоотношений.
Эта самая как струна натянутая молодцеватая холодность промеж извечно обирающей народ до нитки властью и столь властно обложенным оброком наивности и беспросветного невежества простым российским людом на самом-то деле более чем столь однозначно имела самые глубочайшие исторические корни, и никому ведь с ними было на раз нисколько не совладать.
Однако кое-кто явно задолго до тех одного тифозного духа революций, собственно, и занялся столь старательными поисками наиболее надежного способа как бы это взять да перевернуть общественную пирамиду именно тем довольно мудреным путем, дабы все уж, значит, само собой стало именно таковым, каковым тому и положено было быть еще от века.
А самым насущным поводом к этакому весьма скороспелому подходу по сколь тщательно и «окончательно верному» слепо теоретически выверенному изменению всей той общественной жизни, и послужило то, что художественные книги для человека, постепенно переставшего обращать буквально всякое свое внимание на все столь объективно существующие совершенно вне его восторженного мировоззрения обыденные реалии…
Неизбежно-то все это, со временем более чем однозначно окажется именно тем, чем довольно быстро станут профессиональные учебники для будущего хирурга, отказавшегося от «глупой и бессмысленной» физической практики ради пустого и совершенно бессмысленного теоретизирования, но зато сразу на деле готового пустить кровь, напрочь с ходу отсечь все гнилое, ненужное и омертвевшее…
Мягкие души всех этих сладостно позевывающих доброхотов, сталкиваясь буквально со всем тем в этом мире столь однозначно настороженно казенным, а иногда и того хуже, еще, и отчаянно свирепым, «вздорным» неприятием буквально-то всех их гуманнейших намерений, быстро затем и легко приобретали самую доподлинную каменную твердость и хладность.
И уж в дальнейшем они столь однозначно и станут на тот весьма неприглядный путь сущей войны со всем общественным организмом, который надо бы то признать, тогда, как и сегодня, тоже был донельзя же отягощен сущими веригами многовекового бесправия и произвола.
И был он, кстати, исключительно беспредельно могуч, да вот ведь однако никак недалек, а главное, уж того он и не на йоту вовсе совершенно не осознавал…
…а именно как раз того, что его главный козырь «стращать и не пущать» не только безвременно во всем устарел, но еще и сколь неприглядно будет ему дано послужить именно теми кузнечными мехами, столь беспечно раздувающими едва-едва тлеющие угли безмерно так ужасающего довольно многие души беспросветно массового политического террора.
И уж стал этот бушующий пламень, куда явно поболее весьма так весомым орудием в деле расшатывания царского трона, поскольку еще изначально во главу угла тогда ставилась вовсе не лютая ненависть, а именно то самое неизменно некогда лишь явно последующее всеобъемлющее и всеобщее грядущее счастье.
С другой стороны, нисколько нет никакого существенного повода до чего яростно идеализировать ту прежнюю еще дореволюционную благую
эпоху…
Поскольку буквально во всем, что с какого-либо боку было хоть как-либо касаемо всяческого рода диких несчастий, то самое «БЛАГОСЛОВЕННОЕ» царское время, несомненно, уж не скупилось на всякого разного рода трагические события и безумно мрачные происшествия.
Ну, а из всего того само собой следует, что вовсе этак незачем столь безостановочно плакать о том, что прежде вот всего и стало весьма наглядной предтечей всей той грядущей жесточайшей трагедии 20 века.
И уж сколь неисчислимо многие и истинно нескончаемые его беды по всей своей столь безупречно изначальной, исконной сути как раз и начались с тех невообразимо блаженных, наделенных и впрямь-то неземным разумом добрейших идеалистов, коим попросту нисколько не был близок весь белый свет со всеми его до чего безмерно застарелыми болячками.
Зато сколь радостно и светло им было от всего того невероятного возвышенного сияния, что как то кое-кому беспрестанно казалось, уж само исходило от необъятно толстых фолиантов, созданных усердной слепотой самого различного рода теоретиков, что столь усердно корпели в библиотеках над трудами древнейших философов, а также и своих собственных ближайших предшественников.
…и надо же, именно оттуда и изымали они все те блики своего блестяще-ярчайшего нового мира.
И то было бы делом, в принципе, истинно во всем надлежащим и вполне безупречно естественным, кабы, конечно, никто и близко так не собирался излишне скверно спешить, наскоро одевая в белый саван всю ту неспешно и насущно существующую современность того ныне исключительно бывшего 19-го, да и самого еще начала 20-го столетия.
А между тем тот столь безоглядно и ретроградно правящий порядок в каких-либо действительно и впрямь-таки резких столь долгожданных положительных улучшениях…
Нет, вряд ли, что он в том хоть сколько-то поболее нуждался, нежели чем некий тяжелобольной и вправду имел ведь нужду в тех-то самых пресловутых белых тапочках.
Никакие идеалистические (не заземленные) принципы вовсе и близко не помогут переменить всю ту от века еще повседневно сложившуюся действительность хоть чуточку к чему-либо на деле более чем и впрямь весьма явно действительно лучшему.
Все те ярые зачинатели подобных, заранее гибельных и безнадежно обреченных на неуспех общественных преобразований, либо попросту все как один сгинут в сплошном бездеятельном популизме, либо, что лишь окажется несоизмеримо похуже, будут они наспех беспардонно отодвинуты в сторону яростными сторонниками захвата власти любой ценой и буквально под любым «благим» предлогом.
И, кстати, следует при этом еще же заметить, что все эти так и витающие в облаках собственных благодушных мечтаний яростные доброжелатели всего рода людского были всегда удивительно схожи с теми, кто был «героически готов» с величайшей радостью и живостью поживиться за чужим столом, только на этот раз в чисто духовном смысле.
А кроме того, все те непрерывные и донельзя бурные дебаты о более чем несомненной, столь безотлагательной надобности во всей той исключительно немыслимо спешной перекройке всего того явно именно что всегдашне помимо нас существующего мироздания и создают наиболее великое множество всевозможных и всяческих сладострастно воспевающих насилие фанатиков.
Причем как раз-таки еще и именно тех, которых более всего разом всецело ослепило именно то исключительно же суровое сияние, что столь пламенно исходило от всех тех до чего несокрушимо бесценных, однако, при этом, более чем совершенно неестественно обезличенных истин.
И то, в сущности, ясно, чьим это именно оказалось вовсе ведь никак нисколько не бездеятельным занятием, совершенно уж беззаветно нисколько так неиссякаемыми силами своего просвещенного духа со всею страстью души явно поверить всему тому неистово пустозвонному кликушеству.
И это как раз, поэтому все эти совсем не злокозненные, а прежде всего, исключительно бескорыстные разрушители всего того старинного барского и холопского уклада разом и устремились сколь ведь решительно распахать плугом идей всю ту нисколько необъятную целину ничуть с ходу никак не проходимого, да и всасывающего, словно трясина общечеловеческого невежества.
А чего это от них вообще можно было, собственно, еще ожидать?
Разве были они способны на разумный, читай раннехристианский подход в смысле терпимости, а также и благодушия к людям, что вовсе-то и близко не осознают саму сущность всяческих безапелляционных требований по весьма наглядному улучшению всей той насущной действительности, а кроме того, никто из них совсем не жаждет никаких (благих?) перемен…
Да только понять ли это…
Нет уж, на что-либо подобное представители современного агностического ума были никак совсем и близко не способны, поскольку было им нисколько так совсем не видать за отдельными деревьями славных благих убеждений целого леса общечеловеческого тупого невежества.
А там между тем, и негде было весьма и весьма столь уж исключительно старательно обосновать все те тезисы, которые неизменно базировались никак не на знании, а прежде всего на воинственном всеядном всезнайстве.
