Читать книгу Технология блага. Очерки теологии образования - Д. В. Шмонин - Страница 4

«Что общего между философом и христианином? Между учеником Греции и учеником Неба? Между искателем истины и искателем вечной жизни?»[63] Такими вопросами задавался в конце II в. Тертуллиан. Следует ли искать просвещения, рационального познания мира для обретения вечной жизни?

Среднестатистический современный человек, относящий себя к европейской культуре, жаждет не спасения, но личного счастья и комфортной жизни в благополучном обществе. Однако и эта цель – гораздо более приземленная, нежели спасение, – рождает свою дилемму: образование или оболванивание, и если образование, то какое?

Непрерывная череда реформ и модернизаций образования, которые идут в нашей стране, – частный случай общемировой беды. Мы не заметили, как образование из процесса формирования человека, его внутреннего преображения через открытие в себе образа Божиего превратилось в глобально-сетевое явление, в котором существуют и взаимодействуют субъекты и объекты, оказывающие, потребляющие образовательные услуги или обеспечивающие эти процессы потребления. В этом пространстве услуг действуют «образовательные стандарты», «инновационные концепции и модели», «модули», «основные образовательные программы», «компетентностные подходы», «педагогические технологии», «критериальные показатели эффективности». Образование трансформировалось в непрерывное повышение квалификации, lifelong learning, а общую деградацию средней и высшей школы призвана скрыть многоликая «инноватика».

Разумеется, в первую очередь мы говорим о массовом светском образовании – школах, колледжах, академиях и университетах, где активно внедряются западные (преимущественно американские) опытные образцы; основная задача последних, по факту, независимо от провозглашаемых «здравиц» в честь гуманизации, гуманитаризации, инклюзивности, заключается в том, чтобы дать стереотипное минимальное общее и профессиональное образование, позволяющее безболезненно менять сферу приложения своих усилий, осваивать новые профессии в зависимости от изменения приоритетов социально-экономической конъюнктуры и личных планов. Хотя не следует забывать о том, что в тех же Соединенных Штатах (и в «старой» Европе) существует альтернативное образование, направленное на формирование тонкого слоя элиты – высших менеджеров и высокообразованных профессионалов, которым уготована роль управляющих сообществами обученных по стандарту людей[64]. Но и в этих университетах прагматизм, практицизм вытесняют не только фундаментальность образования, но и мировоззренческую, нравственно-аксиологическую составляющую, которая традиционно отличала образованного человека от необразованного.

Образование «с заглавной буквы» всегда было связано с просвещением и воспитанием, то есть со сферами знания и ценностей. Разумеется, существуют различные классификации ценностей. Ценности могут носить прагматический характер, формироваться на личностно-экзистенциальном уровне, относиться к сфере материальных интересов. Мы же говорим не об этом, но о том, что прагматические и экзистенциальные ценности в наше время приняли гротескную форму, цивилизация постмодернизма стремится заместить ими все ценностное пространство, оттесняя и нивелируя даже те традиционные ценности новоевропейской эпохи, которые имели универсальный (трансцендентальный) характер, не упоминая уже о сфере абсолютного (трансцендентного)[65]. Вместе с тем очевидно, что абсолютные ценности сложно представить себе как существующие «сами по себе», вне религиозного мировоззрения, вне контекста веры. Не менее очевидно, что религия, как и образование, составляет фундамент культуры. Образовательные парадигмы, системы, модели соответствуют господствующим в обществе мировоззренческим установкам, интеллектуальному уровню и техническим достижениям цивилизации. Роль религии в образовательной среде и характер взаимовлияния религии и образования вытекают из функции религии как хранительницы сформированного традицией мировоззренческого ядра культуры, нравственных устоев и социальной этики – тех самых абсолютных ценностей.

