Читать книгу Крылья рух - Дамина Райт - Страница 7

Ни одно пиршество у джиннов не обходилось без рыбы. Красная с розовыми плавниками, синяя с фиолетовыми, золотистая с оранжевыми пятнами и, наконец, отливающая всеми цветами радуги – рыбу готовили разными хитрыми способами, и сколько Тарджинья себя помнила, неизменно ставили на стол. Вот и сейчас на блюде перед ней раскинулась поджаренная и обложенная травами рыбина. Тарджинья жадно отщипнула от неё и сунула кусок в рот. Люди в своих книгах любят писать о том, как у героев от горя и страданий пропадал аппетит, но, похоже, Тарджинья не умела страдать по-человечески, или рыба оказалась слишком вкусной. Тарджинья облизывала пальцы и думала о двузубых вилках, которые зачем-то изобрели в большом мире. Хорошо, что джинны всегда едят руками, так удобнее!

На пиршество в доме Фарнии из рода Фалеала собралась вся родня и семья очередного жениха. Недалеко от Тарджиньи сидел Кариман. Она заметила, что он переоделся в красную одежду, и на щеках у него появился румянец. Борода и усы Каримана блестели так, как будто их смазали маслом или жиром. Тарджинья скривилась и вернулась к рыбе, не обращая внимания на виноватый взгляд дяди и его попытки заговорить с ней. Когда-нибудь, возможно, она его простит, но не сегодня. И не завтра. И не в ближайшие сто лет.

– Я слышал, вы повидали мир, шэрми Тарджинья? – голос соседа справа оторвал её от рыбы. «Шэрми» называли незамужних девиц, но Тарджинья давно отвыкла от этого обращения, и ей больше нравилось слышать «госпожа Тарджинья» или «Ваша Светлость».

Она не слишком благосклонно покосилась на соседа. Такой же полноватый, как сейчас Кариман, но далеко не такой большой и сильный. Обычный джинн с рыжевато-каштановыми короткими волосами и приятным лицом.

Вынимая изо рта рыбью косточку, Тарджинья задумалась, как ей себя вести. Тем временем, сосед ждал ответа. Был он отцом, братом или дядей жениха – кто его разберёт! Тарджинья дала бы этому джинну от тридцати до сорока по человечьим меркам.

– Ага. Недавно из Города Эмегенов вернулась, – ответила она, так и не приняв решения, как ей разговаривать.

– Если уж люди известны своими дурными нравами, то эмегены, должно быть, и вовсе дикари? – высокомерно спросил сосед.

Наверное, эта семья из тех, кто, будь они людьми, носили бы при себе надушенные платки и говорили только изысканными фразами. Тарджинья вдруг ухмыльнулась, отставляя блюдо и вытирая пальцы розовым полотенцем, на котором были вышиты маки.

– Вы совершенно правы. Эмегены постоянно дерутся друг с другом, а кто победит – съедает другого, – она изобразила ужас и прижала ладонь к груди. – Я сама видела, и это было… ну, просто отвратительно!

– А как же они… до сих пор… не переели друг друга? – Сосед был потрясён, и Тарджинья поторопилась его «успокоить»:

– Понимаете, у эмегенов всё иначе, чем у нас! Там в каждом доме растёт дерево, похожее на гигантский дуб, и на этом дереве за пять дней появляется новый эмеген. А потом… отделяется от дерева. И ему торжественно дают в руки первую дубину!

– Они дерутся только дубинами? – сосед, слушавший Тарджинью с широко раскрытыми глазами, удивлённо покачал головой.

– Ага. Никакого другого оружия у них нет! Дубины делаются из тех же деревьев, из которых растут эмегены, а эти деревья упираются верхушками прямо в небо! Поэтому эмегены верят, что их народ произошёл от богов! И боги благословляют каждое дерево.

– Кощунство! – содрогнулся сосед и, подняв глаза к потолку дома, скороговоркой пробормотал: – Да простит и помилует нас Трёхликий, да накажет он эмегенов за хулу великую… А как же вы, шэрми Тарджинья, жили среди этих дикарей? Они не пытались вас съесть?