Но зачем это только вообще видеть всю ту довольно-то подчас невзрачную действительность, если кому-то до конца вполне хватает и ее столь верно и надежно отмытой проезжей части.
И вот стоя при том храбро и гордо навытяжку, да и более чем непревзойденно ответственно найдя себе исключительно уж твердое обоснование именно в том, что и само собою было предельно просто и ясно некоторые люди не ту чисто воображаемую, а как раз вполне настоящую верную дорогу в значительно более светлое будущее на долгие два века нечаянно как есть всячески до чего отчаянно заболотили.
Они, правда, всегда действовали в одно лишь то широчайше во всеуслышание объявленное всеобщее наилучшее благо, да только ведь исключительно в меру всего своего собственного чрезмерно зачитанного книгами разумения столь безупречно уж выпестованного на совершенно никому и не нужном черством мистически-философском хламе.
И были все эти мировоззрения кое-кем впитаны совершенно еще и безо всяческих исключительно излишних логических рассуждений, как то и впрямь должно быть с любовью, да только настоящая любовь к истине всегда настояна на сомнении, а не на фанатическом самомнении…
Разумеется, что вовсе не все дореволюционные либералы были именно таковы, однако и другие, более взвешенные и здравомыслящие люди, совершенно никак не могли уразуметь, что простой народ попросту неспособен к умственному употреблению больших и неудобоваримых (безо всякого соответствующего образования) философских постулатов только-то во всем непреложно грядущего всенепременно более благостного бытия.
Им-то самим чего вообще было, собственно, надобно ото всей этой крайне для них, бессодержательно постной жизни?
Вот только бы значиться, им бы еще действительно удалось безо всяческих долгих, мучительных проволочек нынче-то наскоро просочиться сквозь все препоны и запоры в отныне нисколько не запертые перед самым их носом двери, да так, словно бы те и впрямь были еще крепко-накрепко намертво прихвачены пудовыми запорами да и засовами в придачу!
И впрямь уж, словно в замочную скважину, они ведь до чего безудержно нагнетали весь этот свой догматический свет тех самых осатанело доморощенных, абстрактно ничем и никак непобедимых истин.
А те, кто их сколь смело взяли на щит, были и впрямь-то беспристрастно-беспринципными аскетами, так и горящими пламенем своей идеи в точности, как конкистадоры некогда горели пламенем именно так своего воинственно-пламенного понимания христианства, и суть их фанатизма имела одну и ту природу, да и тот еще изначально общий внутренний исток.
Они боролись за счастье всех и вся, идя путем убийств и разрушений, а этот путь сам собой нескончаемо ведет в одну сплошную алую мглу всех тех разве что лишь некогда только явно грядущих времен.
Точно так же некогда отблески средневековых костров инквизиции разве что столь беспрестанно отсвечивали тьму, весьма так отчетливо тогда царившую во сколь многих сердцах людских.
С той не столь уж, в сущности, древней эпохи ничего такого существенного в человеческом обществе и близко-то никак нисколько не переменилось.
Наше всеобщее бытие – оно по всей своей сути довольно-таки весьма ведь незыблемо и попросту вечно.
Причем во всех своих наиболее заглавных принципах оно именно все то же, каковым оно было еще в древности, только лишь сознание стало шире, и окружающий нас мир оказался нынче куда менее необъятным, нежели чем он некогда представлялся нашим далеким предкам.
А сами люди нынче все те же, что и были некогда ранее, им, несомненно, свойственна полностью так слепая вера, а уж в кого – это именно не столь оно, по сути, и важно.
Комиссары были сущим верхом беззастенчивой самодостаточной самоуверенности, когда они принимались печально говорить о горестях прошлого и более чем благих перспективах самого ближайшего будущего.
Причем в них самих все то наиболее собирательно темное как раз-таки поболее всего почти ведь всегда безо всякой меры, безусловно-то, весьма многозначительно всегдашне и явно преобладало.
Нет, уж никак не идет тут, собственно, речь о чем-либо том, что лишь в самой глубине их души и впрямь столь осатанело ненароком присутствовало из-за всех тех внешних тяжелых условий той самой дореволюционной жизни.
Нет, дело оно вовсе не в этом.
Еще на самом первичном этапе остро оточенным карандашом единственно теоретически верно подкованного своего обоснования та самая большевистская идея была безупречно доподлинным образцом благодушно бездушного мудрствования, в реальном мире кровавых дел явно чреватого лютой смертью миллионов людей и все это во имя никогда нисколько не наступивших светлых дней лучезарного коммунистического грядущего.
Его существование было во всей ведь полноте зафиксировано в одних лишь тех еще ярчайших грезах безнадежно утопически настроенной интеллигенции, видевшей все свое настоящее в одних лишь черных, а будущее, вполне сообразно сему, в исключительно розовых оттенках.
Да и столь бессмысленные ужимки того самого пресловутого непорочного разума, которому явно попросту была исключительно чужда всякая безнадежно убогая действительность, и при этом безупречно столь неистово дороги одни лишь те бесплотные выводы, порожденные почти уж невидящими глазами, ненавидящими буквально всякую живую и трепещущую под их взглядом плоть жизни.
Да и рьяные последователи данных философских течений отличались той еще крайней узостью мышления, как и весьма специфическими вкусами…
Не просто уж так они столь сурово и яростно абстрагировались от всей той и впрямь навязшей им на зубах самой так повседневной реальности…
Им попросту была нужна исключительно иная жизнь, они ее придумали и восхваляли, а неистово суровую смерть всего того крайне несветлого прошлого они буквально так всегда воспринимали, как самую что ни на есть естественную историческую прямую надобность.
Всем этим блудливым своим языком деятелям от века ведь были свойственны тайность, хитроумная аллегоричность, эзопов язык, сущая благосклонность ко всяким закулисным интригам.
Да только все это вовсе не было предвестником грядущих более светлых и благих дней, а скорее наоборот – являлось оно самым явным пережитком позднего средневековья, а потому и несли все эти «кровососущие словно слепни» идейки сущие черты сколь давнишней закрепощенности совершенно неистовствующего во всех своих оковах довольно праздного духа.
Люди, их проповедующие, попросту разом перешли из стародавнего холопства в холопство вовсе-то иное, исключительно ведь возвышенно идеалистическое.
Хотя вполне уж полностью еще возможно что – это и не совсем оно именно так, поскольку некий внешний легкий налет заморских европейских свобод несколько явно затронул и ту стародавнюю от века же самодержавную Российскую империю.
Однако все это было впрямь-то разом раздавлено в прах стопою солдафона Николая Первого.
Причем он ее не просто слепо раздавил, а именно вывел, как изводят клопов в старом диване.
Да и после него всякая полусвобода неизменно была еще чревата грядущим разве что лишь значительно более свирепым безнадежно тяжким рабством.
Сама вот собой внезапно появившаяся возможность некоей более чем явной отдушины, несомненно, вскоре вылилась в сущий антагонизм и отрицание всех прошлых религиозных идеалов, глупейшую попытку их скорейшей и безусловной замены чем-либо земным, попросту уж житейским и плотским, однако до чего при этом и вправду безмерно радужным и сияющим.
В этих новомодных проявлениях мысли и духовности, несомненно, отпечаталось буквально все самое наихудшее, как весьма уж довольно явно скупое на всякий житейский ум наивное рыцарство, да так и наиболее темные злокозненные интриги.
Причем люди, придерживающиеся последнего, частенько так добивались своих целей путем яростного взвинчивания и растравления слепых надежд людей куда более чем они во всем и вправду безупречно достойных.
Однако ведь и те исключительно во всем достойные тоже вовсе не были истинно чисты в своих псевдогероических замашках и помыслах.
