Читать книгу От Мировой до Гражданской войны. Воспоминания. 1914–1920 - Д. В. Ненюков - Страница 5

С объявлением войны стало известно, что великий князь Николай Николаевич[31] будет Верховным главнокомандующим. Государь хотел сам принять на себя командование, но министры его отговорили.

На другой день после объявления войны я как обыкновенно явился к министру с очередными телеграммами, и совершенно неожиданно он меня поздравил с производством в контр-адмиралы и с назначением начальником Морского управления при Верховном главнокомандующем.

В тот же день [я] явился к генералу Янушкевичу[32] как начальнику штаба Верховного главнокомандующего. Меня принял очень любезный красивый генерал. Разговор был очень короткий. Мне было сказано, что Верховный главнокомандующий познакомится со своим штабом по прибытии в Ставку, место которой является пока секретом, и затем было рекомендовано по всем делам обращаться непосредственно к нему. Следующий мой визит был к генерал-квартирмейстеру генералу Данилову, так называемому Данилову-черному,[33] в отличие от Данилова-рыжего,[34] который занимал должность начальника канцелярии Военного министерства. С генералом Даниловым я уже был знаком по совместной работе в генеральных штабах. Он сидел у себя в кабинете мрачный как туча и дал мне лишь короткие указания относительно будущих наших взаимоотношений. На мой вопрос о его надеждах на успех он мрачно покачал головой и сказал следующее:

– Мы далеко не готовы; дай Бог, чтобы первый удар был не по нам.

Дежурного генерала я не застал и оставил ему свою карточку, а потом вернулся в свой штаб, чтобы подготовить сдачу дел своему заместителю, командиру линейного корабля «Петропавловск» капитану 1-го ранга Пилкину.[35]

С переходом на военное положении нужно было также урегулировать работу штаба применительно к обстановке. Объявленное в самый день начала военных действий «положение о полевом управлении войск» давало только самые общие указания о работе морских управлений в масштабе фронтов и Ставки Верховного главнокомандующего. Эта работа в главных чертах сводилась к составлению приказов, директив для командующих флотами и к ежедневному составлению сводок о ходе военных действий на море. За Морским генеральным штабом оставались целиком деятельность по наблюдению за снабжением флота всем необходимым, собирание сведений о противнике, составление новых положений и инструкций и прочая повседневная работа. На заседании под председательством адмирала Русина было решено, что Генеральный штаб возьмет на себя общее руководство реквизициями коммерческих судов по военно-судовой повинности и морскую гидроавиацию, которая находилась в самом зачаточном состоянии, но должна была развиться в важный орган службы связи и морской разведки. Кроме того, было решено образовать в штабе осведомительное бюро, в котором должны были концентрироваться сведения из Министерства иностранных дел, сухопутного Генерального штаба, Ставки Верховного главнокомандующего, штабов флотов, морских агентов и тайной агентуры. После цензуры сведения должны были сообщаться заинтересованным лицам и учреждениям, а что возможно, то и в печать.

День 4 августа принес нам большое облегчение. Выяснилось окончательно, что Англия наша союзница и Италия остается нейтральной. Помимо огромного значения присоединения к Державам Согласия нового мощного союзника, в частности для Балтийского моря, решение Англии знаменовало связанность германского флота. С этого момента мы могли рассчитывать, что против нас могут быть двинуты только старые линейные корабли, так как дредноуты Германия должна была беречь против главного врага на море. Французский морской агент капитан 2-го ранга Гало, каждый день приходивший в штаб за новостями и отличавшийся настоящим галльским темпераментом и постоянно меняющимся настроением, явился в этот день с победоносным видом. Я его спросил, что французы потребуют от Германии. «Да ничего, кроме Эльзаса и Лотарингии, – ответил он, – разве еще маленькую контрибуцию». А какую? «Да раз в пять больше, чем они взяли у нас в семидесятом году». Аппетиты начали уже разгораться.

На следующий день было историческое заседание Государственной думы. Мне пришлось ехать туда на автомобиле с генералом Янушкевичем, и мы разговаривали о войне. Он был очень оптимистично настроен и говорил, что мы потребуем себе после заключения мира Галицию и Восточную Пруссию, чтобы выровнять наши границы. Такой оптимизм сильно меня поразил после мрачного пессимизма генерала Данилова и привел в большое смущение.

В Государственной думе Родзянко[36] вел заседание с большим подъемом, и чувствовалось, что патриотизм действительно охватил в это время наших законодателей. Правые жали руки левым, приветствовали союзных послов и громовое «ура» долго перекатывалось по зале. При виде этого зрелища и я заразился верой в победу, но мое настроение сильно упало после разгрома германского посольства, где так ярко выявилась наша общая некультурность. Помимо того, что разгром был явно допущен властями, мне пришлось слышать из уст, казалось бы, вполне образованных людей одобрение этому варварскому поступку.

На море в это время все было спокойно. В Либаве и военные, и морские власти растерялись. Произошла паника. Какой-то разъезд донес о приближении неприятельской кавалерии, и, не проверив донесения, те и другие приступили к уничтожению военных сооружений. Правда, по плану военных операций Либаву и не предполагалось защищать в начале войны, но все же, находясь в наших руках, она представляла убежище для наших миноносцев в случае операций в открытом море. Слишком точные выполнители инструкций затопили при входе в порт несколько малых пароходов и взорвали подъемный кран. Впоследствии пришлось довольно много поработать, чтобы восстановить действие порта.

