Читать книгу И малое станет большим, и большое – малым - Дана Гельдэ - Страница 5

Глава 3

Оглавление

Первого февраля наш поезд прибыл на Казанский вокзал, его суета возбуждала. Я чувствовала, как сумасшедшая энергетика мегаполиса заряжается уже здесь, от каждого прибывшего человека. Первыми задавали этот тон всюдуснующие люди, носильщики и таксисты, которые торопили всех, предлагали свои услуги, ругались между собой, между тем, сами путались под ногами и мешали движению на перроне. Пассажиры, пытающиеся быстро пробежать ко входу в метрополитен, злились на них, и бежали с ускорением в город, передавая ему нервный импульс вокзала.

Меня никто не встретил. Подстраиваясь под общий темп и ритм, вместе с лавиной новичков я летела навстречу будущему. Метро всасывало в себя все потоки от трех вокзалов и несло вдаль, в огромный людской океан столицы, где каждый из нас со временем или почувствует гордость от этого величия, от себя в нем, или, наоборот, разочарование, испарится, не сумев преодолеть кучу преград на пути, иссякнет, так и не осуществив свою заветную мечту, покорить Москву.

Я доехала до станции «Спортивная», где меня встретила девочка лет десяти, ее звали Карина, она была племянницей одной из моих студенческих подружек. Ее маму звали Сандугаш, с ней мы пока еще не были знакомы, но, не смотря на это, она не отказалась помочь мне с жильем на первое время. Мы с девочкой подошли к одному из многоэтажных домов, квартира находилась на первом этаже.

По дороге девочка вводила меня в курс дела: «Все три комнаты заселены людьми, здесь живет 30 человек. Квартиру когда-то снял таджик по имени Одил, он заселил ее „под завязку“. Мы все спим на полу, матрас к матрасу, по утрам можно с соседом поздороваться пятками. Все называют его хозяином, он нигде не работает только следит за квартирой. Снял он ее за сорок тысяч рублей, а собирает сто двадцать. Не выходя из квартиры, он имеет свои семьдесят тысяч рублей». «А матрас он выдает? Я же с собой не привезла» – задумчиво спросила я у малышки. «Нет, матрас нужно купить самой, я покажу, где продаются дешевые» – деловито отвечала девочка. «За такие деньги мог бы всем матрасы сам купить. Ладно, вещи занесем и сходим в магазин. А кровати у кого-нибудь есть?» – в очередной раз задала наивный вопрос я. Карина ответила: «Что Вы? Куда их ставить? У нас, как в загадке, „полна горница людей“». Девочка заливисто смеялась надо мной.

Мне даже не приходило в голову, что я когда-нибудь буду спать на матрасе, среди кучи народа. Ведь меня растили как принцессу: у меня была своя комната, большая кровать с периной, огромные подушки с кружевными наволочками, теплые шерстяные одеяла. В нашем холодильнике всегда стояла трехлитровая банка с черной икрой и я ее кушала серебряными ложками. Мы каждое лето отдыхали на море, а теперь… предстояло познакомиться с другой жизнью, которая будет проходить на полу, и будет называться «половой».

Даже в деревне, когда считала себя бедной, я не была ниже того условного «плинтуса», где была сейчас. Помню, моя свекровь удивлялась тому, что я многое не могла есть, отворачивалась и морщила нос, когда ее дети ели ливер, или что-то еще, чего на нашем столе никогда не было.

В Москве у меня оставались только два варианта развития событий: либо привыкать к этой жизни и принять ее, либо бороться с обстоятельствами и переводить себя, свою семью на другой качественный уровень. Отступать не хотелось, вариант с возвращением я пока не рассматривала.

На тот момент я представляла себя карточной дамой, той, которая была вниз головой. Но я сильно надеялась на то, что мое положение продлиться недолго, и судьба перевернет меня, и я снова буду крепко стоять на ногах. «И малое станет большим, и большое – малым!» – говорила я себе снова, как мантру.

Первым делом, я позвонила тем, кто мне предложил приехать и работать в их газете, но разговор не был конкретным. Мне стало понятно, что люди оказались необязательными и идти к ним уже не стоит.

В комнату вошла девушка и представилась: «Привет, меня зовут Сандугаш. Моя дочь уже провела «курс молодого бойца»? «Да, немного,» – улыбнулась я.

