Читать книгу Месть обреченных - Данила Резак - Страница 3

Интимная полутьма обширного будуара вдыхала в себя сладостные вздохи и стоны, исходящие из-под розового балдахина огромной квадратной кровати из красного дерева, где на мокрых от пота простынях неторопливо двигались две человеческие фигуры. На разгоряченных телах любовников плавали блики огоньков крохотного светильника, примостившегося на овальном столике у изголовья кровати.

Женский стон время от времени оглашал спальню родового замка графа Ульриха фон Моли:

– Еще… Еще немного! Ох…

– Все, что хочешь… Все, что пожелаешь!

– Теперь так… О, боги, как хорошо! Не останавливайся, прошу тебя…

Оседлав мужа, Берта в лихорадке страсти трясла пышной гривой черных как беззвездная ночь волос и терлась шелковой кожей бедер о тело Ульриха.

Наконец, рот молодой ведьмы открылся в беззвучном крике, и она откинулась на спину, а граф приподнялся на кровати и стал нежно пощипывать пальцами соски роскошных грудей супруги. Оба не в силах были произнести ни слова.

Ведьма сладостно потянулась, встала с ложа и, покачивая белеющими полушариями ягодиц, прошла к хрустальной двери, вышла в лоджию, на открытый воздух. Внизу чернел бескрайний дубовый лес, а на горизонте скалились цепью острых клыков горы Шаркады.

Сзади послышалась мягкая поступь босых ног, и Берта ощутила на своем плече губы мужа, которые неторопливо скользнули к шее.

– Ненасытный – выдохнула она, и ее губы улыбнулись, обнажив сверкающие белизной зубки – Третий раз за ночь- это уже слишком.

Ульрих засмеялся:

– Чем ты на этот раз напоила меня за ужином? Что за новое зелье выдумала эта черноволосая головка, в которой так много тайн, неведомых мне?

– Просто ты давно не был дома.

Ведьма устало вздохнула и потерлась щекой о колючий подбородок графа.

Руки графа скользнули к бедрам молодой жены, однако та не ответила на ласку.

– В чем дело, малыш? Что тебя беспокоит?

Ведьма поймала гулявшие по ее телу руки Моли и скрестила их у себя на животе.

– Ты слышал, что в окрестностях Шленхау эпидемия? Говорят, Чума…

Граф удивленно шепнул:

– Но она далеко от нас… Что нам угрожает в этой глухомани?

Ведьма заскрежетала зубами:

– Где мы оказались по вине этого чудовища! Ох, заплатит мне герцог…

Она вздохнула и медленно сказала:

– Ты не можешь ехать на коронацию. Ты не должен так поступать. И прикажи своим вассалам не делать этого. Они послушают тебя. Повод прекрасный – Чума. Лучше быть ничего не может. Герцога не смогут короновать, если большая часть дворянства не приедет на церемонию. В присутствии короля им придется принести клятву верности, а заочное согласие в виде письма или грамоты не пройдет.

Ульрих напрягся всем телом, и ведьма лопатками почувствовала каменные мышцы его груди.

– Ты понимаешь, чего ты просишь? Гендин фон Клауре – практически король! Он самый крупный феодал Треснувших королевств, и эта коронация для него – лишь маленький шажок…

– Шажок через пропасть! – вскрикнула ведьма – шажок к тому, что ты никогда уже не получишь короны!

– Я не прямой потомок рода правителей.

– Но ты можешь им стать – спокойно сказала ведьма – если, конечно, я помогу.

Ульрих расхохотался и шутливо стиснул свою избранницу:

– Нет, Берта. Я не настолько богат и влиятелен, чтобы мой отказ смог привести к каким-либо последствиям. Да и как ты сможешь тут помочь?

– Я пущу слух, что мне известен способ избавления от заразы, что подбирается к Шленхау. И когда им всем станет невмоготу, а им станет, уж поверь мне, они обратятся ко мне. И тогда мы посмотрим, насколько велик будет среди черни и родовитых домов авторитет герцога, не сумевшего справится с болезнью!

Ульрих повернул к себе лицом жену и, обхватив могучими ладонями ее обнаженные плечи, всмотрелся в бездонные зеленые глаза.

– Ты, в самом деле, знаешь лекарство от Чумы?

Ведьма горько покачала головой:

– Нет, иначе бы все было гораздо проще. Мы бы тогда просто купили твою корону. От этой ЧУМЫ лекарства нет в природе. Но я знаю, как ее остановить! Я слышала вести про то существо, что ее разносит. Судя по описаниям, я знаю, о чем слухи ходят. Я думаю, я бы справилась. Наверное…

Моли иногда пугался своей жены и пронзительного взора ее глаз, в которых часто загоралось зеленое жаркое пламя, мстительное и беспощадное.

Граф сглотнул и неуверенно помотал очень коротко стриженой головой. В ухе его звякнула серебряная сережка.

– Ну, хорошо – все-таки согласился он. – Но ты же понимаешь, что мой одинокий голос мало что значит. А убедить соседей… Слишком удачлив герцог был до сих пор! Они видят в нем лидера. Да и зачем мне корона? Мне нравится моя жизнь. Этот маленький замок на границе, ты…

Ведьма привстала на цыпочки, обвила шею мужа руками, по тонкой лодыжке стройной ноги заструилась золотая цепочка.

– Скоро тебе исполнится тридцать, дорогой. Прекрасный повод устроить пир и пригласить на него соседей. А уж на пиру вино, женщины, чары твоей благоверной сделают врагов молчаливыми, а друзей – соратниками! Пиры – что сражения, их нужно уметь выигрывать, а ради цели все средства хороши.

Видя, что муж все еще колеблется, Берта проникновенно заглянула ему в глаза.

– Ты ведь мужчина! Не даром я стала твоей. Я люблю в тебе мужчину! Гордого и сильного, способного на все.

Ульрих смял жестким, властным поцелуем губы жены, и нехотя оторвавшись, прохрипел:

– Я для тебя – способен на все. Я получу эту корону, чтобы удержать твою любовь!

