Читать книгу Говор камней. Ирод (сборник) - Даниил Мордовцев, Даниил Лукич Мордовцев - Страница 4

Бродя с гидом в руках по Булакскому музею в Каире и переходя от тысячелетних саркофагов к таким же мумиям, от мумий к статуям, я невольно остановился перед одной статуей, которая приковала мое внимание не только своей художественной работой, но и выражением лица заинтересовавшего меня каменного фараона.

Отыскав по гиду соответствующий номер, я, к удивлению, узнал, что это статуя фараона Хефрена, пирамида которого, вторая из трех больших пирамид, возвышается рядом с пирамидой Хеопса, о которой была речь в первом моем рассказе.

Воротившись потом к себе в отель, я отыскал в книге Бругша-бея то, что меня интересовало.

Вот что я прочел там:

«Хафра, или Хефрен… Камни молчат о родстве его с предыдущими монархами (Хеопсом и его предшественниками). Пирамида этого царя называлась “урт”, то есть “великая”; она стоит вблизи пирамиды Хуфу (Хеопса). Хотя говор камней мало нам сообщает о времени Хафра, но память о нем сохраняется в замечательных творениях искусства его времени. За несколько лет перед этим, из волн песка, окружавших гигантскую фигуру сфинкса, появилось, к общему удивлению, то здание, которого древность, постройка и цель до сих пор остаются загадкой (загадка, как увидим ниже, теперь разгадана). Узкие проходы, потом широкие залы с массивными гранитными колоннами, далее – темные каморы, – все это выстроено из превосходно пригнанных и отшлифованных гигантских каменных масс пестрого суанского гранита и алебастра, выкрашенного яркой желтой краской; а на углах – вытесанные геометрически верно угловые камни, пригнанные, как и все камни здания, с изумительною верностью; все это здание представляет везде прямые линии и прямые углы, – и нигде ни одного знака, ни одной надписи! – таковой является нам эта загадочная постройка… Кто был царь, повелевший строить это здание? Кто был мастер, начертивший план его? Откуда явились люди-великаны, отрывавшие от горы громадной величины камни, обтесывавшие их с изумительной точностью, перевозившие их с южной границы Египта вниз по Нилу к грани песчаной пустыни и слагавшие их в назначенном месте с необычайной точностью?»

Повторяю: загадка скоро разъяснится.

«Если работа эта велика и достойна народа гигантов, – продолжает почтенный египтолог, – то так же велика и неразрешима загадка, представляемая ею… К стороне востока, в большой зале этого здания, открыто было устье глубокого колодца со светлой водой, и оказалось, что в этот колодезь, по неизвестным нам причинам, были скорее набросаны, чем осторожно опущены, многие статуи царя Хафра. Большая часть статуй была разбита вдребезги, и только одна из них сохранилась совершенно с незначительными повреждениями. Она представляет царя Хафра сидящим. Фигура его полна достоинства. Взгляд его внушает уважение. Сзади головы фараона сидит кобчик, который распростирает свои крылья, как бы защищая царя. Царское имя и титул его начертаны на верхней части пьедестала вблизи обнаженной ноги фигуры».

Открытие это сделал знаменитый египтолог Мариетт-бей.

Что же это было за таинственное здание, назначение которого было непонятно ни для Бругша-бея, ни для самого Мариетт-бея?

Мудрыми эдипами для этой исторической загадки являются египтологи ProkeschOsten и Г. К. Властов, совместно исследовавшие тайны, так сказать, загробного мира фараонов.

Таинственное здание это было тем именно храмом Озириса, «господина мест погребения», о котором говорит стела фараона Хеопса, найденная, как сказано в моем первом рассказе, в храме Изиды, с пояснением, что недалеко от этих обоих храмов и почти у подножия пирамиды Хеопса он, Хеопс, воздвиг и прекрасную небольшую пирамиду для своей любимой дочки, прелестной Хент-Сен, погибшей столь ужасною смертью в объятиях того, кого она любила.

Каким же образом все статуи фараона Хефрена очутились в подземном колодце храма Озириса? Чья святотатственная рука уничтожила их, разбила вдребезги, оставив, быть может, совершенно случайно (да оно и было так, как увидим впоследствии), только одно изображение фараона неуничтоженным? Каких необычайных, а быть может, и кровавых событий был в течение многих тысячелетий свидетелем этот храм египетского верховного божества и его безмолвные гранитные стены! Куда девались изображения самого Озириса и других богов, присутствие которых обязательно в храме? Почему только одни немые стены его занесены песками пустыни? Что сталось с изображениями других фараонов, кроме Хефрена, – с изображениями Хеопса, Ноферкара, Сеноферу, которые тоже помещались в храмах как реликвии, посвященные богам?

