Читать книгу Слишком живые звёзды - Даниил Реснянский - Страница 5

Чайник достиг предела кипячения воды и издал характерный звук, после чего стал утихать. Его шум продолжал доноситься, когда на кухне – точнее, жалком подобии кухни, которую они еле-еле смогли обставить – включился свет, послышались шаги босых ног по дешёвому линолеуму, и через секунду открылась дверца жужжащего холодильника.

Владислав Боркуев стоял на кухне в одних семейных трусах, тупо пялясь в содержимое холодильника. Уже начавшийся зарождаться пивной живот был чуть выпучен вперёд, явно давая понять своему владельцу, что недалёк тот час, когда только ремень будет способен сдерживать нависшее пузо. Его широкие плечи и хорошие мышцы на руках напоминали о тренировках в молодости, хоть ему и было всего тридцать три. Вены, обволакивающие его руки, ясно говорили, что тело всё ещё в тонусе, но, продолжи он соревнования по количеству выпитого пива, мало что останется от его мышц и атлетического телосложения, восхищавшего всех девчонок в школе, когда он снимал с себя футболку.

Сейчас же его взгляд упёрся в орду различных йогуртов, расположившихся на средней полке – прямо напротив его усталых зелёных глаз, под которыми начали пролегать слабые тени недосыпа. Его тёмно-русые волосы плавно перетекали в густую бороду, в последнее время достававшую всё больше и больше. Таким взлохмаченным и неопрятным, как сейчас, он никогда в жизни не осмелился бы показаться перед своими учениками – подростками, твёрдо уверенными в том, что всё они знают и всё они контролируют.

На деле ни хрена никто ничего не контролирует. По крайней мере, Влад в это не верил.

Он закрыл холодильник, так ничего и не взяв. Вместо этого открыл верхнюю дверцу шкафчика, достал молотый кофе и небольшую сахарницу. Проявив навыки кулинарии, он насыпал в кружку смесь сахара и молотого кофе, залил это кипячёной водой, размешал всё добро, стараясь не греметь ложкой о стенки кружки, чтобы не разбудить спящую жену, и добавил холодное молоко, после чего вновь размешал полученное зелье. Кофе это назвать было тяжело, так как этот порошок, что он залил кипятком, мог сойти разве что за прах погибшего.

Эта мысль ужаснула его, но лишь на мгновение. Зная, что он здесь один, позволил себе улыбнуться, найдя эту мысль забавной и по-своему привлекательной.

Влад взял кружку с нарисованным на ней весёлым зайчонком и поставил её на скатерть стола, после чего вышел из кухни. Спустя некоторое время вернулся с небольшой стопкой тетрадей тех учеников, что соизволили сдать сочинения сразу, а не доносить их неделями, придумывая нелепые отговорки, как только он начинал на них давить. Положив стопку на другой край стола – как можно дальше от кружки, – Влад взял верхнюю тетрадь и, вооружившись красной ручкой, стал их проверять.

Пока он подвергал своей оценке работы учеников, он наливал кофе ещё два раза, успокаивая себя тем, что нашёл достойную замену пиву. С каждой проверенной тетрадью он всё больше разочаровывался в своих учениках и всё больше удостоверялся в примитивности содержания их сочинений. Оставив пару непроверенных тетрадей, встал из-за стола, сделал себе бутерброд с колбасой (мысленно наказав себе обязательно помыть руки), заварил чай с двумя пакетиками и добавил ложечку сахара. Размешав его и не вынимая пакетиков, Влад подошёл к окну – с бутербродом в одной руке, с кружкой чая – в другой, одетый лишь в одни семейные трусы.