Хотя мы ведем речь о христианской образовательной парадигме, следует заметить, что и в древних, языческих культурах неизменно присутствовала религиозная компонента. Так, в основании античной педагогики, которая институционально сложилась к IV в. до н. э., лежала пайдейя (παιδεία), означавшая, как известно, общую культуру и воспитание. Пайдейя полагалась онтологически укорененной и – в силу этого – ценностно ориентированной данностью. Греческое образование лежало в религиозном поле постольку, поскольку религиозность, вера в богов являлась составной частью античной культуры, ее «естественным фоном». Римское образование, ставшее производным от образования греческого (последнее распространило свое влияние на Рим в III в. до н. э.), имело более выраженный прагматичный характер, ориентированный на развитие системы «воспитания добропорядочных граждан» в государственных школах. Римская школьная система формируется к I в. н. э. и, распространяясь во II–V вв., то есть уже в римско-эллинистическо-христианском мире, превращается в соединение свободных искусств, или наук, в которых традиционная римская религиозность находит свое место мировоззренческой компоненты при практически полном отсутствии нормативной функции религиозности по отношению к образовательной системе.

Образование иудеев имело религиозный характер, поскольку основывалось на библейском понятии «боязни Бога» (Исх. 1:17). Семейная педагогика была нравственно ориентирована, достаточно свободна с точки зрения методов; она переходила в процесс обучения в синагоге или в талмудической школе[66]. Христианское образование, выросшее из иудейской религиозной педагогической системы, также было направлено на внутреннее преобразование, преображение человека через молитву и изучение Священного Писания. В доникейскую эпоху оно ограничивалось воспитанием и было в основном сосредоточено в церковных общинах, с конца II в. под непосредственным руководством епископов. Подготовка священников также осуществлялась в катехитических кружках – диатриабах. Первой христианской школой с систематической организацией занятий стало катехитическое училище в Александрии, среди наиболее известных дидаскалов в котором были Климент Александрийский и Ориген. Последний, в пору своего изгнания, распространил александрийский опыт на организованные им новые школы в Кессарии, где ученикам наряду с основами вероучения преподавали «светские» науки (геометрию, арифметику, риторику, физику, астрономию), в состав предметов включались также логические и этические знания. Сочетание светских и религиозных дисциплин обеспечивало совместимость с греко-римскими программами и широкое толкование Священного Писания, однако вызывало критику со стороны ревнителей благочестия. Появление собственно богословского элемента в образовании с первых шагов стало сопровождаться боязнью разногласий в описании вероучительных догм. С III в. под влиянием пресвитера Лукиана развивается Антиохийская школа, которая в разное время формирует и еретиков (Арий и ариане), и ортодоксов.

На латинском Западе религиозное образование было представлено более скудно; оно развивалось, начиная с IV в., в аскетических общежитиях (например, основанных свт. Евсевием Верчелльским, свт. Амвросием Медиоланским, Блаженным Августином, Кассиодором Сенатором и др.). Итак, отметим, что подготовка мирян и клириков в первые века не разделяется, а статус церковных школ зависит от авторитета учащих в них отцов. Вместе с тем различие и тесные взаимосвязи светского и духовного (богословского, теологического) образования формируют понимание того, что светские науки готовят служителя Церкви к восприятию Священного Писания и богословия.

С распадом Западной империи забота государства о школе практически прекращается, в то время как Церковь постепенно начинает осознавать свою системообразующую роль и ответственность за судьбу интеллектуальной и духовной культуры. (Об этом, кстати, свидетельствуют и закрытие Юстинианом Афинской академии, что означало официальное утверждение христианской религиозной доминанты в образовании не только на латинском Западе, но и на греческом Востоке.) Осознание объединяющей роли Церкви в сохранении и развитии образования некоторыми выдающимися религиозными деятелями (Исидор Севильский, который организовывал школьное дело в Испании VII в., Беда Достопочтенный в Англии начала VIII в.) во многом предопределило дальнейшее развитие христианской культуры и цивилизации в целом. Так, начинает складываться средневековый тип образования: монастырская школа, в которой после изучения основ латыни следует обучение грамматике, риторике и диалектике. И только после завершения общеобразовательного цикла (к нему могли добавлять арифметику, музыку, геометрию, астрономию) приступали к изучению богословия.