Тарджинья склонила голову, мило улыбаясь:

– Нет. Вы знаете… как-то раз эмегены уже пробовали мясо джинна, и оно показалось им невкусным.

Сосед забавно позеленел и отодвинулся от Тарджиньи, а она поймала взгляд матери, сидевшей во главе стола – тяжёлый, неприятный взгляд. Тарджинья плотно сжала губы и снова пододвинула к себе блюдо с остатками рыбы. Желание посмеяться над незадачливым родственником жениха пропало – сбежать бы лучше отсюда, да подальше.

Бедные оклеветанные эмегены! Всю неделю, что Кариман и Тарджинья жили в Эмгра, его жители строили что-то вроде храма Уш-Ша и Матери-природы, а ещё пытались возделывать землю. Рабов эмегены, ворча, всё-таки отпустили, и те, объединившись, ушли в Гафарса. Тарджинья помнила, как прощалась с эмегенами, чуть не плача, и шамана Ас-Сеи даже обняла, а он похлопал её по спине…

Вечером Саера, проскользнувшая в комнату Тарджиньи, зашептала, то и дело прикрывая рот ладошкой и оглядываясь:

– Представляешь, это был сам жених! Тот, что говорил с тобой! И он сказал – я такую выдумщицу не возьму.

Тарджинья, причёсывая распущенные волосы коралловым гребнем, обернулась и посмотрела на маленькую, румяную сестрицу. Саера всегда была на стороне Тарджиньи и теперь веселилась оттого, что жениха удалось отпугнуть.

– А что именно он назвал выдумкой?

– Дубины, – улыбнулась Саера. – Во всё поверил, только не в это! Скажи, ты ведь это сочинила? Мол, у эмегенов нет ни мечей, ни луков, ни стрел, а одни дубины…

Тарджинья отложила гребень и подмигнула Саере, хотя на душе было неспокойно: что теперь сделает мать?

– В том-то и дело, что я говорила чистую правду!

Трое джиннов из рода Фалеала наступали на Тарджинью, а за спиной у неё расстилался Гибельный лес. Удивительно, но оттуда доносился слабый цветочный аромат, а вовсе не запах разложения, как Тарджинья думала в детстве. Кто его знает – может, там и птицы пели, и муравьи бегали по тропам, как в обычном лесу!

Когда-то Гибельный лес создали пятеро сильнейших джиннов рода Фалеала. Он был тюрьмой для всякого, кто туда попадал – попытаешься сбежать, так заблудишься, а магия в Гибельном лесу была бессильна. Сюда загоняли, как скот, джиннов, которые предали свой род – проклятому джинну место на проклятой земле. Тарджинья, как и другие, знала – под кустами, деревьями, возле мирно текущей реки она увидит кости изгнанников, а потом и сама ляжет рядом с ними.

– Ты опозорила нас, – говорили трое, теснившие Тарджинью. В большой семье никто не помнил, троюродный он брат или внучатый племянник, а потому мужчину называли «братец», а женщину – «сестрица». Тарджинья держала в обеих руках ледяные копья – мол, не приближайтесь! – но ещё не верила, что всё так серьёзно. Она помнила этих троих с детства – они были старше всего на несколько лет. Вот братец Трим, когда-то он плакал и швырялся деревянной лошадкой; вот братец Жарис, шести лет он упал, распорол губу, и у него остался шрам на всю жизнь; вот братец Алмен, он играл с Тарджиньей в прятки, когда приходил в гости. Все они выросли – и теперь братцы стояли перед сестрицей, чтобы швырнуть её, как преступницу, в Гибельный лес. Но она же ничего, ровным счётом ничего плохого не сделала!

