Читать книгу Поправка Джексона - Даниил Гуревич - Страница 7

Три месяца в Риме, которые эмигранты прозвали Римскими каникулами по названию очень популярного в Советском Союзе фильма, проскочили для Резиных незаметно. Особенно для Нины, которая впервые попала за границу, да еще в такой магический город, как Рим. Если к этому прибавить по-весеннему теплую, временами даже жаркую погоду (это в январе-то), и руины древнего Рима, и необыкновенную архитектуру современного города, его яркие витрины, красочную толпу на улицах, то все это создавало у Нины постоянное ощущение праздника, который хоть ненамного, но притуплял ее боль по оставленным родным. И она, как могла, наслаждалась сказочной Италией. Жили Резины в самом Риме, хотя эмигранты в основном селились в Остии, приморском городке в часе езды от Рима. Но Нина настояла на Риме. Раз в неделю они должны были ходить в банк за деньгами, которые им выдавала еврейская организация ХИАС. Все остальное время они были предоставлены сами себе. Утром Нина уходила на уроки английского, а Саша, который еще со времен мореходки английский знал довольно неплохо, оставался с Игорьком. Занятия были неважными, а Саша все время жаловался, что Игорек его не слушает, и Нина решила школу, которая ей все равно ничего не давала, бросить и знакомиться с Римом.

Где-то в конце трехмесячного пребывания их в последний раз вызвали в ХИАС и сказали, что, поскольку у них нет персонального вызова из Америки, а Саша моряк, их семью отправляют в морской порт Олбани, еврейская община которого решила их принять. Саша пошел в русскую библиотеку имени Гоголя, в которой они с Ниной перечитали всю запрещенную в СССР литературу, и посмотрел справочник по Америке. В справочнике было написано, что Олбани – столица штата Нью-Йорк. Этого для Саши было достаточно. Переместиться из Ленинграда в столицу хоть и не всех штатов, но все-таки Нью-Йорка было не слабо.

Восьмичасовой перелет из Рима в Нью-Йорк в огромном американском боинге для Саши был сплошным удовольствием, а для Нины – сплошной мукой. Саша долго рассматривал сам самолет, потом близсидящих пассажиров – самолет был целиком заполнен эмигрантами, – потом немного почитал и, наконец, надолго заснул. Нина же вся извелась с сидевшим на ее коленях Игорьком, который сначала долго плакал от того, что при взлете заложило ушки, потом стал выкручиваться и капризничать от долгого сидения на одном месте и только перед прилетом в Нью-Йорк тоже заснул.

С самого момента, когда самолет приземлился и они прошли в здание аэропорта, Саша с Ниной растерянно смотрели по сторонам, пытаясь переварить окружающее. При первой же встрече Америка ошеломила и сразила их. Им казалось, что они попали на другую планету. В огромном здании аэропорта Кеннеди все находилось в непрерывном движении. Толпа торопившихся во все стороны людей – улетающих, прилетающих, встречающих, провожающих, – людей с улыбками и со слезами, сосредоточенных и веселых, с лицами радостными и расстроенными, с красивыми чемоданами и с огромными сумками, с одинокими цветками в руках и с большими букетами. Впечатляли полицейские, громадные, с висящими на ремнях большими пистолетами на одном боку и с дубинкой, наручниками и переговорным радио на другом. Когда они вышли наружу, их поразил нескончаемый поток длиннющих машин, медленно проплывающий мимо. Саша с Ниной молча оглядывались, чувствуя себя подавленными и даже раздавленными этой совершенно необычной и пугающей действительностью, которая теперь становилась их жизнью.

Некоторых эмигрантов, в том числе и Резиных, посадили в автобус и повезли в другой аэропорт. Этот аэропорт назывался Ла-Гуардия, и хотя он был намного меньше предыдущего, все, что в нем находилось и что его окружало, было таким же шумным, многолюдным, многомашинным и, опять же, огромным. Их посадили в самолет, где они оказались единственными эмигрантами. Через час самолет приземлился в Олбани. Спускаясь по трапу, Резины увидели несколько человек, явно ожидающих их. В руках у них были цветы, и они улыбались с такой радостью, словно встречали очень близких людей после долгой разлуки.

– Смотри, фальшивые американские улыбки, – сказал Саша, улыбаясь до ушей.

