Читать книгу Три года революции и гражданской войны на Кубани - Д. Е. Скобцов - Страница 11

На 10 мая того же 1917 года было назначено начало работ Кубанского исполнительного комитета и Кубанского войскового правительства с Войсковым контролем.

Организационный период в исполнительный комитет очень затянулся. Войсковое же правительство, выбрав председателем А. П. Филимонова, без замедления приступило к действию, в первую очередь, постаралось подчинить себе старый исполнительный аппарат прежнего областного правления и войскового штаба.

В один из ближайших тому праздничных дней, 9/22 мая, было устроено представление чинов областного правления войсковому правительству с войсковым контролем. Председатель А. П. Филимонов сказал приличную случаю речь, обошел фронт чиновников, пожал руки старшим.

Войсковое правительство избрало местом своего пребывания атаманский дворец, другую половину которого занимал комиссар Временного Всероссийского правительства Бардиж.

Чиновники остались в своей старой цитадели – в здании областного правления, где в одной из комнат с прихожей устроился и я в качестве секретаря Войскового контроля.

Войсковое правительство, усвоив комиссионный порядок работы, сразу обросло комиссиями разного назначения и сразу поплыло в потоке прений, резолюций и пр.

Штат служащих нашего Войскового контроля – одна машинистка, но в соседстве с нами – аппарат со многими писарями, делопроизводителями, столоначальниками и прочими. Дело контроля, по преимуществу, практическое.

Областное правление состояло из нескольких отделов – земельного, лесного, рыболовных вод и прочих. Во главе каждого – советник, возглавление всего аппарата – старший советник с секретарем.

Для новой власти было необходимо значительное время для ознакомления с отдельными отраслями огромного войскового хозяйства, установившимися способами эксплуатации его и, наконец, с порядком отчетности. Дело контроля как будто бы должно было начинаться с этого последнего: как велась отчетность, какими данными она располагает и т. д.

Но Войсковому правительству было не до практических занятий делами войска. Оно ушло целиком в вопросы политического дня, а главное, в борьбу за преобладание, за власть с областным комитетом, создавшим, наконец, свой президиум и открывшим свои действия в том же атаманском дворце.

Лично я считал, что наша задача, задача новой власти на местах заключается, прежде всего, в том, чтобы, согласуя свою деятельность с директивами всероссийского правительства, поддерживая единство в местной среде, принявшей революцию, всемерно укреплять позиции новой власти не только в речах и в резолюциях, но и практически, при этом устранять остатки старой администрации, налаживать новый порядок, политический и хозяйственный – без старых ошибок и злоупотреблений.

В кругу своих друзей и правительственных органов мне приходилось не однажды развивать эти свои мысли и указывать на возможность печальных последствий того, что войсковое правительство не опускается до практических вопросов, поэтому теряет самостоятельность в наиболее жизненно необходимой стороне дела, попадает, между прочим, в плен к старым чиновникам.

В ответ слышалось о «несущемся потоке» революционных событий и о невозможности отвлечь внимание от них в сторону.

Некоторые, впрочем, из них приходили из дворца к нам и пробовали заниматься. Но это явление было только случайностью.

Чтобы быть в курсе дела правящих кубанских исполнительных органов, в Войсковом контроле я установил дежурство своих членов на заседаниях войскового правительства и областного исполнительного комитета. Фактически вышло так, что выполнение этих дежурств стало моей как бы личной обязанностью.

В заседаниях войскового правительства я бывал с правом совещательного голоса и обычно принимал участие в прениях.

Деятельность в этих исполнительных органах протекала как в машине без приводных ремней. Энергия тратилась или на «внутреннее горение», или на… взаимное подсиживание.

Областной комитет превращался в типичную «говорильню». Около месяца в нем оставался «временным председателем» В. В. Скидан – человек дела. Однажды на заседании он разнервничался, расплакался и ушел.

Тогда председателем комитета был избран адвокат Турутин, «трещетка», как прозвали его в войсковом правительстве, отличался он способностью произносить бесконечные и часто бессодержательные речи.

Комитет вовсе потонул в речах, собираясь на заседания дважды в день – утром и вечером.

На конец нюня назначался созыв общеобластного совета, но произвести подготовительную к нему работу общеобластной комитет был не в состоянии.

Основным вопросом, которым должен был заняться областной совет на предстоящей сессии, всеми считался вопрос о введении земства на Кубани.

Турутин съездил в Петроград за инструкциями по этому поводу и привез оттуда основные тезисы разрабатываемого там проекта нового земства в российских губерниях, но как применить общие положения общероссийского проекта в местной кубанской жизни, Турутин не знал, и вообще в комитете суетились, как бы совершая особый «бег на месте». В Войсковом правительстве только, наверное, старый Скидан был искренним сторонником введения на Кубани земства по общероссийскому замыслу.