Ими двигал сиюминутный импульс, а потому и всем им столь неизменно желалось самым надлежащим образом исключительно уж незамедлительно воплотить в серые и безликие будни действительности все те совершенно «безоблачно призрачные», сплошь надуманные и нисколько-то ранее и немыслимые изыски духа.
Под этим имеется в виду все то, что еще издревле брало свое истое «благое» начало как раз от всех тех излишне оптимистичных, скороспелых надежд.
И им уж были при этом до чего только спешно приданы все те свойства чудовищной химеры, попросту опьянившей народ, да и спаявшей из него некое единое месиво, в котором, кстати, буквально все были едины пред занесенным над их головами топором.
Ну, а также и извечной нищетой, еще и возведенной в квадрат абсолютной неприемлемости всякого своего даже и самого невольного, вынужденного порицания.
Причем идеи благословенного добра стали своим абсолютным антиподом отнюдь не от своего извращения, а именно от того никак и близко себя не оправдывающего воинственного применения к жизни совершенно безжизненных постулатов несколько иного буквенно ирреального жития-бытия.
В нем все было столь безупречно разложено по всем тем весьма удобным позициям и полочкам, и, главное, всему тому было явно предоставлено именно свое вполне надежное место, да только жизненная практика не одной логикой дышит, а потому и всякая невозмутимо холодная логичность ее уж враз более чем безнадежно весьма удушает.
Так что уж все те непримиримо отчаянной «светлой души идеи» надо бы примерять ко всей той нас так или иначе окружающей действительности только лишь относительно издали и чисто теоретически, да и то с крайней ведь явной величайшей осмотрительностью и осторожностью.
Да только это уж совершенно вовсе не все хоть сколько-то более чем полноценно так принимают действительно к сведению.
И кто – это значится их всеми силами и впрямь исключительно столь благодушно – толкал в чрезвычайно, как всегда, простодушные народные массы?
Да те уж самые рьяные кузнецы-молотобойцы, ревностные кураторы всеобщих благ в новоявленном на этот раз (по их вере) исключительно «чисто земном раю».
И это как раз ему и полагалось столь весомо заменить никогда на деле и не существовавший тот ведь самый истинно вот сущий рай небесный.
И то, в принципе, практически всякому ведомо, чьих это рук делом и стало уж претворение в жизнь планов по бесподобно быстрому построению в самой гуще прошлого патриархального бытия внешне и впрямь-то столь так помпезно величественного здания всегда лишь явно именно что того грядущего коммунизма.
Правда здание это было столь абстрактно возведено именно на зыбучем песке совершенно напрасных и наивных людских чаяний.
А сама эта власть принесла с собой один лишь бессменный набор тупых штампов, а кто ведь только смел ее даже и невзначай немного покритиковать, буквально сразу оказывался лишним или на свободе или тем более вообще уж на всем белом свете.
Но начиналось все это столь неизменно именно с того самого радостного и благородного желания разом улучшить сами основы всех тех исключительно так до чего широких общественных отношений.
Да только все те исключительно яростно благие улучшения истинно буквально всеобщих условий жизни, что и впрямь-то были основаны на максимально наилучшем и благостном мироощущении всегда ведь грешат страшным грешком более чем отменной надменной надуманности, довольно-то близко граничащей с самозабвенной и самовлюбленной тупостью.
А общественная жизнь требует и требует ясного понимания всех своих законов, твердой руки и жесткого ярма весьма старательно обуздывающего людские, скотские инстинкты.
В то время как люди с либеральным складом ума во время громогласных и пустозвонных революционных событий впрямь-таки водружают на массы совершенно вовсе так нисколько несвойственную им умственную роль.
Причем было это сколь и впрямь бесподобно прямолинейно задумано, именно дабы раз и навсегда привнести в саму душу народа свет свежих истин, однако ведь разве что затем лишь только-то столь безвольно обвисших на ушах толпы бахромой совершенно же ничтожных и бессмысленных слов.
Причем ясно, кому – то столь уж поспешно понадобилось истинно еще исключительно наскоро влиться свежей струей в то самое вполне умудренное веками всего своего существования безнадежно замшелое общество простолюдинов, нисколько доселе попросту и незнакомое со всякой довольно давно лежалой (до явной заплесневелости) книжной премудростью.
Ну, а осуществил кое-кто этакое «всеблагое дело» вовсе вот и близко уж никак оно не иначе, а на том самом исключительно высоком прибое во всеуслышание заявленных, а затем еще и длиннющим носом разом унюханных сногсшибательных свобод и отныне никем более нисколько не возбраняемых прений.
И почему бы теперича, им было всласть не погалдеть обо всем том глубокомысленно важном, чего быть может и удастся некогда еще вполне привести в надлежащий вид и форму, да только случится это никак не иначе, а в том самом ныне исключительно весьма отдаленном грядущем.
И для того еще явно потребуется столь много долгих веков более чем безусловной повседневной обкатки совершенно абстрактных идеалов на весьма грубой почве всегда ведь неизменно неотесанного житейского быта.
И в это наше сегодняшнее время наиболее насущный вопрос был заключен именно в том, а зачем вообще было делать из всего этого выжженного пламенем схоластики лживого учения некий замкнутый круг самих уж собой абсолютно доказанных истин?
Как будто бы и впрямь исключительно настойчиво требующих более чем безупречного и совершенно вовсе что именно незамедлительного своего воплощения в беспощадно суровые будни всей той неизменно безрадостно до чего только так обыденной серой действительности.
Ну и чего это вообще тогда могло хоть сколько-то остановить всех тех безвременно зарвавшихся от запаха свободы слишком-то безо всякого зазрения совести неистово кипятящихся господ либералов?
Раз они попросту явно воспринимали данное им свыше «право» нести всевозможную несусветную околесицу, как именно то до чего светлое свое достояние создавать и создавать грядущее обличие всего того вовсе и не народившегося пока на белый свет исключительно явно будто бы совершенно «иного» рода людского.
По представлениям ярых блюстителей всеобщего и впрямь-таки вселенского блага, его лишь разве что некогда предстояло еще сотворить при одной уж единственно помощи, тех самых блаженно-бумажных истин.
То есть, попросту увидели они во всех тех теоретически изуверски верно выверенных выкладках весьма ведь небезосновательное обоснование для всех тех и впрямь столь незамедлительных общественных преобразований.
Ну, а своя собственная роль в их столь долгожданно сладостном осуществлении им вполне однозначно представлялась именно в виде загодя им дарованного блага, ясно выражающегося в славном преимуществе смело творить само по себе вовсе нерасторопное добро, обличая и бичуя старое, как сам этот мир зло, сущего великого социального неравенства.
При этом они устремились куда-то вперед и ввысь, однако со всей очевидностью можно сказать, что были те люди чрезвычайно одержимы идеей, более чем полноценно воссоздать ту стародавнюю природную мудрость, что была, по их мнению, всеми нами некогда безответственно утрачена именно из-за бесконечно слащавых догматов истовой веры в загробную жизнь.
От их просвещенных наукой умов повсюду засквозило леденящим холодком простецких чисто надуманных логических абстракций, ну, а ярость благороднейшая их добрейшей души обнажила обоюдоострые мечи всегда склонной к обильному кровопусканию донельзя абстрактнейшей справедливости.
Той-то самой, что во все времена была слишком уж откровенно самооправдываемой всей-то ей еще изначально свойственной великой задушевной простотой, более чем безупречно возникшей именно на основе полудетских дрем, в которых та до чего ведь совершенно очевидно созерцала, словно бы в зеркале никогда, вовсе и не сбывшееся светлое завтра.