– Прекрати! Они от всей души, – рассердилась Нина. И добавила, обращаясь к сыну: – Игорек, помаши тем дяденькам и тетеньке ручкой.

Игорек усердно, изо всех сил, замахал ручкой и уже самостоятельно крикнул:

– Пливет!

Когда они спустились, встречающая женщина нагнулась и, протянув Игорьку большую шоколадку, чмокнула его в щечку.

– Спасибо, – застенчиво улыбаясь, сказал Игорек и взял шоколадку.

– А как сказать по-английски? – спросил его Саша.

– Thank you, – сказал Игорек и, еще больше засмущавшись, прижался к Нине.

Американцы опять заулыбались, а Саша гордо посмотрел на сына.

– Джефф, – представился один из них и забрал у Нины чемодан.

Второго американца звали Росс, а женщину – Ханна. Обменявшись приветствиями, они направились к ожидавшему их микроавтобусу.

Они проехали уже около часа, а по обеим сторонам дороги все еще продолжали мелькать одно-двухэтажные дома, в основном облицованные алюминиевыми панелями, хотя изредка встречались и кирпичные.

– А когда будет город? – по-английски спросил Саша.

– Это и есть город, – ответил Росс.

Саша с Ниной недоуменно переглянулись, и лица у обоих сразу помрачнели. Наконец микроавтобус замедлил движение и повернул на боковую улицу. Перед ними раскинулся трехэтажный жилой комплекс из красного кирпича. Перед домами были высажены деревья. Они остановились около одной из парадных. Росс помог семье выйти. За ними с чемоданами вышел Джефф и Ханна.

– Все квартиры в комплексе заняты, поэтому мы вам сняли односпальную в бейсменте, – сказала Ханна. – Но это временно, пока не освободится какая-нибудь другая.

– Что она сказала? – встревоженно спросила Нина, увидев еще сильнее помрачневшее лицо Саши.

– Нас поселили в подвале.

Они вошли в парадную, и Джефф первым спустился на пару ступеней вниз.

– Не расстраивайтесь. Как мы уже отметили, это временно, – сказал Джефф, открывая дверь.

– Он говорит, что это временно, – перевел Саша. – Так мы им и поверили. Засранцы гребаные!

– А может, действительно временно. Почему мы не должны им верить?

– А почему должны? Ты бы положила им палец в рот? Мы с Игорьком нет! Поселят, а потом мы их так и видели, – говоря это Нине, Саша продолжал улыбаться американцам.

Но похоже, их Сашин трюк не обманул, и они поняли, что он очень недоволен тем, где их поселили.

– Квартиры здесь освобождаются часто, и долго вы в бейсменте не проживете, – сказала Ханна. И добавила: – Даю вам слово.

Дверь с лестничной площадки вела сразу в комнату. Коридора не было. Комната была большая, с бежевым ковром от стенки до стенки. Из мебели был диван из кожзаменителя, по бокам такие же два кресла. Между диваном и креслами стояли два маленьких столика с большими лампами под большими же абажурами. Перед диваном – стеклянный журнальный столик. На специальном столике у противоположенной стены стоял большой телевизор. Единственное, что напоминало о подвале, – узкое окно, которое чуть возвышалось над землей.

– Пойдемте, я покажу вам квартиру, – улыбаясь, сказала Ханна и прошла через арку в маленький коридор с двумя дверями. Ханна открыла левую.

– Это спальня, – сказала она и отступила в сторону.

В довольно широкой спальне стояла огромная кровать, по обеим сторонам которой были две тумбочки с большими лампами. Между кроватью и окном стояла детская кроватка.

– Не волнуйтесь, в новой квартире у вас будут две спальни – одна для вашего сына.

Саша перевел, и Нина благодарно улыбнулась Ханне.

– Это ванная комната, – сказала Ханна, открывая вторую дверь в коридоре.

Ванная была довольно большая, совмещенная с туалетом. На стене на крючках висели полотенца, на раковине стоял стакан с тремя зубными щетками, два куска мыла в мыльницах.