Квартира стала наполняться людьми, мне это напоминало муравейник, который когда-то насекомые соорудили у меня во дворе, под вишней, и мы с маленьким сыном по вечерам подходили к нему, чтобы понаблюдать как по известным им дорожкам они бежали к себе, таща домой добычу. Более заметными в траве были те, кто нес на себе маленькие белые шарики, личинок тли, которые были для них, как коровы. Утром они выносили их из муравейника и оставляли на листочках деревьев, чтобы те паслись, вечером – приносили домой, чтобы высосать из них, накопившуюся за день, медвяную росу.

В московской «трёшке» собрались те, кто работал на разных тяжелых работах. Как муравьи, вечером они возвращались домой с белыми пакетами, полными полуфабрикатов. Наш «муравейник» верещал на русском, узбекском, таджикском языках. «Это коммунальная, коммунальная квартира… собирается братва, тетя Маша варит кашу, ждет Гюльнару бастурма, Цукерман мацу заводит, Гоги делает шашлык, А оленевод Бельдыев – строганину и балык» – пела когда-то группа «Дюна», у нас было очень похоже на это.

Сначала все друг за другом прибегали с работы, потом на кухню. По комнатам растекались разные вкусные запахи. С кастрюльками, сковородками и мисками «по норкам» разбредались жильцы. В каждой комнате стелился достархан (скатерть), и соседи одной семьей объединялись за ужином, делясь друг с другом едой, впечатлениями за прошедший день, подбадривая и поддерживая друг друга, становились одной семьей. Слово «достар» означает «друзья», и достархан объединял всех нас и сплачивал, благодаря ему, 30 человек, даже в самых стесненных условиях, жили спокойно и мирно. Шумная атмосфера общежития мне не мешала, наоборот, я с интересом вживалась в коллектив. Здесь для меня начиналась новая жизнь, с «чистого листа».

Именно так, еще ребенком, я представляла себе вечер в многодетной семье, каких было когда-то много в моем селе. Жила там семья, у которой было десять детей, и учились они тогда почти в каждом классе. Только старшие братья осваивали профессии в училищах города. В выходные вся семья собиралась в доме. В одну из суббот старший брат привез с собой в гости друга, в этом шумном балагане отец семейства не заметил гостя. Пересчитав уснувших детей по головам, он закрыл дверь на щеколду и тоже лег спать.

Среди ночи в его окно постучали, отец спросил в форточку: «Кто там?» Ответ удивил его. «Ахмет» – сказал чей-то знакомый голос. Растерянный родитель спросил: «Чей Ахмет?», из темноты ему ответили: «Твой Ахмет». Что-то не сходилось, в доме уже было десять детей, и мужчина раздраженно ответил: «Мой Ахмет дома». Не открывая стучавшему дверь, он снова лег спать.

Через некоторое время стук повторился, и мужчине пришлось вновь встать и пересчитать всех, освещая фонариком. С удивлением обнаружив среди спящих одно чужое лицо, отец запустил в дом родного сына. Долго, как анекдот, гуляла по деревне история про Ахмета и его отца. Мне, часто находившейся в своем доме в одиночестве, иногда хотелось пожить в такой семье, побыть среди множества родных, где тепло и душевно, но, зачастую, я пребывала дома одна.

Поглощая в тишине одну за другой книги. В них я представляла себя то принцессой, то путешественницей, то Жанной д’Арк. Моя подруга Айна поинтересовалась однажды, что я читаю на этот раз. Не поясняя, не вдаваясь в подробности, сказала ей, что «это Вальтер Скотт», она, вспомнив, что уже это имя от меня не раз слышала, хихикнула: «Ты так медленно читаешь?» Удивившись тому, что она вообще его запомнила, я сказала: «Сейчас читаю двадцать первый том». Не расслышав меня, она разинула рот от удивления и восхищенно воскликнула: «21 тонну? А я даже килограмм не прочитала!» «Том, а не тонну!» – смеясь, поправила я подружку.

Мое детское желание почти исполнилось, я вышла замуж за парня из многодетной семьи, и неожиданно для себя, оказалась в таком же «муравейнике», где жила куча его родственников: бабушка, родители, братья и сестры. Вечером от общения с ними, от гомона шумной семейки, моя голова раскалывалась, как сухой орех – это было настоящим испытанием, первым стрессом семейной жизни, поэтому шум в московской квартире теперь я уже переносила легко.

