Читать книгу Игра не для всех. 1941 - Даниил Калинин - Страница 3

Дата: 22 июня 1941 года. Декретное время: 7 часов утра. Локация: опорный пункт третьей заставы 17-го Краснознаменского Брестского пограничного отряда

Сердце бешено колотится в груди, мешая взять точное упреждение на движущихся короткими перебежками фрицев. Серые фигуры приходят в движение буквально на несколько секунд, едва ли не со спринтерской скоростью бросаясь вперед! И только приноровишься к ним, как они тут же залегают.

За последние несколько минут мозг буквально закипел от поступающей в него информации – о том, как нужно целиться, беря упреждение на фигуры при движении противника, о том, как важно плотно прижать приклад при стрельбе к плечу, чтобы то не осушило отдачей. О том, как мягко требуется тянуть за спусковой крючок на выдохе, целя в центр живой мишени. Все это было мне незнакомо, а главное – знание того, как и что нужно делать, не придает мне никаких полезных навыков!

Потому я сейчас напряженно, до слез в глазах вглядываюсь в мелькающие пока еще вдалеке небольшие серые фигурки, которых, как кажется, не так и много. Но то, как сноровисто и толково они приближаются к траншеям, наводит на не самые приятные мысли. Например, что в 41-м германцы били нас не только за счет подавляющего количества танков и самолетов…

– Огонь не открывать, пока на двести метров не подойдут! Ясно?!

Михайлов в очередной раз обходит бойцов, а у меня с губ невольно срывается вопрос:

– А как, блин, понять-то, где эти двести метров начинаются?

Слева раздается приглушенный смешок:

– Ты чего, Самса, совсем, что ли, головой сильно ударился?

Видя непонимание в моем взгляде, Нежельский снисходительно хмыкнул:

– Ну, ты чего, Ром, действительно, что ли, забыл? Мы же всего неделю назад на учениях все отрабатывали! Вон, видишь холмик, с которым только что немец практически поравнялся? Это ориентир на триста метров. А вон тот куст поближе к нам специально оставили и даже пристреляли – он как раз на двести метров и есть. Понял?

Посмотрев на куст, я немного приободрился. Далековато, конечно, но вижу его отчетливо. Значит, и фрицев буду хорошо видеть. Ох, и всыплю я им сейчас!

Неожиданно со стороны противника донесся глухой звук частой стрельбы – и тут же в бруствер прямо перед нами что-то чувствительно врезалось, я сквозь землю почувствовал сильные толчки! Василий мгновенно спрятался на дно окопа, я следом – правда, чуть-чуть притормозив. Откуда-то справа послышалось недовольное:

– Часто содють, гады. Метко.

Парторг поддержал сделавшего замечания бойца:

– С трехсот метров первую же очередь в бруствер вложил. Опытный у них пулеметчик, зараза…

От тона Нежельского мне стало как-то грустновато – судя по проскользнувшей в его словах зависти, он так точно стрелять не умеет. Но встретившись со мной взглядом, первый номер ободряюще улыбнулся:

– Не боись, Ромка, отобьемся! Наш этот будет день, вот увидишь!

Звучит неплохо. Я действительно приободрился, видно, заразившись какой-то непривычной мне удалью от товарища. Думать, что окружающие меня люди всего лишь боты, больше не хочу и не буду – разработчики игры сделали все, чтобы они казались живыми, так что капсула своих денег точно стоит. Для себя я решил так: пока я здесь, немцы – настоящий враг, а погранцы – настоящие боевые товарищи!

– Двести метров! Огонь!!!

Прижав нас плотной стрельбой из своих пулеметов, фрицы явно пошли на рывок – стометровку противник преодолел всего за пару минут. Но не на тех они напали! По команде старлея со дна окопа встали все погранцы – буквально все, команда Михайлова будто электрическим разрядом прошла по отделениям бойцов, защищающих опорный пункт на левом фланге (вот опять слова незнакомые!). В считаные секунды со стороны траншей по немцам открыли на удивление частый и дружный огонь.

Я, правда, первым выстрелом промахнулся: очередь ДП-27 парторга вблизи прозвучала оглушающе громко, так что я невольно отшатнулся. И потому первая пуля хоть и ушла куда-то в сторону фрицев, но явно выше их голов.

Чуть отодвинувшись от товарища, я поудобнее ложусь на бруствер грудью и, как следует прижав приклад СВТ к плечу, ловлю в открытый прицел вырвавшихся вперед германцев. Целик уже давно и заботливо отрегулирован на двести метров, осталось только подловить, да мягко потянуть за спуск. Вот сейчас…

Ближний ко мне немец, в очередной раз побежавший вперед, сам попадает на мушку. Сейчас он развернут ко мне лицом, и брать упреждения (попробуй в них разобраться с первого раза, даже если все знания уже в голове!) нет никакой нужды. Только скрестить мушку с целиком на животе фрица, так чтобы сверху они были на одной линии да мушка в самой середине.