Затем Ханна через арку в коридоре провела Резиных на кухню. Показала, как без спичек включается газовая плита, открыла огромный холодильник, наполненный продуктами, показала подвесные полки с посудой (был там и керамический сервиз). На столе стояла ваза, наполненная фруктами. С самого начала Саша искоса наблюдал за Ниной. Как всегда, при одном только взгляде на ее лицо можно было моментально определить ее настроение. Когда они спускались в подвал, Нина растерялась и беспомощно посмотрела на Сашу. Но как только они вошли в квартиру и она увидела большую, хорошо обставленную гостиную с огромным телевизором, которого у нее никогда в жизни не было, подвал был сразу забыт и на ее лице появилась первая улыбка. По мере того как они передвигались по квартире, переходя из комнаты в ванную, улыбка с лица Нины уже не сходила. Кухня же ее как настоящую женщину привела в наибольший восторг: она смотрела на все эти тарелки, кастрюли, сковородки – и глаза ее сияли от счастья.

Уходя, американцы сказали, что завтра воскресенье, а в понедельник в десять утра за ними заедет Росс и отвезет в еврейскую организацию, где они обсудят дальнейшее устройство. Переводчика они заказывать не будут, так как видят, что Саша прекрасно говорит по-английски.

– А пока отдыхайте. Пройдитесь, посмотрите город, – сказала Ханна, которая, видимо, была за главную.

Когда американцы уехали, Саша подошел к окну и стал смотреть наружу. За окном был огромный пустырь, за ним вдалеке виднелись деревья. Саша открыл окно, протянул руку и оторвал щепоть травы. Долго разглядывал ее, потом показал Нине.

– У нас из квартиры была видна Петропавловская крепость, – сказал Саша. – А здесь – пустырь. Зато американский. И прямо из окна можно нарвать себе на обед американскую травку. Представляешь, сколько в ней витаминов.

– Вот и нарви себе на обед, мне же легче, – ответила Нина. – Ты забыл, сколько ты работал, чтобы купить ту квартиру? И она была намного меньше, чем эта. Здесь одна кухня размером с нашу бывшую спальню. В нашей кухне мы с тобой вдвоем с трудом помещались.

– Зато моя мама научила тебя в ней делать кнейдлах. Так что не гневи Бога, – сказал Саша и пошел в спальню.

Нина, не ответив, вернулась на кухню.

– Сашка, ты подумай, как они всё приготовили! – сказала она, до сих пор переполненная впечатлениями. – До самой мелочи. Вон, смотри, на столе солонка стоит, наполненная солью.

Сашка тоже решил вставить свои две копейки счастья.

– Америкашки тебе подарок сделали, – сказал он, выходя из спальни.

– Какой?

– В тумбочку у кровати презервативов наложили. Полную коробку. И, между прочим, импортных. Американских. Не учли, правда твой «рашен темперамент». Ну ничего, я им завтра намекну – новые приволокут.

– Сашка, ты неисправим. Люди так старались, до мелочи все продумали, даже вазу с фруктами поставили. Они нам, между прочим, ничем не обязаны. Они нас сюда не звали. Мы в Америку напросились, а они захотели нас принять. Добровольно. И бесплатно. А ты же должен все опошлить.

– А я что?! Я и говорю: даже презервативы не забыли. Ты бы лучше, чем придираться, сварганила что-нибудь – я жрать хочу. А потом пройдемся по Бродвею.

Чтобы получить разрешение на эмиграцию, Саше потребовалась довольно большая сумма, в которую входила плата за гарантированное Конституцией бесплатное образование и плата за лишения гражданства, которого он был обязан лишиться, хотя в Конституции об этом ничего не было сказано. С другой стороны, если бы всё, указанное в Конституции, исполнялось, в реальной жизни, вероятно, и не было бы эмиграции. Но что уж говорить… И чтобы собрать необходимые деньги для откупа от государства и купить за билеты на самолет, Саше пришлось расстаться со всеми любимыми шмотками, купленными во время сладкой жизни советского моряка дальнего плавания. Так что в Италию Резины приехали одетыми во все советское. Зато, как и все советские эмигранты, они привезли с сбой советский фотоаппарат и советское льняное постельное белье, которые Саша удачно продал на рынке в Риме. На вырученные от продажи деньги, решил Саша, они прилично оденутся.

– Мы не можем тратить все деньги, – сказала Нина. – Мы должны оставить хоть немного на Америку. А вдруг нас там даже не встретят? Мало ли что может произойти. Мало ли какая неожиданность.

– Неожиданностей в Америке не бывает. У них там все запланировано. Иначе я бы туда не поперся, – с уверенностью ответил Саша.