Приподняв Берту, он взял ее на руки, как пушинку и понес в будуар, где опустил на кровать.

В полумраке спальни раздался игривый шепот Берты:

– Может, позвать служанку? Втроем интереснее…

– Нет, – прохрипел голос мужа – сегодня я ни с кем тебя делить не намерен.

Ведьма засмеялась радостным музыкальным смехом. Она добилась своего.

* * *

Рассвет осторожно подкрадывался к Шленхау и потихоньку начинал лизать подножия зданий и стен. Солнечные лучи заскользили по выбритому до синевы на щеках скуластому лицу Конрада Таера. Коснувшись черных глаз смуглолицего стражника, капитана из Ведомства по незаконной ворожбе и странным преступлениям, они словно отпрянули в испуге, когда Конрад моргнул и сморщил лоб. Привстав на узенькой кровати, он спустил ноги на холодный, пыльный пол и грустным взором осмотрел свое убогое жилище. Каморка в старом, полуразвалившемся особняке фрау Мейрих была наградой за честный труд десяти лет, отданных служению интересам короны и Дневной Стражи Шленхау. Конраду было двадцать семь лет от роду, и жизнь уже так надавала ему по шее, что он разочаровался и в людях, и в службе, и в собственной честности. Родня, живущая далеко, совсем забыла о его существовании, и писем ему никто не писал. Лишь один лучик солнца освещал его беспросветную жизненную колею, и лучик этот звали Кристиной Клоссар, которая была единственной дочерью Ричарда Клоссара – маршала Ночной стражи. Излишне говорить о том, что Кристина явно не была ровней Конраду по социальному статусу. От понимания этого молодой стражник искренне страдал и все последние годы службы потихоньку копил деньги, чтобы потом попробовать вложить их в какое-либо дело. Копить было просто, ибо одинокому человеку тратить даже скромное жалованье было особенно не на что. Для начала он хотел купить себе рыбацкую шхуну и нанять команду, но потом здраво рассудил, что и за рыбака Кристину не отдадут, потом решился разводить породистых лошадей, но одумался, поняв, что не смыслит в этом деле ни шиша, и, наконец, отчаялся и стал ждать у моря погоды. Последние дни отчаяние приобрело особенно острый оттенок, поскольку в доме Клоссаров стали появляться женишки из числа щеголей «золотой молодежи» Шленхау. Конрад скрипел зубами, однако втайне надеялся на лучшее, тем более, что Кристина была к нему далеко неравнодушна.

Он посмотрел на свои широкие, мозолистые ладони, на одной из которых виднелся шрам, напоминающий звезду с тремя лучами, загнутыми вправо. Память о первом деле… И этими руками он не позднее, чем вчера обнимал стан девушки с каштановыми волосами, а она своими маленькими кулачками упиралась ему в грудь. По красивому, голубоглазому личику лились слезы. Отец дал ясно понять дочери о необходимости выбора мужа в самое ближайшее время. Связь Кристины и Конрада не могла пройти незамеченной для одного из самых информированных людей Треснувших королевств и Клоссар, конечно же, не мог допустить, чтобы его, ЕГО дочь «снюхалась» с каким-то жалким капитаном, тем более, что старик знал не понаслышке о работе стража и не желал своему любимому чаду участи солдатской вдовы или вечно ждущей у окна плачущей женушки.

Конрад вздохнул, подошел к рукомойнику, плеснул в лицо теплой от жары, противной воды и, сняв форму с гвоздя, забитого в стену, стал одеваться. Пару дней назад капитан попал под ливень, и его слегка лихорадило. Натянув облегающие тело штаны из серой кожи, несчастной стражей называемые «жаровней под сардельки», завязал шнуровку на тяжелых сапогах с металлическими подковками на каблуке и по границе носков, застегнул воротник серой рубашки с бирюзовой виверной, вышитой на правой стороне груди, свернул суконный плащ ярко синего цвета и сунул его под мышку. Наконец, одев широкий, стальной пояс со знаком Виверны в ромбе на пряжке, обозначавшем его ранг капитана Дневной Стражи, он, критически осмотрев себя в зеркале, рукой причесал длинные черные волосы, поправил короткий, сужающийся к острию меч – Анелас в ножнах из шкуры мантихора и вышел из каморки, не потрудившись даже запереть за собой дверь. Красть в каморке все равно было нечего. Если бы вор заглянул в жилище капитана, он бы, наверное, разрыдался от жалости. А накопленные деньги хранились у Конрада в надежном месте.

Молодой капитан шел по улице, рассеянно рассматривая дома и мостовые улиц Шленхау. Так рассеянно и с таким искрящимся во взоре счастьем мог смотреть только влюбленный человек. Молодые, сочные как летние ягодки девушки смеялись, строили капитану глазки, облизывали пухлые губки, словно предназначенные для поцелуев, мамаши одергивали дочерей и сами, в свою очередь, игриво поправляли складки шуршащих платьев и расправляли поблекшие перышки. Конрад рассеянно кивал на приветственные возгласы ремесленников, торгашей и молоденьких шлюшек, что стайками собирались на ловлю клиентов уже с утра. Простой народ молодого капитана любил. Женщины за необычную красоту его смуглого черноглазого лица, мужчины за смелость и добропорядочность. Несмотря на то, что у Ведомства по незаконной ворожбе мало было дел обыденного характера, вся улица, на которой жил стражник, обращалась к нему за помощью в делах самого разного сорта, и Конрад по возможности никому не отказывал.

– Господин Таер! Капитан! – голос донесся снизу, из дверей цокольного этажа здания конторы Майрока «Гривенника», ростовщика, жившего на углу «Червонного переулка».