– Уйдите, – прошептала Тарджинья и нацелила на них копья. Но братцы одновременно указали на неё перстами, и Тарджинью подняло в воздух, а ледяные копья выпали у неё из рук. Тарджинья успела только крикнуть – и взлетела над Гибельным лесом, а потом рухнула, как птица с подрубленными крыльями…

…Тарджинья проснулась, задыхаясь от ужаса. В темноте она разглядела знакомую фигуру у своей постели, натянула на себя сползшее одеяло и вздохнула, пытаясь успокоиться. Сердце стало биться ровнее.

– Это я, – голос Фарнии прозвучал непривычно мягко, и она села на постель, держа в руке чашку из ихранджанского фарфора. До Тарджиньи донёсся слабый цветочный аромат. – Тебе приснился кошмар?

Тарджинья молчала, перебирая пальцами край одеяла, и думала, почему мать не злится. Ведь Тарджинья всё «испортила», новоявленный жених сбежал, и теперь опять придётся искать другого.

– Я знаю, что ты на меня обижаешься, – Фарния говорила с ней, как с маленькой неразумной девочкой. – А ты не думала о том, каково пришлось нам? Всё это время, пока ты странствовала… друзей искала… мы думали, что с тобой сталось. Ты сделала мне больнее, чем я тебе, Тари.

Всё что угодно, лишь бы не слышать этого детского прозвища! «Я же не хотела. Вы сами… сами виноваты со своими глупыми традициями!»

– Джинны седеют в сто лет, а я из-за тебя раньше поседела, – Фарния, наверное, собиралась говорить об этом ещё долго, но Тарджинья перебила её вопросом:

– Скажи, а ты правда хотела отправить меня в Гибельный лес? Хоть на миг… хотела, да?

Она приподнялась на подушках, пытаясь всмотреться в лицо матери, узнать ответ на свой вопрос раньше, чем та придумает красивую ложь. Но Фарния не замедлила со словами:

– Нет. Разве ты не говорила Саере, когда злилась на неё, что отшлёпаешь?

Тарджинья невольно улыбнулась, вспомнив, какой была младшая сестра в раннем детстве. Саера с её озорством то в заросли винограда лезла, и потом её оттуда не вытащишь, то кидалась скорлупками грецких орехов, сидя на дереве, и попробуй её достань! А потом как-то притихла, изменилась, стала примерной девочкой. В отличие от самой Тарджиньи.

– Говорила.

– Вот и я так же… Какой ещё Гибельный лес? Ты – одна из нас, и мы ведь тебя не прокляли.

Неужели Фарния, наконец, смягчилась? Тарджинья молча удивлялась этому, а к глазам предательски подступили слёзы, когда она услышала:

– И мы тебя любим.

Тарджинья вытерла правый глаз, затем левый, но слёзы всё лились и лились.

– Тогда, может, мы поговорим завтра? Про Эсфи, Мэриэн, про большой мир… я обещала вернуться. Я не могу нарушить слово. Но я бы вас навещала! И жила бы здесь летом, когда можно купаться, и собирать ягоды, и…

– Хорошо, мы обо всём поговорим, – неохотно уступила Фарния, – а пока выпей чаю.

Наконец, непрошеные слёзы иссякли. Тарджинья ещё раз, напоследок, вытерла глаза пальцами, взяла чашку и провела пальцем по нарисованным на ней цветочным лепесткам. Поднесла чашку к губам и принюхалась ещё раз.

– А что это за чай, мама?

– «Сладчайшая роза», – Фарния протянула руку и убрала волосы со лба Тарджиньи. – Пей, и у тебя больше не будет кошмаров.

Чай и вправду оказался сладким, даже приторным. Шевельнулись какие-то неясные подозрения, но Тарджинья не хотела верить. Совсем как во сне.

– И спи, – прошептала Фарния, приглаживая ей волосы. – Завтра ты проснёшься совсем другой… а потом поймёшь, как я была права…

Чашка выпала из пальцев Тарджиньи, остатки чая расплескались на одеяло, а саму Тарджинью потянуло в сон так сильно, что она едва расслышала последние слова Фарнии:

– …потому что я всегда желала тебе только хорошего.