И все, что после уговоров удалось приберечь на Америку, было пятьдесят долларов. На остальные вырученные на базаре деньги, как и собирался Саша, они с Ниной приоделись. И сейчас они были одеты в приобретенные в Риме вещи: на Нине был белый с цветными аппликациями свитер, а Саша надел серебристый бархатный пиджак с синей рубашкой и галстуком. Усадив принаряженного Игорька в складную коляску, они вышли на улицу и медленно зашагали в противоположенную от дома сторону. Их комплекс оказался единственным трехэтажным кирпичным сооружением на пути. Остальные дома были одно-двухэтажными, облицованными алюминиевыми панелями, такими же, как и те, мимо которых они проезжали, только в худшем состоянии. На крыльце каждого дома сидели черные женщины, большинство из которых были в бигуди, и черные мужчины с обязательной бутылкой пива в руке. Перед домами оравы черных детишек, визжа, резвились в воде, бьющей из открытых пожарных гидрантов. Когда нарядные Саша с Ниной проходили мимо, сидящие на крыльцах черные обитатели провожали их недоуменными взглядами. Даже дети прекращали игры и, раскрыв рты, смотрели им вслед.

– Всё! Пошли обратно, – сказал Саша минут через двадцать.

Они молча развернулись и отправились домой.

Спустившись в свой подвал, они, продолжая молчать, переоделись и сели в гостиной на диван.

– Приехали, – прервал наконец молчание Саша. – И это после Ленинграда!

– Но не может же весь город быть таким. Убеждена, есть нормальные районы.

– Наверное, есть. Но нас поселили в этом, и отсюда надо сваливать.

– И как ты думаешь это сделать? Скажешь, нам черные соседи не нравятся?

– Я скажу, что ты завела романчик с черным соседом.

– Очень смешно.

– Придумай что-нибудь получше, – посоветовал Саша.

Но придумывать ничего не пришлось.

* * *

На следующий день, как и договаривались, ровно в десять утра за Резиными заехал Росс. У него была огромная машина, и они все поместились на переднем сиденье, а Игорька Нина взяла на руки. Машина довольно долго кружила по городу, улицы которого ничем не напоминали ту, на которой они вчера устроили демонстрацию итальянской моды. Сначала они проезжали по жилым районам города. Дома здесь были тоже одно-двухэтажные, но совсем другой архитектуры, аккуратненькие, очень ухоженные, утопающие в зелени. Перед каждым домом стояла одна, чаще две машины. На многих домах висели американские флаги. Всюду царила чистота, чувствовался достаток, покой и безопасность.

– Ну что, я была права? – улыбаясь во весь рот наклонившись к Саше, спросила Нина.

– Это декорации. Потемкинские деревни, – в ответ улыбаясь, сказал Саша.

Росс словно почувствовал их состояние и, в свою очередь улыбаясь, сказал Саше:

– Я вижу вам нравится.

Нина поняла его вопрос и, не сдержавшись, воскликнула:

– Да! Очень!

То, что они сейчас проезжали, ничем не напоминало жилые кварталы советских городов. Скорее это походило на пригороды. Только здесь все было несравненно лучше и по архитектуре, и по состоянию самих домов. Вскоре они въехали в деловую часть города. В принципе, это уже было то, что они привыкли считать городом: каменные, в большинстве своем трех- и четырехэтажные дома с магазинами, ресторанами и различными учреждениями на первых и вторых этажах. Попадались жилые двухэтажные дома из кирпича и даже высокие, по пять этажей, явно квартирные.

Они остановились около небольшого двухэтажного дома из красного кирпича, на стене которого были надписи на английском и иврите.

– Приехали, – сказал Росс, вышел из машины, обошел ее и открыл для Нины дверь.

Внутри их встретила Ханна и еще несколько незнакомых пожилых людей. Все радостно трясли им руки, целовали в щечку Игорька, и каждый протянул ему по шоколадке. А Ханна дала ему очаровательного плюшевого медвежонка, которого Игорек сразу прижал к щеке. Разговор прошел довольно быстро. Сначала американцы сразу сообщили Саше, что с работой в торговом флоте, скорее всего, ничего не выйдет. Во-первых, Саша должен быть членом профсоюза, а попадание в профсоюз займет годы, а во-вторых, на радиста надо сдать довольно сложный экзамен. Ханна протянула ему толстую книжку, по которой, если он захочет, он сможет к этому экзамену готовиться.

