Читать книгу Два мира - Дамир Жаллельдинов - Страница 2

Оказав по мере сил помощь жителям деревни, гуманитарный конвой выдвинулся обратно, по направлению в российской военной базе. Необходимо было пополнить запасы медикаментов, воды и пищи и дать передохнуть людям. Затем, уже максимум через сутки колонна отправилась бы в другую деревню, где измученные войной наваджастанцы также ждали еды и медпомощи.

По дороге Иван размышлял о своём обещании помочь Асале Хани. Действительно, через несколько дней самолёт с группой больных детей должен был вылететь в Санкт-Петербург, и Ларионов очень рассчитывал благодаря своим знакомствам обеспечить место на нём бедной женщине. Хотя сказать было легче, чем сделать. Такие рейсы рассчитаны, прежде всего, на детей, а взрослые могут лишь сопровождать их. Правило это старались строго соблюдать, и Иван не видел другого выхода, кроме как купить место для Асалы за свой счёт. Придётся потратиться, раз уж решил помочь.

Ещё молодому человеку вспомнился рассказ Хафизы Гафар. Ивана он заинтересовал. Хотя, надо сказать откровенно, он так до конца и не поверил словам молодой женщины. Действительно, человеку, далёкому от традиционных арабских верований, сложно было не приписать услышанное излишне богатому воображению рассказчицы. А поведала Хафиза Ивану вот что:

«Это произошло давно, лет семнадцать назад. Отец недавно умер, и мать поехала в один из дней в соседнюю деревню, чтобы отвезти его родным какие-то вещи. По дороге домой – а возвращалась она довольно поздно – недалеко от взъезда в нашу деревню на перекрёстке дорог мать встретила ребёнка – девочку лет восьми-девяти, которая просто стояла и смотрела на неё.

Девочка была совсем одна, и при ней не было никаких вещей. Она выглядела усталой, словно много дней провела в пути. Её платьице, кстати, очень хорошего покроя и из дорогого материала, успело запачкаться и кое-где даже порваться, а на шее висел медальон с какими-то вырезанными символами.

Странная ситуация, даже пугающая. Знаете, арабы верят в злых духов. Они порой предстают в человеческом обличье, заманивают людей в глухие места и там жестоко убивают. Но мама всегда была доброй душой. Она не испугалась, остановилась, что расспросить ребёнка, как-то помочь ей.

Однако в ответ на все вопросы девочка продолжала молчать, одновременно пристально наблюдая за моей матерью. Мама потом однажды рассказала мне, что взгляд этот словно прощупывал её насквозь. Лишь на вопрос об имени девочка сказала, что её зовут Салема.

Так больше ничего и не добившись, мама решила взять Салему с собой к нам, подумав, что ещё раз расспросит её обо всём позже, когда накормит, вымоет, когда девочка отдохнёт и выспится. До сих пор я не уверена, было ли это правильным решением, хотя мать никогда не говорила о Салеме в негативном свете.

Мой дядя, который часто бывал у нас в гостях, а после смерти отца стал бывать ещё чаще, так как, по его словам, матери нужно мужское плечо, сразу же невзлюбил Салему, мне показалось, даже испугался. Частица его страха передалась и мне, но я не смела тогда перечить матери и поэтому приняла как вынужденное то, что эта странная девочка поживёт у нас, пока не отыщутся её родственники.

Так Салема вошла в наш дом. Поскольку её родители или другие родственники не отыскались ни на следующий день, ни через неделю, ни через месяц, она осталась жить с нами. Мама так и не смогла добиться от неё ответов на свои вопросы. Решив, что девочка, очевидно, пережила какое-то несчастье и поэтому так замкнута, мать решила не беспокоить её лишний раз расспросами, надеясь, что со временем всё разъяснится.

