Читать книгу Замурованная царица. Иосиф в стране фараона (сборник) - Даниил Мордовцев, Даниил Лукич Мордовцев - Страница 8

Утро следующего дня застает нас в Нижнем Египте, у Мемфиса, на поле пирамид.

От Мемфиса по направлению к большим пирамидам шли два путника: один – старик в обыкновенной одежде египтянина из жреческой касты, другой своим фригийским колпаком и некоторыми особенностями в одеянии скорее напоминал северного жителя из Фригии или Трои. Последнему было лет под пятьдесят или несколько меньше.

– Так ты говоришь, около десяти лет не был в Египте? – спросил старший путник.

– Да, почти девять, – отвечал младший.

– Где же это ты мыкался?

– В неволе был, добрый человек.

– У презренных шазу[17] или в наане?

– Нет, я все время провел в неволе в Трое.

– В Трое! Слышал я об этой стране много любопытного – богатый город Троя!

– Да, был когда-то; а теперь от Трои остались только камни да груды пепла. Жаль мне этого города; я в нем помирился было и с неволей.

– Кто же его разрушил? – спросил заинтересованный старик.

– Данаиды, которых называют также и кекропидами и эллинами. И все вышло из-за пустяка – из-за женщины. Видишь ли, сын троянского царя, по имени Парис, сманил у одного эллинского царя жену, по имени Елена, женщину большой красоты. Эллины и вступились за честь своего царя, приплыли к Трое на кораблях и осадили город. Почти все время, что я пробыл в Трое, длилась осада. И небольшой, правду сказать, был город – не то, что наши Фивы или Мемфис, – маленький городок, а много выплакал слез! Я жил при дворе самого царя Приама, так всего довелось видеть и слышать.

– Боги, надо полагать, отвратили лицо свое от несчастного города, – заметил старик.

– Ясное дело, что боги покинули их, – подтвердил его собеседник. – Да у них и боги свои, не наши всесильные боги: вместо Амона-Ра и Пта у них Зевс и Гефест, вместо бога Монту у них Арес.

– А великая Сохет, матерь богов? – спросил старик.

– Юнона у них, Вакх еще, Нептун, Гелиос, Афродита, Хронос – много богов…

– Много богов, да помощи мало, – глубокомысленно заметил старик. – Наши боги не то, что их, – Египет победить некому. Разве можно разрушить такие твердыни! – Он указал на пирамиды, которые высились у них перед глазами какими-то грозными гигантами. – Тысячи лет стоят, а простоят еще миллионы.

В голосе старого египтянина звучало гордое сознание своего величия – величия народа, его богов, его титанических построек.

– Есть что-нибудь подобное этому в мире? – Он указал на исполинскую голову «великого сфинкса», которая вместе с плечами и грудью, шириной в несколько сажен, выступала из засыпавших ее песков пустыни. – А наши храмы, наши сфинксы! Пока земля стоит на своих основах, пока наши боги будут бодрствовать за нас, – будут и они стоять на своих местах в великой земле фараонов! Они перестоят весь мир!

Бедный энтузиаст не подозревал, что пройдут тысячелетия и весь мир, именно весь мир растащит, расхитит его гордость – его памятники, гробы, мумии царей и жрецов, всех богов Египта, его сфинксов, его обелиски, колонны, свитки папирусов, священные систры, жертвенники, доски с иероглифами, с гимнами, вырезанными на стенах храмов – все это весь мир растащит, безбожно разграбит, не оставит камня на камне – и поставит у себя на площадях (обелиски), в музеях, в кабинетах, и в каждой столице мира, в каждом более или менее значительном городе будут открыты «египетские музеи», где праздные бродяги с гидами и каталогами в руках будут равнодушно проходить мимо этих священных реликвий удивительной страны, мимо этих немых свидетелей глубочайшей древности человечества, свидетелей его гордой, померкшей славы, его радостей, страданий, слез… А что останется нерасхищенным, то засыплют пески пустыни… И уцелеют, как укор богам, на которых возлагалось столько надежд, как укор человечеству, ничего не щадящему, – уцелеют одни пирамиды, да и то памятники не египетского народа, не его гения, а памятники народа еврейского, вечного, несокрушимого народа, как несокрушимы и вечны пирамиды[18].