Потом им дали триста долларов на первое время, пока Саша не устроится на работу. И на всякий случай нашли ему работу в продуктовом супермаркете – как сказали, помощником продавца, что Саша перевел для себя: разнорабочим. Если он согласится, то может приступать хоть завтра. Единственная проблема – работа находится в Скенектади, небольшом городке, соседствующем с Олбани. Если он не хочет ездить на работу, то тогда им надо будет переехать туда. Американцы могут помочь с арендой квартиры. Того, что не сможет работать на флоте, Саша ожидал, поэтому и не расстроился, а вот то, что они выберутся из этого жуткого черного квартала, вызвало у него неимоверную радость. И было, пожалуй, самым приятным, что Саша услышал.

– Снять квартиру в Скенектади мы вам поможем, – сказала Ханна.

– Нет, – покачал головой Саша, – спасибо, но мы сами найдем. Пора становиться американцами.

– Вы у нас первая русская семья, так что у нас еще маловато опыта, – виновато улыбаясь, сказал один из старичков, которого звали Сэмюэл.

– Нам надо было приехать в Америку, чтобы из евреев стать русскими, – пошутил Саша, и все в комнате рассмеялись.

Когда они возвращались домой, Росс предложил сразу отвезти их в Скенектади – познакомить с менеджером магазина и, если Саша захочет, посмотреть несколько квартир, список которых он уже сделал.

– Ты, конечно, можешь ездить на работу на автобусе, но зачем тратить время и деньги? – сказал Росс.

– Я не хочу ездить на автобусе. Но если то, что ты покажешь, нам не понравится, я завтра поеду и буду искать сам.

– Не проблема.

Они свернули на ту же улицу, по которой ехали из аэропорта, и отправились в его сторону. Ехали они довольно долго, и когда закончился Олбани и начался Скенектади, они опять не заметили. Просто Росс вдруг свернул направо, а затем, проехав немного влево, остановился около большого магазина с вывеской «Билл’с маркет». Его хозяином оказался худощавый, совершенно седой еврей, одетый в джинсы и засаленную футболку. Саша подумал, что на фоне хозяина он сам, претендуя на должность разнорабочего, выглядит довольно нелепо в своем итальянском бархатном пиджаке с галстуком. Хозяин сперва хмуро взглянул на них, но, увидев разодетого Сашу, расплылся в улыбке.

– Ты что, мой магазин собрался покупать? – спросил он и рассмеялся.

– Пока нет. Сначала поработаю, а там видно будет, – ответил Саша и тоже рассмеялся.

– Он мне подходит, – сказал хозяин Россу. – Можешь завтра начинать. Я открываю магазин в восемь, но ты должен приходить в семь. Грузчик у меня есть. Он разгружает, а ты расставляешь свежие продукты. Платить я тебе буду три доллара в час. Устраивает?

– Устраивает. Только я живу в Олбани, и мне на автобусе час добираться. Мы сейчас с Россом будем искать квартиру здесь. Я думаю, недели нам на все хватит. Давайте я начну с понедельника. Устраивает?

– Устраивает, – улыбнулся хозяин. И сказал Россу: – Он мне точно подходит.

Они попрощались и вышли на улицу.

– Ну как тебе Билл? – спросил Росс.

– Какая мне разница, кому продукты расставлять, – пожал плечами Саша.

– Нет, не скажи. Хозяин есть хозяин. Ну да ладно. Пошли первую квартиру смотреть. Тут совсем недалеко. Давайте пройдемся.

Прохожих на улице, по которой они шли, кроме них самих, совсем не было. Но к этому они уже привыкли: в Олбани: даже в черном районе, где они жили, на улицах пешеходов не было. Люди передвигались только на машинах. Росс был прав. Буквально через пять минут они остановились около маленького двухэтажного дома, который, как и большинство других, был облицован видавшими виды светло-голубыми алюминиевыми панелями. Слева от дома был небольшой пустырь, за которым находилось типовое здание известной пиццерии «Пицца хат». С правой стороны был небольшой пустырь, за которым пролегала центральная улица. К маленькому крыльцу вели две ступеньки.

– Надеюсь, здесь черных нет? – спросил Саша у Росса, который от вопроса даже остановился и недоуменно посмотрел на Сашу.