У этих горе-реформаторов воздуха в груди хватало на одно лишь то сладкоречивое раздувание всевозможных и всяческих утопических грез, но отнюдь не на реальное улучшение безнадежно стесненного положения обездоленных, и по большей части, не иначе, как самими собой, да и всем своим бесхитростным невежеством вполне уж столь закономерно закабаленных классов.
Эти благие доброжелатели всего сущего на этой земле, если чего тогда вообще и творили, так это разве что безостановочно изливали друг другу боль и скорбь о весьма удручающе наглядной неполноценности всего того нынешнего вовсе-то совсем неправого обустройства общественного бытия (для них в то время живших дореволюционных).
И вот еще что.
Они, сколь восторженно и обескураживающе бурно отметая буквально всяческие в том «неправые» сомнения, исключительно яро высказывались о самой крайней необходимости переоформления всей тогдашне существующей действительности в некий, куда только поболее ему надлежащий облик и сущее подобие всего того, чего им ярко и красочно виделось во всех их сладких радужных снах.
Да только до далеких звезд на небесах им было как-то нисколько не достать, однако, сколько бы его ни было под голубыми небесами… уж буквально все, что только ни есть под ними, они всенепременно вознамерились, во что бы ни стало переиначить, придав ему некий абсолютно иной вид, суть и смысл.
И до чего неистово томились их горячие сердца в хмурые и унылые дни той буквально ничем, кроме ярого окаянного насилия (как правило, в одну лишь безмерно худшую сторону), и близко-то никак неизменяемой повседневной обыденности.
Им уж лично и были осатанело потребны все те совершенно неизбежные, а все-таки по некой непонятной причине чрезвычайно запаздывающие сколь долгожданные перемены из и впрямь исключительно так специфического разряда тех, что сами вскоре к нам нагрянут, а тем, значит, и освежат они весь замшелый облик всего того стародавнего, патриархального общества.
Они этого столь откровенно ожидали, словно народ иудейский в знойной пустыне манны небесной.
А между тем вся это их сколь до чего извечно сонная эпоха вовсе ведь не дышала им даже в затылок, вконец запыхавшись, скача же вприпрыжку вслед за их убегающим куда-то в дальнюю даль столь безмерно немыслимо лучезарным самосозерцанием.
А уж, тем паче, куда было простым обывателям хоть чуточку поспеть за всем тем их ярко и самовозвышенно, буквально-то всеобъемлющим и вездесущим мировоззрением.
Они, надо бы то вовсе ведь совсем не мешкая сразу вымолвить, и вправду более чем неизменно стремились к чему-либо бесконечно светлому и никак не безрадостному и, кстати, вполне так всецело во всем наилучшему… и, главное, совсем не иначе, как сразу для всех.
И вся беда была разве что именно в том, что сколь закоренело, было им дано уж до конца обрести наиболее главное свое весьма черствое заблуждение…
А именно были они и впрямь столь злокозненно уверены, что этот светлый для всего их народа путь, безусловно, ведь пролегает именно по сухому руслу целесообразности взметнувшихся к самым небесам именно так красных от людской крови знамен.
Причем как оказывается, дойти до неких наилучших времен можно было одной лишь дорогой столь неизбежной и неминуемой смерти всех тех, кто мог явно помешать человечеству, проделать его столь и впрямь гигантский скачок в тот самый всеобщий наш великий завтрашний день.
Он был явно для них окутан туманом простых и радостных ожиданий, а обыденная и безыдейная жизнь была им попросту вовсе безынтересна, раз никак не сияла она изнутри безмерным восторгом светлого конца всех тех прежних бед и несчастий для всего человечества в целом.
За редким уж исключением, только вот разве что безо всех тех карикатурно отображенных в весьма специфической литературе злобных уродов и палачей.
И сколь наиболее яркими, а также и во всем безгранично последовательными в деле как раз-таки подобного тому, по-своему же весьма ведь неприглядно веского восприятия всей-то нас еще от века окружающей действительности, и оказались в 19—20 столетии некоторые изумительно блаженные духом граждане Российской империи.
Жили-то они в стране с тем самым нисколько никак до конца вовсе ведь никак пока не изжитым феодальным прошлым.
Однако при этом до чего и впрямь им сразу истинно безутешно захотелось в единый миг стремглав ринуться в мир бытия столь от нас, пока еще безнадежно, да и беспредельно далекого будущего.
Уж того вполне возможно и впрямь изумительно светлого, а значит и истинно во всем немыслимо праведного.
Тут сыграла свою роковую роль полнейшая оторванность от реалий тех людей, что живя в двух столицах империи, напрочь позабыли, что они едва ли что ничтожно малая часть от того необъятного этноса, в котором никак не отмерло почти то же, что и тысячелетие назад довольно мало (в закутках душ) изменившееся язычество.
И это вовсе не только крайне предвзятое мнение автора, вот чего пишет обо всем этом великий человек – царский министр финансов Витте Сергей Юльевич;
«Царствование Николая Второго»
«У нас церковь обратилась в мертвое, бюрократическое учреждение, церковные служения – в службы не Богу, а земным богам, всякое православие – в православное язычество. Вот в чем заключается главная опасность для России. Мы постепенно становимся меньше христианами, нежели адепты всех других христианских религий».
Разве оно не ясно – неграмотный человек, и близко сам не читавший ни единой страницы Евангелия, вряд ли что мог быть хоть во что-либо на деле так оказаться хоть сколько-то вдумчиво верующим, скорее уж быть ему считай, что одним лишь глухим отзвуком на весьма скорую руку, совершенно бездумно заученных им молитв.
Вот почему официальная религия и являлась для большинства жителей той прежней России едва ли чем-либо хоть сколько-то большим, нежели чем тем еще от века сложимся, всеми вот попросту издревле давно официально признанным положением вещей.
Ну, а посему если внутрь их души свет церковных служб даже и проникал, то не слишком-то глубоко он в них тогда оседал.
К тому же церковные службы были занятием зачастую во всем безнадежно так обязательным, а между тем всякая обязаловка неизменно чревата довольно казенным отношением к делу и веры в Бога, она никому совершенно так вовсе нисколько не прибавляет.
И именно подобного рода людям, толком еще никак не воспринявшим в душе светлое учение Христа, кое-кто из слишком воинственно настроенных либералов и впрямь от всей души возжелал всучить идею строительства общества принципиально иного, нового типа.
Того уж самого, что и впрямь было до чего только безукоризненно основано на принципах абсолютно пока никому еще неведомых, а не просто нисколько не досягаемых всякому элементарному логическому анализу, причем – это так даже и у человека во всем ведь всесторонне начитанного.
И кстати, могло ли вообще оказаться на всем белом свете, хоть чего-либо несоизмеримо худшее, нежели чем то самое и вправду донельзя прискорбное положение вещей, при котором всякие недруги и злопыхатели из весьма разношерстной породы тех, кто буквально на дух не переносят «ретроградов», сторонников старого, долгими веками до того сложившегося общественного уклада…
И они, надо бы то прямо признать, были бескрайне бездумно искренни в их пламенно неистовом (от всей той их амбициозной глупости) более чем первостатейно несусветном хотении весь этот мир сходу враз сколь безудержно всецело наспех полностью переиначить.
По наивности своей, они и вправду более чем беспричинно, ясное дело, думали, что всего этого можно будет вполне вот добиться, срубив же под корень абсолютно всякое в нем угнетение, одних из нас некими, значит, другими.
И, кстати, наиболее скверным в их поведении было именно то, что они попросту начисто отрицали всякую свою духовную взаимосвязь с их неумытой, веками до того барским кнутом забитой родиной.
Поскольку где-то глубоко в душе они явно парили в некоем своем воображаемом мире сладостных и сколь окрыленно радужных ожиданий некоего более чем неминуемого грядущего счастья.