Конрад, обернувшись на зов, подошел к двери ростовщика:

– В чем дело, Майрок? Кто-то задолжал? Платить не хотят? Простите, но я больше не буду помогать вам в подобных делах. У меня репутация…

Лысый низкорослый толстячок – карлик замотал головой так, что затряслись его пухлые щеки. Он поманил пальцем стражника и, когда тот пригнулся, карлик прошептал ему в ухо:

– Я знаю, что вы расследуете исчезновение оружейника Груббера. Не удивляйтесь, слухи в этом городе как помои, того и гляди окажешься в них по горло. Я хотел вам сказать пару слов. Я знал Груббера. Не так, чтобы хорошо. Но в последнее время он частенько ко мне заходил. Деньжат занять. Дела у него плохо пошли после того, как он ушел из Гильдии оружейников.

Конрад весь обратился в слух. Он спросил:

– Вы так сказали: «Знал Груббера». Вы говорите о нем в таком тоне, словно его уже и на свете нет. А ведь тело его пока никто не находил! Да и дочь его пропала. Они могла уехать из города. Хотя бы из-за нежелания платить по долгам.

Карлик же изумленно вытаращил глаза:

– Малышка Герда тоже пропала? Господи… Она для отца – свет в окошке.

Карлик поник головой. Ему, как показалось Конраду, действительно было жаль оружейника.

Карлик поднял глаза на стражника:

– Я вижу, герр Конрад, когда человек приходит ко мне по крайней нужде. А Груббер меня никогда не обманывал. Он был трудягой до мозга и костей. Я сам такой.

Голос его снова скатился до шепота:

– Я просто уверен, что Груббера убили. И его дочь, возможно, тоже.

Конрад нахмурился и сжал пальцами карлику плечо:

– Почему вы так думаете?

Карлик печально улыбнулся щербатым темнозубым ртом и потер друг о друга маленькие ладошки.

– Из зависти. Только из зависти, капитан. Зависти к его таланту. Груббер недаром вышел из гильдии. Ему там никто в подметки не годился! Этот человек мог составить реальную конкуренцию ВСЕЙ Гильдии Оружейников Шленхау! У него был особый дар! Дар Падшего, или чей уж там, не знаю. Просто ему решили перекрыть все источники прибыли, а потом, для верности, уничтожили.

Конрад покачал головой:

– Но зачем нужно было расправляться и с дочерью?

Карлик пожал плечиками:

– Не знаю. Я просто хотел вам сказать, что Груббер не выжил бы обычными заказами вне гильдии. И папаша Флукингер прекрасно об этом знает!

– Что вы имеете ввиду? Чем же Груббер собирался заниматься?

Майрок посерьезнел, и картофелина его толстого мясистого носа заворочалась и засопела. Он дернул Конрада за рукав:

– Груббер был колдун с природными способностями огромной силы. Бросить заговор на оружие для него было так же просто, как нам с вами, простите, помочиться. Запрещенное законом оружие – вот чем решил он заняться при выходе из гильдии. Так думаю я. А вы делайте выводы.

Заметив, что на них начинает коситься работный люд улицы, толстяк нырнул в свой подвальчик и громко наигранно крикнул:

– Значит, договорились, герр капитан! Сегодня в восемь ждем вас на ужин! Вот жена обрадуется!

Конрад потер вспотевшую шею ладонью правой руки, осмотрелся и направился на службу. Жара становилась невыносимой.

Зайдя на третий этаж Дворца Истины, где располагалось его родное Ведомство по незаконной ворожбе, Конрад поздоровался за руку с капралом, подав руку ладонью вниз, как подобало старшему по чину, и прошел в свой рабочий кабинет. Капрал посмотрел вслед капитану сочувствующим взглядом. Конрад повесил плащ и оружие в ножнах на темные оленьи рога, пришпиленные вкривь и вкось в углу стены. Устало плюхнувшись за маленький стол, покрытый рассохшейся краской и исцарапанный ножом, Конрад только успел закрыть глаза и подумать о тайном вчерашнем свидании с Кристиной, как за дверью, в зале, по бокам которого располагались рабочие кабинеты таких же, как Конрад, стражей – сыскарей, раздался дикий вопль и лязг железа. Вырвав из ножен короткий меч, Конрад выбежал за дверь.

Картина была ужасающая. Пятеро человек в форме ночной стражи тянули за толстенные цепи опутанную ими фигурку мальчишки лет двенадцати. Малец отчаянно извивался и страшно орал. Подбежавший Конрад заметил, что руки стражников в черных доспехах дрожат от усилий, а цепи, того гляди, порвутся. Мальчишку буквально держали на весу, он дрыгал руками и ногами в разодранных обносках. На губах клокотала розовая пена. Пацаненок кусал свои губы в остервенении и дико вращал светящимися (!!!) грязно желтым светом круглыми глазами.

Одержимый? – крикнул Конрад в ухо ближайшему стражнику. Тот, хрипя от натуги, заорал:

– Хуже! Вервольф!

Конрад взглянул на бешено дергающуюся головку паренька и заметил сросшиеся брови и два изрядно удлинившихся клыка во рту.

Внезапно раздался страшный треск, и одна из цепей лопнула. Стражник, державший ее, с грохотом упал и, бряцая всеми пластинами своего доспеха, покатился по гладкому полу залы.

– Ларса, Ларса зовите! – заорали ночные стражники.

Из кабинетов стали показываться испуганные лица людей, солдаты забегали по зале, в поисках Ларса «Волка», специалиста по борьбе с ликантропией и одержимостью.

– Не пришел еще! Спит, змей проклятый! Он сроду опаздывает! – орали с разных концов боявшиеся подойти солдаты Дневной стражи.

«Ну, я ему сегодня устрою!» – подумал про себя Конрад.

Подбежав к пустому месту, образовавшемуся среди держащих оборотня стражей, Конрад хотел, было, схватить мальчишку за руку, однако тот, ловко извернувшись, царапнул Конрада длинными когтищами, выползшими внезапно из подушечек пальцев ручонки подростка. Из полос, оставшихся на кисти капитана, брызнула кровь.

– Не подходите к нему! – рычали солдаты – не то завтра начнете мех отращивать!