– Огонь!

Командую сам себе и на выдохе тяну за спуск – вот только мягко не получается. Поспешил я, азартно нажав на крючок, – и винтовка дернулась в момент выстрела.

Но противник падает! Попал?!

Блин, нет! Или я все-таки промахнулся, или враг мне достался матерый, опытный. Почувствовал своим звериным фашистским нутром, что сейчас в него стрелять будут, – и прыгнул наземь. А теперь бодро ползет к окопам по-пластунски. Но ничего, я тебе сейчас в голову заряжу…

Однако в этот раз не успеваю даже прицелиться: короткая очередь вражеского пулемета ложится в считаных сантиметрах от головы. По щеке и левому глазу будто осколками бьют комья сорванной с бруствера земли. Причем в глазу ярко вспыхивает белым, и тут же все темнеет. В первые мгновения кажется, что в меня попали, и я с отчаянным визгом складываюсь на дне окопа.

– Ромка, что?! Ранили?! Дурачок, чего ты так долго выцеливал?

Немца своего я выцеливал, хотел хотя бы одного снять… Вслух я, правда, ничего не сказал, да и Василий сейчас не услышит: глухо матерясь, парторг гасит немецкую атаку короткими прицельными очередями. Может быть, даже мстит моим обидчикам. Не знаю, скольких он успел завалить, но со стороны возникает ощущение, что он со своим ручным «дегтяревым» сейчас – ключевой боец на нашем участке обороны. Ну, или один из самых ключевых. Потому, когда мне, уже немного отошедшему от первого испуга и отчаянно трущему левый глаз, упал в ноги пустой диск, а сверху раздался звенящий приказ «набивай!», я лишь послушно склонился над ним и начал снаряжать патронами. И еще не успел и наполовину его заполнить, как парторг нырнул вниз и, критически посмотрев на мой глаз, коротко бросил:

– Меняем позицию.

Меняем так меняем… Подхватываю диск с цинком и, склонившись, следую за первым номером. Между тем в голове вновь будто отщелкнуло: пулеметчики давно взяли за правило готовить запасную позицию, а то и не одну. Ибо эффективно действующий расчет обращает на себя внимание врага, а тот всеми средствами усиления пытается подавить противника. И судя по тому, как лихо летит земля с бруствера на дно окопа, сейчас нашу позицию немцы чистят как минимум с двух своих МГ. Мимоходом удивившись незнакомому термину, я тут же получаю полноценную справку:

Единый пулемет вермахта в начале Великой Отечественной – МГ-34, «машингевер», принятый на вооружение в 1934 году. Разработан в станковом, ручном и танковом вариантах. Вес более 12 килограммов, питание как магазинное, так и ленточное, минимальный боезапас – 50 патронов. Скорострельность порядка 900 выстрелов в минуту.

Хм, в полтора раза больше, чем у ДП?! Но тогда сколько он жрет патронов?

Мои мысли прерывает выросшая впереди спина парторга – чуть ли в него не врезался. Он вновь приподнимается над бруствером, в то время как я продолжаю набивать диск. И только мне удается завершить свою работу, как вниз тут же падает еще один – пустой. Глухо ругнувшись, я начинаю снаряжать патронами и его, хотя где-то в глубине души даже рад тому, что пока нет нужды высовываться из окопов.

Между тем активная стрельба затихает, хотя вражеские пулеметчики и продолжают поливать погранцов ливнем пуль. Но даже я улавливаю, что в бою что-то переменилось и сейчас они шмаляют уже без особого азарта. Над траншеями раздается щемяще-родное русское «Ура!», а чей-то голос, выделившись из общей массы, коротко и устало произнес: «Отступают». Не удержавшись, приподнимаюсь и я и действительно наблюдаю, как фрицы отступают – причем так же грамотно, как и шли вперед. Отделениями, короткими перебежками, под прикрытием скорострельных МГ… Какое-то незнакомое возбуждение подначивает меня вновь вскинуть винтовку – в этот раз я ловлю в прицел крепкого, рослого немца. В отличие от большинства других, он вооружен компактным, ладным вороным автоматом – и, кажется, что-то приказывает своим.

«Это не автомат, а пистолет-пулемет МП-38 или МП-40…»

– Да похрен чем!

Враг замедлился. Буквально на мгновение он замер, что-то крикнув своим, и, сведя целик с мушкой строго на его животе, я почувствовал, что сейчас не промахнусь, что попаду точно в цель. Как будто меня с немцем на мгновение соединила какая-то незримая нить… И прежде, чем он порвал ее, дернувшись в сторону, я успел-таки мягко потянуть за спуск, одновременно с выдохом послав все умное послезнание об оружии.

Я попал.