– Да, наши боги не то, что жалкие боги какой-нибудь Трои или Финикии! – продолжал энтузиаст. – А с нашими пирамидами своей древностью может поспорить разве одна земля да это бесконечное голубое небо! – Он поднял к нему руки. – О светоносный Горус! О Амон-Ра, отец богов!

Старик упал на колени и восторженно молился. Это успокоило его волнение.

– Так нет больше Трои? – спросил он, продолжая путь.

– Нет… Одни груды камней да пепел, разносимый ветром… Бедная Кассандра, бедная Гекуба! Как тени они проходят предо мною… Это прекрасное тело Гектора, голова которого колотится о камни… Бедная Андромаха… Я все это, кажется, вижу теперь…

– А как же ты уцелел? – спросил старик.

– Я ушел вместе с сыном царя дарданов Анхиза, с Энеем… Ушло от общей гибели несколько сот троянцев, и море спасло их. Я был вместе с ними. Долго носились мы по морю, пока боги не сжалились над нами: я увидел берега родной Африки.

– К Египту привели вас наши боги? – спросил снова старик.

– Нет, далеко туда на запад, где великий Ра опускается на покой. Мы пристали к чужому городу – название его Карфаго. Там царствовала тогда добрая царица – Дидона… Бедная!

– А что? Чем бедная?

– Ее уж нет на свете.

– Умерла? Отошла на вечный покой?

– Нет, хуже того – она сожгла себя на костре.

– Живою сожгла себя?

– Живою – и такая еще молодая, прекрасная.

– Это оскорбление божества! – воскликнул старик. – Где же теперь ее душа?

– Она не могла пережить своего несчастья: она полюбила Энея, она отдавала ему свое царство, а он покинул ее, хотя и любил.

– Зачем же покинул, когда ему, бездомному скитальцу, отдавали целое царство?

– Он не мог ослушаться своих богов.

– Своих богов? – со старческой запальчивостью воскликнул египтянин. – А что сделали его боги с его Троей? Несчастный, неразумный человек – верит своим богам!

– Да, он продолжает верить. Боги внушили ему, что он должен основать там где-то, далеко на западе, сильное царство, которое покорит весь мир.

– Как весь мир! – вскипел снова старик. – А Египет, а наши боги?

– И Египет он будто бы покорит и отомстит эллинам, которые разрушили его Трою.

– Это кощунство! Это наглая ложь! Его боги – презренные лгуны! Они такие же, как боги необрезанных, презренных сынов Либу. И ты ему не сказал прямо в глаза, что он несчастный безумец?

– Нет, я только тайно ушел от него, когда он отплывал в Уат-Ур[19].

– И хорошо сделал, сын мой… Безумец! Он смеет надеяться, что когда-нибудь Египет будет побежден кем-либо! Никогда! Пока стоят вот эти пирамиды на земле, а по небу ходит вот этот великий Амон-Ра и светоносный Горус – царство фараонов не исчезнет, как исчезла его Троя.

Пирамида Хуфу, или Хеопса, оставалась уже несколько вправо, блестя на солнце своей гладкой гранитной облицовкой. Против них уже высилась пирамида Хефрена, а ближе к ним – чудовищная голова сфинкса Хормаху («Горус в сиянии»). Путники шли прямо на сфинкс. Скоро показались его полузасыпанные песком лапы и грудь с прислоненной к ней гранитной доской, тоже полузанесенной песками пустыни.

– Безжалостная пустыня! Она даже великого Хормаху не щадит, засыпает своими песками, – сказал старик, подходя к сфинксу и падая перед ним на колени. – И доску засыпает со священной надписью фараона Тутмеса Четвертого.

И младший путник упал на колени.

– О великий, жизнь дарующий Хормаху! – сказал он с благоговением. – Тебе я молился в плену, в далекой Трое, и ты услышал мою молитву, сподобил меня снова увидеть родную страну и питающий ее многоводный Нил. Я прежде никогда не видел твоего светоносного образа, а теперь я сподобился лицезреть тебя, великий Хормаху!

Старик также молился.

– А что это за надпись? – спросил тот, что был в плену у троянцев, когда старик кончил свою молитву. – Тут упоминается имя фараона Тутмеса Четвертого.

– Да, это его начертание. Вот уже два с половиной века, как сделано это начертание, а оно совсем не выветрилось, только песок засыпает его.