Здесь поселились люди из разных стран, разных национальностей, вероисповеданий, это напоминало мне Советский Союз в миниатюре, который развалился юридически, но в реальной жизни, мы продолжали жить в нем, и по-прежнему тянулись друг к другу, как раньше.

Когда-то самые активные студенты нашего ВУЗа получили путевку в Киев, в международный молодежный лагерь «Мир», в этой компании оказались и мы: Глянцева Ирина, Зиновьева Мария и я. Наша тройка частенько была замечена деканатом в работе научных кружков, КВНов и другой общественной деятельности. В лагере мы оказались на 17 этаже, по соседству со студентами из Мадагаскара. Через несколько дней наши соседи с тортом в руках и гитарой под мышкой, постучались в нашу дверь. Ребята учились в авиационном военном училище, звали их Жан Филлипп Лерира, Матье и Лулу.

В разгар нашей беседы Жан подошел к моей тумбочке и взял в руки географический атлас, по которому я учила заданную номенклатуру. Он открыл пособие на той странице, где была карта СССР, и сказал: «О, у вас очень большая страна! Ею сложно управлять, поэтому у вас нет порядка. Вам нужно ее разделить», – чтобы показать наглядно, он ребром ладони начал резать по ней. От этой наглой выходки иностранца мы мрачнели. Позабыв о дипломатичности, три комсомолки, патриотки своей страны, сделав «руки в боки», стали доказывать, почему этого делать нельзя, опираясь на свои знания в области экономической географии. Всячески мы готовы были отстаивать свою Родину, если что, могли бы даже побить их. Слава Богу, до этого не дошло.

Спустя несколько лет, нас пригвоздило новостью, когда сообщили, что Союз развалился, почти так, как «пилил» его Жан. На этот раз нас никто уже не спрашивал. Бросив все свои дела, мы с тревогой сидели у экранов телевизоров, и смотрели прямые трансляции заседаний Съезда народных депутатов. Самым ярким было заседание в декабре 90-го года, когда хрупкая женщина не побоялась с трибуны заявить о непорядочности Горбачева и призвала депутатов отправить его в отставку. Никто не поддержал ее. На весь депутатский корпус смелой оказалась одна чеченская женщина, Сажи Умалатова.

А потом случился развал, из-под руин которого грабилось и растаскивалось все ценное, созданное советскими людьми.

О нас никто не собирался думать. В регионах, в республиках, в городах, в селах народ, оказавшийся на краю экономической пропасти пытался самостоятельно выжить, как мог.

Это было страшное время, потому что было временем перемен. Так трудно еще не было. Мы с соседкой, Анной Ивановной, обсуждали происходящее, она не понимала, почему ей, родившейся в 1912 году сейчас было страшнее, в годы войны. «Это не потому, что я тогда была глупее, чем сейчас, но объяснить свой страх не могу,» – говорила она тогда. Меня осенило: «Анна Ивановна, тогда Вы ждали светлого будущего, Вам обещали, что «враг будет разбит, победа будет за нами, а нам сейчас говорят, что будет еще хуже, нужно затянуть пояса и никто не знает, когда этот период закончится и кому нужно бить морду».

Словно, кто-то нам хорошо позавидовал, наложил на всех китайское проклятие: «Чтоб ты жил в интересные времена!» Самые отчаянные покидали насиженные места и ехали на север, в Питер, в Москву, которая для них оставалась столицей, «сердцем» большой, уже несуществующей, Родины. Остальные оставались на своих местах.


«Сандугаш, что ты мне посоветуешь? Куда идти работать, может у тебя есть какие вакансии на примете?» – задала я соседке, волновавший меня вопрос. «Нет,» – отрицательно замотала головой девушка, – «завтра возьмешь газету и начнешь обзванивать. Здесь каждый сам за себя.» «Хорошо» – спокойно ответила я. Второй вопрос, который интересовал Сандугаш, судя по тому, как все притихли и не только ее: «Муж у тебя есть?» «Нет, я уже восемь лет вдова» – сказала я.