Паренек взвыл. Вой был настолько пронзителен и страшен, что Конрад зажал уши. В зале вылетели оконные витражи. Стражники не могли больше сдерживать вервольфа и отбежали, срывая шлемы и закрывая уши руками. Пацан упал на спину, раскинув руки. Вдруг раздался треск, и тело мальчишки стало корчиться в страшных конвульсиях. Подростка словно ломала изнутри неведомая сила. На гладком полу под поднявшимся в воздух телом паренька замерцала странная геометрическая фигура из нескольких, наложенных друг на друга под углом квадратов. Из пола словно выполз зеленый полупрозрачный призрак волка и, растворяясь, стал вливаться в желтые глаза паренька.

Стражи замерли, открыв рты в изумлении. Подобной формы ликантропии никто еще не наблюдал. Тем временем, пацан встал на корточки. По спине буграми пошли мышцы, и драная холщовая рубашонка паренька треснула и упала на пол. Встал дыбом прорвавшийся сквозь кожу черный, жесткий мех и через несколько секунд на стражу глянул огромный черный волк, из красной пасти которого на пол текла вязкая желтая слюна. Стражи взялись за оружие.

Конрад знал, что оборотням не страшна сталь, и поэтому стал отступать к стене. Однако волк никакого внимания не обратил ни на него, ни на напрягшихся в боевых стойках стражей в вороненых доспехах. Он оскалил пасть на человека, вставшего в проходе, что вел на парадную лестницу.

– Ларс! Уйми эту сволочь! – раздались молящие голоса солдат.

– Тсс, заткнитесь все, если жить не надоело! Это Черная масть! – прошипел Ларс, что стоял, сжав до посинения кулаки и широко расставив ноги в черных, плотно облегающих тело штанах. В правой руке стражника была маленькая деревянная дубинка, украшенная разноцветными ленточками и серыми перьями какой-то птицы.

Лица стражей побелели. Кто-то чуть слышно охнул:

– Он нас всех здесь порвет на куски…

Конрад слышал прежде о вервольфах, безумие которых вызывалось не луной, а ночными звездами, но встречать таковых еще не приходилось. И он молился, чтобы их не повстречать. Судя по рассказам сослуживцев из ночной стражи, волки из стаи «Черной масти» были на редкость опасны и сильны. Будучи, как обычные вервольфы, невосприимчивы к стали, оборотни данной категории, помимо всего прочего, имели стойкий иммунитет к стихийной ворожбе. И серебра не слишком боялись. Ларс сейчас здорово рисковал. Заметив, что один из стражников коситься на его почти зарубцевавшуюся руку, Конрад поспешно убрал ее за спину. И так о нем было немало сплетен в страже. Незачем разжигать их тлеющие угли.

Тем временем волк осторожно подходил к заклинателю зверей. Словно чувствуя непонятную угрозу от стоявшего в дверях человека, вервольф завыл. А потом резко прыгнул, взвившись в воздух почти на два метра в высоту. Кто-то вскрикнул от страха. А Ларс сделал чуть заметное движение вправо и маленькой дубинкой, что была зажата в его руке стукнул по летящей на него оскаленной морде, стукнул волка прямо в черный нос.

Тот внезапно потерял координацию и безжизненным пластом рухнул на пол, лишь задергались громадные, черные лапы.

Ларс, стерев пот, склонился над зверем. Осмелевшие солдаты и Конрад тоже подошли к распростертому на полу телу вервольфа.

– Издох?

– Спит… – буркнул Ларс, прищурив свой единственный правый глаз и поправив черную повязку на левом, Шрамы на лице от звериных когтей задвигались, словно живые. Ларс двигал челюстями, словно обдумывая что-то.

Затем произнес:

– Заклятие гипноза, в сочетании с порошком «золотого безумия» – безотказный метод, если ударить в нюх.

Кто-то из стражей ахнул:

–Ты использовал запрещенное законом зелье против зверя?

Одноглазый стражник ухмыльнулся:

– Не волнуйся, у меня разрешение имеется. Я имею доступ ко всему, что конфискуют у торговцев порошками, действующими на мозги. А зверь… Что он – не человек, что ли?

Раздался смех. Напряжение просило выхода, и скоро все солдаты заржали как лошади. Улыбнулся и Конрад, однако, глядя на собравшихся вокруг спящего вервольфа людей, спросил ночных стражей в доспехах:

– Почему вы его сюда притащили? Вы могли подвергнуть опасности всех! Сразу бы вели его в подвал!

Один из стражей снял полукруглый шлем – армэ и пожал широченными плечами:

– Так получилось. Он мирно себя вел, пока внутри Дворца не оказался. Может, магию почуял, или вещь какую-нибудь. У нас на складе много разного добра храниться.

Конрад облизнул сухие губы:

– Что ж, может быть. А где вы его нашли?

Страж ухмыльнулся:

– Повар из одной харчевни доложил. У него кто-то загрыз собаку и повадился навещать по ночам склад с продуктами. Он стал вора выслеживать, а увидел волка. Испугался, сообщил патрулю, а наши уже встречали подобные ситуации и подстраховались. Мы проследили за волком ночью и мгновенно распознали оборотня. Их по повадкам видно. Человеческого много. Как увидели мы, что волк на задние лапы встает, чтобы перекусить веревку, на которой висит туша теленка, так и поняли все сразу. Взяли спящим. Он там же и заснул, где поужинал. Ладно, еще хоть не сожрал никого, а пробавлялся в погребе! А ведь напротив харчевни – школа монастырская! Ужас чего могло произойти! А силища у пацана – как у десятерых!

Ларс кивнул:

– Наверняка, укушен вожаком. Это большая удача, братцы. У вервольфов сильная внутренняя связь друг с другом. Мы сможем найти вожака.

–Сколько он еще проспит? – обеспокоено покосился на волка Конрад.

Ларс зевнул с деланным равнодушием:

–Минут десять, от силы пятнадцать.

Стражи засуетились вокруг огромного зверя, как муравьи вокруг жука. Даже лежащий на животе, он доходил в холке некоторым солдатам до пояса. Наконец, один из стражей пожертвовал своим плащом, и волка осторожно подняли и переложили на него. С натугой, семь человек, среди которых были Конрад и Ларс, подняли спящего вервольфа и потащили вниз по лестнице, в подвальную тюрьму Дворца Истины, где содержались все, ждущие суда.