– Не знаю, – наконец ответил он. – Не думаю. Они живут в другом районе. А что, у вас какие-то с этим проблемы?

– Абсолютно никаких. У нас в мореходке училась группа из Ганы. Нормальные ребята. Только Нина почему-то боится, что ее могут изнасиловать. Она смотрела один американский фильм…

– У меня есть ключ от дома, – перебил его Росс, поднявшись на две ступеньки и открывая дверь.

Квартира была на первом этаже, второй же по какой-то причине никогда не заселялся. Прихожей, как и в их квартире, не было, они сразу попали в небольшую комнату. С правой стороны от двери под окном стоял довольно потертый диван, рядом – такое же потертое кресло. Около противоположенной стенки на тумбочке был маленький телевизор. С левой стороны находилась дверь, ведущая в маленький коридор. По правой стороне коридора – дверь в крошечную спальню, в которой, занимая почти всю площадь, стояла кровать. С правой стороны кровати стояла тумбочка, а с левой небольшой шкаф. По правой стене оставалось немного свободного места, где можно было поставить детскую кроватку, которую еврейская община обещала Резиным подарить. Коридор упирался в кухню, огромную, намного больше гостиной и спальни, вместе взятых. На кухне стоял большой стол и было множество шкафов. Но шкафы оказались пустыми – всю посуду нужно покупать.

– Я думаю, посудой наш центр вас обеспечит, – словно читая мысли Нины, сказал Росс.

– Спасибо. А где ванная? – спросил Саша.

Оказалась, что ванная была пристроена к кухне, из которой туда шла дверь. Ванна тоже была огромной и была отделана кафелем под мрамор.

– Какая шикарная! – сказала восторженная Нина.

– Сколько стоят эти хоромы? – спросил Саша.

– Сто пятьдесят в месяц, но я думаю, что мы договоримся с хозяином на сто двадцать пять.

– Зарплата у меня будет триста в месяц. Значит, остается сто семьдесят пять. На продукты хватит? – спросил Саша.

– Да, вполне.

– Ну что, Нина? Берем?

– Да. Это же не навсегда?

– Я ничего уже не знаю, – мрачно буркнул Саша. И добавил: – Надеюсь.

Всю дорогу до дома они молчали. За обедом, который на скорую руку приготовила Нина, они тоже молчали. После обеда они вынесли на пустырь пару стульев и, поставив их около окна, закурили. Игорек стал бегать по пустырю с мишкой, которого ему сегодня подарили.

– Получил грошовую работу разнорабочим в магазине, сняли старую халупу в захолустном городишке и счастливы. Это после моей работы начальником радиостанции и двухкомнатной квартиры на Петроградской в Ленинграде, в одном из самых красивых городов мира. Твою мать! Приехали в Америку!

До переезда на новое место Саша с утра каждый день выносил стул за дом и садился около окна. Целый день сидел на стуле, глядя перед собой на бесконечный пустырь и куря одну сигарету за другой.

Через полгода Резиным позвонили из еврейской общины и сказали, что для них есть письмо. Саша хотел поехать за ним на автобусе в Олбани, но Росс привез письмо сам. Оно было от Васи. Он женился на Броне, которая была с ним в аэропорту, когда он их провожал, и они недавно сами подали документы на эмиграцию. А еще через три месяца Саша получил второе письмо, в котором Чапай писал, что им дали разрешение и они скоро приедут в Америку. Вася и Броня собираются поселиться в Джерси-Сити в Нью-Джерси, что находится на противоположенном берегу Гудзона, напротив Нью-Йорка, куда можно за двадцать минут добраться на метро.

– Ну вот и конец нашей ссылки, – сказал Саша Нине, когда прочитал письмо. – Поправь меня, если я не прав, но мне кажется, я не работаю в городском управлении. А в Джерси-Сити или в Нью-Йорке, я думаю, найдется пара магазинчиков, которым нужен чернорабочий с высшим образованием. Ты как считаешь?

Нина вдруг бросилась ему на шею и заплакала.

– Ты чего? – отстранив ее, спросил Саша. – Не хочешь отсюда уезжать?

– Дурак! – успокоившись, сказала Нина. – Я уже думала, что эта наша жизнь навсегда.