– «Однажды, – читал младший путник, – занимался царь метанием копий, для своего удовольствия, на земле мемфитского округа, по направлению сего округа к северу и югу, стреляя в цель медными стрелами и охотясь за львами в долине газелей. Поехал он туда на своей двуконной колеснице, и кони его были быстрее ветра. С ним было двое, сопровождавшие его. Ни один человек не знал их. Настал час, когда он давал отдых своим слугам. Он сам воспользовался этим временем, чтобы принести на высоте богу Хормаху, близ храма Сокара, в “городе мертвых”[20], и богине Ранну жертвоприношение, состоящее из цветочных семян, и чтобы помолиться великой матери Изиде, госпоже северной стены и госпоже южной стены, и богине Сохет Ксоитской и богу Сету. Ибо великое очарование лежит на этой местности от начала времен даже до местности владетелей Вавилона, вдоль по священной дороге богов до западного светового круга Он-Гелиополиса, ибо образ сфинкса есть изображение Хепра, весьма великого бога, живущего на этом месте, величайшего из всех духов, существа более всех почитаемого, которое покоится на этой местности. К нему жители Мемфиса и всех городов, стоящих на местности, ему принадлежащей, воздымают руки, чтобы молиться пред лицом его и приносить богатые жертвенные дары. В один из этих дней случилось, что сон одолел царским сыном Тутмесом…»

– Значит, он тогда еще был только наследником, – заметил старик.

– Вероятно.

– Ну, читай дальше; а я это начертание знаю наизусть: я жрец бога Хормаху.

Младший путник продолжал читать:

– «…когда он, после своего странствования, прибыл во время полудня и лег, чтобы отдохнуть в тени великого бога. В самую ту минуту, когда солнце стояло в высшей точке своей, он увидел сон, и ему представилось, как будто этот прекрасный бог говорил собственными устами своими, как говорит отец сыну своему, и сказал он: “Взгляни на меня, смотри на меня, сын мой, Тутмес. Я есть отец твой Хормаху, Хепра, Ра, Тум[21]. Тебе дано будет египетское царство, и ты будешь носить белый венец и красный венец на седалище бога земли Себа, младшего из богов. Твой будет мир в длине своей и в ширине своей, везде, где освещает его блестящий глаз господина всего мира. Полнота и богатство будут у тебя – лучшее земли сей и богатые дани всех народов. Дадутся тебе долгие годы для времени жизни твоей. Лицо мое милостиво к тебе, и сердце мое принадлежит тебе: дам я тебе наилучшее…»

Старый жрец не вытерпел.

– Вот какие наши боги! – воскликнул он. – Они не лгут, это не боги Трои. О великий, прекрасный бог Хормаху! А читай дальше, что бог сказал Тутмесу.

Собеседник его читал:

– «Засыпан я песком страны, на которой я пребываю. Обещай мне, что ты сделаешь то, что я желаю в моем сердце, тогда я познаю, что ты сын мой, помощник мой. Подойди, да будем мы с тобою в единении». После сего проснулся Тутмес и повторил все эти слова и уразумел смысл слов сего бога и оставил их в сердце, говоря сам себе: «Я вижу, как жители города чествуют храм этого бога жертвоприношениями, не думая освободить от песка произведение царя Хафра[22], то изображение, которое сделано было богу Тум-Хормаху”»[23].

Чтец остановился – дальше доска была засыпана песком.

– Вот! – сказал жрец. – Пока я был в Фивах, опять занесло, и никто не позаботился откопать заносимое песком божество. Я нарочно за тем и пришел сюда теперь, чтобы посмотреть, все ли в порядке. Да, и надо велеть снова откопать.

Путники уселись в тени сфинкса. Перед ними, к востоку, высились башни и храмы Мемфиса. Кое-где виднелись группы пальм, меж стволов которых просвечивали воды Нила. Вправо и влево – большие и малые пирамиды, пирамиды жен и дочерей фараонов. За ними – бесчисленные ряды гробниц, постоянно заносимых западными песчаными волнами.

– Куда же вы теперь, сын мой? – спросил жрец бога Хормаху. – В Фивы?

– В Фивы, святой отец.

– Что ж, есть там у тебя кто-нибудь? Родные?

– Были и родные, была и семья – отец, жена и дочка по третьему году, да не знаю – живы ли.