Обливаясь потом, стражи аккуратно спустились на первый ярус дворца, когда им встретился устало бредущий вверх комтур. Барон сперва не понял, что несут его подчиненные, но, увидев волка, посторонился, чтобы дать дорогу солдатам.

И тут произошла страшная и странная вещь. Когда солдаты проносили свою ношу мимо Палаша, огромные черные лапы волка вдруг задергались и грязно-желтые глазищи верфольфа вспыхнули как уличные масляные фонари. Ларс заорал: «Берегись», но было поздно. Ошалело мотнув головой, волк лязгнул зубами и голова стража, забывшего в горячке надеть шлем армэ, превратилась в страшную маску с содранным напрочь лицом. Страж упал и волк, мощными телодвижениями разбросав людей, бросился на комтура. Палаш растерялся, однако, как подобает старому вояке, быстро пришел в себя. Через какую-то долю секунды он вытащил из сапога свой засапожник и, лихо извернувшись, воткнул нож волку, стремящемуся достать зубищами до незащищенного горла барона, прямо в желтый, полыхающий бешеным желанием крови глаз.

Ларс заорал: «Прочь! Его этим не остановить!»

Палаш молчал и смотрел на волка. Тот, брызгая кровью из страшной раны, катался по полу и тер лапами морду, пытаясь вытащить засапожник из глаза. Одна из черных лап вдруг засветилась уже знакомым зеленоватым светом и превратилась в детскую ручонку. Грязную и тощую. Потом волк затих, лишь конвульсивно задергался роскошный хвост.

Ларс почтительно стянул с головы по пиратски повязанный платок. Выходец с Рудых Островов, стражник никогда не изменял старинным привычкам.

– Это невозможно! – прошептал он.

Осторожно вытащив нож из раны, он внимательно осмотрел его и растерянно повернулся к остальным. Но люди уже забыли про волка и во главе с комтуром склонились над агонизирующим телом стража, которому верфольф сорвал лицо. Сжав руку в стальной перчатке своими ладонями, комтур посмотрел на залитые кровью глаза солдата. Тот хрипло дышал.

Комтур сказал нарочито громко:

– Ты спас мне жизнь, Отто. (Всех стражей Палаш знал по именам). Твоя семья ни в чем не будет иметь недостатка.

Солдат всхлипнул, и голова его скатилась на бок. Стражи молчали. Отобрав у Ларса нож, комтур вытер его о шкуру мертвого оборотня и пошел по своим делам. Ларс побежал за бароном.

– Боги! – глухо простонал голос одного из стражей, идущий из-под шлема – Кто же сообщит его семье?

Стражи склонили над погибшим братом головы.

Конрад сурово вздохнул:

– Я сообщу.

– Тут ты ошибаешься, капитан – спокойно сказал подошедший Тиль Мосс – друг Конрада по академии и большой знаток искусственно созданных возмутителей Магических штормов, иначе именуемых артефактами. Мосс был светловолосым молодым человеком невысокого роста с глазами небесного цвета, с сильными, мускулистыми руками, которые он никогда не скрывал под одеждой. Руки капитана Мосса по всей длине были расписаны татуированными рисунками красного цвета, изображавшими древние охранные руны диалектов Северной империи Снежных Утесов, откуда Мосс был родом. Когда Тиль напрягал мышцы, можно было подумать, что руки его в кровавых царапинах и разводах. На лице коротко стриженого парня со спокойной улыбкой всегда посмеивались сотни веснушек. Обладая на редкость располагающей внешностью и спокойным невозмутимым характером, Мосс притягивал к себе людей разного сорта, но друзей выбирал тщательно и Конрад считал, что ему повезло быть в их числе. Тиль был женат около года, но шли слухи, что у них с супругой не заладилось.

Мосс схватил Конрада под руку и повел к выходу:

– Пойдем, дружище. У нас мало времени. Надо поговорить.

Капитан покорно пошел с Тилем, однако вдруг повернулся и крикнул:

– Немедленно послать наряд в харчевню! Найдите этого «повара» и приведите сюда! Живым! Нет сомнений, что кто-то хотел лишить нас с вами начальника.

В зале забегали, отдавая приказания.

– Разберутся без меня – успокоил себя Конрад и хмуро взглянул на молча идущего рядом Тиля. Друзья вышли на улицу. В чем дело? – спросил друга Конрад.

Они сели на скамье напротив огромного мраморного фонтана. Струи воды, разлетавшиеся веером брызг, заглушали шаги многочисленных прохожих.

Тиль сунул загорелую руку за пазуху и вытащил из-за пазухи своего длинного кожаного жилета бумагу.

Читай – коротко кивнул он и передал приказ товарищу.

Конрад долго изучал собственный смертный приговор – приказ о рабочей поездке в Чартиц. Лицо его покрылось крупными каплями пота, кулаки сжались и едва не разорвали надвое тонко выделанную кожу свитка.

– Догадываюсь, чья это работа… Ох, Клоссар. Надо было нам лучше скрывать свои отношения с Кристиной.

– После драки кулаками не машут – с долей досады в голосе проговорил Тиль. – Что делать-то станешь?

Конрад горько засмеялся:

– Поеду, естественно. А что ты предлагаешь? Только начал распутывать дело Груббера и вот тебе на…

– Передашь дело оружейника мне – перебил товарища Тиль. Он взглянул на ярко сиявшее над городом солнце и прикрыл ладонью глаза:

– Терпеть не могу банальных дел. Бытовуха проклятая. Надо вызывать папашу Флукингера на допрос. Слишком много было неприятностей у Груббера перед исчезновением.

Конрад вдруг вспомнил об утреннем разговоре с ростовщиком и сказал:

– Возможно, дело тебе понравится. Я думаю, что ты даже лучше меня подходишь для разгребания этого гадюшника. Только не клади в стол, прошу тебя. Я чувствую, что следы горячи. Ты знаешь, что Груббер умел заговаривать оружие?