Таким образом, мы имеем дело с системным мировоззренческим и организационным присутствием религии и Церкви в образовании, то есть с религиозным образованием, внутри которого медленно начинает вызревать образование духовное (богословское или теологическое) как система подготовки священно- и церковнослужителей.

Вся педагогическая традиция, несмотря на свою «профессиональную» скудость, обладает важной чертой, обеспечивающей единство воспитания и образования: она, педагогика, мировоззренчески обоснована, базируется на твердом вероучительном фундаменте и абсолютных ценностях.

В конце VIII в. благодаря деятельности Карла Великого, который полагал важным, чтобы религиозная вера, скрепляющая узами народ и власть, опиралась на просвещенное понимание этого единства, начинаются серьезные усилия по созданию системы образования. В X–XI вв., схоластика, в ходе практической педагогической работы в церковных школах, сложится в универсальную модель образования, которая будет включать в себя как светскую общеобразовательную составляющую (тривий и квадривий), так и высшую науку – теологию, то есть божественные науки, постигаемые в естественном свете человеческого разума. В XII–XIII вв., с возникновением и развитием университетов, эта модель приобретет завершенные черты университетской системы, вобравшей в себя все, что мы сейчас называем средним и высшим образованием (за исключением двух областей знания, выходящих за пределы схоластики, – медицины и права, которые, наряду с теологией, получат свои факультеты в университетах). Эта система, основанная на универсальном теологическом мировоззрении, просуществовала с существенными изменениями до XVI в., до эпохи Реформации и Контрреформации, когда схоластическое богословие, а через него университетская педагогика усиливает интерес к экзистенциальной, индивидуальной составляющей жизни человека. С этим интересом к реальному меняющемуся миру и жизни в нем человека коррелирует и поиск новых образовательных моделей. И одна из них, иезуитская, построенная на схоластических богословских основаниях, породила успешную систему педагогических учреждений. (Под системой мы понимаем институциональную сеть учреждений, связанных с образованием и воспитанием, организационный и кадровый ресурс, методическое обеспечение учебного процесса; под педагогической моделью – теоретическую составляющую этой системы.)

Известно, что разработанная иезуитами модель не была абсолютно оригинальной; педагоги Общества Иисуса пользовались протестантскими разработками и «технологиями» гуманистических школ. Однако в отличие от последних, ориентированных на элитарное домашнее воспитание, иезуиты реализовывали идею коллективного воспитания. Кроме того, иезуитам удалось избежать прагматизма реформационной образовательной модели, делавшей акцент, скорее, на начальное образование. Четко определяемые цели и учет современного опыта позволили Обществу создать конкурентоспособную образовательную вертикаль, сохранившую преемственность со средневековой системой и включавшую в наиболее разумных пропорциях интеллектуальное, религиозно-нравственное и физическое развитие учащихся. Эта система образования получила распространение в Европе во второй половине XVI в., продолжив развиваться в XVII столетии (и сохранив значительное влияние в XVIII в.).

Однако религиозное разделение европейцев запускает процессы конфессионализации образовательных институтов, что знаменует начало перехода от христианской парадигмы к секулярной новоевропейской парадигме. И хотя в XVII в., равно как и в предшествующие эпохи, не могло быть строгого деления образования на религиозное и светское, предпринимаются попытки оттеснить Церковь от надзора за образованием, заменив мировоззренческую и нормотворческую власть религии административной заботой национальных государств. Последовательное отделение образования от религии, точнее, разделение образования на собственно религиозно-конфессиональное и светское в Европе заметно с XVII в.; в Россию оно пришло вместе с самой системой образования в XVIII в. Дальнейшая секуляризация общего и профессионального образования, включающая понимание, что мирян следует готовить в гимназиях, училищах и университетах, а будущих клириков – в семинариях и духовных академиях, завершается к началу XIX в. Можно сказать, что сама порожденная идеями Просвещения и прусской реформой образования модель университета не только упразднила нормотворческую ценностно-мировоззренческую функцию религии в образовании, но заставила саму теологию искать свое место в университете, который ставил своей целью готовить специалистов-ученых в естественных и социогуманитарных науках, овладевающих теорией и умеющих применять ее для решения практических проблем.