Нине действительно давно казалось, что нормальная привычная жизнь никогда больше не наступит, а она никогда уже не увидит ни своих родных, ни друзей. Так сложилось, что близких подруг у нее никогда не было. Была школьная подруга, но после выпуска она выскочила замуж за молоденького офицера и уехала с ним куда-то в глубинку. Потом были приятельницы в институте, а после замужества самыми близкими друзьями у нее стали Вася и Илюша. Особенно Илюша…

За Ниной всегда, еще со школьной скамьи, волочились мальчики. Ей это было приятно, да и только. Но на третьем курсе института она познакомилась с Сашей. Встетились они совершенно случайно. Она стояла в вагоне метро, держась за поручни, когда вдруг в затемненном окне увидела молодого человека. Он, не отрываясь, смотрел на ее отражение, а когда вагон въехал на станцию, повернулся и с серьезным выражением лица сказал:

– Меня зовут Саша. Я моряк дальнего плавания и завтра ухожу в рейс на целый месяц. Если мы с вами сегодня не увидимся, то завтрашней же ночью я повешусь на мачте. Даю слово.

– Хорошо, – ответила Нина первое, что пришло в голову.

– Хорошо что? Я повешусь или мы встретимся?

– Не надо вешаться, – засмеялась Нина.

Вечером они встретились. Саша был очень высоким, очень красивым, очень остроумным и очень красиво ухаживал. И Нина в него влюбилась. Безумно. Не могла не влюбиться. Потом была свадьба, а за ней – свадебное путешествие в Коктебель, где она узнала, что Саша ей изменил. На нее словно свалился огромный коктебельский утес, недалеко от которого они снимали комнату. Нина не знала, что бы она делала, если бы не Илюша, которого Саша уговорил поехать вместе с ними. Там же, в Коктебеле, она почувствовала, что Илюша в нее влюблен. По тому, как он на нее смотрит, как старается не упустить ее из вида, как слушает ее голос, как предугадывает любое ее желание и сразу же пытается его исполнить, но делает это незаметно и неназойливо. А еще он непрерывно ее фотографировал.

Уже потом, через несколько недель после того, как они вернулись из Коктебеля, они с Сашей пошли к Илье на день рождения. Нина знала, что отец Илюши – известный архитектор и у них большая квартира в самом центре города. Но то, что она в этой квартире увидела, совершенно поразило ее: старинная мебель, шикарные ковры на полу и подлинные картины в дорогих рамах на стенах. На огромном обеденном столе стоял сервиз из тончайшего фарфора. Она никогда такой роскоши не видела. И что удивительно, Илюша никогда не кичился этой роскошью, его окружающей, так же как никогда не хвастался своими успехами в работе, хотя уже был одним из ведущих профессиональных фотографов в стране. А Саша всегда важничал, считая, что его плавание за границу возносит его надо всеми.

Перед тем как сесть за стол, Нина спросила у Саши, где ванная, чтобы помыть руки. Проходя по коридору мимо приоткрытой двери, Нина заметила в щели свою фотографию на стене. Она вошла в комнату и увидела, что все стены увешаны ее фотографиями, снятыми в Коктебеле. И теперь ощущение, что Илюша влюблен в нее, перешло в уверенность. Нина даже почувствовала, как вспыхнуло ее лицо. Но взволнованность сразу прошла. К Илюше, кроме дружественных чувств, она ничего не испытывала. Ей просто было приятно, что такой, как Илюша, влюбился в нее. Но вместе с тем ей стало и очень горько. Было очевидно, что Сашу Илюшина в нее влюбленность абсолютно не трогает. Он никогда не высказывал ни малейшего чувства ревности, хотя наверняка бывает в этой комнате и видит ее фотографии на стене. Настолько он уверен в себе и в ее любви к нему. Но он же прав, подумала Нина. Она действительно его любит. И продолжила любить, даже когда узнала, что он ей изменяет.

И вот теперь, уже в Америке, она узнает, что скоро приезжает Вася, которого она всегда считала добрейшим человеком на свете и очень преданным другом. Приезжает со своей женой. Нина очень хорошо запомнила Броню. Она чем-то походила на Васю, и не только полнотой, но и открытым, добрым лицом. Конечно же, Нине с Сашей надо переезжать в Джерси-Сити. Они должны быть все вместе. И возможно, даже очень возможно, вслед за Васей с Броней в Америку приедет и Илья. И мысль эта была Нине очень приятна.