Читать книгу Борщевик шагает по стране - Даниил Заврин, Даниил Николаевич Заврин - Страница 9

Я открыл глаза. Пот. Мокрая подушка, духота, всё это было так похоже на джунгли, хотя конечно, никакой мексиканкой границей тут и не пахло. Я повернул голову и увидел до боли знакомый деревенский пейзаж. Я был дома, в Росси, в уже ставшей родной деревне, где уже несколько дней, искал источник разрастания треклятого борщевика.

Пот, жар, температура, все была, как и положено, для разбитого болезнью человека. Я повернул голову и уперся щекой в мокрую наволочку. Звуки, доносившиеся из кухни, всё больше и больше напоминали чьи—то голоса.

– И зачем ты это сделала? – говорил мужской.

– А что мне еще оставалось? Оставить его умирать? – ответил женский

– Никто бы не умер, но зато теперь, они узнают про это – заметил мужской.

– Да мне всё равно, я не могу бросить человека умирать – снова ответил женский.

– Повторяю, никто бы не умер, ни призадуматься смог бы – возразил мужской.

– Это потому что ты у них на крючке, как и все вы. Он единственный кто делает что хочет, хотя возможно и поплатиться за это – сказал женский.

– Ты сама знаешь, что это бесполезно, но теперь, всё это продлиться лишь на несколько дней, или недель дольше, как и всегда. Выход он один, но ты сделала его чуть дольше.

Я закрыл глаза, мне очень хотелось спать и даже мокрая насквозь подушка, не могла воспрепятствовать этому. Только вот сон, мне кажется, он был еще хуже, чем явь, являя собой симбиоз киношных ужастиков и моих странных фантазий. Остров, военные, корпорация, что—то такое я видел в детстве, или быть может, будучи студентов, но в любом случае это не мог предоставить мой взрослый, ученый ум.

Но, слава богу, все обошлось без сновидений, я просто провалился в какую тьму, отдав ей часы, а может даже и сутки, позволяя, организму самому беспокоиться о новой заразе, которую я подцепил на гиблой поляне.

– Вам надо попить – сквозь сон, расслышал я голос Людмилы – у вас сильное обезвоживание.

– А? – я открыл глаза и увидел её обеспокоенное лицо – что сделать?

– Вам надо попить – она поднесла чашку с водой – вы обезвожены.

Но мне не надо было объяснять столь очевидные вещи, я и сам потянулся к живительной флаге, смакуя каждую её каплю. Как же хорошо, я словно начинал свое рождение заново, восставая из адской смертельной бездны.

– Как же хорошо, боже что со мной?

– У вас интоксикация или как бы правильней сказать, ожоги. Химические. Правда, их немного, но зато температура, как бешенная.

Я попытался поднять голову, но она опустила ладонь мне на лоб и силой уложила её обратно.

– Вам нужно отдохнуть. Хотя бы денек. Я дала вам сильное лекарство, оно должно подействовать.

– Лекарство? Какое еще лекарство?

– Да, местный рецепт, тут часто подобное происходит.

– От этих ожогов нет лекарства.

– Может и нет, но зато вам уже значительно лучше – она вытащила градусник и махнула им – вот уже почти тридцать восемь, а то всё сорок, да сорок.

– У меня была температура сорок градусов – сказал я и сам удивился своему ослабленному голосу – сколько я уже лежу тут?

– Примерно пол дня.

– Черт – я снова попытался подняться – я же должен был встретиться с Вадимом, мне надо ехать. Там же еще столько работы.

– Нет, сегодня вы не поедете, к тому же Вадим знает, что вы слегли. Он приходил проведать вас. Я ему всё объяснила, и он сказал, что ваша работа подождет. К тому же, вы у него тут единственный клиент.

– Единственный?

– А вы что думали, с ним вся деревня катается? – она улыбнулась – увы, если бы так было, он бы ни за что не повез вас, на это треклятое место.