И. Л. Макаренко засел на несколько вечеров в областном правлении, написал и лотом напечатал в областной типографии особую брошюру, в которой собрал цифровые данные о суммах, истраченных войском и станичными обществами на постройки храмов, школ, больниц, приютов и пр. Цифры получились очень внушительные, и автор подчеркивал и ценность накопленного имущества, и ценность накопленного опыта за истекшие многие десятилетия, а также и то, как нецелесообразно отказываться от всего своего в пользу нового, не способного наладить работу учреждения.

На общем фоне бесцветности первого Войскового правительства Макаренко был видной фигурой, но являвшаяся иногда у него правильная мысль тонула в бесконечной и витиеватой его словесности. Его призывы к осторожности в принятии нового метода земского строительства, чтобы не погубить достойный всяческого внимания опыт прошлого, исходили из правильного учета предреволюционного положения на Кубани. Но одновременный его поход против «трескучих говорунов» в исполнительном комитете вызывал у тех подозрение о реакционных замыслах не только его, Макаренко, но всей казачьей части исп. комитета, а отсюда устанавливалось взаимное отчуждение.

Идея Макаренко о неотложности для казачества объединиться в Союз (несколько позже – в «Юго-Восточный союз») с одновременными и слишком громко произносимыми воплями о «ползучей вши» с фронта (дезертирах), о необходимости заслонов от нее на рубежах казачьих земель, – способствовали лишь углублению розни среди кубанского населения и к тому же кричать кричали, а практически сами ни с места.

А на улицах Екатеринодара уже шли непрерывные митинги с участием безответственных ораторов из той же самой «ползучей вши», как равно и слушатели были из нее же.

Мыслям Макаренко о необходимости защиты порядка у себя своей казачьей вооруженной рукой противопоставлялась мысль о вооруженной солдатской руке. В начале лета это была простая бравада, а потом стала тягчайшим фактом местной жизни.

Но тут произошло некоторое по времени отвлечение от споров и разговоров и о земстве, и о других вопросах общего строительства. Вскоре по сконструировании Войскового правительства в Екатеринодар прибыли в массе делегаты казачьих частей, побывавшие на Общеказачьем фронтовом съезде в Петрограде (открылся 23 марта 1917 года).

В своем большинстве это была офицерская молодежь в чине не выше есаула[16], и только небольшая часть была из кадрового офицерства, в большинстве же – прапорщики, хорунжие – офицеры производства военного времени.

Прибыв в войсковой центр перед отбытием на фронт для доклада своим частям, они пожелали разобраться в войсковых делах на месте, в области.

– Что вы здесь натворили? – был преобладающий вопрос фронтовиков этого приезда к участникам областного съезда и Войсковой рады.

Нужно отметить, что эта громко взывающая часть фронтовиков оказалась по настроению близка к Макаренко. Громогласным коноводом ее был подъесаул Винников, здоровый молодой человек с необыкновенно зычным голосом. Но настоящее руководительство тут принадлежало, впрочем, не Винникову, а сотнику В. К. Бардижу, сыну комиссара Бардижа Кондратия Лукича.

Весьма гибкий, с юридическим образованием, В. К. Бардиж был недурным партнером И. Л. Макаренко в его игре. Он очень тонко действовал в направлении создания «требований фронтовиков» о необходимых исправлениях в принятых положениях об управлении областью, или, как образно выражались тогда, – требований о выведении казаков из «примечаний». Тонкость игры молодого Бардижа была необходима для этой группы не только вследствие особенностей времени, но также и вследствие наличия иных течений на самом съезде фронтовиков. На нем, прежде всего, была своя крайняя левая, – говорили даже, что возглавлял эту крайнюю левую знаменитый впоследствии большевистский главковерх Сорокин, – я его не помню; численно, группа левых была ничтожна.

Гораздо важнее было настроение основной массы приехавших тогда в Екатеринодар фронтовиков, молчаливой, сдержанной и серьезной.

В числе вопросов, поставленных именно этой частью фронтовиков Войсковому правительству на совещании в здании войсковой женской гимназии, где происходили тогда собрания, значилось, между прочим, как смотрит войсковое правительство на земельный вопрос.

Для успокоения именно этой части со стороны Войскового правительства выступил Л. С. Иваненко, свободный в таких случаях на язык, и громогласно заявил, что заподазривать Войсковое правительство данного состава в симпатиях к землевладельцам нет основания, – среди членов правительства имеется единственный землевладелец – это он, Иваненко, но, «чтобы характеризовать, как я смотрю на аграрную проблему в России, достаточно будет знать, что я принадлежу к партии социалистов-революционеров»…

Об этой части офицерства приходится сказать несколько слов.

