Читать книгу Татуировка - Даниил Фридан - Страница 3

Его звали Вася Канада. А познакомился я с ним на дне рождения моего друга Тайсона.

Витя Тайсон был довольно известным авторитетом в нашем городке. Репутация отморозка и отрицалы сопровождала его со школьных времён. В 17 лет он получил условный срок, а буквально через месяц после этого уже не условный. Таким образом, он оказался на малолетке в статусе рецидивиста. Оттуда в 18 был переведён во взрослую зону. Всё это довольно чётко очертило его дальнейшие перспективы, и после отсидки он уже не пытался вырваться из цепких лап судьбы. Лишь старался быть совершенным на том пути, который ему выпал. У него получалось.

На теле под левой грудью у него красовалась наколотая надпись на арабском: «Нет Бога кроме Бога», на коленях – вытатуированные синие звезды. Тайсон периодически посещал кольщиков, и его тело с завидным постоянством покрывалось различными рисунками, символами, надписями. И если всё это начиналось с простой пятёрки точек на запястье, надписи «ЯРД» («Я Решил Драться») на левом локте и неумелых синих перстнях на пальцах левой руки, то сейчас уже цветные татуировки в японском стиле тончайшей работы жили на его коже.

Мы с Тайсоном были соседями. Я не связывался в середине 90-х с криминалом. Но поскольку стал самым молодым МС по вольной борьбе в нашем городке (тогда мне было семнадцать), то почти все «спортсмены» меня знали, а я был в курсе многих вещей, происходивших не совсем легально. На почве спорта мы с Тайсоном и подружились. На его 28-ой день рождения здорово отвисли в одном из первых ночных клубов города. Неплохо зажигал там и Вася Канадец.

Он был покрыт татуировками с головы до ног сплошным, а иногда и многослойным ковром. Запомнил какого-то паука в паутине, пантеру и надпись: «В каждом удаве таится кролик». Канадец постоянно переделывал какие-то рисунки на собственной коже, что-то сводил, что-то дополнял. Из своих сорока лет пятнадцать он провёл за колючкой. Когда мы с ним встретились, выглядел он очень колоритно: отрастил волосы до середины спины, собирал их в хвост, ходил так, как ходят культуристы, разведя руки и напрягая спину. Походил на известного в то время каскадёра Иншакова. По словам Тайсона, а он их на ветер не бросал, Вася Канада был лучшим кольщиком на зоне и колол даже воров в законе.

Вот к нему-то я и направился делать свою первую татуировку.

Вася открыл полулегальный салон дома. Я пришёл к нему в двенадцать часов дня в пятницу. Он с удивлением рассмотрел рисунок, который я отксерокопировал с книги.

– Знаешь, у меня библиотека татуировок. Полсерванта занимает. Но я никогда не видел ничего подобного, – сказал он с удивлением. – Где колоть будешь?

Так, об этом я и не подумал. После минут десяти сомнений и «примерок» я решил сделать татуировку на левом плече, под дельтой. Получалось, что моя звериная, змее-драконовая свастика закручивалась «клювами» против часовой стрелки.

Вася свёл рисунок на кожу и приготовился начать.

– Это долго будет?

– Думаю, что да, – внимательно рассматривая рисунок, сказал Канада.

– Поставь кино, что ли, – попросил я.

– Да нет ничего… хотя, постой, тут какую-то кассету принесли…

– Как называется?

– Вроде как «Сердце ангела».

– Пойдёт, – сказал я.

Машинка была сделана Васей Канадой собственноручно из заводного механического будильника. Вместо иглы он использовал заточенную гитарную струну. Зато краска была настоящей, насыщенного чёрного цвета. Её Васе по каким-то секретным каналам доставляли из Канады. Он говорил, что там её делают из водорослей.

Когда первый раз делаешь татуировку, то готовишь себя к боли, к её преодолению. С другой стороны, столько придурков ходят с портаками, так что, все они такие герои, презирающие боль?

Скажу сразу, я был разочарован ощущениями. Ждал большего. Оказалось на первых порах очень даже терпимо. У зубного врача намного больнее.

Вася, заводя будильник почему-то всё время на шесть, стал старательно прорезать контур.

– У тебя хорошая кожа, – сказал он, тряпочкой оттирая излишек краски и кровь. На экране телевизора Микки Рурк обнаруживал труп с пулевым ранением в черепе, дыркой вместо глаза.