Он смотрел на простирающееся внизу шоссе и уходящие вдаль жёлтые огни. Чем дальше располагались освещающие дорогу фонари, тем меньше становился интервал между маленькими жёлтыми огоньками. Они слились в одну солнечную линию, ползущую вдоль дороги, скрываясь вместе с ней за горизонтом. Влад откусил четверть бутерброда и, прожёвывая деяние своих кулинарных способностей, посмотрел на звёзды, сияние которых сегодня было не тусклым, как это бывает всегда, а невероятно ярким, манящим и сладостным. Блеск свободы и независимости был в этих звёздах, и, казалось, Влад влюбился в них . Влюбился и полюбил. Так, как не любил ни жену, ни мать, никого на свете. Лишь звёздам полностью открылось его сердце. И, сам того не замечая, он заулыбался. Заулыбался искренней, излучающей простую, ничем не прикрытую радость улыбкой счастливого человека.

Прикончив бутерброд и запив всё чаем, Влад последний раз взглянул на звёзды – такие близкие и далёкие одновременно, – помыл руки и, хорошенько вытерев их, снова сел за стол. Ему осталось проверить две тетради. Всего две тетради, а сон уже утаскивал его в свою кроватку и напевал убаюкивающую колыбельную, хоть он и выпил три чашки кофе. Читать и уж тем более анализировать ту чушь, что ученики написали в сочинениях (точнее, что их заставили написать), никак не представлялось возможным. У него уже просто не оставалось сил. И Влад уже решил отложить проверку этих двух тетрадей на завтра, когда взглянул на одну из них и прочитал на ней имя владельца: «Егор Верёвкин». Что-то (что конкретно, Влад так и не понял) заставило повременить его со своим решением и заглянуть в тетрадь.

Он открыл её.

Она была исписана вся, от корки до корки. В спешке записать свои мысли парень перешёл на обложку, сокращая интервал между словами. Почерк его, по мере заполнения страниц, становился всё хуже и неразборчивее, уступая место скорости, нежели красоте и эстетике. Сочинение было огромным, и любой другой проверяющий, лишь взглянув на бесконечные потоки синих чернил, не задумываясь, поставил бы «два». Но Влад не был обычным проверяющим. Он многим отличался от таких, хоть и преподавал детям русский язык наравне с коллегами. В отличие от всех них (за исключением разве что старика Степана Арсеньевича) у Влада имелись мозги. И разум его не смогли промыть и запрограммировать, как сделали это со многими учителями, которые сейчас сами программируют мозги новому поколению.

И это выводило его из себя.

Он терпеть не мог систему образования своей страны – отупляющую, создающую глупых роботов, выполняющих одну и ту же работу и неспособных мыслить. И Влад даже не подозревал, как схожи его мысли с мыслями Егора Верёвкина, чью тетрадь он сейчас держал в руках.

Расходились их мнения лишь в одном, но всё равно продолжали течь в одном русле общих мыслей: Егор оценивал ситуацию со стороны ученика, Влад же – со стороны преподавателя.

Он взглянул на крупный заголовок сочинения и тихо засмеялся. Жирные, несколько раз обведённые буквы кричали со страницы: «ГРЁБАНОЕ СОЧИНЕНИЕ». Влад отложил тетрадь, подошёл к холодильнику и, так уж и быть, разрешил себе достать одну баночку пива. Открыв её и услышав приятное шипение, он удобно устроился на стуле и, предвкушая приятные минуты за чтением сочинения мыслящего ученика – а Влад давно заметил, что Егор относится к меньшинству тех людей, что ещё не разучились пользоваться своими мозгами, – взял его тетрадку. Он сделал небольшой глоток и ощутил приятную горечь во рту. По стенкам горла волной пробежал приятный холодок только что вынутого из холодильника напитка, и после долгого перерыва от алкоголя первый глоток подарил ему слабые помехи в голове и приятное, чуть расслабляющее состояние.

Он снова взглянул на исписанную тетрадь, снял оковы, сдерживающие его бушующие мысли, и позволил им встретиться с мыслями молодого парнишки, образовать некий симбиоз общего видения.

Влад выпил ещё немного пива и начал читать.

ГРЁБАНОЕ СОЧИНЕНИЕ

Сразу хочу попросить у Вас прощения, Владислав Викторович. За то, что я планирую изложить в этом сочинении, и за то, каким – если можно так выразиться – тоном я буду рассказывать Вам всё то, что накопилось во мне, перенеся все свои суждения – верные или нет (скорее всего, верные) – чернилами на бумагу.