Легендарные (в советское время) либералы, наверное, ни сном ни духом еще и не ведали о той чудовищной цене, которою в последующем, грядущем веке явно еще придется заплатить и без того и без них многострадальной России.
А все это из-за всей именно их безлико, внешне верной, однако при этом столь безнадежно отягощенной всяческим излишним изяществом безнадежно «пересоленной» и «переперченной» словесности.
А она меж тем, хотя и впрямь вот являлась чем-то сколь донельзя умопомрачительным в ее чисто ведь внешней, исключительно наружной, неистово одухотворенной западными ветрами сути…
Однако же внутри себя это восторженно утопическое мироощущение совершенно неизменно таило сущий пожар разгоряченных сердец (опять-таки от полнейшего отсутствия действительно вполне светлой головы).
И это именно она и несла в своем чреве тот самый смертоносный заряд, коим извечно-то всегда были напичканы (начинены) мозги всех тех, еще тогдашних крамольников Раскольниковых.
А начинены они были той еще самой до чего изощренной жестокостью ко всему тому сколь родному и давно, кстати, вконец им навеки обрыдшему.
Причем это вовсе не пустые и праздные слова, следствие одного лишь крайне недалекого ума, – вот оно то, что пишет об этом великий Лев Толстой в его бессмертном романе «Анна Каренина»:
«Либеральная партия говорила, что в России все дурно, и действительно, у Степана Аркадьича долгов было много, а денег решительно недоставало»
А ведь и вправду самым всеблагим задушевным настроем всех этих людей всенепременно же стала именно та европейская целесообразность, смертельным ядом всей своей ненависти попросту до чего бездумно косившая несчастных аборигенов далеких земель, однако в самой-то, как она есть, просвещенной Европе ее применять было доселе уж нисколько совершенно не принято.
Но зато там, на неведомых дорожках, где еще вовсе толком никак не укрепились все те исключительно естественные нормы европейской цивилизации, да и весьма изрядно затасканной внешне столь этак разве что поверхностно изящной культуры, абсолютно уж все было дозволено всем тем несущим ее мишурный и призрачный свет.
Правда, жизнь нисколько не безбрежна в ее тайных желаниях и намерениях, а свято место пусто никогда не бывает, так что если некий примитивный уклад жизни и уступает дорогу чему-либо очаровывающе идейному, то надо бы еще поглядеть, а не сулит ли – это горе, страданья и смерть для сколь многих простых людей?
Причем вовсе не для всех она станет ПРОСТОЙ И ОБЫДЕННО БИОЛОГИЧЕСКОЙ, зато для столь вот обезличенно многих она явно затем еще окажется кончиной духовной и будет – это так именно вследствие «имплантации в уме и сердце народа» совершенно чуждых ему пришлых идеалов.
И то уж само собою всегдашне проистекает от всякой «великой» идеи революционно общественного переустройства.
Да и вообще от этаких благодушных веяний столь и впрямь безмерно всячески так и разило холодком безбрежного океана леденящей логической правоты безо всяких признаков доброго человеческого сердца.
А, кроме того, революция еще изначально задумывалась как раз для тех мест, где пролетариат был довольно-таки развит, чтобы и вправду более чем исключительно ответственно иметь теоретически верную возможность проникнуться духом идеи, а не всего-то что взять да словить столь быстро тающую на губах сахарную вату пресловутой несбыточно светлой мечты.
Да и сама по себе та идея была сколь весьма омерзительно догматичной, да и окрылялась она одной лишь кабинетной фантазией академика от опричных наук Карла Маркса, который украл все свои блестящие кораллы из мифов и снов излишне порою либеральничающей левой интеллигенции.
Мысль Маркса, как и понятно, вьется и вьется вьюнком вокруг древа всеобщих наработок социологии его времени, но главные ее координаты – это как раз ведь тот еще деспотизм на гребне совершенно пустой фантазии о некоем земном рае после более чем явного вполне полноценного уничтожения всецело уж мнимых цепей.
«Демосфен новых времен» язвил, как он только мог, дабы людям самим было дано забрать себе все то, чего им не дал Бог!
Либералы «светлейших идей» просвещенного радикализма были впрямь-то в сущем щенячьем восторге как от него самого, да так еще и оттого совершенно безрассудного переиначивания всех тех общечеловеческих ценностей во всех тех его псевдоинтеллектуальных потугах привнести в экономику вящие философские постулаты.
Маркс, он ведь в этом вопросе неизменно во всем походил на всех тех, в своих утонченных думах живущих очень так даже далече от всей той корыстной и эгоистичной братии, попросту бездумно жующих свой хлеб повседневности, безусловно-то, несомненно, самых уж полнейших невежд.
Чересчур либерально настроенные радикалы, по всей на то видимости, попросту ведь захотели раз и навсегда околдовать жизнь чарами своих безмерно величественных, возвышенных словопрений.
А смерть классов и вакханалию всеобщего дикого насилия они вполне уж однозначно восприняли, словно бы то была более чем и впрямь неизбежная плата за тот исключительно всеобъемлющий, самых так что ни на есть гигантских масштабов духовный прогресс.
И как это, собственно иначе вообще еще может выйти у тех людей, что нисколько не ведают никакого искреннего и глубокого чувства сострадания, причем ни сердцем и ни душой буквально ко всякому человеческому существу только за то, что оно, точно как и они, тоже передвигается на двух ногах.
Этот общечеловеческий двигательный аппарат их никак никогда вовсе не волновал, раз для них обыкновенный человек неизменно олицетворял собой особый вид социального животного, одиноко и бесцельно бредущего вслед за всеми своими обыденно отягощающими ему душу благостями и горестями.
Облегчить его страдания, дать ему свет и мысль (разумеется, что единую) и было стародавней «светлой мечтой» всех тех, кто попросту погряз в безучастно осатанелом «грызении всяческих философских абстрактов».
Ну, а потому слишком он весьма далеко отошел от всякой вконец ведь в самой себе закоренелой, кое-кому безнадежно опостылевшей, до чего и впрямь неизменно во всем унылой повседневности.
А, кроме того, в те действительно наипоследние два-три века до чего немыслимо много поразвелось всех-то, значиться тех, кто непросто отчаянно горою стоит за немыслимо спешное продвижение строго вперед, но и глядеть под те самые необъятно большие и широкие колеса технического прогресса нисколько так вовсе совсем не желает.
У них теперь, понимаешь ли, все вполне однозначно, да и безапелляционно более чем полновластно решал один лишь тот сколь непогрешимо безгрешный математический расчет, что был донельзя и впрямь всемогущ в его самой беспардонной и сверхъестественной власти над буквально всяческим реальным житием-бытием.
Ну, а отдельные люди в смете «усовершенствования всеобщего нынешнего мироздания», как некие отдельные самостоятельно мыслящие индивидуумы вовсе-то, никак совсем и не значились.
Ведь нет их (в качестве отдельных разумных существ) на всем белом свете…
Вот чего пишет обо всем этом Федор Михайлович Достоевский в его великой книге «Преступление и наказание»:
«…Началось с воззрения социалистов. Известно воззрение: преступление есть протест против ненормальности социального устройства – и только, и ничего больше, и никаких причин больше не допускается, – и ничего!..
– Вот и соврал! – крикнул Порфирий Петрович. Он видимо оживлялся и поминутно смеялся, смотря на Разумихина, чем еще более поджигал его.