В разговор вступила соседка, которая сидела напротив: «Меня зовут Марина, я из Чувашии и у меня самая распространенная в мире фамилия – Кузнецова.» «Сколько у тебя детей? Они тоже приедут в Москву?» – спросила Марина. «Двое, они уже студенты, пока остались в Оренбурге, потом посмотрим,» – рассказывала о детях я. «Сюда едут в основном одиночки. У меня тоже двое, они остались с матерью. Муж пил и нигде не работал, терпела его долго, «до поры, до времени», после одного случая погнала его «поганой метлой» – начала свою историю Марина. «Ты нам не рассказывала. Что это за история? – заинтригованно спросила Сандугаш, сев поудобнее.

Женщина рассказывала нам о другой своей жизни, которую иногда выпускала в свою новую реальность: «Ой, мы тогда в Козловке жили, я торговала на рынке мясом, он дома сидел с детьми, им было три и четыре года, они – погодки. Пока он спал перед телевизором, эти две маленькие «шкоды» достали у него спички из кармана и устроили пожар, они подожгли подушку отца, потом загорелся палас. Что же сделал этот падла? Он прибежал ко мне на рынок с телевизором в руках, оставив детей одних в горящей квартире. Вынес самое ценное для него – телевизор! Спасибо соседям, они и огонь потушили, и пожарных вызвали, и детей забрали, после этого видеть его не хочу!» «А сколько ты уже в Москве? – поинтересовалась я. «Три года уже». – ответила Марина.

«А ты давно приехала?» – задала я вопрос другой соседке.

«Меня Вера зовут. Я уже здесь почти десять лет. Марина говорит одиночки едут, а у меня хороший муж, но не от него я уехала из Луганска в Москву» – с грустью вспоминала Вера. «Тебе пришлось это сделать?» – любопытствовала я. Вера продолжала: «Меня тогда назначили директором одного из крупных магазинов Луганска, я с радостью согласилась, мне было тогда тридцать два года, была наивной дурочкой. Думала, „горы сверну“, возомнила себя самой умной, хваткой, гордилась, что оказали доверие. А меня тогда просто назначили, для того, чтобы потом подставить, „повесить“ на меня долги, причем очень круглую сумму, по тем временам. Когда прокуратура начала разбираться во всем, я почувствовала неладное, и тут же свалила в Москву, оставив мужа и детей.»

«Все пути ведут в Москву» – задумчиво произнесла Марина, вспоминая истории разных людей, которых пришлось повстречать здесь за три года.

Вере хотелось закончить свое повествование: «А муж мой приехал за мной, сейчас он дачу одной состоятельной семьи охраняет. Я езжу к нему в выходные, у них же и подрабатываю, убираюсь на даче, готовлю их семье, когда они приезжают. Теперь я – домработница с высшим торговым образованием». Грустно вздохнули еще несколько человек, мне же вспомнилась казахская пословица, которую я пересказала девочкам: «У нас говорят: «Работать – не стыдно, стыдно – не работать». Есть еще одна пословица: «Хоть под хвостом у осла мой, но деньги зарабатывай, только милостыню не проси!» «Слава Богу, у вас есть работа, девочки!» – сказала я. «Не волнуйся, и ты найдешь,» – успокаивала меня Марина.

Второй день прошел безрезультатно, я обошла все палатки, магазины, кафе, рестораны на стадионе «Лужники» и во всем районе вокруг него. Когда вернулась в квартиру, Одил встретил меня настороженно, с вопросами: «Как сходила? Устроилась? У тебя есть деньги в запасе? Если за следующий месяц не сможешь заплатить, то тебе придется уйти». Не глядя ему в глаза, сдерживая свое раздражение, ответила ему: «Это только первый день. Что ты паникуешь раньше времени?» «Вон Диляфруз уже 4 месяца сидит без работы, хорошо хоть сын работает» – не унимался таджик. Меня это начинало выводить из себя. «В отличии от меня, она – не россиянка, и образования у нее нет» – обрубила его стенания я. Одил, уходя в свою комнату, ехидно добавил: «Посмотрим, что у тебя получится».