И ещё хочу попросить прощения за то, что – я более чем в этом уверен – займу своим «творением» у Вас довольно много времени. Хотя, кто знает, быть может, мой поток слов иссякнет так же быстро, как и начался.

Сам не люблю подобные прелюдии, но перед тем как я перейду к главному, должен попросить Вас о кое-чём важном. Я не хочу, чтобы моё сочинение попало в руки кого-то другого, кроме Вас. Я в Бога не верю, но для красоты словца скажу: Слава Всевышнему, что именно Вы – мой преподаватель русского языка и литературы. И я говорю серьёзно. Вы, в отличие от многих учителей – да чёрт! практически всех! – не лишены чувства понимания. Но что самое главное – Вы учите детей, а не подводите их под уже придуманный кем-то алгоритм. Ну, или пытаетесь учить. Потому что, к великому сожалению, помимо Вас нас обучают (пардон – делают вид, что обучают) другие учителя, выполняющие свою работу исключительно ради денег. Поэтому, раз уж Вы задали сочинение на свободную тему, я решил написать его про наше образование. И написать его именно Вам. Да, своему преподу по русскому. Любой посчитает меня сумасшедшим, но я уверен в правоте своих действий, как и в том, что пишу я это человеку, способному меня понять.

Что ж, пожалуй, начну.

Не хочу показаться лицемерным, но и для Вас не является секретом, что моё поколение в большинстве своём – отупевшие ослы, видящие радость в таких примитивных вещах, как встретиться вместе и бухнуть до полусмерти, повтирать в дёсна новенький порошочек, курить всякое дерьмо, убивая свои лёгкие, и, мать его, гордиться всем этим! И раз я принялся говорить искренно, то признаюсь, что пробовал покурить сигарету, но только единожды и то лишь из любопытства.

Все ж мы люди.

Так вот, о подростках нашего дивного нового мира. Точнее, о большинстве из них; всё же остались драгоценные рубины юных талантов в плавно текучей серой массе, на плечах которых и будет держаться этот мир.

Ставлю ва-банк на то, что моя тетрадь уже провоняла цинизмом, да? С неприязнью я начинаю замечать, что циники во многом бывают правы. Это бросается в глаза, но я отказываюсь верить в их правоту. Слишком уж она отвратительна.

Многие юноши и девушки, ещё не достигшие психологической зрелости, пускают свой организм по весёлому аттракциону, проходящему через тоннели пьянства, мёртвые петли ломок, карусели сексуальных оргий и разбросанных вокруг них порванных презервативов. И делают они это не по собственному желанию, хотя им именно так и кажется. Они считают это правильным. Но вся соль в том, что их заставили считать это правильным, хоть сами полны уверенности в том, что это их личная воля, их осознанный выбор. Но угадайте, откуда у них такая уверенность в выборе собственного пути и самое главное – почему многие соскальзывают именно на эту дорожку, ведущую, казалось бы, через одни лишь наслаждения?

Вопрос достаточно сложный и уж тем более не предназначен для моего семнадцатилетнего мозга. Такими вопросами должны заниматься профессиональные психологи, но всё же я попробую на него ответить.

Я считаю, что главной причиной всего является страх, который порождает глупые, но оказывающие огромное влияние на молодёжь стереотипы. Косвенный это страх или прямой – неважно. Важно то, что мозг подростка подобен пластилину, способному принимать любые формы, и губке, впитывающей в себя всё, что только может впитать.

И вот здесь я хочу плавно перейти к теме воспитания, прежде чем начать обсуждать образование. Ведь именно из воспитания личности со временем появляется образование, что, несомненно, необходимо нашему обществу, но не в том виде, в котором его преподносят в нашей стране.

В современном мире огромное влияние на воспитание детей оказывают теперь не только родители, но и всё окружение их детишек. В это число входят сверстники, преподаватели, обычные прохожие и, конечно же, СМИ. И под СМИ я имею в виду не телевидение или прессу, а различные видеохостинги, наполненные каналами всяких придурков, которые становятся кумирами подростков и даже детей благодаря своим поступкам. И весь ужас в том, что поступки эти отвратительны.