Плоть от плоти и кость от кости всей казачьей служебно-рабочей массы, она взяла на свои плечи тяжелое бремя по тому моменту: это знаки офицерского отличия, – и с готовностью понесла это бремя, задерживаясь на фронте до последнего, неся при этом жертвы и в своем сознании человеческого достоинства, и своей кровью. Начало гражданской войны в этой среде отозвалось тем, что она, оказавшись гонимой, стала формировать сначала чисто офицерские отряды, противопоставив свои единицы тысячам озлобленной толпы. После, когда широкая казачья масса стала прозревать и поняла неизбежность борьбы, то именно эти офицеры начали формировать своих станичников в отряды и выводить из-под удара, пойдя затем с ними уже организованно умирать за родину и честь будущих поколений.

Многие имена этих героев остались неизвестными; они погибли и никто не узнает об их подвиге. Пусть эти немногие слова запомнятся читателями.

Первый съезд фронтовиков в целом не нашел возможным производить ломку уже сорганизованного, воздержался от вынесения решительных резолюций по поводу установившегося порядка на Кубани и, информировавшись сам, разъехался по своим частям. Лишь немногие, войдя во вкус политики, задержались в Крае.

После их отъезда Ивану Макаренко и другим пришлось ограничиться использованием лишь того впечатления, которое осталось от зычного голоса подъесаула Винникова и хитроумия Вианора Бардижа.

С особым настроением прибыли делегаты Кубанской Войсковой рады с июньского Общеказачьего съезда (см. выше) в Петрограде, среди них П. Л. Макаренко и И. С. Коробкин.

Наказ рады не принимать от имени войска никаких обязательств они добросовестно выполнили, а в смысле информации они имели возможность видеть и слышать в столице многое. В Петрограде в это время заседал 1-й Съезд Советов и было все еще полно эхом Съезда крестьянских депутатов и т. д.

Всероссийский казачий съезд состоялся 7-19 июня (ст. ст.). На нем было около 300 делегатов от 12 казачьих войск.

О заявлениях во время съезда кубанского делегата Петра Макаренко в «Известиях» Петроградского Совета рабочих депутатов от 7-20 июня (№ 88, 90 и 93) было напечатано, что «казаки постановили требовать ареста Ленина и его товарищей, этих бездельников, с которыми мы можем справиться». А в заключительной части резолюций самого казачьего съезда по политическому моменту говорилось, что «Временное правительство может опереться на казачество в борьбе с анархией…»

Но сами наши делегаты вернулись из Петрограда встревоженными.

Знаменитая фраза «селянского министра» Чернова, что «казакам де придется потесниться», – «они имеют большие наделы земли», – произвела крайне отрицательное впечатление как на самих казачьих делегатов, так и, по возвращении их к себе домой, на слушателей их докладов.

Интересно было наблюдать удивительную метаморфозу Петра Макаренко главы кубанской делегации. За одну-две недели, проведенных на всероссийской сцене, он бесконечно вырос по сравнению с тем, каким он был до поездки, – молодым педагогом, не снимавшим с плеч вицмундира Ведомства народного просвещения и прикрывавшим мундирные знаки отличия цветным кубанским башлыком…

Основным мотивом его доклада было заявление о необходимости казакам самим организоваться, чтобы быть в состоянии друзьям при нужде помочь, а с врагами справиться своими силами.

Много говорилось об общей склоке в государственном центре и пленении власти «толпой безответственных лиц».

Для подкрепления своих заявлений Петр Макаренко ссылался на мнение видных политических деятелей, – между прочим, на Г. В. Плеханова, – которых ему пришлось посетить в Петрограде и которые, будто бы, одобрили казачьи позиции.

Веселой минутой собрания с докладами делегатов была одна, когда другой член делегации И. С. Коробкин рассказал о храбрости Ленина.

На одном из собраний Съезда Советов, где присутствовали и наши делегаты для информации, Ленин сделал заявление, меряя шагами эстраду. Коробкин описал при этом всю неказистую фигуру будущего всероссийского диктатора: «небольшой человек с козлиной бородкой…»

И вот его спросили:

– Согласились бы вы, товарищ Ленин, взять теперь всю власть в свои руки?

– Да, взял бы, и знаю, что я стал бы делать.

Для всех нас, слушателей, перед которыми только что была нарисована общая безотрадная картина положения государственной власти, самоуверенность «человечка с козлиной бородой» показалась столь занимательной, что все дружно засмеялись. Тогда это было определенно весело. Но характерно то, что этот случай докладчик все же запомнил и счел нужным доложить раде.

Общее настроение, созданное докладами делегации, было тягостным, – правда, в глубине души все же оставалась вера в то, что, авось, в конце концов, все образуется.