Вечером того дня парни из соседней комнаты, работавшие грузчиками на «Лужниках», приходили раньше других жильцов, их рабочий день обычно начинался в 4 утра. Девочки, с которыми мы жили в одной комнате, были еще на работе, а мы с Кариной, которая недавно вернулась с занятий, болтали на школьную тему. В комнату постучался и тут же вошел молодой человек, его звали Чори. «Здравствуйте, как Ваши дела? Вы нашли работу?» – спросил он. «Пока ищу» – с грустью отвечала я. «Я думаю, что найдете, Вы – грамотная, да еще россиянка» – успокаивал меня молодой человек. «Да, буду искать дальше, Вы же смогли найти работу. Я хотела бы спросить об одном, только не обижайтесь на меня. Вы все говорите с сильным акцентом, в школе учили русский язык?» – проснувшаяся во мне журналистка уже брала интервью у трудового мигранта. Чори рассмеялся, но охотно ответил: «Нет, очень мало слов знал, когда Союз развалился, русский язык у нас не был. Я, когда приехал, работал сначала стройка. Мужики перед обедом отправил меня за хлебом, сказали, купить 14 булка хлеба. Пока дошел до киоск, забил слово „четырнадцать“, но вспомнил „пятнадцать“. Пришел и продавщицу просиль положить в пакет 15 штук, потом убрать одна. Она сразу понял, что я не знал слово и смеялся». Тут расхохотались и я, и Карина, дверь в комнату была открыта, другой парень из соседней комнаты, услышав рассказ Чорибоя, тоже пришел пообщаться с нами. Бобур рассказал, как он изучал русский язык: «А у меня тоже был такой история. Мне тоже отправили магазин дядя, купи, гаварит курица, Я пришел супрмаркыт, курица не нашель, искаль, искаль магазин, не вижу курица. Нашель яйца, взяль один и гавару продвец: „Где его мама?“ Он смеялься, чуть пол не падал». «Ой, это очень смешно, ребята!» – вытирая слезы от смеха, я сомневалась в том, что это было с ним, а не анекдот. Мне показалось, что Бобур пошутил, для того, чтобы нас с Кариной рассмешить.

Тут в комнату заглянул еще один мальчишка, тоже грузчик по имени Хуррам и спросил: «Дана-хон, мне званиль брат, просиль приехать к нему, он работат стадион СИСКА, Вы не знаит, где это?» «Чувствую, вечер юмора продолжается, еще раз скажи название стадиона,» – давясь от смеха, попросила его я. «СИСКА» – громко повторил парнишка. Все присутствующие уже валялись, дергаясь в конвульсиях, я была в их числе. «Не могу понять, повтори еще раз» – пропищала я от смеха. Хуррам смущенно стоял и ждал. Я прокручивала в голове варианты разных слов, похожих на «сиска»: соска, суска, сыска, цыска, ЦСКА. «Ура, кажется этот стадион называется – ЦСКА. Спроси у него название станции метро, а там уже будешь искать Ц-С-К-А!» «А вообще, ребята, не обижайтесь на меня за смех. Вам простительно, вы приехали из другой страны, и делаете успехи, учите язык. Есть те, кто живет в России всю жизнь и говорит с акцентом, мой свекор, например. Однажды, он рассказывал моей маме, что лечится от своих болезней „женщином“, я обалдела от услышанного. Ведь я так и подумала сначала, что женщиной человек лечится, а потом оказалось, женьшенем. Или на свадьбе своей дочери он решил блеснуть красноречием, поздравить молодых по-русски, и сказал: „Дорогие дети, поздравляю вас с законным браком и дарю вам спальный гарнитур. Пусть он вам будет пухом!“ Это он перевел пожелание с казахского, которое в оригинале звучит так: „Пусть он будет для вас мягким и удобным, как перина из лебяжьего пуха!“ Все, сидящие за столом, после его слов, кто поперхнулся, кто подавился, а потом все смеялись.» – рассказывала всё это ребятам я, стараясь перед ними загладить вину за свой невинный смех.

