Читать книгу Сущий дьявол - Данелла Хармон, Данелла Хармон - Страница 7

На следующее утро маркиз Морнингхолл стоял перед зеркалом и брился, когда в каюту вошел юнга Билли с подносом. На подносе был завтрак Деймона и стояла ваза с нарциссами. Юнга робко улыбнулся.

– Ваш завтрак, милорд.

Деймон повернул шею и, не спуская глаз со своего отражения, провел бритвой по кадыку.

– Знаю, болван. Совсем ни к чему во всеуслышание объявлять об этом, словно ты дворецкий в каком-нибудь великосветском доме в Англии. Поставь этот чертов поднос на стол и продолжай заниматься своими делами.

Он повернул голову так, чтобы было удобнее добраться бритвой до впадины под кадыком, стараясь не смотреть на мальчишку. Однако юнга не уходил. Деймон подвинулся таким образом, чтобы увидеть в зеркале щуплую фигурку. Улыбка юнца погасла, он часто нервно сглатывал, а в его огромных, как блюдца, глазах блестели слезы.

Деймона внезапно пронзило острое чувство вины, тут же сменившееся гневом.

– Проклятье, убирайся прочь!

Поднос со стуком опустился на стол, и Билли выбежал из каюты. Головки нарциссов покачивались от удара. Деймон смотрел на них, сжимая в руке бритву. Черт бы побрал этого мальчишку! Распустил нюни, несчастный! Всегда пытается сделать что-нибудь приятное, привнести какую-нибудь красоту в этот мир, в котором нет ничего путного, так что напрасно бедняга старается.

Все еще пребывая в раздражении, Деймон вновь переключил внимание на свое отражение в зеркале и закончил наконец бритье. Сдернув полотенце с шеи, он вытер лицо, бросил полотенце в таз и провел пальцами по нескольким мелким порезам, которых, как правило, нельзя избежать. Не следовало объяснять его дурное настроение нынешней бессонной ночью. Он пребывал в подобном состоянии духа каждое утро, поскольку наступавшие за утренними часами дни ничего приятного не сулили. Однако даже не очень убедительное объяснение все же лучше, чем ничего. А сейчас ему требовалась ссылка на какую-нибудь причину, иначе обиженные глаза мальчишки будут стоять перед ним и терзать его целый день.

Как ни пытался Деймон заставить себя забыть об искаженном обидой лице мальчика, он знал, что причиной его дурного настроения был не Билли.

Во всем виновата эта дуреха – леди Гвинет Эванс-Симмз. Он потрогал пальцем крохотный порез над самым кадыком и увидел в зеркале, как льдинки заблестели в его глазах. Эта ведьма не удовлетворилась тем, что нанесла ему свой совершенно нежелательный визит вчера. Она не успокоилась тем, что ввергла его в состояние гнева, пообещав превратить его жизнь в ад; ей оказалось мало оскорбить его напоминанием о его неудачах. Она к тому же посыпала ему соль на раны, явившись к нему в одном из самых эротических снов, искушая его своим розовым ртом, сверкающими глазами и телом, которым он отчаянно хотел обладать. И в приступе похоти и ярости он в этом сне швырнул ее на палубу, на тот коврик, который сейчас находился рядом, и овладел ею. У него начинала стучать кровь даже при воспоминании об этом. Чопорная и элегантная леди Симмз лежала на его коврике, словно обыкновенная шлюха, стонала и просила, чтобы он взял ее…

Просила…

Он медленно оторвал от горла пальцы. В зеркале глаза его казались пустыми, лишенными всякого выражения, однако они потемнели, что означало: им снова овладевает гнев. Черные брови его оставались неподвижными, на лбу не обозначилось ни морщинки, рот казался высеченным изо льда. Мужчина, который смотрел на него, был невозмутим, элегантен, холоден, лишен всяких эмоций, душевных переживаний и угрызений совести. Деймон приподнял подбородок и потрогал пальцем маленький порез. Как бы он хотел поставить эту воительницу на место!

Глаза его вспыхнули недобрым светом. Прямо здесь и прямо сейчас.