Контур был прорезан. Теперь предстояла тушёвка. По моим ощущениям это было более неприятно. На экране негры бились в танце на каком-то шабаше, а офигенная мулатка с выбившейся из-под цыганского платья маленькой крепкой грудью резала голову курице. Глаза у чернокожей были огромные, миндалевидные, влажные, как у раненной лани.

Стало печь. Канада сказал, что это реакция крови на краску. Всё моё левое плечо горело огнём.

– Ты будешь гореть в аду, – произносил Де Ниро в фильме, тыкая пальцем с пятисантиметровым грязным ногтем в меня.

– Ну вот, готов первый проход, – сказал Вася.

– Я знаю, кто я! – сказал Микки Рурк в фильме и прочитал своё имя. И оно было не «Ангел».

Канада протёр свежую татуировку каким-то раствором. Мы подождали минут пятнадцать, и он начал прокалывать по второму разу. Второй раз прошёл быстрее, чем первый.

– Знаешь, я бы ещё раз прошёлся, для окончательной шлифовки, – сказал Вася.

– Давай.

Всего он сделал три прохода.

На настенных часах было 18.00, когда он закончил. Втёр какую-то белую мазь в разраненную кожу плеча. Шесть часов он колол мне мою татуировку.

Цвет был очень яркий, насыщенный чёрный, что ещё больше подчёркивалось моей матовой бледной кожей. Воспаления почти не было: чуть-чуть красного вокруг.

Я расплатился с Васей Канадой, выслушал его инструкции, как ухаживать за татуировкой в следующие четырнадцать дней – тот период, за который она окончательно приживётся на моём теле.

В общем, я был разочарован процессом. Какой-то суперболи не почувствовал. Всё было очень обыденно. Пришёл домой и лёг спать. Во сне мулатка из фильма гладила мне татуированное плечо и что-то влажно и горячо шептала на ухо. Что-то типа: «Теперь ты мой».

Я стал жить с татуировкой.

На следующее утро воспаление спало. Дотрагиваться было больно, но красноты уже почти не было. Приживалась татуировка легко, словно была со мной со дня рождения. Уже на второй день я перестал её замечать.

Дней через пять мне позвонил Вася Канада. Странно, но телефона своего я ему не давал. Кроме Тайсона, единственного общего знакомого, его никто не мог дать. Но Тайсон уже месяц как сидел в СИЗО нашего городка.

Голос Васи был взволнованным:

– Можешь приехать? Мне помощь нужна…

– А что случилось?

– Не могу по телефону. Приедешь?

Я работал курьером в UPS, только недавно пришедшем в город. Мы сами ездили в Москву дважды в неделю, брали посылки из главного офиса и оттуда привозили в наши пенаты. Остальные дни я маялся от безделья. Почему бы и не помочь?

– Приеду.

Вася был не в себе. Сначала он только сказал, что ему надо найти одного пассажира по кличке Хряк и поговорить с ним. А я ему зачем? Да поприсутствовать при этом, ведь сейчас у него никого нет для подстраховки. Тайсон вот, например, сидит.

Потом оказалось, что всё серьёзнее. Вошла его жена, кстати, вся в вытатуированных цветочках и бабочках. Вася и на ней набивал руку. Оказалось, что его жену изнасиловал вот этот самый Хряк. В милицию обратиться Канада не мог. Судимости не позволяли, перед братвой западло. Да и не будут там ему помогать ничем.

– Мы сейчас выйдем, найдём этого Хряка, и я с ним поговорю. Ты только рядом постой, подстрахуй, – попросил меня Вася.

Что мне было делать? Васю я видел дважды в своей жизни: на дне рождения Тайсона в клубе и в этой квартире, когда он колол мне татуировку. Я ведь его и знать не знаю. Ситуация была словно из фильма какого-то. Невесёлого фильма. Будто не со мной. Но я был здесь и смотрел в глаза Васи Канады и его жены.

– Только поговоришь?

Мы вышли втроём, и его жена повела нас к квартире Хряка. Лето, жара и влажность, 13.00. Мы брели по кварталу, застроенному пятиэтажными хрущёвками с мусорками в центре дворов. Тополя, берёзки и каштаны Подмосковья. Близлежащий трамвайный путь глухо вибрировал, извещая о скором прибытии трамвая.