Её улыбка получилась красивой, на удивление почти полностью изменив это, казалось бы, некрасивое лицо. Я потянулся к остаткам воды. Наверное, я вполне мог бы выпить целое ведро, но сейчас с этим следовало быть аккуратным.

– С утра я слышал голоса, скажите, кто это был?

– Сосед. Заходил за моим инвентарем, Иван накупил столько инструментов, что мне кажется, ко мне вся деревня теперь ходит.

– А мне казалось вы говорили о другом.

– О чём же? – спросила она и внимательно на меня посмотрела.

Жалость, забота, обеспокоенность, кажется, настоящее чувство просто невозможно было разобрать, настолько сильно всё замешалось в этих на редкость, удивительных глазах. Я улыбнулся. Казалось, это было так естественно, но Людмила вдруг сконфузилась и отвела взгляд, на мгновение, оголив свою живую, симпатизирующую мне душу.

– Я не помню – соврал я –может вы и правы, как никак меня сильно лихорадит, что не придет, в больную голову, хорошо хоть про сон меня не спрашиваете.

– Сон? Какой сон? – заинтересовано спросила она.

– Оу, —я рассмеялся и посмотрел на неё, всё же немного присаживаясь на локтях – сон достойный лучшей студии Голливуда, правда он у меня не полностью, я почти уверен что там есть продолжение.

– Так расскажите, всё равно – она кивнула в сторону окна – уже вечер, а стало быть, самое время для подобных историй. Только знаете. Я думаю, я заварю вам чаю с малиной, ведь предстоит вторая ночь, после ожога, а к ней надо подойти во все оружии.

– А малина – это оружие?

– О да. К тому же самое свежее, я всего день назад варенье сварила, поверьте, вкуснее него вы еще не пробовали.

– Тогда с удовольствием за. Я почему—то уверен, что и чай, и варенье, мне очень понравятся – сказал я как—то окончательно приходя в себя – извините, конечно, что я ничего вам не принёс.

– Всё нормально. У меня итак весь погреб вареньем забит, да и печенье есть. Гости тут редкость – раздалось из кухни, между бряцанием чайной крышки и стуком чашек о блюдце.

Я опустил глаза на грудь, после чего аккуратно провел по ней рукой. Затем посмотрел на руки. Они все были покрыты какой—то мазью, смутно пахнушей, то ли можжевельником, то ли чем—то наподобие, но вот чем я так и не разобрал. Но самое удивительное было не в этом, та часть рук которая была сильнее всего обожжена, заметно выздоравливала, хотя насколько не изменяла память, столь сильные ожоги и вовсе не поддавались лечению.

Когда Людмила вернулась, то очень быстро накрыла стол, поставив туда безгранично, завораживающие своей ароматностью варенье, вокруг которого разместились две фарфоровые чашки и горстка маленького, домашнего печенья.

– Вот и всё. Теперь сон.

Я улыбнулся. И следя за ней, снова потрогал руки. Все же один вопрос мне никак не давал покоя.

–Скажите, а ваша мазь, она и вправду лечит или эти ожоги они были небольшими – спросил я, видя как—то столь спонтанно возникшее настроение, медленно исчезает из её глаз.

– Небольшие – тихо вздохнула Людмила и как—то даже осунулась —знаете, я думаю нам стоит отложить это наше чаепитие, вам и вправду куда важнее, сейчас отдохнуть, а чай мы попьем как—нибудь в другой раз.

Наблюдая, как она убирает свою чашку, я вдруг вспомнил, что всю жизнь у меня была одна единственная проблема при общении с людьми и в частности с женщинами, я не знал точно, где надо разграничивать свой профессиональный и житейский интерес. ***

Проснувшись утром, я почувствовал, что стал чувствовать себя заметно лучше, а температура и жар попросту исчезли. Ослепительное солнце, словно подсматривающее за мной из—за стекла, тоже норовило вытащить меня из кровати, позволив прожить еще один, прекрасный летний день.