– Н-ничего не допускается! – с жаром перебил Разумихин, – не вру!.. Я тебе книжки ихние покажу: все у них потому, что «среда заела», – и ничего больше! Любимая фраза! Отсюда прямо, что если общество устроить нормально, то разом и все преступления исчезнут, так как не для чего будет протестовать, и все в один миг станут праведными. Натура не берется в расчет, натура изгоняется, натуры не полагается! У них не человечество, развившись историческим, живым путем до конца, само собою обратится, наконец, в нормальное общество, а, напротив, социальная система, выйдя из какой-нибудь математической головы, тотчас же и устроит все человечество и в один миг сделает его же праведным и безгрешным, раньше всякого живого процесса, без всякого исторического и живого пути! Оттого-то они так инстинктивно и не любят историю: «безобразия одни в ней да глупости» – и все одною только глупостью объясняется! Оттого так и не любят живого процесса жизни: не надо живой души! Живая душа жизни потребует, живая душа не послушается механики, живая душа подозрительна, живая душа ретроградна! А тут хоть и мертвечинкой припахивает, из каучука сделать можно, – зато не живая, зато без воли, зато рабская, не взбунтуется! И выходит в результате, что все на одну только кладку кирпичиков да на расположение коридоров и комнат в фаланстере свели!
Фаланстера-то и готова, да натура-то у вас для фаланстеры еще не готова, жизни хочет, жизненного процесса еще не завершила, рано на кладбище! С одной логикой нельзя через натуру перескочить! Логика предугадает три случая, а их миллион! Отрезать весь миллион и все на один вопрос о комфорте свести! Самое легкое разрешение задачи! Соблазнительно ясно, и думать не надо! Главное – думать не надо! Вся жизненная тайна на двух печатных листках умещается!»
И эта та самая буквально так все на свете бесспорно и бесслезно умертвляющая целесообразность и есть то столь всесильное порождение западноевропейской цивилизации, но все же во всей своей полноте применение данного глобального мировоззрения имело место разве что в одних лишь ее колониальных владениях.
Однако Россия – чем это она не колония, только и надо было ее до чего бескомпромиссно яростно расчленить на всевозможные самые отдельные ее составляющие части, ну, а затем почему бы и не колонизировать?
Вот он тому самый яркий пример, изысканный автором посреди слов, сказанных весьма так ярым идеалистом из числа наиболее отчаянных декабристов…
Святослав Рыбас, «Похищение генерала Кутепова»:
«Николай Трубецкой, словно заглядывая в наше „демократическое“ время, написал: „Будущая Россия – колониальная страна, подобная Индии, Марокко или Египту“. Правда, тут же добавил: „Азиатская ориентация становится единственно возможной для настоящего русского националиста“».
А ведь и впрямь все те до чего строго сверкавшие очечками своих пенсне немецкие инженеры, что довольно-таки многие русские железные дороги еще вот в том самом позапрошлом веке сколь весьма деятельно понастроили…
И уж дело ясное, что своим интеллектуальным потом при помощи всей той исключительно местной рабочей силы их, сооружая, они, небось, как пить дать, до чего еще весьма благонравно заглядывались на широчайшие российские просторы причем именно как на свою в некоем последующем времени, безусловно-то, явно еще и впрямь грядущую германскую вотчину.
Эти планы нисколько не у всех их имелись, и лишь у некоторых из европейских правителей они и вправду могли вызвать в душе действительно более чем значимый ответный отклик.
Да, и то если тот и был, то вовсе ведь совсем не надо бы полагать, что уж было в нем чего-либо вполне этак полностью во всем до конца ясное и определенное.
И совсем ведь не надо бы думать, что буквально все в этом мире неизменно идет к чему-либо, известное дело заранее вполне же как есть полностью так предрешенному.
Слишком многое в политическом мире довольно часто сменяющихся игроков и сила их влияния все время, безусловно, разом меняется, чтобы и впрямь можно было до чего смело заговорить о некой доподлинно долговременной и, кстати, более чем реально единодушной продолжительной последовательности.
Ну, а что уж касаемо пресловутого еврейского заговора, то тут и говорить, собственно, нечего…
Всегда вот и среди политиков подчас попадаются свои дураки-неудачники, ну, а тупым особям рода людского нисколько вот самих себя буквально-то ни в чем было без слез и сурового тыканья пальцем в кого-либо иного вовсе-то и близко никак не обвинить.
И надо бы вместо того на деле никогда и не существовавшего еврейского заговора всенепременно узреть тот самый суеверный страх пред ужасающе быстро вширь разрастающейся Российской империей, а также и твердое нежелание всех иных «настоящих» европейских держав действительно предоставить ей, совершенно новый для нее геополитический статус по окончанию Первой Мировой Войны.
И этак-то оно было попросту заранее во всем более чем подробно оговорено промеж чопорных западных европейцев.
Сущий развал Российской империи произошел именно как раз по воле двуличного и коварного Запада или точнее никак не скажешь, а был он им до чего щедро заранее профинансирован и словесно обильно во всем всесильно явно поддержан.
Однако вовсе тут не было ничего столь еще изначально осатанело зловредного, а всего-то навсего Россию попросту захотели (подобно Африке) расчленить на несколько маленьких царств, каждому из которых затем должно было раз и навсегда беспрестанно находиться под самым неотъемлемым и неусыпным оком одного из западноевропейских государств.
Климат в России тот же, что и во всей Европе, никаких тебе лихорадок и сам ведь мозг выедающей жары.
А надо бы учесть, что кондиционеров в самом начале 20-го столетия еще не было так даже в помине!
Ну а во времена Второй мировой войны речь ведь столь, несомненно, явно пошла именно о почти полнейшем тотальном уничтожении абсолютного большинства россиян, чтобы затем обязательно еще заселить Россию всяческими западноевропейскими (или недобровольно) восточноевропейскими колонистами.
Однако вовсе тут не было за всем этим какой-либо злокозненно священнодействующей таинственной руки безудержно же дергающей всех политиков за какие-то совершенно ведь никакому глазу невидимые ниточки.
А имели место довольно боязливые опасения, всецело базирующиеся на том грядущем сценарии развития событий, при котором не далее чем завтра в России столь поспешно сменится правительство и место царя займет радикально настроенный блок ярых националистов, что отчаянно смело, поведет российских солдат на вовсе не столь хорошо укрепленные бастионы западноевропейской культуры.
При этом надо бы еще и явно учесть и всю ту весьма существенную разницу между достаточно изнеженным цивилизацией европейским солдатом и ею пока никак и близко не избалованным солдатом российским.
Атомного оружия тогда еще попросту не было, и никто и не мог того ведь заранее предсказать, что довольно вскоре оно всенепременно так будет произведено на свет чрезмерно порою более чем и впрямь излишне же всемогущим человеческим интеллектом.
А потому тут сам собою наглядно проглядывает сущий факт того, что старушке Европе было, отчего в начале 20-го столетия сколь мелко подрагивать при одном упоминании о том великом властелине, что неизменно располагался на востоке от ее довольно часто и обильно помеченной российской кровью из века в век раздираемой войнами территории.
Да только все те долгоиграющие имперские планы всегда уж были более чем естественно до чего крайне во всем донельзя неопределенными…
Европейские правители вовсе не были всегда вот разом только лишь за что-то разве что и впрямь извечно одно!
Да и сами российские либералы тоже совсем не всегда вполне до конца осознанно ведали, чего это им самим от всей этой жизни было ведь значит, собственно, надобно.
То ли полнейшей свободы или во всем безгрешной жизни безо всякой русской волынки, да и всегдашней безыдейной скуки.
Бездумное подражательство Западу или полнейшее отрицание всех его безнадежно утопических ценностей буквально рвало страну на куски, причем почище самых грязных и алчных планов каких-либо неведомых сил, что этак (для кое-кого совершенно определенно) и крутят вся свое кино за спинами всех тех так или иначе имеющихся в этом мире политических элит.