Разрешение этих вопросов и составит предмет настоящего рассказа.

Фараон Хефрен умер нестарым. Юношей, взойдя на престол обоих Египтов, он, скоро женившись на юной отрасли потомства фараона Сеноферу, на княжне Аснат, имел несчастье потерять ее за год или за два до своей смерти и, тоскуя по ней, скоро женился на ее маленькой сестренке Аире, которой едва исполнилось тринадцать лет и которая поразительно была похожа на свою старшую сестру Аснат, что, собственно, и привлекло к ней любящее сердце овдовевшего фараона.

Но Аира недолго была счастлива своим замужеством. Через полгода после брака Хефрен умер, и мумия его, окутанная драгоценными тканями, после семидесяти дней плача была, по обычаю, замурована в воздвигнутой при жизни фараона пирамиде «урт», или «великой».

Юная Аира горько оплакивала свое мимолетное счастье. Единственным утешением для маленькой вдовы оставалось посещать храм Озириса, «господина мест погребения», тем более что там находились статуи ее рано умершего мужа, поразительно похожие на Хефрена. По понятиям египтян, души умерших, заключенные в гробницах вместе с их мумиями, днем могли свободно выходить из своей вечной тюрьмы, принимать какой им угодно образ и посещать дорогие места и тех, кого они любили на земле. Молоденькая Аира глубоко этому верила и, постоянно посещая храм Озириса с дорогими ей изображениями Хефрена, горячо с ним разговаривала, воображая, что он ее слышит, плакала, обнимала его гранитные холодные колени и целовала их с такою страстностью, что сообщала холодному камню жар своих поцелуев, – и ей, глубоко верующей и детски наивной, казалось, что под ее ласками и горячими поцелуями гранит оживает, в камне ощущается жизненная теплота, движение крови в кровеносных сосудах, биение сердца…

– О супруг и господин мой! – стонала она. – Приди ко мне, явись в каком тебе угодно образе! С тех пор как ты унес с собою в область Озириса все мои радости, я каждую ночь обливаю слезами вдовицы осиротевшее ложе свое… О великий Озирис, сжалься надо мною, не держи мою радость в заключении… Видишь, я прихожу к тебе каждый день, как осиротевшая горлинка пустыни.

Аира молилась всегда в уединении. Когда она являлась в храм под траурным покрывалом, ее, как вдовствующую царицу, по приказанию верховного жреца Озириса оставляли одну в храме с ее печальными слезами.

Один только верховный жрец тайно наблюдал за нею. Осорхон – так звали верховного жреца – был еще сравнительно молодой человек. Высокий пост главного служителя Озириса он занял отчасти потому, что, происходя из жреческой касты как сын верховного жреца бога Пта, «божественного зодчего вселенной», он скоро возвысился над другими, более старыми жрецами, главное же – потому, что, богато одаренный от природы, он ранее других и глубже других проник в тайны жреческой мудрости и отличался обширными познаниями по астрономии, математике и медицине. Отзывчивый, впечатлительный, с нежным сердцем и пламенным воображением, он глубоко скорбел душой, изо дня в день наблюдая, как изнывает в страданиях и тоске юное, прелестное существо. Он знал Аиру еще совсем ребенком и, часто бывая при дворе фараона, не мог не любоваться живой, резвой, очаровательной девочкой. Теперь же, видя ее постоянно, разделяя с нею терзания ее молодого сердца, хотя помимо ее сознания, видя, какой неиссякаемый источник любви в этом сердце иссыхает в потоках слез, в объятиях холодного гранита, он безумно полюбил этого царственного ребенка с разбитой куклой.

В порыве страсти пылкий египтянин решился на отчаянный поступок.

Ночью он призвал в храме подчиненных ему жрецов Озириса.

– Братья мои по служению божеству, – сказал им Осорхон, – вчерашней ночью великий Озирис сообщил мне свою волю. Вам известно, что он – отец чудодейственных вод Нила, он – источник вод, текущих из земли и носящихся на облаках в пределах беспредельного Амона-Ра; он – вместилище и вместимое океанов.

– Да, мы знаем это, старший брат наш по служению божеству, – отвечали жрецы.

