Читать книгу Иван и Мария - Данил Васильевич Казаков - Страница 4

Когда то давно из всех знакомых девушек он выбрал именно её, Марию. Да и он был не плохим – из всех деревенских мужиков Иван выделялся силой, статью, разумностью своих слов и миролюбивым характером. Все бабы деревенские заглядывались на него, и нередко он отвечал им взаимностью.

Как то летом, всю ночь бродил где-то. Посевная закончилась, картошка окучена, косить ещё рано – вот и загулял мужик. Пошёл по чертежам, будто траву на покосе посмотреть, а вернулся чуть пьяненьким под утро. Мария уже с утренней дойки вернулась. Сапоги в глине измазаны, с фуражки листок клевера свисает, к светлой рубашке травинки прилипли, а по воротнику муравей ползёт, брюки тоже грязные, мятые.

– Всё проверил, трава хорошая! – бодро заявил он прямо с порога.

– Хоть бы детей постеснялся, – хмуро ответила Мария. Для Вальки и для Ваньки отец и такой всё ровно был лучше всех. Ревности матери они не разделяли. Пьяненького отца они даже лучше любили: он тогда больше шутил с ними, смеялся. Опасаясь гнева матери, они смирненько уселись за стол, пережидая её бурные тирады.

– Хорошая трава, хорошая, – продолжал толковать Иван, – клевер там даже растёт, мышьяк, тимофеевка, герань.

– То-то клевер высоко растёт! – вспылила Мария, смахивая травинку с его фуражки, – и муравьи высоко летают, по рубашке ползают.

– Муравьи внизу, ползают, – не понял Иван.

– Где внизу? В штанах что ли? Всё ,,хозяйство,, твоё, поди, подъели?

– Тебе осталось, – смеялся он, оседая на лавку и убирая муравья, перебравшегося ему на шею.

Ребятня за столом, знакомая с деревенской терминологией, приглушённо засмеялась. Анна прикрикнула на них, услала за озеро, собирать землянику. Нечего им слушать разговоры взрослых, смотреть на пьяного отца, которого отчитывают, как ребёнка. И так его не боятся, а потом совсем слушаться перестанут. Да и сама тоже скрылась подальше от семейного скандала ушла в огород. Иван не бушевал, не дрался, Мария тоже тарелки не била, но Анна уже не пыталась примирить супругов, защищая обычно зятя, как делала это раньше. В семье дочери она ощущала себя на положении ребёнка, зависимого от родителей. Ибо силы уже не те: она не могла, как раньше работать наравне с Марией, и по семейной иерархии статус её понизился. С уходом тёщи Иван осмелел, не докучала она ему нотациями, а всё же он её стеснялся. В пьяную голову чего не взбредёт, он стал угрожать Марие: снял широкий, солдатский ремень с тяжёлой бляхой, крутил его в руке.

– Они мне радые, вот! – накалял он себя, – а ты мне не радуешься.

Мария мужа нисколько не боялась. Иван только пугает, слова его не воспринимала всерьёз.

– Кто рад? Пчёлы? – Мария заметила, летающую по комнате пчелу. Та громко жужжала, летала возле печки, – пусть ужалит твоё ,,хозяйство,,

– Бабы! Бабы мне радые! Та же Зойка на руках меня готова носить. Лишь бы я прикоснулся к ней.

– Чем прикоснулся? И нашёл кого? Зойку! Она на любого бросается, кто в штанах ходит и хоть раз в неделю трезвым бывает.

Маленькую, худенькую Зойку Мария и за бабу не считала, так подросток-недоросток. Две доски сбыты, да она прибита. А Иван, её Иван вздумал сравнить их, и даже, пусть на короткое время, отдать ей своё предпочтение! Мария тоже ушла в огород, сердито хлопнула дверью. Работать после ссоры нет ни какого желания. Мать огурцы поливает, вода ещё с вечера наношена. Мария на окрошку луковое перо нащипала. В начале лета одной лишь окрошкой и питались: лук, картошка, яйца, огурцы, да квас со сметаной. Перо широкое, ещё желтеть не начал, нащипала крайних полную горсть, хватит, мужика можно не кормить – не заслужил. Ишь чего, добрых слов захотел, ласковых, а с чего её ласковой быть? Где силы взять? Устаёт на ферме, еле-еле до кровати доползает. Да и молодость давно прошла, с чего бы ему ,,суси-пуси,, захотелось? Минут через двадцать вернулась, а Иван висит на заборке. Ноги до пола хорошо достают, а ремень по подбородку протянут, подвешен на крепкий гвоздь. Притворился мужик, будто задавился: руки беспомощно свесились, рот открыт, и язык высунул Тяжело ему, наверно, так, на цыпочках стоять? Пусть постоит, сойдёт ему вместо наказания. Остановилась Мария у порога, насмешливо наблюдала, что же мужик её будет дальше делать? Долго ли так повисит? С высунутым языком то не больно сладко стоять. А тут ещё пчела вьётся, вот-вот на язык ему сядет, ужалит. Будет ходить с высунутым языком, будет знать, как жену обманывать, с чужими бабами путаться. Пчела всё ближе, вот-вот на язык ему сядет. Сейчас ужалит, и Иван её говорить не сможет, есть не сможет….

И тут Марию, словно молнией пронзило – так он и дышать не сможет? Опухнет же всё во рту! Кинулась к мужу, быстро рот ему рукой прикрыла, на пчелу замахала, расплакалась, словно и правда, только что смерть промчалась мимо. По-разному могло случиться и по глупости люди погибают. Гладила мужа по плечу, тёрлась щекой об его подбородок. Сняла петлю из ремня, закинула её далеко под кровать.