Тиль обомлел:

– Да ну? Кто тебе сказал?

– Неважно. Главное, это еще раз обыскать его дом. Вплоть до последней половицы! Если Груббер занимался ворожбой, то дело может принять совершенно неожиданный оборот. Ты у нас мастер по разным штукам, и в оружии разберешься.

Тиль был рад, что Конрад отвлекся от сумрачных мыслей касательно своего назначения в Чартиц, и охотно поддержал разговор:

– Да, встречал я заговоренные клинки. Что говорить! Хоть они и запрещены формально, тем не менее… У меня в арсеналах по нашему ведомству куча добра подобного за семью замками. Видел ножичек «Палаша»? То-то, брат. Это, видишь ли, некий «Подпалачник». Этим ножом уйму «языков» и стукачей в свое время зарезали в подвалах стражи. Когда война была. А потом нож вдруг интересные свойства начал приобретать. Особенность ножа в том, что он чует жертву. И если в ней есть хоть капля магической субстанции, жертве не жить. Это нож, приобретший свои прелести без помощи заговоров и заклятий. Чисто «природным», так сказать, путем, впитав в себя эмансипации боли жертв и жестокости палачей. Если бы мальчишка – ликантроп был обычным оборотнем, Палашу бы не поздоровилось. А видишь, как оно получилось… «Черная звезда» – это проклятый клан. Нож почуял силу проклятья и защитил хозяина.

Конрад делал вид, что слушает Тиля, хотя сам уже давно думал о другом. И мысли его были мрачнее грозового облака.

Мосс повел Таера в близлежащую Харчевню «На бровях», в которой частенько кутила стража, отмечая очередное раскрытое дело или поминая павших товарищей. В харчевне было не многолюдно. Мосс заказал по паре кружек темного «Doppelganner». Расплатился сам, угощая. Трактирщик заставил пивом весь узенький стол, куда сели сослуживцы.

Конрад отхлебнул пенящуюся темную горькую жидкость и опустил голову:

– Эх, Тиль… Видно кому-то суждено достать звезду с неба, а я вступил в ряды армии неудачников.

– Да брось-ка ты! – спокойно улыбнулся Тиль – Ну зачем сдалась тебе эта девка? Не дуйся, ладно! Ну, девушка? Почему именно дочка Клоссара? В этом городе столько бабья!

– Однолюб я, Тиль.

Тиль засмеялся:

–С каких это пор! Ты же раньше каждой юбке вслед смотрел, идя по улице?

Конрад огрызнулся:

– С тех самых, дружок! Я люблю ее, люблю!

– Не кипятись, я знаю Кристину, она хорошая девушка. Но… Но она дочь Клоссара! Куда ты прешь со своим свиным рылом, капитан! Ей прочат в мужья самых богатеньких сынков в городе! А у тебя даже нормального жилья нет! В шалаш с тобой Кристина не пойдет. Даже если тайно обручиться.

Конрад придвинулся к потягивающему пиво Тилю и шепотом сказал:

– По правде говоря, я собрал некоторые сбережения. И у меня к тебе большая просьба.

Тиль опустил кружку:

– Говори.

Конрад сжал руки в кулаки, покрывшиеся синей сеточкой вен. Было видно, что капитан был не в себе.

– Тиль, – наконец выдавил он, – если со мной что-либо слу…

– Заткнись!

– Выслушай. Если я не вернусь из Чартица, то приди к Майроку «Гривеннику», это карлик – ростовщик, что живет на углу «Червонного переулка», и забери у него все мои деньги. Покажешь ему мой оберег.

С этими словами Конрад снял оберег на грубой веревочке, висевший на его смуглой шее – маленькую железную пятиконечную звезду в круге.

– Это подарок от… Неважно. Майрок все поймет и отдаст тебе пять золотых червонцев. Если отдаст меньше – можешь убить его. С деньгами поступишь по своему усмотрению. Я знаю тебя, они не пойдут на плохое дело.

Тиль посмотрел на оберег:

– Давненько я не встречал подобных символов. Со времен расцвета храмов Утренней звезды. Эх, демон ты наш смуглолицый!

Конрад медленно повернул голову и вперился взглядом в ухмыляющегося Тиля:

– Почему ты так сказал?

Тиль в ответ улыбающимся взором голубых глаз окинул товарища с головы до ног.

– Брось, нытик. Вся стража уже много лет знает о том, кто был твой отец. Думаешь, колдуны стражи не заметили твоих причудливых способностей к отличному видению в темноте и скорому заживлению ран? Не стыдись своего происхождения, капитан. В те годы всякое случалось. И то, что к твоей матери стал заглядывать инкуб по ночам… Это никого не шокирует. Тогда из-за этих проклятых магических штормов кого-только из тонких миров не вылазило. Ты заслужил репутацию работяги, и хотя ты изрядный пессимист, ребята тебя уважают. А происхождение… – Ларс, вон, например, в канаве родился! А мать его была такой шлюхой, что многие на Рыжих островах вспоминают ее с ностальгией до сих пор. Так что, герр Таер, ты еще счастливчик! И я думаю, что твои способности, что остались от неведомого папаши, тебе еще здорово пригодятся в Чартице. Оберег я не возьму, и не проси. Лучше подумай о себе. Ты хоть раз в Чартице бывал?

Конрад поджал губы и опустил голову. Черные волосы рассыпались по плечам.

Тиль промолчал. Затем поднял руку и положил ее на плечо товарища. Конраду захотелось напиться, но нужно было успеть собраться и выехать до темноты.

Трактирщик унес пустые кружки и по знаку Мосса принес еще.

Пивной хмель поднял из глубин души скорбные мысли о Кристине. И думы приняли вдруг совершенно неожиданный оборот. Конрад внезапно осознал, что уже целый год не был с женщиной. Невинные, почти платонические ласки, которыми он довольствовался последние месяцы с Кристиной лишь дразнили его мужское нутро. А поводом к внезапно проснувшемуся инстинкту стала сцена, наблюдаемая в углу харчевни, где еще молодой, но уже с седыми волосами на висках парень звонко ржал вместе с двумя размалеванными шлюхами не первой свежести над какой-то скабрезной шуткой. Обычно путаны боялись появляться в харчевне «На бровях», зная, что здесь собирается стража, но, видно, этим было все нипочем. Паренек выглядел уверенно, на его поясе болтался кошелек.