Я будто уловил мгновение, когда пуля вошла в человеческую плоть, сложив противника пополам, я будто услышал крик его боли. Но, упав, германец не замер на земле, а принялся бешено сучить ногами, ворочаться – и к нему тут же бросились еще двое немцев. Я было вновь стал ловить вражеские фигуры в прицел, но сейчас эти фрицы не стреляли в нас, они лишь пытались помочь своему раненому…

– Да стреляй ты уже!

Поспешная очередь негодующего Василия стегнула по земле совсем рядом с раненым и его помощниками, но лишь заставила их пригнуться и уже волоком потащить своего камрада. Ан нет, скорее всего, это был командир отделения или даже офицер – только они в простых пехотных подразделениях вооружены пистолетами-пулеметами… да пофиг, все равно проще и быстрее звать автоматами. Назло послезнанию, которое начинает уже раздражать.

Между тем, видя тяжелое положение раненого и его спасителей, активизируются немецкие пулеметчики, скрестив очереди на нашей позиции. Но в этот раз мы с Нежельским успеваем синхронно нырнуть вниз и некоторое время просто сидим рядом, тяжело дыша. Первым заговорил парторг:

– Хороший был выстрел. Важного немца ранил, Ромка! Ранил, да не убил. А чего не добил-то? Пожалел?!

– Василий, послушай…

Я оборачиваюсь к пулеметчику, но, взглянув в его глаза, замолкаю: зрачки их расширены так, будто паренек находится под кайфом. Заметна и крупная дрожь – да у первого номера настоящий отходняк! Но держится он молодцом и говорит вполне связно:

– Самсон, это война! Не провокация, не нарушение границы диверсантами – война! Они вон Мишку Астахова убили миной на рассвете, Иванова и Кобзаря накрыло осколками, пока до окопов бежали! Сейчас еще не знаю, какие у нас потери после боя, но двоих убитых видел точно! Наших. Убитых. Товарищей – ты это понимаешь, Рома?! Мы же с ними вместе полтора года отслужили! И чего ради ты этого немца пощадил?! Ранил, жалко стало? Да он через месяц из госпиталя выйдет, найдет тебя и шлепнет без всякой жалости!

Потерявшего берега парторга хочется послать далеко и надолго. Удерживает меня от этого лишь тот факт, что Нежельский-то по сути прав.

Слава богу, речь распаляющегося пулеметчика прерывает появление Михайлова:

– Пулеметный расчет!

– Слушаем, товарищ старший лейтенант!

– …шаем, товарищ старший лейтен…

Немного торможу и опаздываю с уставным ответом, отчего моя речь выходит тихой и невнятной. Но, думаю, подобные ситуации еще долго будут для меня нормой.

– Молодцы!

Начальник заставы-то по сути еще молодой мужик, лет двадцати пяти – тридцати от силы. Лицо у него какое-то… простое, но в память врезается пронзительный взгляд серых глаз и выступающий вперед волевой подбородок. Похвалил он так, будто отрубил.

– Красноармеец Самсонов!

– Я!

Вот в этот не затормозил!

– Отличный выстрел.

– Служу трудовому народу!

Продвинутый игрой разум тут же подсказывает, как правильно ответить, – и легкая улыбка преображает суровый фейс старлея, отчего становится прям как-то легко на душе. Между тем, жестом поманив меня к себе, Михайлов произнес уже тише:

– Молодцом держался и под минами. Но если не хочешь, чтобы тебе в следующий раз осколком яйца оторвало, ты задницу-то приопускай, когда ползешь, поплавком торчит! Понял?

– Так точно, товарищ старший лейтенант!

Свой совет командир произнес довольно тихо, так что помимо меня его услышал только фыркнувший парторг. Это вызвало в моей душе противоречивые чувства: от острого стыда до благодарности за проявленное начальником заставы понимание. Захотелось ответить Михайлову чем-то хорошим, но он уже переключился на Нежельского и заговорил с ним серьезно, с неприкрытым уважением:

– Василий, действовал отлично. В ближайшие дни буду готовить представление на награду.

В глазах товарища буквально закипел восторг, а старлей между тем продолжил:

– Действовал грамотно, тщательно целился, несмотря на ответный огонь, бил короткими очередями – все как учили. Важно, что ты не потерял самообладание! Уверен, оно нам сегодня еще пригодится.

После короткой паузы командир спросил уже тише:

– Сколько?

Я даже не сразу понял, о чем спрашивают, но разом посуровевший парторг ответил четко:

– Двоих.

Михайлов кивнул, после чего вновь сказал: «Молодцы» – и пошел дальше по окопам, обходить и подбадривать людей. Я же неверяще оглянулся на поле и принялся считать съежившиеся перед позициями взвода маленькие серые фигурки, кажущиеся сейчас будто кукольными. Раз, два, три, четыре, пять… шесть… На одиннадцатой мой счет закончился, и я с удивлением присвистнул:

– Ничего себе!