По дороге Канада купил бутылку пива в палатке. Интеллигентный мужик в очереди в изумлении рассматривал сплошняком расписные руки Васи, торчащие из майки, и надпись на них: «Бог далеко, а жизнь близко». «Ты сейчас дырку во мне протрёшь глазами», – сказал ему Канада. Да, он был на взводе.

– У тебя ничего с собой нет? – спросил я его на всякий случай.

– Нет, – невнятно ответил он.

– Он тут живёт, – сказала его жена.

Мы остановились перед железной дверью подъезда и стали ждать. Канада пил пиво. «Ячменный колос». Я присел на скамейку и стал размышлять на тему: «А что я вообще тут делаю».

К подъезду подходил мужичонка с бабой базарного вида.

– Это он, – сказала жена Канады.

Вася Канада пошёл Хряку навстречу:

– Что ж ты делаешь, сука! – сказал он и стал бить бутылкой от «Ячменного колоса» по голове мужичонки. Бутылка не билась, мужичонка стоял и не прикрывался от ударов. Только голову чуть втянул в плечи. Баба, которая была с ним, взвизгнула и куда-то испарились.

Мужики играли в карты, сидя за столиком в центре двора. Неподалёку дети, похожие на этих самых игроков, только перенесённых машиной времени лет так на сорок назад, играли в песочнице под присмотром мам. Какая-то тётка развешивала бельё. А у подъезда Вася Канада пытался разбить пивную бутылку о голову человека, изнасиловавшего его жену.

Наконец бутылка лопнула и разрезала руку, её держащую. Вася остановился и стал пытаться другой рукой зажать хлюпающую кровью кисть. Хряк словно очнулся и медленно, будто нехотя, побежал в сторону трамвайных путей.

– Догони мне его, слышишь. Догони мне его! – стал кричать Канада, доставая платок из кармана и пытаясь перетянуть порезанную руку.

Я, не зная, не понимая зачем, стал преследовать Хряка. Он медленно бежал вдоль трамвайного пути, я за ним. Прошёл трамвай. Из него люди с изумлением взирали на нас, бегущих.

– Куда бежишь? Наделал делов – теперь отвечай! – крикнул ему, когда дистанция сократилась метров до пяти. Я не это хотел крикнуть.

Я прежний никогда бы это не сказал. Словно что-то зажглось в левом плече и, передавшись электрическим разрядом, ударило мне в мозг. Мои губы были уже готовы произнести: «Съёбывай быстрее, я скажу, что тебя не догнал». А вместо этого:

– Стой!

И он, дурак, остановился.

– Пошли!

И он пошёл за мной обратно. Из уха и носа у него текли тонкие струйки почти чёрной крови. Шёл он нетвёрдо. В голове у меня царила тишина. Лето. Солнце. Иду. Мужик с головой, отбитой бутылкой пива и, очевидно, разорванной правой барабанной перепонкой. Веду его обратно. Читаю вытатуированную надпись на его левой руке – «Задирайте, девки, юбки – я освободился!»

Вася увидел его и рванул навстречу. Неожиданно в руке его оказался дешёвый нож-бабочка. Абсолютно лоховской. Он же сказал мне, что у него ничего нет!

– Я сейчас тебя убивать буду, сука! – сказал Канада, сжимая нож здоровой рукой. Вторую, порезанную, он уже перетянул платком, который из белого стал тёмно-ржавого цвета. Вася пошёл мимо меня на Хряка.

Неожиданно для самого себя, вдруг, когда Канада поравнялся со мной, я перехватил его руку с ножом и обезоружил.

– Ты же сказал, что у тебя ничего нет! Ты совсем одурел? Под монастырь подвести хочешь? – я зашвырнул нож в кусты. От греха подальше.

Наступила пауза, и тут показались они…

Их было трое и ещё та баба, что видел с Хряком в начале. Видать, бегала за ними. Канада глянул на эту группу и сказал:

– Это пехота пришла, – глаза у него стали пустыми, и в них появилось отчаяние и страх.

– Пойдём разговаривать, – протянул один из подошедших.

И мы пошли: Канада, его жена, я, Хряк, трое пехотинцев и базарная баба. Перешли трамвайные пути. Дальше был детский садик, окружённый забором и кустами-деревьями. Там было тихо и спокойно – мы пошли туда. Разговаривать.

