Читать книгу Отделенный мир. Книга 2. Все дороги мира - Даниил Рубинчик - Страница 5

I found you all alone,

I came to warm your bones.

There were twenty million tears in your hands.

You found me in the dark,

You came to heal my scars,

I was slipping, sinking through the sand.8

James Bay «Rescue»

Его и в самом деле скоро отпустили – дня через два. Эорни сам пришел к полуэльфу и сообщил, что полностью убедился в его честности и благодарен за правдивые вести. Об Иннере Ломенар спрашивать не осмелился – и так было ясно, что того не освободят, но, глядя в светлые строгие глаза Эорни, мучился от необходимости обмануть принца тейнаров в будущем. Он уже знал, что уйти, не вызволив Иннера – или хотя бы не попытавшись это сделать, – выше его сил.

Его проводили до границы королевства; стражи вернули лошадь и отобранные вещи, а потом следили, чтобы чужак ехал прочь, никуда не сворачивая. Ломенар так и делал – пока не добрался до гномьей дены, где стражи точно не могли его видеть. Там он свернул в лес и поехал обратно.

Насколько Ломенар помнил по картам и старым книгам, Крепостные горы резко обрывались в пропасть к западу от Эннери. Полуэльф без труда добрался до края обрыва и теперь шел вдоль него, постоянно озираясь, чтобы случайно не наткнуться на тейнара, вздумавшего здесь прогуляться. Где-то через долю густой поначалу лес начал постепенно редеть, и вскоре после этого Ломенару показалось, что впереди просвет.

Амдары довольно неплохо видят в темноте, хотя полукровка и в этом несколько им уступал, а вот в дневное время никто не мог похвастать лучшим зрением, чем тейнары. Заметив, что в скором времени лес может закончиться, Ломенар стал вести себя еще осторожней. Он шел теперь медленней, прятался за деревьями, и, оказалось, его опасения были не напрасны.

Осторожно выглянув из-за очередного ствола, он заметил впереди движение. Полуэльф спрятался и, переведя дух, снова немного высунул голову из-за поросшего мхом дуба. Примерно в ланах сорока за деревьями виднелась поляна, дальней стороной обрывавшаяся в пропасть, и на ней суетились тейнары: что-то таскали, вкапывали в землю шесты, натягивали навес. Рядом с ними виднелся шатер и что-то еще, похожее с такого расстояния на разноцветные пятна. Как видно, подготовка к празднику, о котором говорил Эорни, шла полным ходом.

«Тилаэр, наш отец, вновь возьмет верх над Кергоном», – вот что сказал тогда крылатый принц, и истолковать его слова оказалось не так трудно. Тилаэр – божество, воплощение воздуха; люди Арденны когда-то называли его Талатер, «крылатый ветер». Кергон – воплощение земли, на языке Арденны – Гамард, «великан из земли». В их честь были названы сезоны года, Талатерн и Гамардан соответственно. В нынешнее время в жизни людей для этих богов не осталось места, еще после Первого Буйства Стихий дети Рэйны решили, что ничего хорошего от них ждать не стоит. Со временем религией стал культ Зеленых Равнин, и теперь мало кто помнил имена стихийных богов. Возможно, и Ломенар не стал бы исключением, если бы ему так не повезло с учителем. А вот названия сезонов сохранились, хоть их и не связывали уже с прежними временами.

Заканчивается Гамардан, Талатерн начнется через два дня, а, значит, послезавтра – последний день сезона Земли, и если Ломенар все понял верно, тогда и состоится казнь. Значит, до тех пор делать тут нечего; если он хочет спасти Иннера, попадаться на глаза кому-то из местных нельзя. Так же бесшумно и незаметно он скользнул прочь.

* * *

Цирк, который так нахваливал трактирщик Вэйдон, приехал в город за два дня до праздника фруктов. «Зеленое солнце» в этот вечер даже закрылось раньше – так всем не терпелось попасть на представление. Пошла и Айнери – ей хотелось радости и веселья после недавних печальных событий.

Мощеная улица вывела на довольно просторную площадь, на которую выходили самые зажиточные дома, а также ратуша и прочие государственные здания. Сейчас многие окна были открыты настежь, и на подоконниках и балконах устроились горожане. Еще больше народу столпилось в центре площади.

В Виарене Айнери часто бывала в театре – ее родители, не самые бедные люди, могли себе это позволить – и видела не только пьесы о жизни древних богов, героев и правителей, но и цирковые представления с канатоходцами, жонглерами и дрессированными животными. В столице для подобных увеселений выстроили отдельное здание с большим залом и сценой, вокруг которой располагались места для зрителей; в Дейрте, ясное дело, о таком и речи не шло, но на площади раскинулся добротный шатер с резными столбиками, поддерживающими навес, и яркими полотнищами – красными, зелеными, желтыми. Место для выступления огородили блестящими цепочками.

Когда Айнери остановилась на краю площади, разглядывая шатер, из него выбежал парень в пестрой одежде и споро установил по четырем углам площадки стойки с лампами. Толпа заволновалась, оживленно переговариваясь. Не без труда девушка протиснулась в первый ряд. И вовремя.