Конрад по привычке насторожился. Дело пахло воровством.

Прошептав Тилю на ухо о своих подозрениях, Таер стал исподтишка наблюдать за развитием ситуации.

Парень, судя по всему, был совсем «зеленый». Две дурнушки так околдовали его жеманными движениями и многочисленными объятьями, что тот раскис как гнилой овощ. Бутылка «Черной вдовы», купленной парнем, очевидно для смелости и бравады, стояла уже опустошенная. У стола стояла прислоненная к стене старенькая мандолина.

Конраду вдруг стало настолько противно, что он решил не вмешиваться. Пусть дурачок будет обобран до нитки. Это будет уроком ему. И стражник снова уткнулся в кружку, заливать пивом тоску. Тиль усердно ему помогал, и скоро обоим солдатам стала глубоко безразлична судьба молодого паренька.

Вдруг, сквозь бессвязную речь Тиля, пытавшегося приободрить Конрада, Таер услышал тихие мелодичные звуки. Медленно повернувшись, он, как в тумане, увидел, что парень, откинувшись на дубовой скамье, прислонился к стене и тихонько щиплет струны своей бандуры. Шлюхи устало облокотились на стол локтями, делая вид, что внимательно слушают. Они явно устали терпеть причуды клиента и ждали, когда же он напьется до потери сознания и потащит их, наконец, к себе. Вся небольшая публика, состоявшая из Конрада, Тиля, нескольких усталых стражей и трактирщика, бросили тихие беседы и свои дела и стали прислушиваться к песне. Конрад впервые слышал ее.

Звучат шаги во тьме полночной,

Тяжелым камнем на душе

Лежит сундук, что заперт прочно,

И не откроется уже.

Я знаю маленькую тайну,

В нем искра жаркого огня.

Я знаю, что мечом хрустальным

Придет любовь убить меня.

Голос у паренька, конечно, не являлся безупречным, но для неискушенного слушателя был более чем хорош. Главное было в том, с каким чувством, с какой глубиной парень переживал свою незамысловатую, но лиричную песню. Именно, не пел, а переживал! А то, что песня была совсем не знакома никому из присутствующих, было совершенно неважно.

Парень, закрыв глаза, старательно распевал припев:

Но счастлив тот, кто муку тяжкую изведал,

И счастлив тот, кто горе испытал.

А я в колючей тьме не видел света,

А я любви своей напрасно ждал.

Конрад вдруг понял, что песня, словно о нем написана! Его пробрала дрожь, а хмельные черные глаза стали влажными. Он старался не смотреть на Тиля, чтобы тот не посмеялся над его минутной слабостью, но потом понял, что товарищ тоже слушает очень внимательно, покачивая коротко стриженой светловолосой головой. Капитан закусил губу почти до крови. А песня лилась…

Как надоело жить в обмане,

В плену тупого бытия.

Но верю, светлый миг настанет -

С любовью повстречаюсь я.

Она чиста, она порочна!

Однако знаю я одно.

В раю не буду – это точно,

В аду же я давным-давно! Но, но…

Парень на секунду замолк, словно собираясь с силами, и буквально выдохнул слова припева, после чего уронил голову на грудь и заснул.

Шлюхи осторожно подняли растрепанные головы со стола и стали воровато осматриваться. Одна вдруг крепко обняла спящего менестреля и легонько потормошила его. Убедившись, что певец лыка не вяжет, девица потихоньку встала из-за стола, потянув за собой полупьяную товарку. Но от наметанного глаза Конрада не ускользнул тот факт, что на поясе парня остался болтаться пустой шнурок.

Еще недавно Конраду было наплевать на пьяного юнца, но теперь ему вдруг стало жалко его. Решив, что человек, пишущий такие песни, не должен быть обманут обычными уличными девками, Конрад напрягся и сжал губы.

Когда шлюхи, улыбаясь, и покачивая бедрами в пестрых юбках, проходили мимо стола, где сидели солдаты, Конрад молниеносно схватил за запястье старшую. Та дернулась, но, увидев виверну на стальном поясе, обмякла и расплылась в улыбке. Конрад на секунду подумал, что девица симпатичная.

– Что угодно господам стражникам?

– Кошелек – холодно ответил Конрад и посмотрел на проститутку так, что у той задрожали крашеные в вульгарный алый цвет губки. Она молча вытащила из декольте своего потрепанного платьишка кошелек менестреля.

Младшая, почти девчонка, с длинными, почти до ягодиц, золотыми волосами и вздернутым носиком, готова была разреветься:

– Гы-гы… господин капитан, только не сажайте нас в тюрьму! Пожалыста!!!

Тиль усмехнулся, и, покачиваясь, встал из-за стола:

– В тюрьмах и без вас тесно. К тому же, ваша братия платит налог в казну города. А вот за воровство придется отработать!

И, похотливо усмехнувшись, Тиль подмигнул Конраду, но тот покачал головой: «Нездоровится». Мосс, недоуменно пожав плечами, подхватил девиц под руки, и хрипло напевая «Мечом хр-рустальным… Придет любовь убить ме-еня!» кинул монету трактирщику и прошел к двери, ведущей на второй этаж харчевни, где располагались комнаты для ночлега. Поднявшись, он свесил голову: «Я зайду к тебе сегодня вечером. Провожу!»

Конраду хотелось крикнуть вслед: «Ты сам себе веришь?», но он сдержался. Допив пиво, капитан встал из-за стола и осторожно подошел к спящему менестрелю. Тот храпом выводил рулады, могущие по разнообразию присвистов и хрипов поспорить с его музыкальными потугами. Конрад грубо потряс барда за плечо.