Деймон почувствовал, что его заполняет гнев, подобно тому как расплавленная лава заливает все пути. Его пальцы сжались в кулаки, и он уловил в зеркале, как демонически сверкнули его глаза. Не в силах более смотреть на это злое лицо, он резко повернулся на пятках и дернул к себе стул. Злость клокотала у него в груди, подступала к горлу, стучала в висках и с каждой секундой становилась все сильнее. Перед его глазами проплывали сцены: коммодор Джулиан Лорд в зените славы, приветствуемый тысячами почитателей, – и он, Деймон, на мгновение познавший славу, но быстро ее потерявший; его первый, уранического склада капитан, который лупил его по заднице до тех пор, пока Деймон не поборол страха высоты и не научился взбираться на мачту; а затем перед взором возник Адам Болтон, которого продвинули в ущерб его карьере потому, что тот был сыном адмирала; этот мерзавец постоянно стоял на его пути, затем затеял с Деймоном драку, которая кончилась дуэлью, и теперь отец Адама Болтона мстит ему за смерть сына, лишив его возможности стать фигурой на флоте. Мать, швыряющая в него винную бутылку, унижение, испытанное в Оксфорде, эта чертова плавучая тюрьма и вот теперь – насмешки леди Гвинет Эванс-Симмз.

Надо успокоиться! Деймон прижал ладони к вискам и посмотрел на поднос с завтраком: тосты, с военной аккуратностью уложенные на маленьком металлическом поддоне, кусочки масла на крохотном блюдечке, нож, вилка и ложка, завернутые в белую хрустящую салфетку, крепкий черный кофе в фарфоровой чашке, эмалированные розетки с мармеладом и джемом – все так чинно, изысканно. Господи, как хочется все это смахнуть, разбить! И над всем этим – тошнотворный запах смерти и болезней, распространяющийся со всего судна…

Что-то взорвалось у него внутри. С нечеловеческим воплем Деймон стукнул кулаком по столу и смахнул рукой с подноса все-все эти дурацкие блюдца, розетки, чашки и даже нарциссы – такие красивые, дразняще веселые и солнечные, когда весь мир так мрачен. Фарфоровая чашка разлетелась на тысячи брызг. Разлился кофе, разлетелись тосты, нарциссы рассыпались по коврику, слабо шевельнули лепестками – и замерли. И валялись на полу смятые и словно обиженные. Деймон уперся локтями в стол и обхватил руками голову, пытаясь обуздать вспышку безумной ярости.

Затем, когда в каюту влетел Билли и в смятении замер, оцепенев от учиненного разгрома, Деймон встал, наступив подошвами на цветы, и быстро вышел из каюты.

В тот самый момент, когда кулак лорда Морнингхолла сокрушал хрупкую посуду на подносе, человек, которого называли Черным Волком, вывел свою шхуну из защищенной скалами бухточки и направил ее в открытое море.

Коннор Меррик происходил из семьи, члены которой во времена всевозможных смут чувствовали себя как рыба в воде. Его отец, капитан Брендан Джей Меррик, занимался каперством во время американской войны за независимость, а сейчас владел успешно функционирующей верфью в партнерстве с дядей Коннора – Мэтью Эштоном, который имел репутацию горячей головы. Мать Коннора – Майра Меррик – руководила школой мастерства судовождения, а во время войны была несносным сорванцом. Выдавая себя за мальчишку, стала первоклассным командором на шхуне «Пустельга». Дед Коннора Эфраим, корабел по профессии, отличался скандальным и непредсказуемым характером. Его сестра Мейв убежала из дома, когда ей было шестнадцать лет, и в течение семи лет, возглавив пиратскую шайку, терроризировала острова Вест-Индии, пока британский адмирал Фальконер, влюбившись в нее, не пресек ее неправедную деятельность с помощью обручального кольца.

Все возвращается на круги своя. Почти пятнадцать лет назад Мейв украла «Пустельгу» у своего отца, а теперь Коннор, недавно сбежавший из плавучей тюрьмы «Суррей», украл ее у Мейв.

В это ясное весеннее утро он стоял у румпеля, глядя на удаляющееся южное побережье Англии. Он дождался, пока паруса шхуны наполнились ветром и судно набрало ход. Затем, передав штурвал одному из членов команды, он прислонился к лафету, поднес чашку с холодным кофе к губам и перечитал записку от его преподобия Питера Милфорда, с которым он имел контакт на борту плавучей тюрьмы «Суррей». Пробежав листок глазами, он смял его и бросил через плечо в море. Насвистывая, он наблюдал за тем, как его команда управлялась с парусами.

