Читать книгу Улики - Д. П. Бак - Страница 8

могу формулировать чувство

пока разграфлённой листвой

бумажные белые блюдца

не бьются над словом и свой

неясный гербарий уловок

развилок нырков и уви —

ливающих вкруг оговорок

готов затвердить на крови

протелеграфировать пеленг

успеем из точек-тире

до срока сложить перепевы

всех мыслимых до ми соль ре —

вности этих злых полукровок

от чистых до сорных полей

в тетради останется шорох

пера по бумаге дождей

пролившихся пенною влагой

одним мановеньем руки

одною незыблемой сагой

увял посредине строки

трилистников красных и жёлтых

зелёный рой смело смотри

чему соответствует шёпот

и с чем соотносится крик

я ж тебя я ж тебя ты ж меня где

в вологде сумрак и в риме ненастье

не назови сочинённое счастье

горькой добавкой к пустой воркуте

как же сомнением полон и пуст

этот такой и неласковый вечер

плечи накинь на сбежавшее вече

легче и метче пронзительный пруст

бьёт меня влёт и навылет но как

через один расквитаться по счёту

чтобы и быть и казаться плечо там

стиснет рука и уйдёт в облака

выдох и вдох изумлённый как те

тёмно-терновые терпкие слёзы

что выливаются в срок не из розы

а из угрозы и в вологде-где

Любовь и кровь, и хаос на водах,

беспамятство и вечный камень-пламень:

там радость-младость, галки на крестах,

и полон волн наш пироскаф, и сами

не уследим, когда из роз – мороз

проглянет вдруг – как будто поневоле, —

и отойдёт, как стынущий наркоз:

оставь надежду, лови ветра в поле;

не ведает, творит иль просто так

играет жизнь младая, – но заране

темнеет день, как хаос на водах,

Онегин-Ленский – Ольге и Татьяне

признание-картель строкою в чат

в четверг-субботу пишут-посылают,

и отвечают дамы и молчат

одновременно; музыка играет,

а вы глядите на него и вдаль,

и дальше, и совсем куда-то мимо

косых картин, где хаос и вода,

мгновение бежит неудержимо,

и мы ломаем руки и опять

преследуют две-три случайных фразы

с утра в окно: «кому купить-продать…» —

ещё из тех времен, когда ни разу

бессонница, часть женщины, стекло

не волновали кровь-любовь живую:

живым и только – до конца; пришло —

на пляс де Конвансьон, и одесную

я вижу некий свет, и второпях

сребрит мороз увянувшее поле,

но совпадают цвет и суть в ночах,

а дни длинней, да и чего ж нам боле?..

Не отличить от жизни этой —

ни день, ни утро, ни… Ночной

дозор, роняя эполеты,

глядит в бинокль полевой.

Не отличить от этой жизни —

ни свет, ни мрак, ни сумрак, ни

дамоклов меч. Здесь новой схизмы

опустошённые огни.

И вот, – к лихому завершенью

идёт попытка номер три

забыться сном… Но неужели

меня под утро засекли

и взяли на учёт? И кто-то,

кто знает дни наперечёт, —

ждёт у слепого поворота,

к забору привалясь плечом?

И бьёт, и рубит – режет, колет

и, озираясь вскользь и вспять, —

даёт мне знать, что тесный дворик

от этой жизни не отнять;

тут ни прибавить, ни убавить,

роняя ломкие слова

о том, что (словно Савл и Павел

одновременно) я едва

очнулся от ночного взгляда,

меня пронзившего насквозь…

…Внезапно, залпом бьёт засада

из-за угла и в глаз и в бровь.

Бояться ужастиков поздно:

когда записной фантомас

косился смешно и серьёзно —

я с ним загорался и гас;

бояться ушастиков можно,

и снова, в немыслимый раз

я в небо сырое подброшен

и пойман. Но глаз-ватерпас

меня замедляет в пробросе

от дыма до каменных вод,

он колет, и рубит и косит,

сулит от ворот поворот;

не выжить от этого дара,

и я, за короткую тьму

его разглядев с пол-удара,

и к чёрту и к сердцу прижму.

– Но вот какая штука: боли нет;