– Вы недавно оплакивали его святейшество, любимого сына Горуса, светлейшего фараона Хафра – да живет он вечно! – продолжал Осорхон. – Недавно великий Озирис взял его от нас в свои селения… Теперь за его святую и добродетельную жизнь на земле великий бог повелел мне отдать ему – его стихиям – все изображения фараона, какие находятся в храме нашего бога… Видите вы их? – Осорхон указал на статуи Хефрена.

– Видим и преклоняемся пред волею божества, – был ответ.

– Пусть же голубые воды великого Озириса примут их! – заключил он. – Берите и несите их к источнику бога.

Этот источник Озириса и был тот подземный колодезь в восточной стороне храма, который был открыт Мариеттом-беем и в котором в числе разбитых вдребезги статуй Хефрена найдена и та, которою я любовался в Булакском музее Каира.

Жрецы тотчас же исполнили приказание своего верховного начальника: соединенными усилиями они подняли, одно за другим, гранитные изображения Хефрена и опустили их в глубокий колодезь, отверстие которого и закрыли каменной плитой.

– Помните, братия, что это – тайна великого Озириса, и она не должна сходить с ваших уст, пока великий Озирис сам не призовет вас к себе, – сказал Осорхон с внушительной торжественностью, отпуская жрецов.

Наутро Аира, по обыкновению, явилась в храм. Все жертвенные приспособления оказались на местах. Все изображения богов, статуи Хеопса, Ноферкара – все оставалось по-прежнему. Не было только статуй Хефрена – одного только Хефрена!

Как громом пораженная, стояла Аира. На лице ее был ужас. Она торопливо, точно помешанная, стала метаться по обширному храму, отыскивая своего мужа.

Его нигде не оказалось!

– О жестокие боги! – ломала руки несчастная девушка. – Вы и это утешение отняли у меня! Великий Озирис! Куда ты взял лики моего повелителя, мою разбитую радость, мою вдовью суму нищей!

Вдруг тихо распахнулась пурпурная завеса внутренних покоев храма, и в белой одежде жреца медленно выступил Осорхон с нервною улыбкой на устах.

– О святой отец! – бросилась к нему Аира. – Куда девались священные изображения моего супруга и повелителя?

– Аира! Дитя мое! Супруга моя! – нежно произнес Осорхон, приближаясь к ней.

Она со страхом отступила.

– Ты не узнаешь меня? – продолжал верховный жрец с дрожью в голосе. – Я твой супруг, твой повелитель, твой Хафра… Ты звала меня из моего гроба… Ты умоляла великого Озириса отпустить к тебе мою душу в каком угодно образе… И бог отпустил меня, повелевая воплотиться в образе его верховного служителя… И вот я снова с тобой, мое дитя, чистый цветок лотоса, моя Аира!

Детски наивная и детски верующая Аира все еще сомневалась.

– А где же его… твои изображения? – колебалась ее наивная головка. – Где изображения моего фараона?

– Великий Озирис взял их в свою обитель и вместо них меня прислал к тебе, мое дитя, – нежно говорил Осорхон. – Милостивый бог видел, как твои маленькие, нежные ручки обнимали здесь холодный гранит, как твои горячие губки лобзали бесчувственный камень, а твои чистые слезы лились ручьем, огнем падая на мое сердце в гробу… И великий бог сжалился над тобой – и вот я здесь!

Наивная головка совсем помутилась и закружилась…

– О мой повелитель! – склонилась Аира к ногам Осорхона и обнимала его колени.

Верховный жрец затрепетал. Бросившись на колени сам, он поднял также трепещущую глупенькую Аиру, словно маленького ребенка, и скрылся с нею за пурпурной завесой храма Озириса.

Пронеслись над этим храмом, как и над всем Египтом, столетия, тысячелетия – пронеслись, как день один, как миг вечности… Приходили на Египет завоеватели, хищники, иноплеменники… персы, римляне, греки… города и храмы разрушались, пирамиды святотатственно обнажались, обелиски разбивались на щебень или увозились… Годы и пески пустыни делали свое дело – засыпали аллеи сфинксов, гробницы, развалины храмов, в том числе и храм Озириса, из которого хищники давно вынесли или выбросили и богов, и изображения фараонов… Не добрались варвары только до колодца в храме Озириса, где покоились разбитые (и одна уцелевшая) статуи Хефрена, оберегая тайну великого жреца Осорхона, тайну, которую похитил у вечности беспокойный египтолог, Мариетт-бей.

В тот же день я вторично отправился в музей Булака, чтоб еще раз взглянуть на статую Хефрена, которую так страстно обнимала глупенькая, но хорошенькая Аира.