Но основное влияние на мировоззрение подростков после родителей (всё же они оказывают самое большое влияние) находится у сверстников – их основного круга общения. И здесь я хочу напомнить, что человек – существо социальное, поэтому старается быть «своим» (зачастую именно в юношеском возрасте) в том обществе, в котором больше всего проводит времени. В нашем случае – в школе. А там, как мы знаем, нет особых критериев поступления, поэтому не редкостью являются ослы, шатающиеся по школьным коридорам.

Страх. Снова возвратимся к нему.

Первым, на мой взгляд, является страх быть непринятым обществом, окружающим тебя каждый день. То есть сверстниками. И если кому-то вдруг в голову ударила какая-то идея – как правило, не самая лучшая, – её подхватывают все, если она соблазнительна и пахнет запретом, бунтарством, неповиновением прописанным правилам. И что делает тот подросток – парень или девчонка, – когда видит, что его начинают признавать вне круга сверстников, потому что его мнение противоречит мнению общества, окружающего его или её? Конечно, поддаётся общему потоку и, по его мнению, вливается в социум и становится «своим». И вот поэтому, чтобы не потерять себя, следует научиться говорить «НЕТ» и не бояться быть непонятым. По-моему, подростку нужно ответить самому себе на очень интересный вопрос. Точнее, даже два: «Кем я хочу стать» и «Чего я по-настоящему хочу». И уже отталкиваясь от своих ответов, следует смело говорить «НЕТ» тому, что будет мешать тебе становиться тем, кем ты хочешь стать, кем ты хочешь видеть себя в будущем.

Как сказал Элайджа Камски: «Идеи – это вирусы, поражающие общество». И если чувствуешь, что идеи эти способны навредить тебе и не принести абсолютно никакой пользы, то тогда нужно научиться отказываться от них, даже если это развернёт тебя в потоке общества.

Если поинтересоваться биографией знаменитых людей – и здесь я говорю о людях, достигших славы своим трудом, – то можно с удивлением заметить, что все из них в разной степени шли против общества или против системы, ломая любые стереотипы и не боясь говорить «НЕТ» соблазнам. Именно на таких людях и держится мир. На тех людях, что не боятся разжечь яркий огонь в своей голове, пока головы всех остальных окутаны во тьму и никогда не увидят ослепляющей искры бушующего внутри пламени. Огонь всё разрастается в твоей груди, голове и глазах, пока остальные, поглощённые чернотой, начинают критиковать твою отличность от всех, твою излишнюю яркость, и критика их, неконструктивная и глупая, порождена страхом твоего успеха и завистью, вкупе с презрением к себе, к собственной лени и трусости. Они хотят гореть так же, как горят те, что начали идти к своей мечте, но боятся, что не смогут преодолеть это без общества; что будут слишком отличаться. Они попросту боятся зажечь свой фитиль. Но некоторые, увидев это яркое пламя решительности в идущих вверх людях, вдохновляются ими, ловят пролетающую рядом искру и поджигают себя ей, усиливая силу огня свои сердцем. Они идут – люди, горящие ярким пламенем мечты, окутанные контуром огня, пока все остальные – критикующие их и говорящие, что каждый из них делает что-то неправильно – отходят, отступают во мглу, спотыкаются и падают вниз, а в это время пылающие силуэты поднимаются вверх. К свету. Мечтам. Успеху. И Славе.

Поэтому и следует обращать внимание на своё окружение и проводить время с теми людьми, что не будут тянуть тебя вниз и мешать расти, а с теми, что имеют подобный огонь в своих глазах; людьми, поддерживающими тебя, которые способны искренне радоваться твоему успеху.

Вот это меня занесло, да? Я же даже не перешёл к образованию. Бывает у меня такое: начну развивать мысль и по ходу её развития подхватываю ещё парочку, по полвека рассматривая каждую. Поэтому у меня было всё хреново с краткими сочинениями и изложениями. О Господи, последние – вообще чудища, рождённые Министерством образования.