Лейтенант Орла О’Шонесси, притворяясь, что поглощена свертыванием троса в бухту, наблюдала за ним с расстояния нескольких футов. Ирландка по происхождению, невысокого роста, с черными волосами и задумчивыми голубыми глазами, она давно и верно служила семье Мерриков. В юности она была горничной Мейв. Позже, когда Мейв сбежала из дома, став королевой пиратов, Орла, не покинув ее, пользовалась большим авторитетом у женщин-пиратов. А сейчас она оказалась вовлеченной в новую авантюру другим Мерриком. Она хорошо знала и Коннора, и Мейв. Знала также, что Коннор видит в ней всего лишь друга, но сердце ее всякий раз начинало колотиться, когда он оказывался рядом.

Высокий и длинноногий, как и его красавец отец, с такой же непринужденной улыбкой и тем же обаянием, Коннор мог тронуть сердце любой женщины. Семь месяцев ада на борту плавучей тюрьмы «Суррей» не смогли убить эту его неотразимую улыбку. Его экзотический костюм состоял из свободной белой рубашки, расстегнутой у горла, и куска черной материи, свободно болтающегося на ногах, который мог сойти за штаны и давал возможность увидеть, что на его костях осталось больше плоти, чем можно было предположить, учитывая скудный рацион военнопленных.

«Прости меня, Господи», – подумала Орла, вдруг заливаясь горячей краской смущения. Мысли о его теле отнюдь не способствовали восстановлению ее душевного равновесия.

Она заставила себя отвернуться, ее взгляд остановился на скомканном листке бумаги, который превратился сейчас в белую точку за бортом, а затем и вовсе исчез из поля зрения. Коннор направился к люку. Шаг у него был широкий и уверенный. Орла подняла на него глаза.

– Еще один побег, Кон? – решилась спросить она, отставляя в сторону аккуратно смотанную бухту.

Коннор остановился возле нее и прислонился к планширу. Он был опасно, соблазнительно близко. Все же выглядел он неважно – бледный и похудевший, однако невзгоды плавучего ада не ожесточили и не сломили его, как это могло произойти со многими. Впрочем, неудивительно, ведь он от корня Мерриков, с восхищением подумала Орла. Меррики не ломаются, они лишь пригибаются, как молодые деревца в бурю, приспосабливаются к ситуации, становясь лишь сильнее назло своим противникам.

– Действительно, еще один побег. Завтра в полночь Черный Волк снова нанесет удар. – Он закрыл глаза, поднял лицо к небу и замер, наслаждаясь веселой игрой ветра с оттяжками и вантами – убаюкивающим ходом шхуны. Легкий бриз развевал его вьющиеся каштановые волосы. – Боже, это непередаваемо – слышать все эти звуки, стоять под лучами солнца и чувствовать, как ветер снова овевает твое лицо. Я уж думал, что никогда не выберусь из этой проклятой тюрьмы.

– Если бы твоя сестра знала, что ты там, я уверена, ты был бы на свободе гораздо раньше.

– Откуда же ей знать, она сейчас на Карибах вместе со своим мужем-адмиралом. Хорошо, что он наведался в Англию в свой отпуск. Редкое везение – после побега обнаружить, что наша славная шхуна «Пустельга» стоит в Портсмутской бухте совсем рядом с флагманским кораблем.

– С этой шхуной у тебя связаны дорогие воспоминания.

– Что верно, то верно, Орла. – Коннор перевел счастливый взгляд вверх на туго наполненный ветром грот. – Помнишь, когда мы были маленькими, отец брал нас на шхуну и учил плавать под парусами? Я обычно сидел вот здесь, возле пушки, когда была очередь Мейи стоять за штурвалом.

– Как я могу это забыть?

Коннор любовно провел рукой по лафету.

– Этой старушке тридцать пять лет, однако она до сих пор бодра и резва. И вообще она бессмертна!

– Сэр Грэхем говорит, что она побывала на всех судоремонтных верфях, – заметила Орла. – Новые паруса, новая оснастка, плотницкие работы, свежая окраска. Адмирал проследил за тем, чтобы сделали все как положено.

– Да, это так, но нельзя забывать о дедушке Эфраиме. Шхуна – это его шедевр. Никто не мог построить судно лучше, чем он.

– Никто, – чуть печально согласилась Орла. Волны с шумом бились о нос шхуны, бегущей вперед.

– Наш славный дедушка небось возликовал, узнав, что его лучшее детище снова брошено против англичан.