В прихожей послышались голоса, вернувшихся с работы, девочек, в квартире стал собираться народ. Вдруг, в этой шумной суете, прозвучал, непохожий на предыдущие, настойчивый звонок. Кто-то долго и требовательно нажимал на кнопку. Всем становилось тревожно. Дверь все-таки открыли и в прихожей зазвучал непривычно громкий, сочный баритон без акцента. Незнакомец поздоровался. Народ затих и насторожился. Карина тут же юркнула за штору, успев, сказать: " Это участковый! Хорошо, что мама пока не пришла». Громкий голос участкового командовал: «Все с паспортами выходите в прихожую! Не прячьтесь! Я все равно буду обходить все комнаты», – интонация напомнила мне сцену из старого фильма про концлагерь, в которой таким же тоном отдавали приказы заключенным. «Я – россиянка, нахожусь в своей стране и мне бояться нечего!» – с этими мыслями, вышла в прихожую. Там уже выстроилась толпа мигрантов, рослый участковый восседал на стуле. Жильцы, покорно, подходили с документами. У него в руках уже была солидная кипа их паспортов, собрав которые, он встал и собрался выходить. «Вы не имеете права забирать у нас документы, это незаконно. Верните немедленно мой паспорт!» – возмутилась я. Разозлившийся страж порядка прошипел мне в лицо: «Здесь закон – это я. Придешь в участок вместе со всеми, там и поговорим.» «Верните мой паспорт!» – требовала я, но меня никто не слушал, участковый вышел. Соседи молча одевались, и один за другим понуро следовали за ним, эта картина напомнила мне о «гамельнском дудочнике», который под звуки своей дудочки, сначала очистил город от крыс, а когда с ним не расплатились, увел городских детей. В полицейском участке стояла толпа мигрантов, нерешавшихся первыми зайти в кабинет. Пришлось это сделать мне.

«Почему вы забрали мой паспорт?» – решительно вопрошала я, уверенная в себе и своей правоте. Игнорируя меня и мой вопрос, разглядывая какие-то бумажки, задал вопрос полицейский: «С какой целью приехала в Москву?» «Во-первых, прошу обращаться ко мне на „Вы“. Я – россиянка, имею право свободно передвигаться по своей стране, а Москва – столица моей Родины. Собираюсь найти здесь работу!» – раздраженно говорила ему я. Словно, не слушая и не слыша меня, продолжал задавать вопросы участковый: «Кто ты по профессии?» «Почему Вы со мной продолжаете говорить на „ты“? У меня два высших образования. Между прочим, я – педагог и журналист, и требую к себе уважения» – вновь воспитывала его, проснувшаяся во мне не вовремя, училка.

Оторвавшись от листка, он внимательно посмотрел на меня, и уже потеплевшим голосом заговорил: «Ну, извините… Журналистов тут до фига, а педагогов не хватает, советую идти в школу. У себя в Оренбурге кем работали?» «Учителем – двадцать лет и год была редактором газеты» – отрапортовала я. «Почему здесь оказались? Мало платили? Или „разгонять тоску“ приехали?» – лукаво улыбаясь, спросил мужчина. «У меня восемь лет назад умер муж. Есть двое детей, которые учатся в институте. На учительскую зарплату двух студентов не потянуть, вот и приехала в столицу. Мне не до веселья, но и тосковать было некогда.» – с грустью произнесла я. «Сможешь заплатить мне две с половиной?» – вкрадчиво спросил собеседник. Интуитивно почувствовав его глубоко спрятанную под грубую форму полицейского, доброту, которая уже давно не давала о себе знать, с тех самых пор как он стал УЧАСТКОВЫМ, я расслабилась.

Участок в Москве для некоторых полицейских, это не просто работа, а хороший бизнес, приносящий ежедневный доход от гастарбайтеров, от предпринимателей и прочих источников, и даже от таких россиян, как я. Эта должность некоторых развращала.

Решив перевести наш разговор на юмор, сказала: «За эти деньги, я в своей оренбургской степи воробья до смерти загоняю! Если честно, то у меня нет денег, отдала на билет, за квартиру, купила проездной и оставила немного на еду». Участковый улыбнулся, он уже и не ждал от меня их: «Хорошо, пока не возьму с тебя, чуркам ничего не говори, скажи, что заплатила. Ты же не глупая женщина и понимаешь, что я не один с этого имею…» «Хорошо, не скажу» – согласившись, я покинула его кабинет. Узбеки тут же спросили меня, взял ли участковый с меня денег или нет. Мне пришлось им соврать.

На следующее утро, девочки, как обычно, собирались на работу. Я лежала на своем месте, не мешая им. Соседка-узбечка, работавшая в кафе помощником повара, сказала, что хозяин ищет еще одну работницу, и оставила мне адрес кафе.