Да еще, между тем, им это, оказывается, и вообще попросту было свойственно делать во всякое время, да и во всяком-то месте.
И уж в России, дело ясное, в самую первую значится очередь…
А между тем русский народ очень долго, хотя и совершенно бессознательно, рвался к великим благам общественных свобод, но его попросту никто не возглавил, поскольку этого вовсе никак не дозволила повседневно существовавшая сумятица и разобщенность, причем не только сугубо внешняя, но в том числе зачастую и в душах отдельных людей…
…а уж она-то попросту никак не оставляла ни малейшей возможности действительно настоящего могучего лидерства.
Да и Достоевский, тоже вот, зачастую яростно метался промеж двух огней, как между средневековой российской дикостью, да точно так, несомненно, доводилось ему обретаться и близ сколь весьма утонченной всеми своими яростно своекорыстными помыслами сущей же целесообразности новых времен.
Его многолетняя скитальческая жизнь с семьей заграницей…
Он смешал все это в некое единое и впрямь-таки до чего донельзя исключительно неразделимое целое, и вот ведь именно этот вящий сумбур и был, собственно, прозван людьми «достоевщиной».
А между тем та довольно зыбкая почва, на которую некогда в сущем бессилии упали свежие семена светлых помыслов Федора Михайловича Достоевского была, столь беспробудно проникнута всеобщей вековой тьмой, а потому и представляла она из себя тот еще омут с до чего только весело так и копошащимися в нем бестиями-чертями.
Да и Чехов, пусть и не злонамеренно, но тоже ведь некогда обронил некое зерно во всем, безусловно, весьма сомнительной истины, которое между тем затем и проросло, и нашло уж свое место в виде колосьев на гербе того самого новоявленного рабовладельческого государства.
Русские классики общемировой литературы породили на свет слишком так много мишурного света безмерно так слащаво благих идей.
Причем надо бы именно с ходу невозмутимо веско разом заметить, что все эти их словесные излияния, сколь обильно и яростно порицающие буквально-то всеобщую и всеобъемлющую безыдейность того еще самого дореволюционного бытия, его сущую аморфность и скуку, всенепременно издавали бесподобно пряный дух вскоре уж столь явно непременно грядущей близкой свободы.
Да только, в конечном счете, оказались они донельзя насущной предтечей века, в коем наглядно преобладало самое непременное и фактически подлинное отсутствие всяческого гнета общественно проявленной совести, а также еще и стали те новые времена более чем действительно значимым оплотом беспредельно же яростного фанатизма.
Причем вполне тому определенным началом, да и более чем весомым нравственным обоснованием, несомненно, как есть, столь ведь основательно послужили именно те совершенно несбыточной красоты мечтания, что неизменно так отрывают, от всей самой что ни на есть естественной почвы довольно значительный пласт всей той думающей интеллигенции.
И уж тогда под вскрывшейся «почвой обыденности» действительно начинают шевелиться всевозможные подземные черви, весьма активно при подобного рода довольно-таки благоприятных для них условиях, спешно и до чего раздольно выползающие оттуда на белый свет.
Ну, а потом лучи дневного светила станут и впрямь-то безнадежно, затем затмеваться яростным сверканием в грозных очах, и вот тогда уж днем с огнем окажется попросту никак невозможно найти себе хотя бы одного безупречно здравомыслящего человека.
Причем простых людей при таких делах вполне так запросто можно будет еще заставить более чем ответственно разом поверить даже и в то, что солнце неизменно восходит на западе, ну а заходит оно, как и понятно вовсе не иначе, а только лишь на востоке.
И это именно так, собственно, попросту исходя из того, что святая простота доверчивости ко всем тем, кто так и несет всевозможнейшую чудовищную ахинею, и вправду при этом становится истинно ведь незыблемой аксиомой всеобъемлющего, можно уж сказать и впрямь каждодневного восприятия всей-то нас неописуемо зловредно нынче обступающей, осатанело революционной действительности.
Народ, он ведь всегда бежит вовсе не за правдой, а за краюхой хлеба, которую ему можно ведь, в принципе, только лишь до чего мастерски красиво более чем ответственно наобещать в том самом весьма блекло освященном светом истины, сладком, как сон, грядущем.
Ну, а интеллигенция может исключительно искренне радоваться все-таки наконец-то вернувшемуся самому так относительному внешнему порядку, а кроме того, явно ведь славными и спешными темпами строится то самое социалистическое общество, о котором им столь долго в розовых снах всегдашне разве что лишь только сладко мечталось.
Лапша с ушей она уж разве что в мирное и спокойное время этак-то довольно быстро вниз оседает, а во время бурное и совершенно неспокойное она с них слазит медленно и крайне болезненно.
Народ и интеллигенция, варясь в одном котле колоссального социального потрясения всех тех когда-либо только столь и впрямь доселе незыблемо существовавших основ, полностью ведь одинаково безрадостно выживают и видят кошмарные сны, целиком состоящие из всех тех новоявленных революционных явей.
И уж представляли они из себя вполне естественное следствие того-то самого бешеного энтузиазма после всех тех пережитых страшных невзгод, а еще и довольно малого наличия грамотных людей из своих, то есть именно тех, кому и вправду доверять во всем действительно можно было.
Ну, а те «великограмотные правители», видать, сколь, несомненно, до чего и впрямь весьма ответственно знают, чего это именно, и когда они более чем последовательно совершают, раз столь властно, они всеми теми беспрекословными (к их самому так незамедлительному исполнению) распоряжениями бесцеремонно и беспрестанно бесконечно разбрасываются.
В принципе, природа этого явления, безусловно, была заключена также и в столь беспрецедентно насильственном отмирании всей той прежней, нынче уж напрочь отринутой веры, как и самой явной необходимости поиска, ей вполне достойной замены, куда только значительно поболее во всем соответствующей духу данной новой эпохи.
Причем зародилось все это вовсе не в России, а в той самой крайне так исключительно агностически настроенной Западной Европе, ну а оттуда затем с попутным ветром все это, в конце концов, донеслось и до весьма далекого российского берега.
Великие русские классики 19-го столетия явно уж захотели посильно приблизить интеллигенцию к своему народу, а потому и приложили все ведь старания, дабы через созданную ими перемычку в средневековое российское общество и полилось широчайшей рекой самое суровое безверие буквально ни во что, хоть сколько-то ранее истинно святое.
Европа им довольно быстро переболела, ну а Россия посредством всего этого недуга и заразилась же самой ужаснейшей «общественной чахоткой».
Более чем наглядной тому первопричиной и послужило как раз именно то, что европейская цивилизация с самого начала своего существования до чего искусственно стушевывала и упраздняла многие прежние (дикие) представления обо всем этом мире, бессердечно обезличивая отдельного человека, ставя во главу угла, прежде всего его, чрезмерно возвышенные жизненные приоритеты и идеалы.
Причем при всем своем донельзя наглядном перерождении религиозный фанатизм, став фанатизмом высокоидейным, только-то и всего, что присовокупил в потемках душ своих адептов сколь безмерное множество свежих сил для самого истинно ведь безнадежного преумножения сущего прежнего мракобесья в его-то разве что вновь вполне полновластно обновленном виде и форме.
Еще вот так называемый просвещенный 19-й век столь безнадежно во всем породил абсолютное безверие в высшие силы, наделив человеческий разум вовсе-то еще изначально ему нисколько не свойственной самой ведь столь до чего безупречной непогрешимостью.
Причем все это вполне однозначно произошло именно из-за самого же безотчетного самовозвышения культуры на некий «Эверест», где лишь избранным и было дано… попросту и впрямь предоставлялось никем и нечем неоспоримое право безвозмездно (в силу одних лишь свойств возвышенной души) употреблять ее сколь и впрямь-то живительный кислород.