Оба замолчали, погрузившись в воспоминания об ушедшем от них Эфраиме Меррике. Лишь порывы ветра да шум моря нарушали тишину. Эфраим Меррик до конца дней своих оставался шумным, эксцентричным и ворчливым стариком, он не принимал всерьез болезнь, которая подтачивала его силы, пока однажды не пропал вместе со своим маленьким парусником, на котором отправился в устье реки. Возможно, он не знал о приближении свирепого норд-оста, который пронесся в ту ночь над побережьем. Но скорее всего знал. Через несколько дней обломки его суденышка были выброшены на берег пустынного острова, и больше с тех пор никто не видел старика.

Орла смотрела себе под ноги, ветер развевал ее черные волосы.

Коннор откашлялся.

– Ладно! – проговорил он, настраивая себя на деловой лад. – Ты готова к этому побегу?

– Да, – ответила она. – Детская игра, Кон. В полночь, как я поняла?

– Да, в полночь. Только не знаю, чем заняться до того.

– Тебе скучно? – поддразнила его Орла, улыбаясь.

– Не то, дорогая Орла. Разве рыба, оказавшаяся в ведре, может испытывать скуку?

– Я думаю, если адмирал узнает, кто украл шхуну его жены, ты не соскучишься.

– Скажешь тоже – шхуна жены! Не забывай, Орла, что Мейв тоже увела ее у нашего отца, и хотя мы все ее любим, ей не были дарованы эксклюзивные права на «Пустельгу»! Она в свое время попользовалась ею. Теперь настала моя очередь. Кроме того, мой отец проектировал «Пустельгу» как военный корабль, а не тренировочное судно для отпрысков Мейв. – Коннор скосил глаза на Орлу, и от его лукавой улыбки у нее заколотилось сердце. – У тебя, надеюсь, нет тайной мысли оставить Мейв и уехать со мной?

– Ну ты и шутник, Коннор! – Орла засмеялась и, потупясь, зашаркала ногой по шву палубы, надеясь, что он не заметил желания, промелькнувшего в ее взгляде. – Хотя я и довольна, что твоя сестра и адмирал Фальконер обрели семейное счастье, я должна признаться, что в моей жизни исчезли острые ощущения после того, как он заставил нас оставить пиратство. Я не испытывала ничего подобного вот уже несколько лет.

– Как и наша славная «Пустельга»! – Коннор выпрямился. – Ладно, я пошел, – сказал он, продолжая поигрывать чашкой из-под кофе. – Крикнешь, если понадоблюсь.

Орла проследила за тем, как его темная голова скрылась в комингсе. Улыбка погасла, на сердце стало тоскливо. Возможно, если бы он знал ее не столь долго, все было бы иначе. Не знай он вообще о ее пресловутом прошлом, он бы проявил к ней интерес. Да еще если бы вокруг ее глаз не появилась сеть морщинок, не проблескивали бы в черноте волос белые паутинки… Но ей уже было под тридцать, пик расцвета позади, и Орла в глубине души понимала, что Коннор Меррик не склонен считать ее привлекательной и уделять ей внимания больше, чем любому другому человеку из своего окружения.

А она так мечтала… иметь все то, что было у Мейв. Что имели теперь все бывшие пираты – члены команды славной «Пустельги».

У нее была короткая связь с кузеном Мейв – капитаном Колином Лордом, но вот произошло кораблекрушение – и после этого она осталась одна. Вот уже восемь лет, как ее семьей стало семейство Фальконеров. Может быть, она осталась с ними и потому, что многие предрекали: вряд ли неистовая королева пиратов останется с сэром Грэхемом более года, и Орла хотела убедиться, что у молодоженов все складывается нормально. Более того, Мейв стала прямо-таки образцовой, если не сказать идеальной, и самоотверженной адмиральской женой. Очевидно, все свои лидерские способности она перенесла в спальню. И в результате появился выводок из трех детей. Шли годы, и поскольку Мейв определенно перешла к оседлой жизни, для Орлы ее существование стало бессмысленно-скучным. Она тосковала о тех днях, когда команда женщин-пиратов шхуны «Пустельга» контролировала Карибское море. У нее сжималось все внутри, когда она видела пару влюбленных, которые сжимали в порыве нежности руки и заглядывали друг другу в глаза. И уж совсем мучительно было ей видеть супругов с малышом. В жизни ей явно чего-то не хватало. Орла стала молиться, чего она долгое время вообще не делала. Она и сама не знала, о чем она посылает мольбу Богу. Однажды сэр Грэхем объявил, что у него есть дела в Лондоне и настала пора оставить Вест-Индию, на какое-то время отправившись в родные края. Путешествие через океан было томительно-скучным, как и погода. Дни тянулись монотонно и однообразно. Наконец флагманский корабль, который сопровождала шхуна Мейв, бросил якорь в Портсмуте, и Орла познакомилась с родственниками Фалъконера. Чужие ей люди. Она вынуждена была улыбаться им, хотя общение с ними – сущая тоска. Она предпочла остаться на борту «Пустельги». Портсмут – это куда интереснее, думала она.