Она хотела выкупать Салему до того, как мы сядем ужинать, но та не позволила себя раздеть и вообще явно не любила, когда другие люди дотрагиваются до неё. Кроме этого, в первый вечер она даже не стала есть с нами и просидела всё это время в соседней комнате. Наверно, старалась заставить себя привыкнуть к нам.

Мать с дядей долго спорили по поводу того, что Салема должна остаться, и в этом вопросе она, обычно такая мягкая и неконфликтная, настояла на своём. Вопрос о Салеме вообще был для мамы принципиальным на протяжении последующих нескольких лет. А дядя, поняв, что вряд ли сможет переубедить сестру напрямую, переключился через какое-то время на меня, пытаясь настроить против сестры и, в конечном счёте, всё-таки выжить её из нашей деревни. Других жителей деревни он тоже периодически подначивал жаловаться на девочку моей матери.

А в тот первый вечер, помню, как я тряслась от страха, находясь в одной комнате с Салемой. Если бы ни присутствие матери – мы тогда жили очень бедно и спали в одной комнате – я бы, наверно, сбежала к соседям или что-нибудь в этом духе. Уснуть не получалось – мне всё время казалось, что Салема смотрит на меня, и я как будто даже слышала её тихий смех. В какой-то момент, не выдержав, я открыла глаза и увидела, что она действительно, не моргая, смотрит в мою сторону. Салема лежала напротив на полу – тогда мы спали прямо так на тюфяках, используемых вместо матрасов. Луна светила на неё через окно без занавесок, и я хорошо могла рассмотреть её лицо – весьма симпатичное, но абсолютно без эмоций, и глаза необычного красноватого оттенка.

Я стала читать про себя молитвы, призывая Всевышнего защитить меня от Салемы. Не знаю, какое чувство она испытывала в тот момент, но уверена, что мои мысли в тот момент она читала так же легко, как если бы я говорила вслух.

Не знаю, услышал ли Аллах мои молитвы, но ничего страшного в ту ночь ни со мной, ни с матерью не произошло. Это приободрило меня, хотя я продолжала быть настороже по отношению к своей сестре – может быть, она что-то задумала, и всё ещё впереди. Мама же, казалось, ни о чём не беспокоилась.

Она расспросила всех, кого могла, про девочку, но никто из местных жителей не знал, откуда же этот ребёнок взялся посреди дороги. Однако все успели приметить странности Салемы, особенно её глаза и цвет красноватый оттенок кожи.

Маме удалось уговорить Салему принять ванну, но та сделала это сама. Ей выделили часть моей одежды, в которой Салема приобрела более «человеческий» вид. У Салемы были роскошные длинные чёрные волосы, и мать хотела заплести ей косу, но снова не имела успеха. Зато уже на второй день она начала есть вместе с нами.

Так без особого прогресса прошло несколько дней. Салема почти не разговаривала с нами, произнося за весь день не более десятка слов. Мать как могла старалась её разговорить и меня заставляла больше общаться с сестрой. Я даже попыталась пару раз пригласить её поиграть с другими детьми, но слышала в ответ лишь бесстрастное: «Нет». Впрочем, так было даже лучше, ведь родители других детей вряд ли бы позволили им играть с Салемой. Если бы мы были с ней вместе, со мной бы тоже никто не стал дружить.

Между тем, в деревне стали относиться к нашей семье менее дружелюбно, и только былое уважение к моей матери, благочестивой женщине, а теперь и вдове, ещё как-то спасало дело. С нами не разорвали отношений окончательно, но перестали приходить в гости, да и к себе стали звать реже, и уж, конечно, без Салемы.

Я никогда всерьёз не задумывалась над существованием джиннов, воспринимая их как страшилки, которыми родители пугают детей, чтобы те не гуляли в разных безлюдных местах и не уходили по вечерам из дому. Но в случае с Салемой я как-то инстинктивно почти сразу догадалась, кто передо мной. Уверена, и мама с самого начала понимала это. Мы никогда за всё время, что Салема жила у нас, ни после её ухода не решались явно произносить слова «джинн» даже между собой, хотя про себя я именно так её и называла.