Жена Канады была с одной стороны, а баба с Хряком – с другой. В середине был Вася с двумя пехотинцам и, чуть с краю от них, я с третьим.

– Знаешь, я очень силён, – сказал мой и толкнул меня слегка кулаком в правое плечо.

Ему было около тридцати. На нём были солнечные очки и расстёгнутая рубаха, которая полностью открывала его грудь и живот. На ключицах у моего пехотинца были вытатуированы звёзды, а под грудью на рёбрах – Рембо-Сталлоне, с дьявольской усмешкой стреляющий из пулемёта, и надпись: «Не перевелись ещё на Руси богатыри». Даже через очки было видно, что глаза у него жёлтые, гепатитные. Похоже, что этот «друг» был под серьёзным кайфом. Скорее всего, под героином. И он был реально сильным. Мои глаза бывшего спортсмена не могли это не отметить. Весь иссушённый, пехотинец весил не более 75 кг, но тело было словно свито из верёвок, пресс его состоял из объёмных кубов и канатов переразвитых рёберных мышц. Даже через этот лёгкий толчок, которым он меня наградил в начале, я почувствовал его дикую абсолютно звериную силу. Кулаки у него были огромные, как гири, налитые кровью, со сбитыми шишкообразными суставами. Он пару раз разжал пальцы, показав при этом свои ладони, и я успел прочесть на них вытатуированную надпись: на правой – «Не забудь», на левой – «Дать сдачи».

Говорить с ним явно было не о чем.

– Ты веришь, что я очень силён? – сказал он и осклабился.

О чём с таким говорить? Такого надо валить сразу или убегать. Думаю, что других вариантов у меня не было. И валить надо было наверняка, до конца. Потому что если не довалишь, завалят тебя.

Краем уха я ловил обрывки разговора других двух с Канадой.

– Ну, ты понимаешь, не было там ничего. Она сама виновата.

– Да она хотела, а ты сразу бить. Всё с её согласия было.

– Ты был не прав, это не по понятиям.

– Да он мой брат, понимаешь?

Один из тех двух подошёл ко мне. Мне показалось, что он сам опасается гепатитного. Уж очень нежно он его под руку взял и чуть отвёл от меня.

– Ты не с Чулкого? – спросил он меня между тем.

– Какая разница? – ответил я.

Он насупился и замолчал. На нём была майка с короткими рукавами, и на голом правом предплечье я прочёл вытатуированную надпись: «Каждому своё, а мне – твоё».

Между тем, тот блатной пехотинец, что был с Васей, достал бутылку водки и пластиковые стаканчики и принялся разливать, мотивируя, что надо выпить мировую. Канада выпил с этими тремя. Гепатитный его тоже толкнул в плечо и выдал свою коронную фразу: «Ты знаешь, я очень силён». Но друзья его успокоили.

Я пить не стал. Пехотинцы покосились, но ничего не сказали. Я был для них непонятным персонажем.

Я тихо сказал Канаде, что надо уходить. Он кивнул головой. В глазах у него читались отчаяние и страх. Что делать он не знал. Боевой запал его кончился.

Мы тихим шагом вышли из садика: я, жена Канады и он сам. Перешли трамвайные пути и углубились в квартал.

– У тебя есть место, где мы могли бы переночевать? – спросил Вася.

Я покачал головой.

– Они знают, где я живу. Они придут ко мне.

Мне было всё равно. Я хотел побыстрее избавиться от всего этого дерьма. От средневековых лиц блатных, словно сошедших со страниц учебников об индейцах Америки до колонизации, от Васи Канады с хаосом его разнопёрых и по большей части абсурдных татуировок, разбросанных по всему телу, от ножа-бабочки и от бутылки «Ячменного колоса». Мы бесцельно шли по кварталу.

– Мне пора, – сказал я и посмотрел Васе Канаде в глаза. – И знаешь, не звони мне больше.

Он посмотрел на меня собачьими глазами обречённого. Мне было всё равно. Плевать мне было на Канаду, его жену.

И я пошёл на трамвай. До дома мне было ехать минут 30. Больше Васю Канаду и его жену я в своей жизни не видел.

Через полтора месяца Тайсон вышел из СИЗО. Он сообщил мне о том, что Канаду и его жену зарезали.

А тогда, по приезде домой после всей этой истории с Хряком, я заснул и спал часов двенадцать безо всяких сновидений.