Так оно и оказалось.

Орла мерила шагами затемненную палубу, когда заметила четверых мужчин, карабкающихся на борт шхуны. Не растерявшая своих прежних навыков, Орла достойно встретила незваных гостей; когда беглецы достигли цели, они обнаружили, что на них смотрит дуло короткоствольного ружья с раструбом. И кто бы мог подумать, что одним из четверки окажется друг ее детства проказник Коннор Меррик?

О да, ее молитвы были услышаны и правильно поняты. Она хотела острых ощущений – и с божьей помощью она их получила.

Орла, взглянув на море, вздохнула. Мейв придет в ярость, если узнает, что ее шхуна исчезла, а ее муж, адмирал, наверняка выйдет в море, чтобы задержать похитителей, даже раньше, чем это попытается сделать его жена.

Только Коннор Меррик отнюдь не намерен возвращать судно.

Орла выпрямилась и пошла на камбуз – пора позавтракать. Так или иначе, но ясно одно: с Мерриками никогда не соскучишься.

Леди Гвинет Эванс-Симмз не испытывала недостатка идей по части того, как сделать жизнь лорда Морнингхолла адом. И она не была склонна откладывать в долгий ящик осуществление своих планов.

На следующий день после стычки с «князем тьмы» она поднялась на заре и сразу уселась за стол. Матти устроился у ее ног. Гвинет с первыми лучами солнца принялась за составление письма в транспортное управление своему деверю, нынешнему лорду Симмзу. Играя на его несколько завышенном представлении о собственной значимости, она решила использовать особенности его характера, чтобы провести в жизнь свой план – нанести второй, еще более агрессивный, визит на судно «Суррей». К полудню Гвинет написала письмо другу Уильяма и коллеге по парламенту, направила записку в адмиралтейство, а также написала Мейв, леди Фальконер, с которой подружилась два года назад, когда муж Мейв, сэр Грэхем, приезжал по своим делам в Лондон. Гвинет надеялась, что опыт этой американки как мореплавателя, не говоря уж о том, что ее муж был адмиралом и занимал высокое положение в обществе, поможет ей в достижении цели.

За чаем Гвинет рассказала знакомым дамам о кошмарных условиях содержания военнопленных в плавучей тюрьме. Несколько ее потрясенных слушательниц тут же объявили себя членами Женского комитета по наблюдению за содержанием заключенных. Лишь в семь часов она вознаградила себя за нелегкие труды любимым занятием – садовыми работами. Срывая головки отцветших нарциссов, она подумала: вот если бы так же легко можно было свернуть голову этому наглецу.

«Я покажу этому дьяволу, что не шучу, – поклялась она, складывая увядшие цветы в корзину. – Завтра же для него начнется ад».

Гвинет настолько погрузилась в свои мысли, что не заметила, как опустились сумерки. На пороге дома появилась Рианнон с книгой в руке. Ей пришлось дважды окликнуть сестру, прежде чем та, разогнувшись, огляделась вокруг, потирая поясницу. Боже, уже и в самом деле поздно. Громко щелкали дрозды, словно зазывая ночь. Небо быстро меняло цвет, превращаясь из розовато-лилового в индиговое. Гвинет увидела силуэт сестры в дверях и виновато улыбнулась:

– Прости, Риа, я не слышала тебя.

– Опять думаешь о лорде Люцифере?

Гвинет усмехнулась:

– Я строю планы его уничтожения.

– Леди Ковингтон тоже говорила мне, что он дьявольски красив.

– Сущий дьявол во плоти.

– Мне все хочется узнать, что ты почувствовала, когда он поцеловал тебя? Какие у него губы и действительно ли вспыхивает огонь перед глазами, когда тебя обольщает такой роскошный мужчина?

– Я уже, кажется, говорила тебе, что он меня не обольстил…

– Ну, пусть поцеловал. Как это все-таки было?