Наш Балтийский флот, убедившись, что ему в ближайшие дни ничего не угрожает, приступил к систематическому усилению Ревельской позиции, выдвигая вперед где нужно минные заграждения и усиливая важные оборонительные пункты орудиями, снятыми со старых судов. Бригада линейных кораблей в составе «Андрея Первозванного», «Павла I», «Цесаревича» и «Славы» базировалась на Гельсингфорс. При ней находился и крейсер «Рюрик», на котором обыкновенно держал свой флаг адмирал фон Эссен. Впоследствии адмирал перешел на посыльное судно «Кречет», очень удобное для жизни и работы большого штаба. Первая бригада крейсеров в составе «Адмирала Макарова», «Паллады», «Баяна», «Бесстрашного» и «Олега» базировалась на Ревель, а вторая, состоявшая из «Громобоя», «России», «Дианы» и «Авроры», – на Гельсингфорс. 32 миноносца были распределены между этими портами, а пять подводных лодок – все базировались на Ревель. Этот подлинный перечень представляет собой все наличные боевые силы Балтийского флота в августе 1914 года.

Идея обороны представлялась в следующем виде. По первому уведомлению от сторожевых судов или постов службы связи о приближении к Финскому заливу больших неприятельских сил флот выходил на позицию. Линейные корабли располагались за минным полем в центре позиции, а крейсеры и миноносцы в двух группах на ее флангах для подкрепления сухопутных батарей.

Подводные лодки выходили в море для действия в тылу неприятеля. Пока наши 14-дюймовые пушки не были установлены на своих местах, неприятель мог игнорировать наши недальнобойные сухопутные батареи и обратить свои усилия против центра позиции, находящегося вне обстрела сухопутных батарей, тем не менее и этим батареи уже стесняли пространство и мешали неприятелю развернуть против нас большие силы.

Бой должен был начаться артиллерийской дуэлью между нашей минной бригадой и неприятельским флотом. Едва ли можно сомневаться, что, при численном превосходстве противника, наши суда скоро должны были быть вынуждены к отходу, но они отошли бы ровно настолько, чтобы не подвергаться действительному огню неприятеля. Отогнав наши суда, неприятель приступил бы к тралению прохода в минном поле, причем наши мелкосидящие и потому не боявшиеся мин заграждения миноносцы старались бы мешать тральщикам работать, угрожая своими атаками, а заградители, если не днем, так ночью, должны были подставлять новые ряды мин заграждения в направлении, перпендикулярном протраленному каналу. Таким образом, форсирование минного поля являлось длительной, сложной и далеко не безопасной операцией.

В случае, если бы германский флот прорвал минное поле, наш флот удалился бы в Гельсингфорс, на фланг операционного направления к Петербургу, и, владея финляндскими шхерами, создавал бы постоянную угрозу неприятельскому тылу и флангу.

Угрожаемые английским флотом, немцы не решились на эту операцию, несмотря на ближайшую перспективу создать непосредственную угрозу нашей столице, именно вследствие ее трудности и опасности. Когда это окончательно выяснилось, личный состав Балтийского флота заволновался. Многие высказывали мнение, что война кончится очень скоро и флот останется в бездействии. Молодежь, несмотря на материальную слабость флота, требовала активных действий, и командующему флотом, связанному строгими директивами Ставки, стоило больших трудов, чтобы утихомирить горячие головы. В скором времени, впрочем, был найден выход для бившей ключом энергии молодежи, но об этом поговорим впоследствии.

31 июля/13 августа был, наконец, назначен день отъезда главной квартиры из Петербурга. Весь состав разместился в пяти поездах, кроме конвойного Лейб-казачьего полка, который отправился заблаговременно. Морское управление следовало вместе с управлением дежурного генерала и военных сообщений во втором эшелоне, а Верховный главнокомандующий с отделом генерал-квартирмейстера в третьем. Морское управление состояло всего из пяти лиц: меня, двух штаб-офицеров капитанов 2-го ранга, Немитца[37] и Бубнова,[38] и двух обер-офицеров лейтенантов, Яковлева и Апрелева.[39] При управлении еще состоял великий князь Кирилл Владимирович[40] со своим адъютантом князем Ливеном.[41]

Для всех нас был отведен вагон 1-го класса, и каждому досталось отдельное купе, очень просторное и удобное. Если бы был шкаф для платья, то совсем было бы похоже на приличную лейтенантскую каюту на корабле. В этих каютах нам пришлось прожить больше года, и мы так к ним привыкли, что не захотели перебраться в комнаты, когда это стало возможно.

В 8 часов вечера поезд отошел от Царскосельского вокзала. Было много провожающих, но публика была настроена сосредоточенно, а потому «ура» вышло довольно жидкое. Мы двигались по графику воинских поездов по 300 верст в сутки и потому прибыли на место только на третьи сутки. Оказалось, что пунктом нашего назначения была станция Барановичи,[42] и секрет был соблюден так хорошо, что мы узнали о месте Ставки только по прибытии к месту назначения.