Менестрель, одетый в широченную серую вязаную рубаху явно с чужого плеча и темно зеленые портки, приоткрыл сперва один глаз, затем второй, и, еле ворочая языком, выдал фразу, которую Конрад запомнил навсегда.

– Дерьмо случается… – выдохнул менестрель и, зевнув кривозубым ртом, пошевелил пухлой нижней губой, ровно как жующий траву осел.

Конраду стало смешно. Он схватил за волосы певца и рывком запрокинул его черноволосую голову с седевшими висками. Бард с тупым безразличием посмотрел на стражника и вдруг спокойно сказал:

– Если вы не отпустите меня, я вас убью.

Конрад приподнял брови в удивлении. Обычно люди, видя перед собой стражника, сами готовы были наложить в штаны. Либо юнец пьян, либо…

– Спокойней, дружок! – миролюбиво сказал Конрад и протянул кошелек певцу.

– Еще немного, и шлюхи оставили бы тебя без гроша.

–Шлюхи? – удивленно вытянулось лицо у парня, – где они? Потом, поняв, наконец, что путан нет, а у стражника в руках кошелек, менестрель вскочил со скамьи и попросил у Конрада прощения, низко поклонившись ему, при этом певец чуть не упал. Конрад вернул парню кошелек, а тот, покачиваясь, потряс указательным пальцем правой руки:

– Впервые вижу такого честного человека, как вы. Когда-нибудь я напишу про это песню.

– Разве тебе нужен такой маленький повод, чтобы написать песню?

Парень ухмыльнулся, и улыбка показалась Конраду жестокой. Так улыбаются люди с темной душой или ожесточившимся сердцем.

– Ну, господин стражник, сие отнюдь не маленький повод! Барды наоборот пишут песни по, как вы изволили выразиться, маленьким поводам. Увидел красивую девушку на речке, сходил в лес, побывал в храме, капище или других волшебных местах, прошелся с караваном по пустыне, переплыл море на корабле – вот и готова песня! А у меня, например, неделю назад погибла вся семья в Чартице, что по важности ни с чем в сравнение не идет, а я никогда не напишу об этом ни строчки… Так устроено это, как его… вдохновение! – и сказав сие, парень с комической важностью поднял палец вверх и закатил серые глаза к потолку. Потом он, вдруг, сжал свои большие, немного выдающиеся вперед зубы и, схватив себя за лицо ладонью, затрясся в немом плаче. Конрад понял все. Парень явно пытался забыть страшное горе.

Когда капитан случайно кинул взгляд на открывшееся тонкое запястье руки музыканта, то его прошиб холодный пот. На запястье менестреля алели многочисленные свежие кривые шрамы от острого предмета, шрамы недельной давности. Очевидно, юноша пытался покончить с собой, но духу не хватило.

Конрад отошел к своему пустому столу и, взяв недопитую кружку с темным пивом, вернулся к парню и усадил его на скамью. Когда Таер поднес кружку ко рту барда, тот набросился на пиво и, булькая, залпом осушил почти пинту.

– Ты из Чартица? – осведомился капитан – ты давно приехал?

–Вчера – глухо ответил менестрель, утирая рукавом грязные слезы.

– И тебя пустили часовые?

– С письмом для Клеменса Вейса меня не могли не пустить – горько засмеялся молодой бард. Тем более, что ваши Часовые сущие извращенцы! Заставили меня раздеться до гола. Тряпки-то не мои. Спасибо, мир не без добрых людей.

– Понятно…

Конрад с горечью подумал об игре судьбы, познакомившей его с человеком, косвенная вина которого была в том, что сегодня он уезжал, возможно, в свой последний поход. Капитан задумчиво, откинув с лица рукой налипшие от пота волосы, промолвил:

– Ты приехал из Чартица, парень, а я сегодня отправляюсь туда.

Парень быстро посмотрел на стражника, его кадык задвигался, а широкие, но худощавые плечи повисли.

– Что ж, вас можно поздравить герр… э- ээ…

–Таер. Меня зовут Конрад Таер. Я капитан Дневной стражи Шленхау. Ведомство по незаконной ворожбе.

Менестрель с пьяной учтивостью приложил руку к груди и тоже представился:

–Андерас Ян. Менестрель. Бродячий музыкант.

Конрад поправил пряжку на поясе:

– Что ж, Ян. Мне пора. Сегодня еще нужно многое успеть.

– Перед смертью не надышишься… – просипел Ян, тоскливо глядя на стражника. Потом, вдруг, повинуясь неведомому порыву, он схватил Конрада за руку в синей перчатке с обрезанными пальцами.

Пододвинувшись вплотную к стражнику, менестрель дохнул на лицо Конрада тяжелым запахом вина:

– Вы хороший человек! – дико вращая пьяными серыми глазами, зашептал он, – Я вижу людей насквозь, и мне не нужно долго общаться с человеком, чтобы сказать о нем многое. Я прошу вас. Я умоляю вас!!! Уезжайте отсюда! Возьмите мой кошелек и уезжайте! Плевать, что про вас будут думать другие, плевать, что вас заклеймят дезертиром!

Конрад попытался выдрать руку из пальцев Яна, но тот держал его крепко.

– Вы не понимаете! – хрипло, с надрывом уговаривал капитана Ян, – В Чартице вам не выжить и дня! Вы можете вспомнить свой самый страшный ночной кошмар? Забудьте о нем. Чартиц – это АД! АД!!! ВЫ ПОНИМАЕТЕ МЕНЯ?!!

Ян уже кричал и тряс Конрада за грудки. На них стали обращать внимание немногочисленные посетители.

– Довольно! – ожесточился Конрад, хотя спина его была сырой от ледяного пота, катившегося с его висков и шеи. Он оттолкнул Яна к стене, и тот, рухнув на скамью, зашелся в диком хохоте, в который вплетался полу-вой, полу-плач.

Капитана бил озноб начинающейся лихорадки, он накинул на плечи плащ, нахлобучил на лоб капюшон, и вскоре синяя фигура быстрым шагом вышла на улицу и растворилась в толпе.