Помню, однажды она произнесла любопытную фразу. Мама как раз закончила готовить обед. Она взяла стоящее рядом небольшое ведёрко с водой и, прежде чем вылить его в костёр, негромко произнесла:

– Прошу вас уйти, жители пламени.

Обычно так арабы стараются не потревожить духов, по преданию живущих в огне, – тех самых джиннов.

Стоящая рядом Салема при этом заметила:

– Зачем вы говорите это? Там ведь никого нет. Джинны живут совсем в других местах.

Мы с мамой недоумённо посмотрели на Салему, но она, казалось, уже утратила всякий интерес к этому предмету. Мы предпочти ничего не уточнять.

Так шли дни, месяцы, прошло три года. Салема стала чуть более общительной, принимала участие в домашних делах. Мать научила её готовить пищу, стирать и гладить одежду, что периодически моя сестра вполне неплохо выполняла. В остальное же время она любила либо сидеть где-нибудь в одиночестве, либо бродить по деревне, к вящему неудовольствию её жителей. Они считали, что девушка подслушивает и подсматривает за ними, но явно выказывать вражду боялись. Салему вообще боялись, хотя мы с матерью уже успели к ней привыкнуть. Говорят, человек вообще ко всему может привыкнуть. Наверно, это действительно так.

Впрочем, периодически раздавались отдельные голоса за то, чтобы прогнать Салему, матери настоятельно советовали «опомниться, пока ещё не поздно», «пока она чего-нибудь не натворила», страшили гневом Всевышнего. Но мать проявляла удивительную стойкость.

Однако через какое-то время начали происходить вещи, которые опять же стали трактовать против девушки: стали пропадать и появляться в разных неподходящих местах вещи, болеть скот, выходить из строя техника и автомобили. Должна признаться, что и мне случалось подумать на Салему. Ей же было всё нипочём – девушка продолжала вести себя как обычно, оставаясь бесстрастной и молчаливой.

Из детей мы постепенно превращались в подростков. Стали возникать первые романтические отношения между бывшими приятелями по играм. Мои подружки частенько рассказывали мне о том или другом юноше, который признавался им в своих чувствах, и мы все вместе на своих девичьих посиделках любили обсуждать таких кавалеров. Салема, ясное дело, никогда не принимала в них участия, но мне казалось, что иногда я ощущаю её незримое присутствие среди нас.

Быть может, какие-нибудь совсем уж храбрые ребята и решились бы поухаживать за девушкой-джинном, тем более что она была очень привлекательной, но их родители строго-настрого запретили им подходить к Салеме и общаться с ней, грозя всеми карами небесными за контакты с «шайтановым отродьем».

Вскоре я – это было в пятнадцать лет – осознала, что в первый раз влюбилась. Он был на год старше меня, и я, как мне казалось, тоже ему нравлюсь. Мы начали гулять вместе. Я стала уделять меньше времени подругам и даже по дому матери помогала не так активно, как раньше. Мама же считала, что ещё не время для таких увлечений, и даже иногда сердилась на меня за рассеянность.

Однажды, вернувшись домой после очередного свидания, на котором мы впервые с моим возлюбленным поцеловались, я наткнулась на Салему, которая готовила ужин. Мать в это время ещё не вернулась с базара. На мгновение мы встретились взглядом, но я поспешила отвести глаза и ушла в соседнюю комнату. В тот момент мне не хотелось её видеть – я всё ещё витала в облаках романтических мыслей. Я прилегла на свой тюфяк, закрыла глаза и предалась мечтам о том, как счастливы мы будем с моим возлюбленным, когда поженимся. Но Салема, неслышно скользнув в комнату, – она всегда двигалась совершенно без шума – прервала мои мысли.

– Он не сделает тебя счастливой, – тихо, но отчётливо произнесла моя сестра. Это был редкий случай за все годы, когда она первая заговорила со мной.