Как раз об образовании – этой больной теме нашей страны. Полагаю…

– Чего не спишь?

Влад подпрыгнул, чуть не расплескав оставшееся пиво на страницы тетради. Он поднял глаза и увидел стоящую у входа в кухню жену. Прислонившуюся к дверному косяку, с чуть опухшим ото сна лицом, щурящимися глазами, взлохмаченными светлыми волосами, доходившими ей до плеч, пухлыми красными губами и полностью голая, одетая лишь в тапочки. Её упругие груди выпирали вперёд, а бёдра, по-женски округлые, свободно дышали, освободившиеся от постоянно прикрывающей их одежды. Её ноги, не модельно стройные и не созданные для обложек журнала, всё равно привлекали Влада своим видом и каждый раз заводили в постели.

Он отложил тетрадь и поставил наполовину выпитую банку пива на стол, но не отпустил её, а продолжал держать. Улыбнувшись, спросил:

– Это ты чего не спишь, Оль? Мне можно – я сочинения проверяю.

– Да я молочка выпью и лягу. – Оля подошла к холодильнику и открыла его, поёжившись от веющего из него холода. Её соски набухли, а кожа покрылась мурашками. Нетронутой ими она осталась лишь на левом плече, чуть повыше ключицы, где был неровный, с отрастающими ветками шрам. Чуть выпуклый, обведённый контуром алого по краям, он принял форму той части осколка, что прорвала плоть Оли в том месте при аварии.

Влад встал и подошёл к ней, положив руки на её бёдра и прильнув губами к шраму, сильно выделяющемуся на таком бледном теле.

– Как он?

– Почти не болит. Проходит потихоньку, с ним всё хорошо. А вот холодильник сейчас начнёт трещать, если я не возьму молоко. Отойди-ка.

Но Влад не успел отойти, как Оля перегнулась через него и выхватила из холодильника почти пустую бутылку молока. Подошла к столу и, театрально вздохнув, повернулась к Владу:

– Вот скажи мне, красавчик, сколько раз я просила тебя ставить грязную посуду в раковину, а не оставлять где попало? – Она взяла кружку с нарисованным на ней весёлым зайчонком и налила туда молока. – Но тебе повезло. Я буду из неё пить.

– Неужели? – Влад добавил нотки игривости в свой голос и, как ему показалось, слегка переусердствовал. – На меня не обрушится гнев суровой хозяйки?

Улыбка заиграла на её лице, и тут он впервые заметил слабые сеточки морщин у голубых глаз. Первая седина просочилась в её волосы ещё шесть лет назад, когда ей только-только исполнилось тридцать – этот пугающий молодых девчонок возраст. Влад хорошо помнил тот вечер, когда один из боингов, пролетая над Атлантическим океаном, резко начал снижаться, с каждой секундой приближаясь к густым облакам, хотя сам он в этот момент находился дома. Хоть Оля и стюардесса и должна в таких ситуациях успокаивать впавших в истерику людей, но тогда её саму окутал страх, перемешавшийся с быстро нарастающей паникой. Она позвонила Владу и полчаса признавалась ему в любви, захлёбываясь слезами и пугая его самого до самой глубины души, пока пилот не выровнял самолёт и не сообщил всем пассажирам, что их жизни снова в безопасности. Никогда в жизни Влад ещё не слышал такой мёртвой тишины, повисшей в трубке телефона. Спустя пару часов он встретил её у порога, и их губы ни на миг не отрывались друг от друга до самой спальни, после чего у них был самый чувственный секс за всё время – полный безумной любви, наполнивший всю комнату сильнейшей энергетикой, что, казалось, будто витает в воздухе, мыслях, сердце, душе, и каждая клетка их горячих тел была пропитана ею, дышала ею, пульсировала с бешеной скоростью, пока слёзы остывали на её пылающих щеках.