Я попробовал встать, получалось немного тяжело, но вполне сносно. Более того, кожа на руках также перестала болел, даже зуда не было. Я посмотрел, а часы, около девяти утра, а значит если быстро собраться и прийти на пристань к Вадиму, то на поляне я буду самое позднее к одиннадцати.

Я быстро поискал сумку, затем также быстро покидал туда вещи. Сейчас самое главное не попасться на глаза Людмиле, так как она наверняка снова уложит меня в кровать. А что же касательно лодочника, то, как она сказала вчера, я один у него клиент, а стало быть, ему пофиг в каком я состоянии. Собравшись, и аккуратно выглянув в коридор, я быстрым шагом пошел к двери, покидая этот уютный, ставший уже практически родным, дом.

Выйдя на знакомую тропинку, я как можно быстрее добрался до пристани, где уже по обыкновению сидел Вадим, задвинув кепку на лоб. Хотя, даже несмотря на это, мое появление не стало для него сюрпризом.

– О, какой сюрприз, просто невероятное упорство – с улыбкой сказал он – что город, уже неймется в кровати лежать. Пришла пора за очередной порцией ожога?

– Нет, но работу всё равно за меня никто делать не будет – я посмотрел назад, словно Людмила будет меня преследовать – но можно побыстрее, если можно, я и так опоздал.

– Да никуда ты не опоздал, один черт поляна там и твой сорняк никуда оттуда тоже не денется – он чуть опустил голову и посмотрел на мои руки –а я вижу, ты подлечился, что местная мазь всю болезнь сбила? А? А говорят местные знахарки хуже докторов, а на деле вон как.

– Поехали уже – сказал я, протягивая деньги – дашь нож?

– Инструмент то бишь – он взял деньги и слегка похрустел ими – конечно, вся для тебя родной, только, ты там особо не задерживайся, солнце сегодня какое—то злое. Вот как жарит. Боюсь, как бы мне потом Людка голову не свинтила.

– Причем здесь она? Это наша сделка.

– Ну да, нуда –он хитро улыбнулся –совсем не причем, только вот румянец у неё, несколько спонтанный, ты наверно действительно туговат, город, раз девку, влюбленную не замечаешь.

– Что ты несешь?

– Правду матку. Но это в этот раз – сказал он, влезая в лодку – так, вроде здесь всё, с тобой я уже и не вытаскиваю отсюда ничего, все заранее припасено. Кстати, ты оделся получше. Или тебе комбинезон дать?

– Нет, я просто вещи быстро в сумку покидал. Мне лишь нож, да фонарик нужен, еще пару тряпок если можно.

– Про еду я вижу, совсем забыл. Может воды? У меня есть пара бутылок, так сказать для постоянного клиента.

– Давай. Вода пригодиться.

Вадим подобрался к мотору и завел его. Я сел на край лодки и уже привычно подставил лицо под брызги речной воды. Волны, тарахтение этого железного каркаса. Все как бы уносило меня подальше, от этих деревенских будней и затаившихся в дали городских. Всё же командировка, куда лучше сидения в кабинете, где под кипой бумаг, даже дышать сложно.

– Слушай город, а ты всегда такой упертый, или это сейчас обострение – спросил Вадим, правя рулем – просто признаться я думал ты всё, в завязку уйдешь, как никак ожог многих останавливает.

– Всегда. Это часть моей натуры, идти вперед, впрочем, это у многих ученых так, например, после того как Николай Иванович Вавилов приезжал в экспедицию, и поработал там несколько месяцев, местным сотрудникам давали отдохнуть недельку другую, после его сумасшедшего рабочего графика.

– Это советский ученый, которого в тюряге сгноили, слышал, жалко – хмыкнул Вадим, переводя взгляд на реку – хороший мужик был, умный.

– Ты слышал о нём?

– Было дело.

– А где?