Я открыла глаза и уставилась на Салему. Она молчала, и я восприняла это как необходимость уточнить её слова.

– Что ты имеешь ввиду?

– Я вижу все его намерения. Он хочет добиться от тебя близости, а потом бросит.

Бесстрастный тон Салемы вывел меня из себя, и я впервые позволила себе закричать на неё, не задумываясь о возможных последствиях.

– Ты всё врёшь! Ты просто завидуешь, что меня кто-то любит, а тебя все боятся! Ты чудовище!

– Если бы я захотела, то и он, и все остальные ваши мужчины уже валялись бы у моих ног. Ты глупа. Он использует тебя и бросит. Вот увидишь.

– Я тебя ненавижу! – Мой голос сорвался от подступивших к горлу рыданий.

Я не стала продолжать спор, вместо этого поспешив убежать из дома. Салема не пыталась меня остановить. Добежав до конца улицы, я остановилась и расплакалась. Тем горше мне было, что где-то в глубине души я чувствовала правду в словах Салемы. Мой возлюбленный пару раз как бы вскользь намекал на нашу близость до свадьбы, но делал это столь осторожно, что я даже не считала нужным тревожиться о таких вещах. Теперь же его намёки приняли в моём сознании совсем другое значение. Мои грёзы начали таять, Салема всего несколькими словами разрушила их, и оттого я в какой-то момент почувствовала к ней непреодолимую ненависть. Сказалось напряжение всех лет, что мы провели вместе. Оно постепенно накапливалось и теперь разом вырвалось наружу.

Возвращаться домой мне не хотелось и, вволю наплакавшись, я собралась попросить родителей одной из подруг приютить меня на ночь. Однако по дороге к её дому я передумала и пошла прямо к нему – к Хусейну, моему возлюбленному. Я собиралась прямо спросить у него о дальнейших планах на наше будущее – пусть подтвердит или опровергнет слова Салемы.

Он стал всё отрицать, призывал меня не слушать сестру, ведь «её устами говорит шайтан – все это знают» и ещё раз заверил, что любит меня. Я вроде бы даже успокоилась, но только до того момента, как он предложил мне перейти жить к ним в дом, чтобы быть подальше от Салемы. Его семья считалась самой состоятельной в нашей деревне, они жили в доме, где было аж целых четыре комнаты, так что место для меня вполне бы нашлось.

Но меня насторожило это предложение. Наша семья никогда не была слишком религиозна, и мать воспитывала меня лишь на формальных принципах ислама, но, тем не менее, я хорошо усвоила правила, что девушке негоже жить под одной крышей с чужим мужчиной, если они не состоят в браке. Я отказалась. Он стал уговаривать. Сначала мягко, потом настойчивее. Даже обиделся, что я якобы готова променять его на «дочь Иблиса». Хотя я возражала, что не хочу расставаться с мамой, он привёл довод, что в случае нашей свадьбы мне это всё равно пришлось бы сделать.

И всё-таки я отказалась. Время показало, что это было правильное решение, да и Салема была права, но тогда мне было ужасно трудно не пойти с ним. В совершенно расстроенных чувствах я вернулась домой. Мама уже была там, она была встревожена моим долгим отсутствием, но я соврала, что была у подруги. Понимая, что Салема без труда узнает, как именно было дело, я, тем не менее, пошла на эту ложь. Мама как будто поверила и вроде бы успокоилась.

Я с опаской взглянула на сестру, но она больше не пыталась говорить со мной на эту тему, словно вообще забыла про ту нашу перепалку.

И всё бы наверняка пошло опять своим чередом, если бы примерно недели через три не произошёл один случай, который ещё больше настроил жителей деревни против Салемы.