И вот тогда, сразу после секса, когда вдвоём они пошли в душ, Влад впервые заметил нити серебра на её висках, но решил промолчать. На следующий же день она покрасила волосы, не изменяя своему природному цвету – сводящему с ума блонду. Влад больше никогда не видел ни одного её седого волоса, и никогда меж ними не поднимался разговор об этом.

Сейчас, смотря на её слабые морщинки у самых глаз, образованные улыбкой, он невольно вспомнил всё это. Увидев, что Влад так пристально в неё вглядывается, Оля спросила:

– Что-то не так?

Он пришёл в себя и ответил так же быстро, как и забыл про её седые волосы:

– Да до сих пор поверить не могу, что из самых вредных вредин в этом мире мне досталась самая вредная.

Оля мгновенно улыбнулась, подошла к Владу и, всё ещё держа кружку, легонько ударила его в грудь кулачком. Глядя на него снизу вверх, она сказала:

– Сейчас вылью это всё тебе на лицо, остряк.

И поставила кружку в микроволновку, колыхнув бёдрами из стороны в сторону, зная, что он смотрит на неё. Установила минуту нагрева, вышла из кухни и практически тут же вернулась, по ходу надевая его футболку – слишком большую для неё и висящую на ней полотном.

– Так что за сочинения, мой дорогой любимый муж?

– Очередной бред. У них была свободная тема, и вот здесь их мозги начали биться в панике. Кто что понаписал. Один, самый отбитый в классе, поведал мне историю о своём первом сексуальном опыте, – польщённый Олиным смехом, Влад продолжил: – Я так понимаю, половина, если не больше, его увлекательных приключений в борделе – сплошная выдумка больного гормонами мозга.

– Ну почему сразу больного-то? – Оля хихикнула. – Может, мальчишка просто мечтает о чьих-нибудь сисечках, вот и решил поделиться с тобой своими желаниями.

– Думаю, его мама будет очень рада, когда увидит его похотливый рассказ. Я же их предупреждал, что это будет показательное сочинение. Чем он только думал, когда писал это? Сомневаюсь, что головой.

– Головой, – Оля медленно улыбнулась, – но, похоже, не той.

Микроволновка коротко пискнула, прервав их разговор. Оля вытащила кружку и, усевшись на стул и подтянув к себе ноги, начала маленькими глоточками пить разогретое молоко. Влад видел лишь яркие голубые глаза, пристально смотревшие на него. Он прожил с ней достаточно долго, чтобы по одним только искоркам в её глазах понять, когда она улыбается. И у него самого поднялись уголки губ, когда Оля, отпрянув от кружки, с белой линией молока над верхней губой, сказала ему:

– Решил побаловать себя? – Она мотнула головой в сторону стоящей на столе банки пива и с удовольствием заметила лёгкое смущение, возникшее на лице Влада, что читалось для неё подобно открытой книге.

– Да, немного. Среди кучи этого бреда, – он указал на стопку проверенных тетрадей, – откопалось что-то достойное. У меня есть такой ученик – пришёл только в этом году из другой школы – Верёвкин Егор, и он с первого дня мне сразу понравился. Его нрав и стремление к чему-либо восхищают меня. Его суждения бывают неверны, и зачастую его упёртость может граничить с упёртостью быка, но я вижу, что он хороший парень, и он мыслит, Оль! Мыслит! Ты не представляешь, какая это сейчас редкость среди учеников!

– Мной бы ты так восхищался, как этим твоим Егором. – Она помыла кружку и, вытирая руки, спросила. – А как это относится к пиву?

– Он написал отличное сочинение на тему образования и воспитания.

– Настолько отличное, что аж заставило тебя открыть холодильник и достать пиво? – Она улыбнулась и, подойдя к нему, поцеловала в губы. – Долго не засиживайся, хорошо?

– У меня завтра выходной.

– А ты разве не хочешь начать день с утреннего секса?

Оля вновь поцеловала его и почувствовала улыбку, растянувшую его губы. Он положил ладонь ей на бедро, прикрытое свисающей футболкой, и плавно провёл по нему. После того как их губы разъединились, он тихо проговорил:

– Умеешь ты уговаривать.

– А то. Я, конечно, бабулька, но всё ещё помню кое-какие приёмчики.