Таким образом, именно с XIX в. мы можем говорить о закреплении мировоззренческого и институционального разделений между религиозным и светским образованием, которые актуальны и сегодня. Под светскостью (секулярностью) в образовании мы понимаем не только отсутствие институционального нормативного контроля со стороны Церкви, но и отсутствие в содержании религиозной ценностно-мировоззренческой доминанты.

В течение всего XX столетия поэтапно шло закрепление секулярного статуса практически за всеми типами образования, кроме конфессионального. Вместе с этой «свободой», однако, в педагогику, утратившую христианские мировоззренческие основания, проникли, укоренившись в ней, идеи автономности и самодостаточного статуса образования, экзистенциально-прагматические подходы к нему (взамен исключенных из образования трансцендентных религиозных и, вслед за ними, трансцендентальных философских ценностных установок) и моральный релятивизм; все это стало особенно заметно в дискурсе постмодернистов об образовании как об инструменте радикальных перемен, разрушения традиции, переосмысления истории, противостояния власти и тому подобных действий как форм обеспечения свободы человека и стабильности человеческой цивилизации.

Можно долго и последовательно разбирать мировоззренческие причины нынешних «сумерек пост-Просвещения». Однако достаточно одной цитаты из сочинения Христоса Яннараса: «В смерти Бога западноевропейской метафизической традиции повинно само западное христианство. В его лоне вызрело не только метафизическое отрицание божественности Бога, но и отрицание самой этой метафизической проблемы – безразличие ко всякого рода метафизическим изысканиям или их отвержение. Впервые в человеческой истории обнаружился факт религиозного обесцвечивания широчайших народных масс, столь характерный для нашего столетия»[67].

Обратимся к российской ситуации, в которой тема «религиозного обесцвечивания народа» раскрывается парадоксально иначе, в том числе применительно к образованию. Оставив уровень метафизики, взглянем на вопрос с позиции, как это принято называть, философии образования. В самом деле, советская идеология, отстаивавшая коммунистические ценностно-смысловые идеалы, которые по сути своей имели квазирелигиозный характер, до самого конца 80-х гг. XX в. препятствовала проникновению в нашу систему образования «тлетворного влияния Запада». После распада Советского Союза произошло резкое изменение ситуации, связанное с желанием впитывать западный опыт, воспринимавшийся как лучшие образцы. Одним из ответов на хлынувшую к нам в сферу образования либерализацию, а вместе с тем педагогические технологии, стало возрождение религиозного образования в различных формах и на разных уровнях, от духовных семинарий и православных университетов до воскресных школ и центров духовно-нравственного просвещения. Сказать, что ничего не удалось сделать для возвращения абсолютных ценностей в образование, нельзя; но и говорить о том, что противостояние исключительному прагматизму проходит удачно, преждевременно.

Русская Церковь располагает системой духовных образовательных учебных заведений различных типов и уровней. В этих учреждениях готовят богословов, библеистов, историков Церкви, специалистов в области церковно-практических наук и т. д. Кроме того, в церковном научно-академическом сообществе разрабатываются и применяются, в рамках программ духовного просвещения, религиозного образования и катехизации, теоретические и практические методы религиозной педагогики, которые реализуются в разнообразных церковных образовательных, научных и просветительских проектах.

Государственные вузы, в свою очередь, готовят светских специалистов – педагогов, культурологов, религиоведов, что предполагает изучение религиозных традиций в рамках запущенных с 2009 г. курсов «Основ религиозных культур и светской этики». Сейчас в основной школе вводится новая предметная сфера – «Основы духовно-нравственной культуры народов России», одна из задач которой – учесть специфические этнокультурные, религиозно-конфессиональные, региональные особенности истории и современной жизни страны.