Хусейн, решив, что виной моему отказу послужила именно она, попытался избавиться от джиннии самым сомнительным методом. Его семья, как я уже сказала, была довольно состоятельной и известной, в том числе и за пределами деревни. И вот его отец пригласил одного знакомого, который слыл опытным колдуном, якобы специализирующемся на ловле джиннов и заточении их в магические кольца, лампы и тому подобные предметы. Даже сейчас, в двадцать первом веке, многие люди, особенно сельские жители, искренне верят, что это возможно.

Так вот, этот самый колдун в сопровождении Хусейна и его приятелей стал периодически появляться неподалёку от нашего дома, как бы «разведывая обстановку». К концу недели вся деревня была уже в курсе дела и выказывала своё одобрение. Салема же как нарочно никуда из дома в эти дни не выходила. Это придало дополнительную решимость колдуну и толпе, вообразившим, что она боится. Однако, когда этот «маг и волшебник» попытался всё-таки заточить девушку, наконец, показавшуюся на улице, в старый медный кувшин, эффекта не произошло ни малейшего.

Невозмутимая как всегда, она смерила старого плута презрительным взглядом и пошла себе дальше по улице. Люди, которые с любопытством наблюдали за этой сценой из-за различных укрытий, поспешили ретироваться куда подальше. Мама была не на шутку взволнована, я не знала, что и сказать, а вот Хусейн был явно разозлён неудачей. Он что-то крикнул вслед Салеме, какую-то дерзость или угрозу, я даже точно не помню. Джинния даже не обернулась.

А на следующий день, после того как ретировался незадачливый «колдун», Хусейна нашли в своей комнате с сильными ожогами, почти ослепшего. Его родители тут же выдали это за месть Салемы и использовали, чтобы вызвать массовый поход возмущённых жителей к нашему дому. Если с болезнями животных, пропажей вещей они ещё как-то мирились, то с появлением первой жертвы среди людей терпение толпы лопнуло.

От матери потребовали, чтобы она прогнала джиннию, в противном случае грозили обо всём рассказать властям. По всей видимости, не это напугало мать – в какой-то момент она поверила, что Хусейна искалечила действительно Салема и вынуждена была признать, что та может быть по-настоящему опасной. Мама обратилась к Салеме со следующими словами, которые дались ей нелегко:

– Всё это время мы с тобой ладили, девочка. Но сейчас… То, что случилось с этим юношей… Я могу тебя понять отчасти… Но будет лучше, если ты оставишь нас.

Я с замиранием сердца ждала, что будет дальше. Сама я также считала, что Салема отомстила Хусейну, и готова была вступиться за мать в случае необходимости. Но Салема, посмотрев по очереди на нас обеих, спокойно направилась к двери, не произнеся не слова.

Толпа, ожидавшая снаружи, отхлынула и, расступаясь перед джиннией, дала ей пройти. Всё это происходило молча. Салема ни на кого не смотрела, ни разу не остановилась. Она вышла на ту же самую дорогу, по которой несколько лет назад они с матерью пришли сюда. С тех пор ни я, ни мать больше Салему не видели и ничего о ней не слышали.

Спустя несколько дней выяснилось, что Хусейн сам по собственной глупости взял некоторые реактивы из сумки приглашённого мага, которую тот, в спешке покидая деревню после своего позора, оставил в доме родителей Хусейна. Глупый и самоуверенный юноша решил сам провести обряд против джиннов, о котором прочитал в какой-то книге, но в итоге едва не остался на всю жизнь слепым. А следы от ожогов остались у него до сих пор.

К сожалению, я поздно осознала, как была виновата перед своей сестрой! Чувство вины уже много лет не даёт мне покоя. Единственное, что утешает, – это осознание того, что Салема уж точно не пропадёт, сумеет о себе позаботиться. И, тем не менее, знай я, где она сейчас, я бы сама отправилась туда немедленно просить у неё прощения. Знаю, что бедная мама сделала бы тоже, если бы не её болезнь. Она страдает вдвойне, но я ничем не могу ей помочь!

Такая вот история, и я рада, что, наконец, смогла её кому-то рассказать от начала до конца!»