А чего ведь тогда всем тем остальным простым смертным?
Ну так им для полнейшего счастья только и надо было… значит, на всех одно общее корыто, ну, а кроме того и весьма простенькое массовое искусство.
Потребовалось довольно длительное время, да и самый конкретный и совершенно уж зримый пример, дабы духовная элита и власть предержащие, безусловно-то, вполне доподлинно поняли, что как следует, его не наполнив, они сколь многим при этом до чего только явно весьма ведь рискуют.
Однако для принципиально так вполне достоверного понимания данного факта их еще надобно было буквально до самых чертиков раз и навсегда действительно еще здорово напугать.
Да только, как то полностью вполне наглядно видится автору этих строк, для вполне стоящей полноценности эффекта непременно еще явно бы хватило и очень даже многих относительно мирных забастовок.
Так, что вовсе уж не было столь бескрайне суровой необходимости в том самом исключительно безнадежно уродливом создании некоего великого псевдосоциалистического монстра.
Причем теоретическая база для всего его жития-бытия была ведь еще именно первоначально создана как раз-таки теми-то самыми широкими кругами общественной мысли, и лишь затем была она узурпирована довольно малой группкой псевдосоциалистических монстров во главе с Ильичом.
И это уж именно те, кто сколь
всенепременно желают все народное добро по-своему безо всякого вообще остатка разом перераспределить, лучше всего, затем и поделят все ими на самую скорую руку безжалостно, скрупулезно награбленное…
И никто ведь из них это снова теперь всенепременно чье-то всецело личное добро в то самое более чем эфемерное абстрактное народное пользование совершенно не отдаст – вовсе не та это людская порода.
Да этого точно у них никак при всем желании вовсе ведь не отнимешь!
Зато про всякие те неизменно столь легко достижимые общественные блага они исключительно мужественно и стойко и вправду умеют языком своим безо всяких костей попросту уж безостановочно все время молоть.
Да вот, однако, нисколько не преумножать их при помощи каких-либо своих действительно стоящих того интеллектуальных усилий.
А еще при этом самое насущное моральное обоснование для абсолютно любых насильственных действий у всей той разношерстной шушеры неизменно зиждилось именно на самом так безапелляционном пыле восторженной, а порою и излишне принципиально воинственно либеральничающей интеллигенции.
А она нисколько действенно и вдумчиво никак не сопротивлялась всей той революционной этике как раз-таки именно в силу своих собственных крайне же безмерно обличительно совершенно ведь вовсе безжалостных убеждений.
Над их разумом попросту всецело беспредельно преобладала правда книжных истин, да только сколь между тем они были весьма и весьма далеки от всех тех обыденных реалий быта совершенно так почти что повсеместно всецело невежественного народа.
Он ведь не был способен проснуться, раз уж он вовсе не спал, а только лишь жил он тем, чем он жил, а спала и дифирамбы себе под нос в сладком сне пела именно та восторженная интеллигенция, и этот ее сон и обернулся для всего народа вековым кошмаром осатанелого идеологического маразма.
И все это предстало именно в подобном виде только лишь разве что потому, что по представлениям ревностно революционно настроенных демагогов, богатство неизменно находится в руках сильных, что только лишь то и делают, что до чего беззастенчиво и беспрестанно угнетают всех тех слабых и немощных.
Ну, а из этого следует, что у них его и впрямь-то полагалось с ходу так отобрать, дабы максимально затем промеж всех сирых и обиженных на скорую руку разом перераспределить.
Понимания того, что эдаким путем только лишь всецело растравливаются кровожадные стадные инстинкты, у тех благодушных дореволюционных доброхотов попросту не было даже в помине…
Они хотели добра и только одного добра, а уж дабы всеми силами искренне радостно еще его достичь они столь бесцеремонно намеривались вымазать простонародные массы в безудержно всеобильной крови всех их давнишних и кровных вековых угнетателей.
Ох уж это немыслимо цепкое до всяческих мелких фактиков лицемерие, до чего только незыблемо заключавшееся в самом бездумном братании с идеалами, выношенными на щите еще теми кое-кем до чего идиллически воспетыми историческими личностями, а именно Робеспьером, а еще и ранее тем же Кромвелем.
И это именно оно и сослужило России самую ужасную службу, собственно, и, оказавшись одним из тех наиболее важных факторов, превративших ее в некий новый Египет, хотя она всегда сколь искренне жила светлой мечтой являть собой лик Третьего Рима, то есть попросту быть более чем во всем естественным продолжением Византии.
Это ее явное перерождение проистекало только лишь оттого крайне ведь явно непритязательного обстоятельства, что людей вполне этак всерьез возжелали возглавить, взнуздать и отправить по тому крайне нужному кому-либо навеки вечные безупречно «правильному» пути.
Ясное дело, что подобная безоглядно и безапелляционно идейная тенденция ничего хорошего… кроме разве что чего-либо беспредельно плохого, в самой себе нисколько ведь вовсе никак не несла…
Вот бы понять всем горе-воякам со всяким тем безумно великим общественным злом, всю несусветную разницу между добром всецело отлаженным и подогнанным к действительности и его полнейшим антиподом, наилучшим из всех орудий Сатаны ВЕЛИКОЙ ЛЮТОСТИ благом, сплошь нашпигованным лихостью и ухарством, а главное, еще и предначертанном всем уж, безостановочно, насильственно, сразу.
А между тем писатели гуманисты, такие, например, как Сергей Довлатов всегдашне стремятся донести до нашего сведения на страницах своих книг ту и впрямь искрящуюся собственным светом мысль о том, что в принципе-то невозможно как следует, обустроить все наше житейское бытие на крайне зыбкой основе излишне прекраснодушных, аморфно праведных логических доктрин.
На чистой от буквально всяческой житейской грязи бумаге они, может, и вправду выглядят весьма заманчиво, но жизнь – это река, а вовсе не костер и уж тем более не доменная печь.
Так что, чем ближе отныне оно уж явно так оно еще окажется к тому самому сверкающему в ночи искрами очистительному огню, тем только подалее оно, в конце концов, собственно, будет от всех тех вполне ведь, кстати, естественных норм общественной жизни.
Прекрасные идеалы хороши разве что как далекие маяки в том самом исключительно одиночном, а никак не в том столь наскоро именно что насильственно предпринятом общественном «заплыве» по совершенно безбрежному морю нашего буквально-то всеобщего (пока еще) невежества.
Ну, а когда уж их путем бездушных логических умозаключений, изощренно и искусственно весьма так агрессивно приближают к безмерно суровой обыденной реальности, они ведь сколь неизменно всех нас еще затем приведут к одним лишь и только рифам всеобщей житейской разрухи.
Поскольку безнадежно утяжеляющие ходьбу по слякоти повседневных невзгод вериги идеалистически идейно единственно верного восприятия жизни, безусловно-то, более чем явно утянут нас за собой во всепоглощающую бездну безумного, несусветно осатанелого зла.
Причем, самой несомненной и неотъемлемой первоосновой всех этакого рода более чем сомнительных общественных начинаний всегда ведь столь неизбежно являются именно те еще бесполые порывы чьих-то безудержно благонравственных душ, что совершенно беззастенчиво неистово стремятся стремительно пошатнуть все те прежние издревле устоявшееся основы всей-то от века незыблемо существующей социальной вселенной.
Однако – это один уж тот высокий ум (безо всяких вкраплений к его внутренней самой сокровенной сути столь неприглядных черт донельзя так самовлюбленного эгоизма) и будет способен ниспослать всему этому миру то безвременно великое всеобщее благоденствие.