– Не всё ли равно? В книжках умных прочитал, ты бы лучше, о себе сейчас думал, город. Если сегодня такая же фигня произойдет как тот раз, одной мазью ты не отделаешься, ты же сам понимаешь?

– Потому солнце печет, да?

– И это тоже – с явным раздражением заметил Вадим, после чего замолчал, дав понять, что разговор закончен.

Я вздохнул, что—то очень гложило этого парня и судя по всему, он хотел мне чем—то помочь или что—то рассказать. Но вот что. Я пострел вперед. Эх. Странное всё – таки здесь место, неудивительно что борщевик выбрал именно его.

После того, как мы коснулись берега, Вадим даже помог разгрузиться, скинув мою сумку с одеждой на землю и подав свой остро наточенный мачете. Уложив снаряжение, я протянул ему руку, как никак, а сегодня он был само благодушие, помогая мне больше обычного.

– Надеюсь, сегодня ты найдешь что ищешь – буркнул он, пожимая мне руку – времени ведь у тебя немного осталось, лучше поспешить.

– Это почему еще.

– Пять тысяч в день, ты недолго выдержишь – сказал он, разглядывая мою одежду – я ведь сразу понял, что ты не особо обеспечен.

– На работу хватит, к тому же я просто одеваюсь неброско.

– Да, да, конечно – он подсел к мотору, а я стал отталкивать лодку –давай аккуратней город, не хочу, чтобы ты снова с температурой лежал, чувствую несколько дней мы поработать еще, можем.

– Конечно. Удачи Вадим. И я Евгений Петрович.

– Пока.

Я посмотрел вслед удаляющейся лодки. Всё же жалко было его вот так отпускать. Привык, я к нему что ли. Я развернулся и посмотрел на мою сорняковую тропу войны. Эх. Сколько же еще тут предстояло работы. Я едва не засучил рукава. Война – значит война. Никаких жалостливых эквилибрических этюдов.

Подойдя к высоким кустам, я аккуратно протиснулся внутрь. Сегодня я по—любому, пробью себе дорогу через эти четко высаженные кусты к расположенной за ними местности, пусть даже на это уйдет целый день и даже выглянувшее из—за облаков солнце, не сможет мне помешать.

Я срезал первый куст. Затем еще, и еще. Стараясь бить так, чтобы противный сок как можно меньше попадал на мою одежду. Раз за разом, я изгибался с невообразимой осторожностью, минуя опасные моменты брызг.

Удивительно, но при этом я не испытывал ни страха, ни чувства опасности, лишь острое желание продолжать свою работу, утрамбовывая срезанные мной толстые стволы, этого вредного кустарника. Метр за метром, я прорубался через кустарник, идя к намеченной цели, пока, наконец не остановился, перед странным, вероятно окончательным этапом, этой трескучей работы.

Я вытер лоб, всё еще не веря своим глазам, полностью игнорируя накопившийся на низ сок. Бункер, здесь? В этом чертовом забытом месте? Да еще столь отлично сохранившийся? Я подошел ближе и несколько раз, прошелся по обступившим массивную железную дверь, сорнякам. Это было невероятно. Это же реально был вход в бункер, причем, выполненный по всем военным гостам, едва ли не с метровой бетонной стенкой.

Я попытался просунуть между створок дверей лезвие ножа. Оказалось, даже годы, проведенные здесь, не смогли хоть немного помочь раздвинуть этот видимо закаленный металл. Я посмотрел вокруг, всё что меня окружало это чертовы кусты борщевика и ни одного намека, на какой—либо необходимый для такого дела инструмент.

Я выдохнул и облокотился о холодный бетон. Потом медленно сползи и уселся на землю, опустив руки на колени и прислушиваясь к приближающемся вдалеке мотору. Нет, теперь я точно понимал, что даже если этот бункер окажется совершенно пустым, мне придется задержаться тут как минимум на пару недель. А ведь, я обещал профессору, вернуться через несколько дней.