Василий вопросительно посмотрел на меня.

– Слушай, такой бой был, такая стрельба! И всего одиннадцать немцев положили?!

Парторг только хмыкнул:

– Добил бы своего да снял кого из тех, кто бросился вытаскивать, глядишь, и побольше получилось бы.

– Ну, хорош тебе!

После короткой паузы первый номер заметил:

– Ладно, проехали. Я тебя на самом деле понимаю, но все-таки зря ты еще раз не выстрелил. У тех, кто твоего раненого вытаскивал, на руках санитарных повязок с красным крестом не было, так что можно было… Ладно, все равно шансов у него мало: пуля в живот вошла. Если вовремя зашьют и от горячки не загнется, считай, в рубашке родился. В госпиталь на несколько месяцев загремит! Да и вытаскивать его сейчас будут вдвоем на тот берег… Слушай, Ром, а выходит, что ты на три единицы немецкие силы сократил!

Я было расцвел в улыбке, но Нежельский меня тут же приопустил:

– Но это только сейчас. Успеют вернуться. Вон к ним помощь уже подходит от берега.

Приподнявшись над бруствером, я действительно заметил, что к замершим метрах… да где-то так в пятистах от траншей (это по моим прикидкам) от реки густо бегут фрицы. Много фрицев, не меньше, чем атаковало нас в первый раз.

– Слушай, а сколько их сейчас было?

Василий равнодушно пожал плечами:

– Да отделения четыре, взвод – человек пятьдесят плюс-минус.

– А сколько нас всего на заставе?

В этот раз парторг посмотрел на меня с нескрываемым удивлением, будто на дурачка какого:

– Ты чего, Самса, совсем тебе плохо? Так все-таки крепко головой приложился?!

Мне сказать нечего. Это понимает и мой товарищ, снисходительно усмехнувшись:

– Ладно, всякое бывает. Хоть стрелять не разучился! Нас здесь семь отделений по восемь человек в каждом, плюс управление – всего шестьдесят четыре человека… Было.

Тут Нежельский прервался и разом посмурнел, вспомнив о гибели товарищей. Чтобы не отвлекать его и не сидеть рядом, неловко молча, в очередной раз распрямляюсь и смотрю в сторону противника. Но тут первый номер меня огорошил:

– Ты особо не отсвечивай, у них с подкреплением снайпер мог подойти.

У меня аж ноги подкосились:

– Снайпер?!

– А ты думал! У нас по штату на роту положен снайпер? Положен. На заставе вон Гринев Саша имеет на руках СВТ с оптическим прицелом. А ты заметил, что на поле два тела прям рядом лежат? Так это Санек один пулеметный расчет подавил вчистую. Оружие, правда, немцы успели прихватить… Так вот, о чем я: у меня батя еще на германской дрался, так говорил, что у врага снайперы за полкилометра очень редко промахивались, рабочая у них эта дистанция. Они сейчас к 129-му столбу отошли, он как раз в пятистах метрах от нас и стоит. А мы с тобой на этой позиции примелькались, если снайпер у них уже есть, будет выцеливать.

Сиюминутно обрадовавшись тому, что верно определил дистанцию, разделяющую нас с противником, я на мгновение задумался о незнакомом названии «германская» – и тут же получил ответ:

Германской в СССР называлась Первая мировая война, хотя в дореволюционной России у нее было другое название: Вторая Отечественная. Снайперинг получил широкое распространение именно на фронтах ПМВ.

Спасибо за подсказку… Про снайперов я слышал очень много, и в моем понимании это какие-то сверхбойцы с самым совершенным оружием. Потому, полуобернувшись к сидящему рядом товарищу, я обратился к Василию, стараясь, чтобы голос звучал относительно ровно:

– Тогда, может, сменим позицию?

Нежельский согласно кивнул:

– Сейчас посидим еще чуть-чуть, да сменим.

После короткой паузы он добавил:

– У меня просто тело посейчас дрожит. Еще минутку посидим, хорошо?

Кивнув парторгу в ответ, я машинально потер левый глаз, на который в последние минуты уже даже и не обращал внимания. Василий заметил мое движение:

– Как глаз-то, видит?

Попытавшись проморгаться, я грустно ответил:

– Да что-то не очень. Смутно. Он хоть цел?

– Не боись, цел. Красный только очень, а так на месте. Тебе бы его промыть.

– А воду где взять?

Василий начал потихоньку вставать:

– Сейчас поищем. Может, даже до колодца доберемся, ведро наберем…

Речь парторга прервал противный свист, от которого по коже тут же побежали мурашки. И прежде, чем кто-то успел хоть как-то среагировать, первая же немецкая мина взорвалась точно в траншее, всего метрах в семи от нас…