Напоследок она ещё раз прильнула к его губам, прямо как тогда, будучи подростками, стоявшими в тенях подъездной арки, они также прильнули друг к другу, целуясь страстно и неумело, не жалея своих языков и не обращая внимания на взгляды редких прохожих.

Влад с лёгким удивлением заметил, что полон гордости как за себя, так и за свою красавицу, сохранившую к тридцати шести годам фантастическое тело, естественно, не лишённое изъянов (недавно появившийся варикоз пролил краски чернил на её ноги), но вполне удовлетворявшее Влада. Он был горд за них, и в первую очередь за то, что пройдя множество трудностей, бытовых проблем, так часто рушащих только создавшие брак пары – два выкидыша, страшный диагноз врача о бесплодности Оли – и справившись с последствиями той автомобильной аварии, оставившей на его жене вечную память о себе, они, совсем недавно без ума влюблённые подростки, смогли сохранить друг в друге нежность, искреннюю любовь и взаимоуважение. Влад гордился Олей за то, что она никогда не позволяла себе даже думать о том, чтобы потушить огонь их семейного очага, и уважал её за силу, что она смогла в себе найти после того, как они покинули кабинет гинеколога – оба шокированные, будто только что вернувшиеся из многолетней комы. Они оба любили друг друга. Дарили друг другу любовь, перемешавшуюся с энергетикой подростковой любви и здравостью мысли зрелой. Они могли быть парой горящих тел, пульсирующих в такт движениям друг друга, и могли быть обычной семьёй. Правда, не имеющей ребёнка. Но даже так они были счастливы, находя источник счастья и красоты в глазах своего партнёра, настоящего друга по жизни.

Оля отпрянула от Влада и тихим голосом сказала:

– Ладненько, спокойной ночи тебе, красавчик.

– Спокойной ночи.

Она вышла из кухни и уже у самой спальни крикнула:

– Не засиживайся долго! – Небольшая пауза. – И сбрей уже свою бороду! Колется жуть!

И Влад остался на кухне один, в полной тишине. Лишь двигатели проезжающих под окном машин разбавляли её. Он допил оставшееся пиво и, забыв выбросить опустевшую банку и оставив её на столе, взглянул на две непроверенные тетради: на одну – раскрытую и заполненную чернилами сверху донизу, на другую – ту, которую он даже не открывал. Лень, щедро разбавленная с сонливостью выпитым пивом, накатила на него медленно застилающей волной. Егор хорошо писал, и проблем с русским языком у него явно не было, но уж с очень далёкого края он заходил, чтобы изложить свою мысль. Как он выразился: «По ходу развития мысли я подхватываю ещё парочку и рассматриваю каждую по полвека». Да, это он в точку.

По полвека.

Влад лениво махнул рукой и сказал пустой кухне:

– Завтра всё проверю.

Он выключил свет и уже совсем скоро лёг рядом с Олей, забравшись под общее одеяло и позволив себе расслабиться после долгого дня. Через пару минут сон завладел им.

Их окно являлось такой же копией многих других десятков окон, как и их дом – повторным чертежом всех остальных в этом дворе. Звёзды, показавшиеся Владу такими безумно яркими, равнодушно смотрели на простирающийся внизу мир, полный одинаковых и одновременно разных людей. Им было наплевать на чувства, что влюблённые пары испытывали, глядя на их завораживающее сияние. Наплевать на войны, топящие мир в полной крови чаше, и на катаклизмы, рушащие планету, так ненавидящую поселившихся на ней людей, но всё же терпящую их.

Покров ночи нависал над городом, пока свет в окнах потухал один за другим. Мимо одного из них, показывающего спящего бородатого мужчину и женщину со светлыми распущенными волосами, пролетал светлячок, подмигивающий миру своим жёлтым сиянием. Он приземлился у окна, и его маленькие глазки ещё долго изучали эту спящую пару. Лишь когда рассвет начал легонько касаться неба, он взмахнул крыльями и взлетел вверх, растворяя свой свет в сиянии звёзд.