– Риа…

Сестра засмеялась и скрестила руки на груди, прижимая к себе книгу. Над головой Гвинет пролетел дрозд и приземлился в кустах; их темная зелень упруго закачала ветвями. Как ей нравились мелодичные трели этих птиц!..

– Ну и как? – повторила свой вопрос Рианнон, озорно сверкая глазами.

– Ты все еще так романтична, Рианнон. Тебе пора бросить читать эти глупые романы и мечтать о рыцарях в блестящих доспехах.

– Это полезно для здоровья – мечтать, Гвин. Вот попробуй.

– Я слишком занята, чтобы предаваться мечтам. А если бы и стала мечтать, то уж, во всяком случае, не о рыцарях в сверкающих доспехах. И уж точно не о лорде Морнингхолле.

– Наружность может быть обманчива, Гвин. Он может оказаться не столь уж плохим.

– Ты только подумай, Рианнон! Он командует плавучей тюрьмой! Ты можешь завтра присоединиться ко мне и собственными глазами увидеть, что за ужасное место это судно! Это позор Британии! Сущий ад для того, чье преступление лишь в том, что он попал в плен, сражаясь на другой стороне.

Гвинет вновь обратила свой взгляд на нарциссы, а Рианнон, постукивая пальцем по корешку книги, внимательно смотрела на сестру. Гвинет постоянно демонстрировала всем и вся свою суровость и решительность, но это не обманывало Рианнон. «Будь сильной, – то и дело советовала ей Гвин, – даже если ты не чувствуешь себя таковой, то обмани, заставь всех поверить, что ты действительно сильна, – и тогда все, чего ты хочешь, появится перед тобой на блюдечке с голубой каемочкой».

Гвинет для себя хорошо усвоила эту истину.

Она вновь опустилась на колени, держа в руке лопату и корзинку.

– Еще пять минуток, – сказала она, возясь с нарциссами. – Ты не дожидайся меня, а то твой чай остынет.

Однако Рианнон не пошевелилась. Она задумчиво смотрела на сестру. Смотрела и вспоминала, как Гвинет, самая старшая из них троих, пошла работать в местный паб после смерти матери и отца, чтобы Риа и малышка Морганна не голодали. Гвинет никогда не жаловалась на трудности и не отлынивала от самой изнурительной работы. Ей приходилось постоянно давать отпор приставаниям хозяев и уклоняться от их недвусмысленных предложений, а после работы она молча страдала в своей крохотной комнатенке. Даже сейчас Рианнон испытывает чувство вины, вспоминая, как Гвинет делила еду между всеми. Сколько раз бедняжка Гвинет отправлялась спать без ужина, беспокоясь об одном – как бы не остались голодными ее сестры! Проглотив внезапно подступивший к горлу ком, Рианнон наблюдала, как сестра складывает растения в корзину, как двигаются при этом ее изящные плечи. Неудивительно, что Гвинет так остро чувствовала, так близко к сердцу принимала страдания бедных и обездоленных: не так-то легко забыть свое собственное тяжелое прошлое. А затем в их жизнь вошел лорд Симмз. Пожилой добропорядочный вдовец, направляясь навестить друга в Кардифф, с несколькими знакомыми зашел в паб перекусить. Не было ничего удивительного в том, что он заметил миловидную блондинку, что был очарован красотой и умом девушки, которая выделялась на фоне заурядности и пошлости. Граф остался в этом городке надолго, а затем последовало предложение выйти за него замуж. Гвинет согласилась не сразу, но случилось так, что паб сгорел, работу она потеряла, и после повторного предложения Гвинет вынуждена была его принять – надо было содержать сестер.

Рианнон знала, какую жертву принесла ради них Гвинет.

Одна знала, как плакала Гвинет за запертой дверью в тот вечер, когда решила выйти замуж за старика.

Сейчас Рианнон смотрела на сестру, склонившуюся над цветами, на ее простенькое платье, подол которого касался земли. Но даже с перепачканными землей руками, с растрепавшимися и рассыпавшимися по шее волосами она ухитрялась выглядеть царственно. Может, лорду Симмзу не удалось сделать из нее женщину, но ему удалось превратить умненькую деревенскую девчушку в леди. Гвинет по-своему любила этого немолодого человека, он же искренне ею гордился.

Последний дрозд улетел, и в саду стало тихо. Слышно было лишь, как Гвинет скребла лопатой. Оставив сестру наедине с ее цветами, Рианнон бесшумно вошла в дом.