Парень в пестрой одежде, пристроившись возле входа в шатер, уже вовсю перебирал струны гитары, и над площадью разносилась веселая песня:

К нам стихии приходили,

Да на праздник угодили;

Плачет дух огня, рыдает,

Слезы пеплом утирает!

Есть у нас такой артист –

И красавец, и речист,

И с огнем давно он дружит,

Тут и дух огня затужит:

К нам поближе подходите

Да на чудо посмотрите!

Струны, только что весело звеневшие, зарокотали тревожно и волнующе, к ним добавились неведимые барабаны, и из шатра легко выбежал высокий парень в ярко-красной одежде – бахрома его куртки и впрямь напоминала языки пламени. Он нес пучок факелов, длинную палку и треножник с чашей. Положив факелы на брусчатку и установив треножник, он, казалось, всего лишь провел рукой над чашей, а в ней уже вспыхнул огонь. Еще движение – и огонь стал зеленым, потом синим, потом фиолетовым… Руки танцевали над чашей, языки пламени послушно изгибались, меняя цвет, и по лицу артиста метались отблески, превращая человека в статую божества, перед которой жрецы разжигают жертвенный огонь. Он и был красив как божество – худое высокоскулое лицо, необычные золотистые глаза, за плечами пожаром вились густые волосы – не рыжие, не медные, а воистину огненные, будто продолжение стихии, с которой так легко играл этот удивительный человек. Еще взмах – и пламя в чаше взмыло чуть не до верхушки шатра, рассыпая белые искры, а парень наклонился за пучком факелов. Зажег, небрежно проведя ими над чашей, и вот они друг за другом взлетают к темнеющему небу, потом вертятся колесом, переворачиваются, падают… Наступает черед палки – подожженная с обеих концов, она бешено крутится в руках у хозяина, и тот стоит будто в кольце из огня, жара и восхищения зрителей, а потом внезапно замирает, упираясь одним концом в мостовую, а другим – в небеса.

Площадь, потрясенно молчавшая все время выступления, ликует, хлопая так неистово, что шатер, кажется, готов порвать веревки и улететь огромной диковинной птицей. Повелитель огня раскланивается: теперь его лицо вполне человеческое, живое, смеющееся: он машет всем рукой, подмигивает девушкам в первых рядах, и те краснеют и хихикают.

Айнери хлопала вместе со всеми, чувствуя, как к ней возвращается утраченная было вера в чудо. После представления она найдет Винде, все будет хорошо, он должен быть в городе, он просто обязан быть здесь…

Он и был здесь. Прямо перед ней.

Погруженная в свои мысли, девушка пропустила и новые куплеты зазывалы, и перемену мелодии; очнулась только тогда, когда в теплом круге света уже стоял новый артист… Винде?! Да нет, не может быть… Или… может?..

Это же он – его лицо, рост, фигура… его черные вьющиеся волосы – сильно отросшие, правда, – забраны в хвост на затылке… Замерев и боясь дышать, Айнери смотрела, как человек с внешностью ее брата танцует с двумя мечами, то перебрасывая их из руки в руку, то раскручивая так, что они сливаются в сверкающее колесо, то поражая невидимого врага, – смотрела и вспоминала уроки брата, приемы, которые он показывал… Но она даже представить не могла, что с оружием можно танцевать – как Винде, сам похожий на меч в длинной серебристой тунике, отражавшей свет ламп. Что же с ним случилось за год? Она смотрела и понимала, что их разделяют не только цепочки, ограждавшие площадку, но и временнáя пропасть, целая жизнь, если вспомнить все, что произошло с ней самой, – понимала, что ничего не знает о той жизни, которую вел он вдали от дома… и, с каждым его движением узнавая в нем Винде, отчаянно верила и боялась поверить, что поиски закончены.

А он не замечал ничего вокруг, поглощенный тем волшебством, что творилось между ним и оружием; на смену двум мечам пришли несколько коротких кинжалов, которыми он жонглировал не менее ловко, потом кинжалы один за другим ложились в центр деревянной мишени у входа в шатер, а зазывала, не прекращая играть, шутливо дергался всякий раз, изображая страх…

В конце, выдернув все кинжалы из мишени, Винде вышел вперед, кланяясь восхищенным зрителям, и, выпрямляясь после очередного поклона, встретился взглядом с Айнери.

Кинжалы со звоном посыпались на булыжник.

– Ты жива! Боги, сестренка, ты жива! Я уж и не надеялся… Как же ты здесь оказалась, как нашла меня?..

Он обнимал ее, целовал куда попало – в лоб, в нос, в щеки, и она чувствовала влагу на его лице, и не могла понять, чьи это слезы – его или ее собственные, и радовалась, что их встреча произошла без свидетелей.

Там, в круге света, он невероятным усилием совладал с собой, подобрал кинжалы и бегом вернулся в шатер, – чтобы потом утащить ее назад, в проход между примыкавшими друг к другу домами. И вот теперь брат стискивал ее в объятиях, словно боясь снова потерять, а Айнери прижималась к нему, и ужасное, невыносимое облегчение горячим потоком смывало страх, горечь и одиночество последнего года, и слезы открыто текли по щекам, пока сильные руки обнимали ее, – слишком живой, слишком острой была память о таких же сильных и нежных руках, обнимавших ее совсем недавно, – и слезы все текли, хотя девушке казалось, что в доме Этайна они высохли навсегда.