Немного погодя, я пошла искать его на территории стадиона «Лужники», а когда нашла, то подошла к хозяину – азербайджанцу и спросила у него про вакансию. Мужчина был, примерно, моим ровесником, следы прежде роскошной шевелюры кучерявились вокруг большой лысины, полное лицо блестело от выступавшего через поры жира, шеи не было, на его тучном теле выпирал большой живот, толстые ножки – столбики завершали картину. «Ти кто по нации? Документи нармалны? Что умеешь?» – спросил азербайджанец. «Я – казашка, россиянка, с документами проблем нет. В общепите не работала, но готова научиться, согласна даже мыть посуду» – глядя в глаза, тараторила ему я. «А-а-а, не подходит!» – растягивая слова, говорил самодовольный азербайджанец. «Почему? Вам не нужен честный, старательный работник?» – удивилась его отказу я. Почесав в затылке, он нехотя, отвечал на мой вопрос: «Нэ, дела не в этом, ты же – россиянка. Мы не берем россиян. Ты придешь суда, а потом права будэш качать. Узбеки, таджики, киргизы – мне лучше. Они не ругаются, молча работают. Россияне мне не надо, они любят скандал!». Этими, казалось, негрубыми словами, он словно вышвырнул меня из своего кафе.

Идя по узенькой улочке от «Лужников», после такого разговора, показалась странной моя находка. На асфальте сиротливо лежал маленький флаг Российской Федерации, выброшенный после очередного футбольного матча. Своей никомуненужностью он был похож на меня, и потому мы оба встретились на этой улице, холодные и замученные. Бережно подобрав его, я принесла триколор в квартиру и повесила над своим изголовьем. Соседи-мигранты с удивлением наблюдали за моими действиями.

Было уже поздно, многие укладывались спать. Я лежала на своем месте, рядом с Сандугаш, которая отсыпалась в свой единственный в неделю выходной. Мне было тревожно. «Ничего не получается, денег осталось, как „кот наплакал“, но в деревню не вернусь!» – думала я. Стало очень жалко себя, детей. Безрадостные перспективы будущего пугали. В них я видела себя несчастной, грязной, оборванной, в толпе бомжей, роющейся вместе с ними в вонючем мусорном контейнере. От таких мыслей стало муторно. Лежа на своем матрасе, стараясь не привлекать к себе внимания, горько заплакала в подушку. От моих всхлипываний проснулась Сандугаш и толкнула в бок: «Не реви, Москва слезам не верит!» Меня это быстро успокоило, да и жалеть себя – это не в моих правилах.

В прихожей послышались крики и плач. Все выскочили из своих комнат. Абдувакиль бил свою жену Матлюбу. Все происходило, как в немом кино. Периодически были слышны глухие звуки и тихие охи Матлюбы.

Женщина сидела в углу прихожей, смиренно принимая сыпавшиеся удары, спрятав лицо в колени, закрывая голову тонкими, как у подростка, ручками. Кулаки Абдувакиля опускались на почти неслышно всхлипывающую жену.

Все мужчины молча наблюдали в прихожей за происходящим, женщины тоже вышли из своих комнат и стояли, «набрав в рот воды» рядом с мужьями.

Не выдержав этой безмолвной экзекуции, я перехватила руку Абдувакиля и закричала на него: «Прекрати ее бить, иначе, я вызову полицию!» «Уйдите, я не посмотрю на Ваш возраст, ударю и Вас» – гневно сверкая глазами, крикнул он мне в ответ. Сделав шаг вперед, и перейдя на спокойный тон, сказала ему: «Попробуй! Я нахожусь в своей стране, а ты сядешь в тюрьму в чужой. В отличии от других, я не побоюсь вызвать полицию, и не позволю тебе бить женщину».

Мужчины не хотели проблем с полицией и быстро успокоили Абдувакиля. Один из ребят по имени Рашид подошел ко мне и спросил: «Зачем Вы вмешиваетесь в их семейные дела? У нас так не принято». «А у нас не принято стоять в стороне, когда совершается преступление. Это что же, по-вашему, надо было допустить, чтобы он ее убил, или сделал инвалидом? У нее в Таджикистане осталось двое детей, которые ждут свою маму живой и здоровой. Вам их не жалко?» Инцидент был исчерпан, все разошлись и успокоились.

И малое станет большим, и большое – малым

Подняться наверх